Русской поэзии и в чем ее особенность

<отрывок>

<...> Со смертью Пушкина остановилось движенье поэзии нашей вперед. Это, однако же, не значит, чтобы дух ее угас-нул; напротив, он, как гроза, невидимо накопляется вдали; са­мая сухость и духота в воздухе возвещают его приближение. Уже явились и теперь люди не без талантов. Но еще всё нахо­дится под сильным влиянием гармонических звуков Пушкина; еще никто не может вырваться из этого заколдованного, им очертанного круга и показать собственные силы. Еще даже не слышит никго, что вокруг него настало другое время, образова­лись стихии новой жизни и раздаются вопросы, которые дото­ле не раздавались; а потому ни в ком из них еще нет самоцвет­ности. Их даже не следует называть по именам, кроме одного Лермонтова, который себя выставил вперед больше других и которого уже нет на свете. В нем слышатся признаки таланта первостепенного; поприще великое могло ожидать его, если бы не какая-то несчастная звезда, которой управленье захотелось ему над собой признать. Попавши с самого начала в круг того общества, которое справедливо можно было назвать времен­ным и переходным, которое, как бедное растение, сорвавшееся с родной почвы, осуждено было безрадостно носиться по сте­пям, слыша само, что не прирасти ему ни к какой другой почве и его жребий — завянуть и пропасть, — он уже с ранних пор стал выражать то раздирающее сердце равнодушие ко всему, которое не слышалось еще ни у одного из наших поэтов. Безра­достные встречи, беспечальные расставанья, странные, бес­смысленные любовные узы, неизвестно зачем заключаемые и неизвестно зачем разрываемые, стали предметом стихов его и

я. в. гоголь

В чем же, наконец, существо русской поэзии...

подали случай Жуковскому весьма верно определить существо этой поэзии словом безочарование¹. С помощью таланта Лер­монтова оно сделалось было на время модным. Как некогда с легкой руки Шиллера пронеслось было по всему свету очарова­нье и стало модным², как потом с тяжелой руки Байрона по­шло в ход разочарованье, порожденное, может быть, излиш­ним очарованьем, и стало также на время модным, так наконец пришла очередь и безочарованью, родному детищу байроновского разочарованья. Существование его, разумеется, было кратковременней всех прочих, потому что в безочарова-нье ровно нет никакой приманки ни для кого. Признавши над собою власть какого-то обольстительного демона, поэт поку­шался не раз изобразить его образ, как бы желая стихами от него отделаться³. Образ этот не вызначен определительно, даже не получил того обольстительного могущества над человеком, которое он хотел ему придать. Видно, что вырос он не от соб­ственной силы, но от усталости и лени человека сражаться с ним. В неоконченном его стихотворенье, названном «Сказка для детей», образ этот получает больше определительности и больше смысла. Может быть, с окончанием этой повести, кото­рая есть его лучшее стихотворение, отделался бы он от самого духа, а вместе с ним и от безотрадного своего состояния (при­меты тому уже сияют в стихотвореньях «Ангел», «Молитва» и некоторых других), если бы только сохранилось в нем самом побольше уваженья и любви к своему таланту. Но никто еще не играл так легкомысленно с своим талантом и так не старал­ся показать к нему какое-то даже хвастливое презренье, как Лермонтов. Незаметно в нем никакой любви к детям своего же воображенья. Ни одно стихотворение не выносилось в нем., не возлелеялось чадолюбно и заботливо, не устоялось и не сосре­доточилось в себе самом; самый стих не получил еще своей соб­ственной твердой личности и бледно напоминает то стих Жу­ковского, то Пушкина; повсюду — излишество и многоречие. В его сочинениях прозаических гораздо больше достоинства. Никто еще не писал у нас такой правильной, прекрасной и бла­гоуханной прозой. Тут видно больше углубленья в действи­тельность жизни; готовился будущий великий живописец рус­ского быта... Но внезапная смерть вдруг его от нас унесла. Слышно страшное в судьбе наших поэтов. Как только кто-ни­будь из них, упустив из виду свое главное поприще и назначе­нье, бросался на другое или же опускался в тот омут светских отношений, где не следует ему быть и где нет места для поэта, внезапная, насильственная смерть вырывала его вдруг из на-

шей среды. Три первостепенных поэта: Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, один за другим, в виду всех, были похищены на­сильственной смертью в течение одного десятилетия, в поре самого цветущего мужества, в полном развитии сил своих, — и никого это не поразило: даже не содрогнулось ветреное пле­мя. <...>

6 Зак. 3 178

Сочинения Лермонтова

В. Т. ПЛАКСИН