Глава четвертая РАЗНОГЛАСИЯ

Как‑то на закате Джейн Эндрюс, Джильберт Блайт и Энн стояли у изгороди в тени группы елей, там, где просека, известная молодым людям под названием Березовая аллея, выходила на дорогу. Джейн провела весь день у Энн, а теперь Энн провожала ее домой. У изгороди они встретили Джильберта и разговорились о том, что ждет их первого сентября, в день начала школьных занятий. Джейн завтра уезжала в Ньюбридж, а Джильберт – в Белые Пески.

– Вам обоим будет легче, чем мне, – вздохнула Энн. – Вы будете заниматься с детьми, которые вас не знают, а мне придется учить тех, с кем я сидела в одном классе. Миссис Линд говорит: они не будут меня уважать, как уважали бы незнакомую учительницу… Разве что я с самого начала буду держать их в страхе. А мне не хочется держать детей в страхе. Ох, как все это сложно!

– Ничего тут сложного нет, – безмятежно заявила Джейн, которая вовсе не собиралась облагораживать души своих учеников, а хотела просто честно зарабатывать свое жалованье, заслужить одобрение попечительского совета и получить в конце года поощрительную грамоту. Дальше этого ее устремления не шли. – Главное, чтобы в классе была дисциплина, а для этого нужна строгость. Если мои ученики не будут меня слушаться, я буду их наказывать.

– Как?

– Сечь. Как еще?

– Что ты, Джейн?! – испуганно воскликнула Энн. – Неужели ты на это способна?

– А почему бы и нет? Если того заслужат, высеку, – решительно ответила Джейн.

– Ну, а я не способна высечь ребенка, – так же решительно ответила Энн. – Кроме того, я вообще против телесных наказаний. Мисс Стэси никогда никого не секла, и все мы беспрекословно слушались ее. А вот мистер Филиппе только и делал, что кого‑нибудь сек, а дисциплины у него в классе все равно не было. Нет уж, если я увижу, что не могу поддерживать дисциплину без телесных наказаний, уйду из школы. Можно заняться чем‑нибудь другим. Я постараюсь завоевать любовь своих учеников, и тогда они будут меня слушаться.

– А если не будут, тогда что? – спросила практичная Джейн.

– И тогда я не буду их сечь. Я уверена, от этого нет никакого толку. Джейн, милая, не надо сечь учеников, даже если они будут озорничать.

– А ты как считаешь, Джильберт? – спросила Джейн. – Тебе не кажется, что бывают такие детки, с которыми без розог не справишься?

– Тебе не кажется, что сечь ребенка – дико и жестоко… любого ребенка?! – воскликнула Энн. Ее лицо пылало.

– Как сказать, – медленно проговорил Джильберт, раздираемый двумя противоречивыми чувствами: собственным убеждением, что некоторых деток порой не грех и высечь, и желанием соответствовать высоким идеалам Энн. – Вы обе в какой‑то степени правы. Я считаю, что детей лучше не сечь. Как и ты, Энн, я думаю, на них надо воздействовать другими способами, а к телесному наказанию следует прибегать лишь в крайнем случае. Но, с другой стороны, я согласен и с Джейн: бывают дети, от которых иными способами ничего не добьешься и которым порка бывает даже полезна. Так что я буду прибегать к телесному наказанию только в крайних случаях.

Попытавшись угодить обеим сторонам, Джильберт, как это обычно бывает в таких случаях, не угодил ни одной.

Джейн тряхнула головой:

– Если мои ученики будут плохо себя вести, я буду их сечь. Это самый быстрый и легкий способ добиться послушания.

Энн бросила на Джильберта разочарованный взгляд.

– А я никогда не буду сечь детей, – твердо сказала она. – Я считаю – это неправильно, в этом нет необходимости.

– А что, если ты дашь мальчику задание, а он тебе в ответ нагрубит?

– Я оставлю его после уроков, ласково и твердо с ним поговорю, – ответила Энн. – В каждом человеке есть что‑то доброе, надо только уметь в нем это найти. И долг учителя – искать и развивать это доброе. Так говорил нам профессор в Куинс‑колледже. А что хорошего можно найти в ребенке при помощи розог? Оказывать на детей доброе влияние – это первый долг учителя. Это даже важнее, чем научить их читать, писать и считать. Так говорил профессор Ренни.

– А инспектор проверит, как они читают, пишут и считают, и если они этого не умеют, он напишет о тебе плохой отзыв, – возразила Джейн.

– Пусть лучше меня любят ученики и тепло вспоминают обо мне в будущем, а уж без поощрительной грамоты я как‑нибудь обойдусь, – отрезала Энн.

– Неужели ты не будешь наказывать учеников, даже если они будут очень плохо себя вести? – спросил Джильберт.

– Конечно, я их буду наказывать, хотя мне очень не хочется этого делать. Но есть же и другие наказания: можно оставить их в классе на перемену, или заставить весь урок стоять у доски, или велеть им переписать страницу из учебника.

– Но уж ты наверняка не будешь наказывать девочек, сажая их за одну парту с мальчиками, – лукаво заметила Джейн.

Джильберт и Энн переглянулись со смущенной улыбкой.

– Ладно, время покажет, кто из нас прав, – философски заключила Джейн, и они отправились по домам.

Энн пошла по тенистой, пахнувшей папоротниками Березовой аллее, потом пересекла Фиалковую поляну, и наконец спустилась к дому по Тропе Мечтаний. Все эти названия дорожкам и полянкам в лесу они когда‑то придумали с Дианой. Она шла медленно, наслаждаясь тишиной и запахами леса, темнеющим небом, на котором уже высыпали звезды, и серьезно размышляла о завтрашнем дне, который принесет ей новые обязанности и новую ответственность. Войдя во двор Грингейбла, она услышала доносившийся из раскрытого окна кухни безапелляционный голос миссис Рэйчел Линд.

«Миссис Линд явилась наставить меня, как вести себя завтра, – с гримаской подумала Энн. – Лучше я не пойду в дом. Ее советы похожи на перец – в небольших дозах очень хороши, но в больших обжигают рот. Пойду лучше поболтаю с мистером Гаррисоном».

После известного случая с продажей бурой коровы Энн часто забегала к мистеру Гаррисону, и они очень подружились, хотя иногда его резкий язык и коробил Энн. Веселый Роджер по‑прежнему относился к ней с предубеждением и каждый ее приход встречал все тем же приветствием: «Рыжая соплячка!» Мистер Гаррисон понапрасну пытался внушить ему, что ее надо приветствовать как друга, и каждый раз, завидев Энн, вскакивал и восклицал, многозначительно поглядывая на попугая: «Вон идет моя милая девочка!» – или еще что‑нибудь в таком роде. Но Веселый Роджер наотрез отказывался называть Энн милой девочкой. Энн и не подозревала, сколько комплиментов мистер Гаррисон отпускал у нее за спиной. В лицо же он ни разу не сделал ни одного.

– Ну что, ходила в лес запасаться розгами? – спросил он, едва Энн ступила на веранду дома.

– Ничего подобного! – возмущенно воскликнула Энн. Мистер Гаррисон обожал ее дразнить – до такой степени все всерьез она воспринимала.

– У меня в классе никогда не будет розог, мистер Гаррисон! Конечно, у меня будет линейка, но я стану ею пользоваться только по прямому назначению – показывать детям буквы и цифры.

– Значит, ты собираешься пороть их ремнем? Вот и правильно. Розга больнее, но ремень помнится дольше.

– Я вообще не буду сечь детей!

– Как это?! – с искренним изумлением воскликнул мистер Гаррисон. – Как же ты собираешься поддерживать дисциплину в классе?

– Я буду стараться воздействовать на них добром.

– Ничего у тебя не получится, Энн. Пожалеешь розгу – испортишь ребенка. Когда я ходил в школу, учитель сек меня каждый день. Он говорил, что если я еще и не успел напроказничать, то наверняка замышляю какую‑нибудь каверзу.

– С тех пор воспитательные методы сильно изменились, мистер Гаррисон.

– Но человеческая природа не изменилась. Поверь моим словам – тебе не удастся добиться послушания, если у тебя в ведерке с соленой водой не будут наготове розги. Ничем больше их не проймешь.

– Но я все‑таки попробую сначала делать по‑своему. – Энн очень неохотно расставалась со своими теориями.

– Ты упрямая девушка, – заметил мистер Гаррисон, который уже обнаружил эту черту Энн. – Ну что ж, делай по‑своему. Поглядим. Вот увидишь, наступит день, когда дети выведут тебя из себя. Люди с такими, как у тебя, волосами легко выходят из себя. И тогда ты забудешь все свои благородные принципы и как следует кого‑нибудь вздуешь. Да и вообще, ты еще слишком молода, чтобы учительствовать… сама еще ребенок.

В результате Энн легла спать в довольно пессимистическом настроении. Спала она плохо и за завтраком была так бледна и печальна, что Марилла испугалась и заставила ее выпить горячего имбирного чаю. Энн послушно выпила чай, хотя не могла представить себе, чем он ей поможет. Если бы это было колдовское зелье, способное прибавить ей лет и опыта, она согласилась бы выпить хоть ведро.

– Марилла, что, если у меня ничего не получится?

– Ничего, если не получится в первый день, – у тебя впереди еще полно времени. Ты только не воображай, что за один присест научишь детей всему и исправишь все их недостатки. Вот это у тебя определенно не получится.