Главная Случайная страница Контакты | Мы поможем в написании вашей работы! | ||
|
ОО
OI
МЕТОД В ТЕОЛОГИИ
ИСТОРИЯ
стых случаев автобиографии и биографии, а затем перейдем к более сложному вопросу об истории групп.
Первый шаг к автобиографии — дневник. День за днем человек записывает не любое происшествие — у него много дел и помимо этого, — а то, что представляется важным, значительным, исключительным, новым. Таким образом, он отбирает, сокращает, набрасывает, намекает. Он опускает бблыпую часть того, что и так слишком хорошо известно, чтобы быть отмеченным, слишком очевидно, чтобы упоминаться, слишком обыкновенно, чтобы считаться достойным записи.
По мере того, как годы идут, и дневник разбухает, взгляд, обращенный назад, удлиняется. Что раньше было лишь отдаленной возможностью, ныне осуществилось. Давние события, казавшиеся незначительными, оказались весьма важными, тогда как другие, казавшиеся важными, обернулись пустяками. Опущенные давние события нужно припомнить и восстановить, чтобы восполнить пробелы в контексте более раннего периода и чтобы сделать позднейшие события более понятными. Наконец, нужно дополнить, уточнить, скорректировать прежние суждения. Но если пытаться все это сделать, это означает перейти от ведения дневника к написанию мемуаров. Человек расширяет свои дневниковые источники, дополняя дневник всеми письмами и прочим материалом, который удастся раздобыть. Он роется в памяти. Он задает вопросы, а чтобы ответить на них, начинает реконструировать свое прошлое в воображении, рисуя самому себе то нынешнее, то прежнее Sitz im Leben [«место в жизни», жизненный контекст]; он находит ответы и задает следующие вопросы, возникающие из этих ответов. Как и в случае интерпретации, здесь тоже постепенно выстраиваются контексты, ограниченные гнезда вопросов и ответов, и каждое соотносится с одной многогранной, но определенной темой. В результате старая, подневная, организация дневника становит абсолютно не важной. Многое из ранее упущенного ныне восстановлено. Что было бессвязным, ныне взаимосвязано. Что ощущалось и вспоминалось смутно, ныне отчетливо вырисовывается в, возможно, неожиданной перспективе. Возникла новая организация, в которой периоды вычленяются в соответствии с заметными различиями в образе жизни, в ведущей заботе, в задачах и проблемах, и в каждом периоде вычленяются контексты, то есть
гнезда вопросов и ответов, относящиеся к разным, но связанным темам. Периодами определяются разделы автобиографии, темами — ее главы.
Биография во многом преследует ту же цель, но вынуждена следовать иным путем. Автобиограф рассказывает о том, что «я видел, я слышал, я помнил, предвосхищал, воображал, чувствовал, понимал; о чем я судил, что я решал, как поступал...». В биографии высказывания делаются уже от третьего лица. Вместо того, чтобы описывать, чтб он помнит или вспомнил, биограф вынужден проводить разыскание, собирать свидетельства, восстанавливать в воображении каждое последовательное Sitz im Leben, задавать конкретные и определенные вопросы и таким образом выстраивать свой набор периодов, из которых каждый заключает в себе больший или меньший набор соотнесенных контекстов. Между автобиографией и биографией существуют три главных различия: биограф свободен от неловкости, которую может испытывать автобиограф в своей откровенности; биограф может сослаться на позднейшие события, представляющие в новом свете суждения, решения, поступки его персонажа, найти его более или менее глубоким, мудрым, дальновидным, прозорливым, чем можно было бы подумать; наконец, поскольку биограф должен сделать своего персонажа понятным следующему поколению, он должен описывать не просто «жизнь», но «жизнь и время».
Если в биографии «время» выступает как подчиненная категория, проясняющая «жизнь», то в истории эта перспектива перевернута. Внимание сосредоточивается на общем поле, частично иссле-Дуемом в каждой из биографий, которые написаны или могут быть написаны. Но это общее поле не перекрывается биографиями: это социальный и культурный процесс, а не просто сумма индивидуальных слов и дел. Существует развивающееся и / или приходящее в Упадок единство, образованное кооперациями, институциями, личными отношениями, функционированием и / или пробуксовывани-ем благоустроения, совместным осуществлением порождающих и вНутренних ценностей и антиценностей. Мы проживаем наши жизни внутри этого процесса. Обычно каждый из нас довольствуется тем знанием о нем, которого достаточно для ведения наших личных дел 11 выполнения наших общественных обязанностей. Стремиться уви-
2ОЗ
МЕТОД В ТЕОЛОГИИ
деть действительную работу целого или его значительной части на протяжении длительного периода времени — задача историка.
Как биограф, так и историк продвигается (1) от данных, ставших доступными благодаря разысканию, (2) через воображаемую реконструкцию и накапливание вопросов и ответов (3) к взаимосвязанному набору ограниченных контекстов. Но здесь материальный базис гораздо шире по своей протяженности, гораздо сложнее, гораздо основательнее. Фокус интереса смещается от индивида к группе, от частного к публичному, от течения единичной жизни к ходу дел в сообществе. Спектр релевантных тем громадно расширяется, и многие из них требуют приобретения специальных знаний, чтобы можно было приступить к их историческому исследованию. Наконец, сама история становится специализацией, историки of разуют профессиональный класс, область исторического исследс вания подвергается членениям и субчленениям, результаты иссле дований обнародуются на конгрессах и аккумулируются в журнала и книгах.
3. КРИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
Первый шаг к пониманию критической истории — отчет о докри-; тической истории. Сообщество для нее — это сообщество, стоящее перед глазами: ее собственное. Носитель такой истории — нарратив, упорядоченное повествование о событиях. Оно рассказывает, кто, когда, где, при каких условиях, по каким мотивам и с какими результатами совершил то или это. Его функция — практическая: групп; может функционировать как группа, только обладая идентичностью, познавая себя и посвящая себя в худшем случае делу выживания, а в лучшем — усовершенствования. Функция докритической истории состоит в том, чтобы содействовать такому познанию и посвящению; поэтому она никогда не сводится к голым фактам. Она художественна, поскольку отбирает, упорядочивает, описывает, пробуждает интерес читателя и поддерживает его, побуждает и убеждает. Далее, она этична, поскольку не только повествует, но и выражает хвалу или порицание. Она объяснительна, поскольку дает отчет о существующих институциях, рассказывая об их происхождении и развитии и сравнивая их с альтернативными институциями, обнаруженными в
2O4
ИСТОРИЯ
других краях. Она апологетична, поскольку подправляет ложные или тенденциозные сведения о прошлом народа и опровергает клеветы со стороны соседних народов. Наконец, она профетична, поскольку взгляд назад, в прошлое, сочетается в ней со взглядом вперед, в будущее; к повествованию добавляются советы человека начитанного, скромного и мудрого.
Так вот, такая докритическая история, даже будучи очищена от своих дефектов, вполне может отвечать реальным потребностям функциональной специализации «коммуникации», но не функциональной специализации «история». Ибо эта специализация, оперируя на четырех уровнях — переживания, понимания, суждения и решения, на трех из них оперирует только в виду суждения, установления фактического положения дел. Весьма важная воспитательная задача — внушать своим согражданам или клирикам надлежащую оценку их собственного наследия и надлежащую преданность его сохранению, развитию и распространению, — не ее задача. Ее задача — установить, по непрестанно цитируемому выражению Ранке, «как было на самом деле»: wie es eigentlich gewesen. Наконец, если этот труд не вершится беспристрастно, в полной обособленности от политических или апологетических целей, он оказывается попыткой служить двум господам и обычно испытывает на себе последствия этой евангельской притчи7.
Далее, эта работа не сводится к обнаружению свидетельств, проверке их достоверности и нанизыванию того, чтобы было найдено достоверным. Не сводится, потому что исторический опыт — одно дело, а историческое знание — совсем другое. Нанизывание достоверных свидетельств означает лишь переиздание исторического опыта; оно не продвигает вперед историческое знание, которое постигает происходящее, что по большей части ускользало от современников. Многие ранние христиане имели фрагментарный опыт того способа, каким формировались элементы синоптических евангелий; но Рудольф Бультман реконструировал этот процесс как Целое, и хотя его доказательства были взяты из синоптических еван-
7 См., например, G.P. Gooch, History and Historians in the Nineteenth Century, London: Longmans, 19131, 19522, chap. 8: On the Prussian School.
МЕТОД В ТЕОЛОГИИ
гелий, они не предполагали веру в истинность евангельских утверждений8.
Наконец, только последовательность открытий позволит историку продвинуться от фрагментарных опытов, которые служат источником его данных, к познанию процесса в целом. Подобно детективу, столкнувшемуся с совокупностью улик, которая поначалу обескураживает его, историк должен обнаружить в этих уликах, перебирая их по одной, то свидетельство, на котором он построит убедительную реконструкцию происшедшего.
Так как свидетельство должно быть обнаружено, следует проводить различение между потенциальным, формальным и актуальным свидетельством. Потенциальное свидетельство — это любые данные, воспринимаемые здесь и теперь. Формальное свидетельство — те же данные, поскольку они используются при формулировании вопроса, значимого для исторического понимания, и в ответе на него. Актуальное свидетельство — это формальное свидетельство, на которое опирается историческое суждение. Другими словами, данные как воспринимаемые — это потенциальное свидетельство, данные как воспринимаемые и понимаемые — это формальное свидетельство, данные как воспринимаемые, понимаемые и выступающие основанием разумного суждения — это актуальное свидетельство.
Запускает этот процесс не что иное, как вопрос, значимый для исторического понимания. В связи с некоторой определенной ситуацией в прошлом человек хочет понять происходившее. Очевидно, что такой вопрос предполагает некое историческое знание, в противном случае человек не знал бы о ситуации, о которой идет речь, и не знал бы, что подразумевается под «происходившим». Стало быть, история вырастает из истории. Критическая история была рывком вперед от докритической истории, докритическая история — рывком от историй и легенд. И наоборот, чем больше истории знает человек, тем больше данных входят в его кругозор,
8 R. Bultmann, Die Geschichte der synoptischen Tradition, Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 19584; первое издание вышло в свет в 1921. О том же: I. de la Potterie (ed.), De Jesus aux Evangiles, Gembloux: Duculot, 1967, где Formgeschichte [история форм] играет промежуточную роль между Traditionsgeschichte [историей традиции] и Redaktionsgeschichte [историей редакций].
2о6
ИСТОРИЯ
тем больше вопросов он может задать, и тем разумнее он сможет задать их.
Вопрос, предлагаемый для исторического понимания, помещается в свет предшествующего знания и в связь с некоторыми определенными данными. Он может вести к инсайту в отношении этих данных, а может и не вести. Если он не ведет к нему, то человек переходит к другому вопросу. Если ведет, инсайт выражается в догадке, догадка представляется в виде образа, а образ ведет к дальнейшему вопросу, связанному с предыдущим. Этот процесс может быть возобновляющимся, а может и не быть. Если он не таков, это означает, что исследователь зашел в тупик и должен сменить подход. Если он возобновляется, и все, чего человек достигает, есть лишь ряд догадок, то он следует ложным путем и опять-таки должен сменить подход. Но если догадки исследователя совпадают с дальнейшими данными или приближаются к ним, то он на верном пути. Данные перестают быть чисто потенциальным свидетельством; они становятся формальным свидетельством; исследователь постепенно открывает, какого рода свидетельством они могут быть.
Далее, если исследователь идет верным путем достаточно долго, происходит смещение в способе постановки вопросов, ибо дальнейшие вопросы во все большей степени возникают из данных, а не из образов, основанных на догадках. Ему все еще приходится задавать вопросы, ему все еще приходится быть настороже; но он уже перешел от предварительных допущений и предположений к самому исследованию. Он уже достаточно прозревает объект вопрошания, чтобы схватить те из допущений и перспектив, которые адекватны этому объекту. И такое схватывание делает его подход к последующим данным конгениальным в гораздо большей степени, чем это подсказывали бы дальнейшие данные, наводящие на дальнейшие вопросы. Чтобы описать эту черту исторического исследования, скажем, что кумулятивный процесс накопления данных, вопрошания, инсайта, Догадки, формального свидетельства, — этот процесс экстатичен. Это не пылкий экстаз набожности, а холодный экстаз растущего прозрения. Он заставляет человека забыть о себе. Он отодвигает в сторону прежние допущения и перспективы, чтобы высветить допущения и перспективы, адекватные объекту исследования.
Этот процесс одновременно избирателен, конструктивен и кри-
МЕТОД В ТЕОЛОГИИ
тичен. Он избирателен в том, что не все данные переходят из статуса потенциального свидетельства в статус свидетельства формального. Он конструктивен в том, что отобранные данные соотносятся друг с другом через взаимосвязанную совокупность вопросов и ответов, или, иначе говоря, через ряд инсайтов, которые дополняют друг друга, корректируют друг друга и потенциально вливаются в некое единое видение целого. Наконец, он критичен в том, что инсайты бывают не только прямыми, но обратными. В прямом инсайте человек схватывает, каким образом вещи стыкуются друг с другом, и шепчет свое «Эврика!» В обратном инсайте ему хочется воскликнуть: как я мог быть таким дураком и считать это самоочевидным! Человек видит, что вещи не стыкуются друг с другом; возможно, в прямом инсайте он уловит, что некий элемент входит не в этот, а в другой контекст. Так обнаруживаются интерполяции или повреждения текста. Так Псевдо-Дионисий выводится за пределы I в. н. э. и перемещается в конец V в., поскольку он цитирует Прокла. Так уважаемый автор подпадает под подозрение: обнаруживается источник его информации, который целиком или частично, без какого-либо независимого подтверждения, используется не как свидетельство того, о чем автор повествует, а косвенным образом опирается на само повествование — на его намерения, читателей, методы, упущения, ошибки9.
Итак, единому процессу развертывающегося понимания я приписал целый ряд различных функций. Этот процесс эвристичен, поскольку высвечивает релевантные данные. Он экстатичен, поскольку выводит вопрошающего из его исходной перспективы к перспективам, адекватным его объекту. Он избирателен, поскольку из всей совокупности данных отбирает релевантные для достижения понимания. Он критичен, поскольку переводит из одного способа употребления или контекста в другой те данные, которые в
9 Отметим, что слово «критический» имеет два совершенно разных значения. В докритической истории оно означает, что историк сначала проверяет достоверность некоторого авторитетного свидетельства, прежде чем поверить ему. В критической истории оно означает, что историк сместил данные из одного поля релевантности в другое. Об этом блестяще и убедительно пишет Дж. Р. Кол-лингвуд. См. две его статьи: «The Historical Imagination» и «Historical Evidence», in: The Idea of History, Oxford: Clarendon, 1946, pp. 231-282.
ИСТОРИЯ
противном случае могли быть сочтены релевантными для вот этой задачи. Он конструктивен, поскольку отобранные данные сплетаются друг с другом в широкую и запутанную сеть взаимосвязанных отношений, кумулятивно выходящую на свет по мере роста нашего понимания.
Отличительная особенность критической истории заключается в том, что этот процесс осуществляется дважды. Сначала историк приходит к пониманию своих источников; затем он использует эти понятые им источники со знанием дела — чтобы понять объект, для которого они релевантны. В обоих случаях понимание развертывается как эвристичное, экстатичное, избирательное, критичное, конструктивное. Но в первом случае историк идентифицирует авторов, относит их труды к определенному месту и времени, изучает их среду, устанавливает их авторские цели и возможных читателей, исследует их источники информации и тот способ, какими они используются. В предыдущей главе, «Интерпретации», мы говорили о понимании автора; дальнейшая цель состоит в том, чтобы понять, что он имел в виду. В специализации «история» мы тоже пытаемся понять автора источников, но здесь дальнейшая цель состоит в том, чтобы понять, на что он был способен и как он это делал. Именно это понимание лежит в основе критического использования источников, в основе тонких различений сильных и слабых сторон автора и соответствующего их применения. Как только это достигнуто, историк может сосредоточить внимание на своей главной цели, а именно, на понимании процесса, о котором идет речь в его источниках. Если раньше понимание развертывалось как эвристичное, экстатичное, избирательное, критичное и конструктивное применительно к установлению того, на что способны авторы, то теперь оно эвристично, эстатично, избирательно, критично и конструктивно применительно к установлению того, что происходило в сообществе.
Нет нужды говорить, что оба развития взаимозависимы. Не только понимание авторов способствует пониманию исторических событий, но и достигнутое понимание событий рождает вопросы, способные привести к пересмотру понимания авторов, а следовательно, к пересмотру того способа, каким мы их используем.
Опять-таки, хотя каждый новый инсайт выявляет некую очевид-
2O9
МЕТОД В ТЕОЛОГИИ
ность, побуждает отказаться от прежних перспектив, отбирает или отбрасывает данные как релевантные или нерелевантные и добавляет нечто к выстраиваемой картине, внимания заслуживает не каждый единичный инсайт, а конечный инсайт в каждом кумулятивном ряду. Именно такие конечные инсайты называются открытиями. В них кумулятивный ряд достигает кульминации, а поскольку кумулятив-ность обладает специфической направленностью и смыслом, открытия касаются либо нового свидетельства, либо новой перспективы, либо иного способа отбора или критического отбрасывания данных, либо еще более сложных структур.
До сих пор мы думали о структурировании как об интеллигибельном паттерне, который схватывается в данных и соотносит данные друг с другом. Но существует и другой взгляд на этот предмет. В самом деле, при понимании то, чтб схватывается в данных, выражается также в понятиях и словах. Таким образом, от интеллигибельного паттерна, схватываемого в данных, мы переходим к интеллигибельному паттерну, выраженному в повествовании. На первый взгляд, повествование — это лишь догадки, которые вопрошающий бормочет сам себе. По мере того, как догадки все меньше остаются просто догадками и все более явно ведут к открытию дальнейших очевидностей, начинают проступать пробные сцепления, взаимосвязанные целостности. По мере того, как дух вопрошания схватывает каждую неудачу в понимании, обращая внимание на еще не понятое, а потому легко упускаемое из вида, одна из взаимосвязанных целостностей выдвигается на роль доминирующей темы, проходящей через другие взаимосвязанные целостности, которые тем самым становятся подчиненными темами. По мере того, как исследование движется вперед, и поле данных, подпадающих под контроль, расширяется, организация будет не только расширяться, в смысле доминирующей темы и подчиненных тем, но также будут возникать все более высокие уровни организации. Так среди доминирующих тем возникнут доминирующие подтемы, чтобы оставить другим доминирующим темам лишь подчиненные подтемы. По мере того, как процесс организации распространится не только на все большие территории, но и на все более высокие уровни организации, судьба доминирующих тем ожидает ббльшую часть доминирующих подтем. Не следует думать, что этот процесс прогрессирующей организации
ИСТОРИЯ
един и единообразен. Некоторые открытия дополняют и корректируют прежние открытия, а коль скоро изменяется понимание, должна измениться и организация. Темы и подтемы мыслятся все более точно и выражаются все более успешно. Радиус их доминирования может расширяться или сокращаться. Моменты, некогда считавшиеся важнейшими, могут отступать на задний план, а другие моменты, наоборот, — выходить из относительной тени и приобретать выраженную значимость.
Точное постижение и успешное выражение тем и подтем немаловажно: ведь они определяют новые вопросы, которые будут заданы, а эти новые вопросы приведут к новым открытиям. И это еще не все. Мало-помалу историческое исследование подходит к завершению; это происходит, когда оно достигает такой совокупности инсайтов, которая сводит все концы с концами. Мы узнаем ее по тому, что поток дальнейших вопросов по определенной теме или подтеме постепенно уменьшается и наконец иссякает. Неточное или безуспешное понимание и выражение опасны тем, что либо поток вопросов иссякнет преждевременно, либо будет по-прежнему течь, когда в действительности уже не останется релевантных вопросов.
Отсюда следует, что кумулятивный процесс понимания в его развитии не только эвристичен, экстатичен, избирателен, критичен и конструктивен, но также подразумевает рефлексию и суждение. Понимание, которое было достигнуто в определенном пункте, может быть дополнено, исправлено, пересмотрено, только если в этом самом пункте возможны дальнейшие открытия. Такие открытия возможны, только если возникают дальнейшие релевантные вопросы. Если же фактически релевантных вопросов больше нет, то фактически определенное суждение было бы истинным. Если — в свете исторического знания — больше нет релевантных вопросов, историк может сказать, что, насколько ему известно, вопрос закрыт.
Стало быть, имеется критерий исторического суждения, а, следовательно, и пункт, в котором формальное свидетельство становится актуальным. Такие суждения формулируются вновь и вновь по ходу исследования, по мере выполнения каждого малого, а затем и каждого крупного фрагмента работы. Но в критической истории, как и в естественных науках, позитивное содержание суждения представляет собой, пожалуй, лишь наилучшее из доступных мнений. Это
IO
МЕТОД В ТЕОЛОГИИ
очевидно на всем протяжении исторического исследования, пока оно длится: в самом деле, последующие открытия могут заставить скорректировать или пересмотреть открытия предыдущие. Но то, что верно применительно к еще ведущимся исследованиям, можно распространить и на те исследования, которые, с точки зрения их интенций и целей, завершены.
В самом деле, во-первых, нельзя исключить той возможности, что будут обнаружены новые источники информации, которые затронут будущее понимание и суждение. Так, археологические раскопки на Ближнем Востоке дополняют ветхозаветные штудии; документы, найденные в пещерах Кумрана, значимы для новозаветных исследований; а неопубликованные тексты из Кенобоскиона [Наг-Хаммади] определяют наши суждения о гностицизме.
Но есть и другой источник пересмотра: это позднейшие события, которые ставят более ранние события в новую перспективу. Исход сражения фиксирует перспективу, в которой рассматриваются последовательные стадии сражения; победа в войне выявляет значение каждого из следующих друг за другом сражений; социальные и культурные последствия победы и поражения служат мерой результативности войны. Таким образом, история, вообще говоря, есть развертывающийся процесс. По мере развития процесса контекст, в котором надлежит понимать события, непрестанно расширяется. По мере расширения контекста сдвигаются перспективы.
Однако ни один из этих источников пересмотра не обесценивает выполненной до конца предшествующей работы. Новые документы дополняют картину; они высвечивают то, что прежде оставалось темным; они смещают перспективу, опровергают лихие или умозрительные построения, а не просто уничтожают всю сеть вопросов и ответов, превратившую исходный набор данных в массивное свидетельство для прежнего описания. История опять-таки являет себя как развертывающийся процесс, и поэтому исторический контекст непрестанно расширяется. Но следствия этого расширения не универсальны и не единообразны, ибо личности и события занимают свое место в истории в силу одного или более контекстов, а эти контексты могут быть узкими и кратковременными или широкими и длительными, включая весь спектр промежуточных вариантов. Лишь в той мере, в какой контекст все еще открыт либо может быть открыт
ИСТОРИЯ
или расширен, позднейшие события проливают новый свет на более ранние лица, события, процессы. Как заметил Карл Хойси*, легче понять Фридриха Вильгельма III, короля Пруссии, чем Шлейерма-хера; и если Нерон всегда будет Нероном, то о Лютере этого пока сказать нельзя10.
Помимо суждений, к которым пришел историк в его исследовании, существуют суждения, высказанные о его работе коллегами и последователями. Такие суждения образуют критическую историю второго порядка. Ибо это не просто «оптовые» выражения доверия или недоверия: эти суждения опираются на понимание того, каким образом была сделана работа. Как сам историк — сначала в отношении своих источников, а затем в отношении предмета исследования — переживает процесс развертывания понимания, который одновременно эвристичен, экстатичен, избирателен, критичен, конструктивен и в итоге приводит к суждениям, так и критики исторической работы проходят через сходные этапы в отношении самой этой работы. Они делают это тем легче и тем компетентнее, чем более историк потрудился не скрывать хода своей работы, но выложить все карты на стол, и чем лучше сами критики знакомы с данным полем исследования или, по крайней мере, со смежными полями.
Результатом такого критического понимания критической истории становится, естественно, возможность умного и разборчивого использования работы критикуемого историка. Выясняется, в каких пунктах его работа хороша; выявляются ее ограниченности и слабости; можно установить, где она, безусловно, нуждается в пересмотре, а где может потребовать пересмотра. Как сам историк умно и разборчиво пользуется своими источниками, так профессиональное сообщество историков разборчиво пользуется работами своих собственных членов.
Дата публикования: 2014-11-18; Прочитано: 960 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!