Штаерман Е.М. История крестьянства в Древнем Риме / Е.М. Штаерман. // М.: Наука, 1996. – С. 138-141, 150-153, 155-159

Несмотря на благоприятные условия, вытекавшие как из политики правительства, так и из общей экономической конъюнктуры, часть крестьян оказывалась в неблагоприятном положении.

Варрон писал, что в Италии нет кабальных должников, видимо, потому, что они были освобождены по закону Цезаря о праве должника сохранить свободу, отдав кредитору свое имущество. В течение I в. н.э. в связи с новым обострением долговых вопросов и нарушений закона Цезаря о ростовщичестве (Tac. Ann. VI. 16-17) аддикты (кабальные рабы) появляются снова и, очевидно, в немалом количестве. Кабальники, по словам Колумеллы, трудились вместе с закованными рабами в латифундиях (Colum. I. 9). В той или иной связи кабальники нередко упоминаются другими авторами I в. Так, Квинтилиан рассматривает в общем не очень ощутимую разницу между рабом и аддиктом, отрабатывающим свой долг у кредитора, которому закон повелевает быть в рабстве, пока он не расплатится. Квинтилиан приводит по этому поводу различные мнения (как и мнение о том, можно ли считать рабом ребенка матери-кабальной), что свидетельствует об актуальности вопросов, связанных со статусом аддиктов (Quintil. III. 6; V. 10; VII. 4).

Аддикты фигурируют и в риторических сборниках. В одной из декламации подчеркивается, что кабальный – почти что раб, почти что несвободный; но его природу свободнорожденного не могут изменить никакие превратности судьбы. Закон против неоплатных должников суров, но справедлив, так как без него ничье имущество не было бы защищено.

Надо думать, что аддиктами скорее всего становились крестьяне; должники из высших сословий, естественно, в кабалу не попадали, даже когда подвергались бесчестью как банкроты; городской плебс трудно было использовать на каких-нибудь принудительных работах, поскольку кроме строительства не было таких крупных предприятий, где можно было бы занять неквалифицированных работников. Для аддикта же из крестьян всегда можно было найти работу в крупных имениях. Возможно, должники иногда могли предпочесть кабалу отказу от своего земельного участка, чтобы не оставить в нищете семью. Во всяком случае, умножение числа кабальных естественно связано с обеднением части крестьян.

Какая-то часть малоимущих крестьян нанималась на работу на виллы, где, как бы ни было развито рабство, силами рабов нельзя было обеспечить выполнение всех работ даже в образцовом рабовладельческом имении Колумеллы. Он уделяет наемным работникам гораздо меньше внимания, чем Катон и Варрон, но они в его трактате все же присутствуют. Так, он пишет, что изобрел инструмент для проверки глубины и ровной отвесности канав, вырытых для посадки винограда. Благодаря измерениям, проведенным этим инструментом, без обид решаются споры между землевладельцем и подрядчиком, так как не исключен обман исполнителей работ (Colum. III. 13). Он советует сажать виноград разных сортов, поспевающих в разное время, так как в противном случае приходится нанимать большое число рабочих рук за любую плату (III. 21), и упоминает о возможномих недостатке (IV. 6). Нанимались подсобными работниками и индивидуально, и артелями, сдававшимися подрядчиками. Могли малоимущие крестьяне подряжаться и на другие работы. Мелкие владельцы, например, нанимали виликов. Известно, что владельцы имений, если не могли у себя занять делами своих рабов, в промежутки между самыми трудоемкими сельскими работами сдавали их другим господам для разных работ в гончарных и иных поместных мастерских. Могли на такие работы наниматься и крестьяне, особенно знавшие какое-нибудь ремесло. Из сочинения Фронтина «О водопроводах» известно, что рабы-ремесленники, обслуживавшие водопровод, постоянно нанимались к владельцам вилл, мимо которых проходил водопровод, для разных работ на виллах. Ремесленники были нарасхват среди мелких владельцев, не имевших возможности купить рабов-ремесленников или обучить ремеслу своих рабов. Крестьянин, умевший произвести некоторый ремонт строения и инвентаря, мог рассчитывать на заработок.

Неимущие и малоимущие крестьяне продолжали уходить в города в поисках заработка. Судя по упоминаниям авторов I в., жизнь в городах, особенно в Риме, для крестьянина была нелегка. Его высмеивали за грубую одежду и неумение вести себя «по-городскому»; жилье, пища стоили дорого; угнетали постоянные крики заполнявших улицы толп, шум и грохот из многочисленных мастерских и т.д. Моралисты, стандартно упрекавшие крестьян за то, что они якобы идут в город потому, что предпочитают занимать свои руки не трудом на земле, а хлопаньем в ладоши в цирке, были глубоко не правы. Цирки, трактиры, подачки богатых людей, будто бы привлекавшие крестьян, никак не уравновешивали минусов городской жизни и работы, на которую они могли рассчитывать, не имея квалификации достаточно высокой, чтобы работать в мастерской, получавшей хороший доход и дававшей приличную плату работникам. Уход крестьян в города был симптомомих обеднения, так же как и рост числа кабальных должников.

В связи с интенсивной колонизацией открывались возможности переселения в провинции. Но подобная перспектива пугала сельчан. Надо думать, что пользовались возможностью получить землю и начать новую жизнь в провинции только самые смелые и предприимчивые люди.

Еще одним выходом было арендовать землю, стать колоном. Желающие арендовать землю у городов должны были внести определенный залог (известно, что городской магистрат, сдавший землю или другое имущество города, не потребовав обеспечения, привлекался к ответственности). Обедневший крестьянин, конечно, необходимый залог внести не мог и вряд ли находил поручителя (его должен был представить арендатор-подрядчик, словом, всякий, имевший какие-то дела с городом). В кадастре из Оранжа арендатором на городской земле выступают община (поселение племени эрнагиев) Эрнагин, племя сегусиавов и какое-то село, название которого не сохранилось. Подобных примеров аренды целой общиной для Италии нет, но допустимо полагать, что она могла практиковаться, поскольку вообще коллективная аренда хорошо известна римским юристам. В этом случае и арендованная земля, и плата за нее распределялись самими общинниками между собою.

Сдавались в аренду и участки на землях императоров, причем уже в ранней Империи такие арендаторы были в определенном привилегированном положении. Так, Светоний рассказывает, что Клавдий выслал сенатора за то, что, будучи эдилом, тот оштрафовал инквилинов его имений, нарушивших закон, который запрещал продажу горячей пищи, а вступившегося за сенатора вилика высек (Suet. Claud. 38). Но в то время, как писал Тацит, императорских имений в Италии было еще мало и они были невелики.

Поэтому колоны в I в. н.э. были наиболее многочисленны на частных землях, причем на землях, разных по размеру и статусу владельцев имений. Колумелла, владевший значительным и оборудованным, так сказать, по последнему слову агрономии имением, советует сдавать колонам, предпочтительно наследственным владельцам в имении, родину дедов и отцов, земли, более удаленные от хозяйского глаза, низкого качества, требующие больших затрат труда и, в основном, пригодные под зерновые (Colum. I. 7). Правда, перечисляя работы, которые «предки» дозволяли делать в праздник, он называет и обработку взятого в аренду виноградника (II. 21). Своих виликов и колонов упоминает Сенека (Sen. Epist. 123). Марциал перечисляет колонов наряду с рабами на вилле Фаустина в Байях (Mart. III. 58), так же как и на вилле Лина Регула, которому из его вилл в Этрурии и Умбрии посылают плоды колоны и вилики (VII. 31).

В I в. н.э. юристы еще много внимания уделяли колонам. Крупные съемщики по контракту на 5 лет или на более длительный срок относились к категории арендаторов любого имущества, и их права и обязанности рассматривались в особом порядке. Мелкие колоны, сидевшие на земле имения из поколения в поколение, когда первоначальный договор (если он и был) давно истек, сближались с клиентами и прекаристами, остававшимися таковыми даже если имение переходило по наследству или продавалось (Dig. 43. 261. 8. 1-2). Прекарий же считался благодеянием владельца прекаристу и правом, как и всякое «благодеяние», не регулировался. Возможно, в I в. н.э. еще преобладали традиции прежних времен, когда понятия «колоны» и «клиенты» еще не очень четко дифференцировались. Это, видимо, имело место на землях Домиция Агенобарба. Сидевшие на его землях колоны были и его клиентами, составлявшими по приказу военный отряд, что, очевидно, не обязаны были делать колоны, по договору арендовавшие землю. Колоны могли вносить денежную ренту, в залог которой представляли свой инвентарь, и, если дела у них шли плохо, они его лишались и разорялись. Судя данным авторов I в., предполагалось, что колоны должны делать хозяину и некоторые подношения в знак уважения низшего к высшему. Но аренда могла быть также издольной. Юрист I в. Цельс, говоря о деловых товариществах, приводит в пример сдачу поля политору для совместного добывания плодов при общей ответственности обеих сторон (Dig. 17. 2. 52. 2). Правда, политор и колон – несколько разные понятия, но сам принцип издольщины, хорошо известный уже Катону, в отношениях с тем же политором скорее всего переносился и на колонов, когда сторонам это было выгодно…

Во II в., не встречая противодействия, концентрация земли пошла быстро. С одной стороны, росли латифундии частных лиц, с другой – земли императоров, в руки которых переходили многие имения благодаря брачным союзам и укрепившемуся обычаю для землевладельцев завещать часть состояния принцепсам…

Некоторые сведения о положении дел дают письма Плиния Младшего. Любопытно его сравнение судебной речи, в которой должны быть учтены разные моменты, с возделанной землей, на которой должны быть не только виноградники, но и маслины, а также поля, где сеют не только полбу, но и пшеницу, ячмень, бобы и другие овощи (Plin. Epist. I. 20). Конечно, это только риторический оборот, но все же примечательно, что для латифундиста Плиния на первом месте стоят виноградники и маслины и лишь затем набор культур очень незначительный по сравнению с культурами, упоминавшимися Плинием Старшим. Возможно, это лишний раз подтверждает гипотезу, что крупные землевладельцы не занимались овощами, фруктами, травами и цветами, которые считались предметами роскоши, стоили дорого, требовали трудоемкого ухода и особого покупателя. Они предоставляли их «фермерам», тогда как сами предпочитали культуры, рассчитанные на оптовую торговлю, поручавшуюся рабам-негоциантам и доверенным отпущенникам, ведшим дела патронов. Скорее всего, для их пользы имераторы строили в Риме и Остии огромные склады, где оптовики, привозившие на продажу массу продуктов, могли нанять помещение для хранения. Плиний, как известно, решил сдавать свои земли колонам за издольную ренту, так как денежная рента их разоряла и земля переставала приносить доход (Plin. Epist. III. 19). При хорошем уходе в Транспаданской области цены были малы (Ibid. IV. 6), что могло разорять и вносивших деньги колонов, и крестьян. Вместе с тем Плиний жалуется на свои трудности в связи с нехваткой подходящих колонов (Ibid. VII. 30; IX. 37).

Издольная рента могла быть в некотором отношении выгоднее для обеих сторон. Но если колоны за плату деньгами или натурой предоставлялись сами себе, то при издольщине хозяин был непосредственно заинтересован в том, чтобы они работали добросовестно для получения максимального урожая, чтобы они не скрывали часть урожая для уменьшения доли хозяина. И то и другое предполагало надзор за колонами, и Плиний с этой целью помещал в имении своих дельных рабов с «достаточно открытым глазом» и честностью (Ibid. III. 19; IX. 31), так что колоны если не юридически, то фактически и, так сказать, психологически оказывались в таком же подчинении рабской администрации, как и рядовые рабы на вилле. В то же время латифундист постоянно становится высшим арбитром, возможно, не только своих колонов, но и окрестных сельчан, а его имение – центром притяжения для них.

Уже Кальпурний в VIII эклоге, посвященной памяти своего патрона, прославлял его под условным именем Мелибея за «справедливость», за то, что тот разбирал тяжбы крестьян и при нем процветали любовь к семейной жизни, почтение к юстиции и спорные поля обозначил «термин». Плиний жаловался, что у него, когда он живет в имении, много времени уходит на разбор жалоб и просьб сельских жителей, может быть, его колонов, а может быть, и крестьян, выбравших его арбитром (Epist. V. 15; VII. 30; IX. 15. 31). Уже начинались столкновения между видными сенаторами, которые просили у сената дозволения устроить на своих землях нундины, и городами, протестовавшими против такого установления (Ibid. V. 4. 14). Плиний, никого не прося, по совету гаруспиков расширил в своем имении храм Цереры, в который в большом числе собирался народ из района и там делались многие дела, и он намеревался прибавить еще и укрытие от солнца и дождя (Ibid. IV. 39). Несомненно, собиравшиеся в храм обменивались продуктами, т.е. фактически и там возникала ярмарка, как обычно в храмовые праздники. Это знаменовало начало процесса, впоследствии приведшего к упадку экономической, социальной и политической роли городской общины за счет роста значения латифундий и их владельцев во всех сферах жизни сельского населения. Сведений об этом населении в других областях Италии у нас немного, и они носят отрывочной характер, но некоторые тенденции все же прослеживаются.

Если в I в., так же как и в предыдущую эпоху, села и паги выступают в надписях как независимые организации с выбранными магистрами, коллективным распоряжением своими делами и имуществом, то в надписях последующего времени прослеживается зависимость их от посторонних лиц, обычно оказывающих пагу или селу какие-нибудь «благодеяния». Например, в районе Касина четверо вольноотпущенников соорудили для села на «прекарном участке» святилище Венеры (АЕ. 1975. № 197; сходная надпись – CIL. X. 167). Отсюда вытекает, что кто-то в качестве прекариста дал участок для сооружения сельского святилища. В районе Вицинтия в честь Фортуны дуумвир устроил для сельчан пир (АЕ. 1937. № 143). В районе Аквилы воинский трибун (очевидно, имевший там земли) подарил Анникским сельчанам серебряные статуи императоров (АЕ. 1974. № 286) и т.д… Вероятно, представители муниципальной верхушки становятся патронами пагов (CIL. IX. 1503. 4206; XI. 7265).

Можно полагать, что, поскольку захватам общинной земли частными лицами активное противодействие уже не оказывалось, эти земли присваивались, что наносило тяжелый ущерб крестьянскому хозяйству. Если крупный собственник дарил или сдавал в аренду, давал в прекарий селу (пагу, соседству) пастбище (лес, дорогу, водный источник), он становился «благодетелем», претендовавшим на «услужливость», по римским понятиям включавшую многие обязанности, начиная с униженной лести и кончая приношениями и отработками.

В моральную и, без сомнения, материальную зависимость попадают отдельные крестьяне. Как видно из надписей фамильных коллегий, создававшихся в имениях из рабов для культа Гения господина, Ларов и богов-покровителей имения, в такие коллегии втягивались свободные крестьяне, именуя себя клиентами владельца имения и даже нередко называя его по примеру рабов «наш Гай», «наш Марк» и т.п…

Вместе с тем не приходится сомневаться, что значительное число крестьян в условиях развития торгово-денежных отношений, концентрации земли и отсутствия действенной защиты и поддержки правительства разорялось и теряло свои земли, уходило в города или лишалось независимости самостоятельного хозяина.

В это время новые методы организации производства были вынуждены искать и владельцы вилл. Описанное Колумеллой идеальное рабовладельческое хозяйство было, в общем, далеко от реальности. На деле вряд ли возможен был изображенный им вилик – опытный во всех отраслях сельского хозяйства и бескорыстно преданный интересам хозяина; квалифицированные рабы, способные выполнять операции, требуемые тогдашней агрономией с ее уже многовековым опытом, казались хозяину непокорными и сами не стремились проявлять свои знания и инициативу; непомерно возросло число надзирателей, что удорожало производство, уменьшая долю прибавочного продукта. Хозяева искали выход в разных направлениях. Уже с последнего века Республики практиковалась сдача имения в аренду вилику или актору с тем, чтобы он пользовался инвентарем и фамилией виллы, вносил часть дохода хозяину, оставляя остальное себе. Теперь подобная практика значительно расширилась. Такие арендаторы затем получали свободу (за плату или «по милости господина»), и число отпущенников, приобретших земли, в том числе в селах и пагах (судя по надписям), все более возрастало. Владельцы пытались также материально и морально заинтересовать рабов, выделяя некоторым из них пекулии, несколько голов скота и хижину, где раб мог жить со своей сожительницей и детьми. Они организовывали для рабов фамильные коллегии культа Ларов, богов имения, разрешая им выбирать своих жрецов и магистров, что должно было привязать их к господину. То были попытки реализовать идею Сенеки о трансформации отношений «господин – раб» в отношения «патрон – клиент».

Указы императоров Адриана и Антонина Пия, значительно ограничивавшие власть господ над рабами, заставляли первых еще более настойчиво искать пути, способные заменить в какой-то степени господствовавшие прежде методы принуждения.

Ко II в. относятся известные нам из надписей и сочинений юристов два таких новых, по сравнению с прошлым, мероприятия. Во-первых, в арендаторов превращают уже не только виликов и акторов, но и рядовых сельских рабов, арендующих отдельные участки в имении. Юристы того времени неоднократно рассматривают казусы, возникавшие в соответствии с такой практикой. Во-вторых, практикуют передачу имения группе вольноотпущенников, с тем чтобы они совместно пользовались инвентарем (включая рабов и таберны) и угодьями, владели каждый своим участком на условии его неотчуждаемости. Им могли наследовать их дети, продавать же имения они не имели права. Участки умерших без наследников переходили к остальным совладельцам. Патрону и его наследникам они должны были ежегодно выплачивать определенную сумму. Кроме того, они иногда выполняли и другие обязанности: в надписях это обычно уход за гробницей патрона и устройство поминальных трапез. Так создавалось некое подобие общин с совместным хозяйством и общими обязательствами. Вообще надписей вольноотпущенников из сельских местностей много, как коллективных, так и индивидуальных, как сакральных, так и надгробных. Число крестьян и «фермеров» все время пополнялось за счет либертинов.

Кроме этого, растет число свободнорожденных крестьян, ставших колонами или прекаристами (в то время, видимо, эти два понятия отчасти сближаются). Юристы уделяют им все больше внимания. Колоны в значительной мере становятся органической частью имения. Так, предписывалось, чтобы человек, продававший имение, договорился с покупателем о сохранении для колонов прежних условий (Dig. 19. 2. 25. 1). При рассмотрении дел, связанных с завещанием имения по легату, платежи (или долги) рассматриваются как один из входящих в легат элементов. Колоны, как и рабы, вписывались в устав имения как источник его доходов (Dig. 5. 3. 29). В I в. колоны не были обязаны какими-либо отработками, во второй половине II в. юристы уже учитывают обязанности колонов выполнять в установленные дни оговоренные работы (Dig. 19. 2. 24. 3). Инвентарь колона, прежде не относившийся к инвентарю имения, теперь включается в него и передается вместе с имением (Dig. 33. 7. 24). Законодатели разъясняли, что колоны не отвечают за долги хозяев, а хозяева за долги колонов (CL. IV. 10. 3. 11). А значит, в обычной практике имущество колона уже отождествлялось с пекулием раба, как собственность господина, отвечавшего за сделки и долги раба. Отношения хозяина и колона, как и отношения патрона и клиента, уже определялись тем, что первый принимал второго под свое покровительство (Dig. 19. 9. 49). У авторов того времени слова «бедняк», «батрак», «сосед» и «колон» были синонимами.

Землевладельцам бывало выгодно сажать на землю «общину» отпущенников. Выгоднее, чем индивидуальная, была и коллективная аренда колонов; в праве оговаривалось, что колонам запрещается раздел общего имущества, хотя они и владеют «по природе» (Dig. 10. 3. 7. 12). «Владение по природе» юристами II-начала III в. признавалось и за рабами, особенно когда речь шла о рабах, стоявших во главе какого-нибудь предприятия с инвентарем, рабами-викариями, занятых деловыми сделками с разными контрагентами, включая господина. Владельческие права колона здесь опять-таки приравнены к правам раба на его квази-имущество. И это дает возможность обосновать запрещение раздела общего имущества (хотя вообще разделу общего имущества свободных собственников-сонаследников, членов делового товарищества и т.п. право уделяет много внимания и никак его не ограничивает). Ведь некое подобие общины, связанной круговой порукой (коллективный арендатор), было выгоднее владельцу, чем индивидуально отвечающий за свои обязательства колон. Постоянные упоминания юристами долгов колонов наглядно показывают, как трудно было колону расплатиться за предоставляемый ему инвентарь, ссуды (денежные и натуральные) и вносить то, что требовалось по условиям аренды. Не расплатившийся с долгами колон не имел права уйти из имения; какие-то послабления в отношении недоимок могли быть сделаны только в случае стихийных бедствий или действия какой-либо «непреоборимой силы», обыкновенные же бедствия – неурожай, мор скота и другие – права на скидки не давали.

Задолженность была бичом не только колонов, но и самостоятельных крестьян. Количество кабальных должников продолжало возрастать. По словам Авла Геллия, аддиктов становится все больше, и у юристов появляется категория «свободных находящихся в рабстве на законном основании», среди которых были и отрабатывавшие свои долги. Об аддиктах как таковых пишут юристы II – начала III в. Могло быть и так, что должник, закладывавший свою землю, вновь получал ее от кредитора в виде прекария (Dig. 13. 3. 37; 35. 1; 42. 26. 6. 4). Это тоже ставило его в зависимость от «благодетеля». Если же он в качестве прекария получал не отдельный участок, а расположенный внутри имения, такой должник в отличие от первого не считался владельцем (т.е. имеющим право защищать свои права против всех, кроме господина), а находился на положении инквилина (Gai. Inst. IV. 153; Dig. 43. 26. 6. 2). Инквилины, прежде – съемщики жилья, затем часто упоминаются вместе с колонами, но обычно как люди более бесправные. Мы вновь подтверждаем вывод, что категории зависимости, в которые мог попасть крестьянин, были разнообразны и обычны.

Таким образом, с ростом крупного императорского и частного землевладения прослеживаются значительные изменения в составе крестьянства или, точнее говоря, мелких земледельцев. С одной стороны, оно все время пополняется за счет посаженных на землю рабов и отпущенников, также посаженных на землю или получавших возможность приобрести больший или меньший земельный надел на территории города, села, пага. С другой – часть крестьян тем или иным способом попадает в зависимость (индивидуально или коллективно) от богатых соседей, которые оказывают общинам «благодеяния», выступают как арендодатели, кредиторы, подчиняющие себе колонов, инквилинов, прекаристов и должников. Связи между несвободнорожденными и свободнорожденными земледельцами становятся все более тесными. Юридическое различие их статуса отступает на задний план перед общей судьбой, общим положением по отношению к собственнику или арендатору большого земельного владения или управителю земель императора. При этом и среди последних уже могут быть не только свободнорожденные, но и рабы-вилики и акторы-вольноотпущенники высокопоставленных частных лиц и принцепсов.