Связь и соотношение с доказыванием

Заметим, что уголовно-процессуальное определение доказывания фактически ничем не отличается от указанного оперативно-розыскного процесса документирования. Так, согласно ст. 85 УПК РФ «доказывание состоит в собирании, проверке и оценке доказательств в целях установления обстоятельств, предусмотренных ст. 73 УПК - «обстоятельства, подлежащие доказыванию». Это объективно так и должно быть, ибо процесс познания социальной действительности в принципе один для любых областей человеческого бытия при использовании общих методов познания. К тому же у оперативно-розыскной и следственной познавательной деятельности единый объект познания.

Именно здесь, на мой взгляд, узел сложнейших и многочисленных проблем, определяющих сходство и отличия этих двух видов деятельности по достижению единой цели присущими им средствами. Правильное понимание их во многом может скорректировать и даже, возможно, объединить эти два вида деятельности.

Совершенно очевидно, что при их осуществлении устанавливаются те же данные, которые образуют состав преступления, отыскиваются, проверяются и оцениваются те же сведения об обстоятельствах, подлежащих доказыванию.

Можно сказать, что основополагающие начала познания являются общими, объединяющими для познающих субъектов. Представляется, что именно в этом контексте следует понимать выражение известного криминалиста Р.С. Белкина «… методы познания истины как категория гносеологическая не регламентируется законом, закон регламентирует лишь форму их применения»[132].

Созвучное суждение высказывает и другой известный ученый – теоретик ОРД С.С. Овчинский: «При единой гносеологической природе методов познания, оперативно-розыскная информация, получаемая разными путями (наблюдение, опрос, изучение документов, оперативный эксперимент, внедрение негласных сотрудников), отражает явления и события на едином познавательном уровне и нужны лишь процессуальные гарантии для использования фактических данных в процессе доказывания»[133].

Очевидно, что познание, будучи философской, а не правовой категорией, не может регулироваться нормами права. Вместе с тем познание всегда целенаправленно, и значит, своим содержанием и оперативно-розыскное, и процессуальное познание едино, так как устанавливает одни и те же факты и обстоятельства общего объекта исследования.

Следовательно, документирование и доказывание в предмете нашего рассмотрения имеют общую гносеологическую сущность. Видимо, это и побуждает некоторых ученых вводить такие выражения, как «оперативные доказательства», «оперативное доказывание», с чем в действующей правовой ситуации категорически нельзя согласиться[134].

Бесспорно, слова «доказательство» и «доказывание» имеют универсальное значение и применимы ко многим явлениям окружающей действительности. Но в данном случае речь идет о юридической области знаний, о конкретных правовых - оперативно-розыскной и процессуальной отраслях, поэтому, признавая соответствующие правовые отношения, необ-ходимо не только уважать, но и строго придерживаться терминов, их определяющих. Исходить следует из того, что указанные термины правовые (доказательства, доказывание) и сегодня сугубо процессуальные, и поэтому применимы должны быть только по принад-лежности. Необходима чистота юридических, а тем более законодательных понятий и определений. И здесь, думаю, не желательны условности, ибо в теоретических исследованиях это приводит к засорению юридического языка, к непониманию предмета обсуждения, а на практике и того хуже – к реальному восприятию искаженных определений в правоприменении. Прав профессор В.Т. Томин, когда подчеркивает, что «смысл всякого термина в его инструментальности, в возможности его использования для исследования и описания соответствующего объекта и отграничения его от смежных»[135].

Об органической связи познания и доказывания писал в свое время известный профессор, криминалист И.М. Лузгин: «Это различные стороны единого процесса раскрытия преступления, между которыми нельзя ставить знак равенства»[136]. Само по себе непосредственное познание не ведет к процессу формирования доказательств.

Действительно, доказывание есть познание, при котором общие законы гносеологии должны быть дополнены особыми процедурами действий, определенными правом источников сведений, правилами закрепления полученных результатов, ну и, разумеется, уполномоченными субъектами. Закон считает, что именно выполнением процессуальных требований к доказательствам и доказыванию достигаются гарантии обеспечения законности в уголовном преследовании.

Правовой статус оперативно-розыскных данных в соответствии с ФЗ об ОРД - не априори доказательственный и становится таковым лишь при процессуальном доказывании.

Таким образом, при сложившихся формах сосуществования уголовно-процессуальной и оперативно-розыскной деятельности, законодательно определенных средствах и методах собирания, проверки и оценки сведений сегодня решить проблему прямого использования результатов ОРД в качестве доказательств без правовой реконструкции регулирования этих видов деятельности практически невозможно.

Сегодня российская законодательная и правоприменительная практика находится в сложном положении. В условиях организованности, вооруженности, технической оснащенности преступности, тотального поражения коррупцией различных слоев общества, включая правоохранительные структуры, и без важнейшего общепринятого во всем мире оперативно-розыскного инструментария, очевидно, не обойтись[137].

Раскрываемость преступлений по итогам их расследования не может удовлетворять ни властные органы, ни тем более, разумеется, граждан[138].

Сложилась, мягко говоря, любопытная ситуация, при которой два уполномоченных государственных органа параллельно осуществляют целенаправленную деятельность, ориентированную на решение общих в своей основе задач борьбы с преступностью.

Определенные правовые надежды возлагались на подготавливаемый проект уголовно-процессуального закона, но введенный в действие с середины 2002 года новый УПК РФ не только не решил проблему борьбы с преступностьюс помощью ОРД, но еще больше ее запутал. Совершенно справедливо замечает профессор В.В. Лунев, что появление нового УПК «вызвало возмущение в обществе, в связи с чем положение с реальной эффективностью борьбы с преступностью серьезно осложнилось»[139].

Законодатель принял специальную норму – ст. 89 УПК с, казалось бы, обнадеживающим названием «Использование в доказывании результатов оперативно-розыскной деятельности», но абсолютно ничтожным по содержанию: «В процессе доказывания запрещается использование результатов оперативно-розыскной деятельности, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам настоящим кодексом». Эта норма до сих пор не отменяется, думаю, лишь потому, что никакой правовой нагрузки не несет, никакой регулирующей правовой функции не выполняет. Она, можно сказать, в правовом смысле совершенно некомпетентна и попросту не нужна, кроме, пожалуй, отдельных ученых – комментаторов, которые интерпретируют ее каждый на свой лад.

Ясных правовых предписаний о судьбе результатов ОРД как не было, так и нет. При этом существует добросовестное правовое заблуждение о том, что органы дознания - это «органы внутренних дел Российской Федерации, а также иные органы исполнительной власти, наделенные в соответствии с федеральным законом полномочиями по осуществлению оперативно-розыскной деятельности». Автор уже неоднократно анализировал и делал выводы в своих трудах, в том числе и в данном произведении, что это лишь правовая декларация, а по сути своей органы дознания представлены в действующем УПК лишь как отдельная, самостоятельная форма расследования, а дознаватель – это не оперативный работник, а должностное лицо, обладающее сугубо процессуальными функциями, как и следователь. Подобный вывод, но с разных позиций делают известные ученые - процессуалисты: Е.Н. Арестова, Б.Т. Безлепкин, Л.В. Головко, К.Ф. Гуценко, Ю.В. Деришев, А.С. Есина, Б.Л. Филимонов и др. Любопытное в этом отношении мнение высказывает французский процессуалист Жан Пардель, который, анализируя российский уголовный процесс в сравнении с уголовным процессом иных европейских государств, задает вопрос: «Зачем нужны дублирующие друг друга дознание и предварительное следствие?»[140].

Строго говоря, в правовом смысле органы и должностные лица, осуществляющие ОРД, не включены в действующий уголовный процесс как его участники со стороны обвинения. Это имеет принципиальное значение для оказания правовой помощи и содействия данными органами в решении задач уголовного судопроизводства и, прежде всего в доказывании.

Законодатель, скорее всего так и не определился окончательно в правовых понятиях органа дознания и органа, осуществляющего ОРД, хотя предложений по этому поводу в проекты процессуального закона было предостаточно. Иначе ничем не объясняется разнобой даже в нормативных выражениях ряда статей. В одних случаях процессуальный закон определяет участников в качестве сотрудников органов, осуществляющих ОРД (ч.2 ст.163; ч.7 ст.164 УПК), в других поручает органу дознания проведение ОРМ (п.4 ч.2 ст.38, п.1 ч.1 ст.210 УПК). И это уже не говоря о полном отсутствии толкования использования сведений оперативно-розыскного характера. К тому же при подготовке проекта УПК при существовании федерального закона об ОРД не были скорректированы даже отдельные положения, раскрывающие одинаковые явления.

Указанные законодательное состояние не могло не сказаться на правоприменительной практике, негативные результаты которой были отмечены.

Продолжают оставаться сложными отношения и ученых к оценке самого процесса оперативно-розыскного документирования и его результатов. Существует довольно устойчивое мнение о том, что оперативно-розыскные сведения, полученные вне рамок процессуальных условий и гарантий, не обладают достоверностью, которая обеспечивает доказательствам уголовно-процессуальный порядок их получения[141]. В частности, известный процессуалист И.Л. Петрухин пишет: «Сведения, добытые при отсутствии процедуры при проведении оперативно-розыскных действий, в соответствии со ст.50 Конституции РФ не могут быть судебными доказательствами. Ведь отсутствие процедуры еще хуже, чем ее нарушение»[142]. Отмечая замечания по поводу Конституции, уточним существенное, на мой взгляд, обстоятельство. В ч.2 ст.50 сказано: «При осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона» (подчеркнуто мной – А.М.). Это означает, что в качестве доказательств в уголовном судопроизводстве могут быть использованы сведения, полученные в соответствии с федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности». Разумеется, они могли бы использоваться лишь при соблюдении обязательных правовых условий: получены компетентными субъектами (ст.13 ФЗ об ОРД), с применением правовых средств получения (оперативно-розыскных мероприятий – ст.6 ФЗ об ОРД) и при соблюдении законных оснований и условий (ст.ст.7-8 ФЗ об ОРД), при выполнении в последующем процессуальных правил вхождения результатов ОРД в уголовный процесс (заметим, что как раз в уголовном процессе и не оговорены особенности вхождения результатов ОРД).

Разумеется, не могут быть допустимыми в качестве доказательств сведения, полученные в ходе проведения ОРМ, ограничивающие конституционные права граждан без разрешения суда, а также в силу тех или иных причин, не поддающихся проверке и оценке процессуальным путем.

В этом отношении такой вывод не расходится с решением Пленума Верховного Суда РФ, который в п.4 своего постановления «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» от 31 октября 1995 г. №8 обратил внимание на то, «что результаты оперативно-розыскных мероприятий связанных с ограничением конституционного права граждан на тайну переписки, телефонных переговоров, телеграфных и иных сообщений, а также с проникновением в жилище против воли проживающих в нм лиц (кроме случаев установленных федеральным законом) могут быть использованы в качестве доказательств (подчеркнуто мной – А.М.) по делам, лишь когда они получены по разрешению суда на проведение таких мероприятий и проверены следственными органами в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством»[143].

Что же касается отсутствия ясной оперативно-розыскной процедуры получения результатов, то это специфическая проблема. О ней можно было бы кратко сказать, что если вдруг возникает четкая и понятная всем процедура, то моментально исчезнет ОРД с ее агентурной и разведывательно-поисковой сущностью. Хотя совершенно очевидно, что законодательство ОРД в этой части нуждается в существенном совершенствовании.

Например, если правовые основания и условия проведения оперативно-розыскных мероприятий прописаны достаточно четко, то порядок их проведения не совсем ясен. Заметим, что «нехватка» законодательной процедуры компенсируется детализацией оперативно-розыскного производства подзаконными ведомственными актами, многие из которых не имеют грифа секретности вообще либо ограничены лишь для служебного пользования.

«Прозрачность» же проведения оперативно-розыскных мероприятий, как предлагают некоторые, - не самый оптимальный, на мой взгляд, путь решения вопроса о гарантиях, допустимости и достоверности оперативных сведений. Думается, что и выражение «процессуальные гарантии достоверности и иных качественных характеристик сведений» не всегда связано с пониманием сущности процессуальности, а лишь обозначается формальная принадлежность к ней.

Попытаемся на этот вопрос взглянуть с позиции представления доказательств некоторыми участниками уголовного процесса. Уголовно-процессуальный закон наделил участника процесса – защитника – правом собирать доказательства путем получения предметов, документов, иных сведений, опроса лиц с их согласия, истребования справок, характеристик, иных документов. Заметим, что перечисленные действия – это почти точные ОРМ, указанные в п.п.1-3 ст.6 ФЗ об ОРД. Порядок собирания таких сведений процессуально не определен, но во всех случаях сведения должны отвечать требованиям их процессуальной проверки и оценки (ч.3 ст.86 УПК РФ).

Строго говоря, вне уголовно-процессуальных отношений, то есть неследственным путем получают сведения и от других участников уголовного процесса, когда они реализуют свои права по собиранию и представлению письменных документов и предметов для приобщения их к уголовному делу в качестве доказательств. Таким правом обладают подозреваемые, обвиняемые, а также потерпевший, гражданский истец, гражданский ответчик и их представители (ч.2 ст.86 УПК РФ). Отсутствие процедуры в данной ситуации никого не смущает.

А все дело в том, как уже говорилось, органы, осуществляющие ОРД, не являются участниками уголовного процесса, то есть не имеют формально-юридической принадлежности к нему, даже будучи обозначенными органами дознания. Отсюда и все сложности представления результатов ОРД и их принятия. Об этом подробно остановлюсь в следующем разделе работы.

Представление результатов ОРД, по сути, принципиально ничем не отличается от представления информации указанными участниками процесса.

Очевидно, что государственный орган, наделенный законными полномочиями осуществлять оперативно-розыскные мероприятия по решению указанных в федеральном законе задач борьбы с преступностью, несомненно, имеет право собирать и представлять сведения, имеющие «равное доказательственное значение»[144], со сведениями, предоставляемыми иными участниками судопроизводства. Для этого орган и его должностные лица должны иметь соответствующий правовой статус. В уголовном процессе должна быть норма, определяющая основные функции органов и должностных лиц, осуществляющих ОРД, которые будут связаны с движением дела и служить обеспечению нормального хода уголовного судопроизводства.

Указанные и иные сложности, создающие тупиковую правовую ситуацию, заставляют искать варианты, как правило, подзаконного нормативно-правового характера, определяющие порядок обращения с результатами ОРД и их включения в уголовный процесс.

В связи с этим хотелось бы отметить и выразить свое отношение к созданию собственного, так называемого, оперативно-розыскного процесса, сущность и структура которого чем-то схожи с уголовным процессом.

Один из основоположников этой идеи профессор А.Ю. Шумилов определяет перспективу ее развития следующим образом: «Уголовно-розыскное право (так он называет оперативно-розыскную правовую отрасль знаний) во многом заимствует в уголовно-процессуальном праве процедурную форму для создания новой формы, причем процесс использования достижений родственной отрасли права только начат и на этом пути предстоит еще много неизведанного[145]. Вообще-то процесс такой существует с момента зарождения оперативно-розыскной деятельности. Иное дело, что в разные исторические периоды его сущность претерпевала серьезные изменения. И сегодня, как мы пытались показать, думаю, не разрешен, прежде всего, вопрос в российском процессуальном праве о месте и роли ОРД в единой системе предупреждения, раскрытия и расследования преступлений, розыске преступников. Разумеется, можно спроецировать уголовный процесс на ОРД, однако, мои многолетние исследования, научные изыскания ученых теории ОРД и процессуалистов, мнения оперативных работников и их руководителей, с которыми автор постоянно общается по месту их работы и при обучении позволяют прийти к следующим выводам:

- во-первых, аргументация сторонников этой идеи не дает ясного ответа на вопрос о значении параллельно создаваемого процесса, по сути, для решения одной и той же задачи раскрытия и расследования преступлений;

- во-вторых, ОРД в основе своей имеет разведывательно-поисковую сущность, реализуемую как индивидуальное или групповое творчество, искусство проведения оперативно-розыскных мероприятий, которое трудно уложить в строго регламентированную процедуру, подобную уголовному процессу[146];

- в-третьих, оперативно-розыскные мероприятия, установленные специальным законом, не могут быть четко и во всем объеме урегулированы в законодательстве еще и потому, что пропадет их оперативная сущность, и, прежде всего, таких признаков, как наступательность, конспиративность, внезапность для преступников (есть опасность создать пособие для преступников, а если он будет усеченный, то не будет нужен оперативным работникам);

- в-четвертых, а это не менее важно, ведомственно-нормативный порядок (процесс) регулирования ОРД вполне справляется с этой проблемой, он мобилен и в определенных частях его легко можно изменить, дополнить, исключить. Сам процесс получения оперативно-розыскной информации (документирование), ее количественные и качественные характеристики вполне «конкурентоспособны» с процессуальной информацией и в связи с этим более актуально стоит вопрос о ее своевременной реализации, об устранении дублирования в ее собирании различными процессами;

- и, наконец, в-пятых, следовало бы иметь в виду и опыт стран как англо-саксонской группы, так и особенно континентальной, где велика роль специальной по-нашему говоря, оперативно-розыскной деятельности, которая практически не обременена специальными процедурами и ведением сложного оперативного производства за исключением тех мероприятий, которые ограничивают права граждан. Из этого опыта можно легко увидеть рациональность, стремление к экономии сил и средств, отсутствие дублирования и параллелизма с уголовным процессом[147].

Реальность же такова, что наличие у оперативных подразделений сведений о преступной среде дает им возможность своевременно фиксировать с помощью современных научно-технических средств сам процесс подготовки и совершения преступлений, активно влиять на процесс от­ражения обстоятельств, связанных с преступлением в окружающем мире.

Это создает благоприятные условия для последующего обнаруже­ния, изъятия и фиксации следов, позволяет запечатлевать исследуемый процесс в его естественном развитии, минуя промежуточные стадии от­ражения, что обеспечивает меньшее искажение искомой информации (нежели у следователя).

Более того, по ряду преступлений результаты ОРД являются факти­чески первыми, а нередко и единственными, в которых запечатлена под­готовка, механизм совершения преступления и иные, связанные с ним об­стоятельства, которые и требуют своего установления по уголовному де­лу (ст. 73 УПК РФ).

В этой связи совершенно прав профессор М.П. Поляков в том, что «вся технологическая цепочка по изготовлению результатов ОРД, при­годных для использования в уголовном процессе, должна находиться в рамках ОРД …, оперативно-розыскная информация должна поступать в уголовный процесс в виде готового информационного продукта, требую­щего лишь добротной интерпретации»[148]. Кроме того, думается, что не меньшее внимание должно быть уделено не только технологической сто­роне ввода и принятия в уголовный процесс «пакета» оперативно-розыскной информации, но и вопросу предоставления самой возможно­сти решения о принятии (или непринятии) такой информации субъектом расследования, который в этом случае мог бы оценивать предоставлен­ную ему информацию, руководствуясь своим внутренним убеждением. В конечном варианте выработать решение о принятии или непринятии и ин­терпретировать оперативные сведения применительно к уголовному про­цессу - это дело субъекта расследования (процессуального интерпретатора). Оперативные аппараты предполагают об имеющемся доказательственном значении своих результатов, а следователи должны иметь право располагать возможностями их отбора, соответственно, по относимости и достоверности и принятия соответствующего объективного процессу­ального решения.

В этом случае определяющую роль должна играть не процессуаль­ная форма получения доказательств, а оценка и проверка (при необхо­димости) уже собранных и представленных оперативных сведений. По этому поводу украинские ученые М.А. Дидоренко, Э.А. Кириченко, С.А. Розовский пишут: «При всей специфике ОРД, закрытости, трудности контроля и т. д., закон должен регламентировать не перечень способов и средств получения доказательств, а условия и пределы, допускающие их оценку, проверку и непротиворечивость конституционным принципам»[149].

При таком подходе важнейшее значение приобретают, прежде все­го, оценка и проверка законности, возможности и целесообразности ис­пользования оперативно-розыскных результатов субъектом расследова­ния. Важнейшим критерием допустимости такой информации будет оценка ее относимости и достоверности субъектом доказывания.

Актуальным в этой связи является вопрос процессуальной незави­симости субъекта расследования, нынешнее положение которого и в организационном плане, и в процессуальном во многом лишь декларативно, формально. В этом также, на наш взгляд, кроется причина «перекоса» и неопределенности взаимоотношений субъектов, осуществляющих опера­тивно-розыскную деятельность, и расследование в современном уголов­ном процессе.

Конечно, потенциальная опасность нарушения законности в ОРД всегда была и существует, и факторов, ее обусловливающих, немало. Назовем один из них, существенный, на наш взгляд, - это отсутствие законодательного определения оперативно-розыскных мероприятий. Отдельные из них, пе­речисленные в ст. 6 ФЗ об ОРД, не нуждаются в разъяснении, они дос­тупны для понимания: опрос, наведение справок, сбор образцов для сравнительного исследования; а вот другие, как показывают наши иссле­дования, и теоретиками, и практиками толкуются неоднозначно. Это контролируемая поставка, проверочная закупка, оперативный экспери­мент и прочие, которые сложны по их юридической конструкции и даже могут при определенных обстоятельствах иметь элементы провокации (например, оперативный эксперимент). В силу этого они нуждаются, на наш взгляд, в законодательном определении.

В правильном понимании связи и соотношения оперативного документирования и доказывания заложены объективные предпосылки оптимальной орга­низации взаимодействия, надлежащего оперативно-розыскного обеспече­ния расследования преступлений и оперативного сопровождения уголов­ных дел.

Закономерно, что разночтения в теории по этому вопросу отража­ются и на практике, которой присущи серьезные недостатки в понимании сущности и значения документирования, в использовании полученных результатов ОРД.

Закономерные связи существуют и проявляются, прежде всего, в со­отношении предметов документирования и доказывания. Если их сопос­тавить, то можно увидеть, что сущность и содержание документирования в основе своей отражает содержание предмета доказывания.

Иначе говоря, если результаты документирования предполагается использовать в доказывании, то его предмет с необходимостью должен соответствовать предмету доказывания. В противном случае полученные оперативные материалы никакой ценности для расследования иметь не будут, то есть документирование фактически будет беспредметным.

Уголовно-процессуальное законодательство очерчивает круг об­стоятельств, подлежащих доказыванию (ст.73 УПК РФ), которого следует придерживаться при документировании, ориентироваться на эти обстоя­тельства с учетом конкретного выражения особенностей каждого преступления. Уголовный процесс, образно говоря, программирует деятельность оперативного работника по документированию. Иначе, предмет документирования должен определяться содержанием предмета доказывания по уголовному делу. Вместе с тем оперативная проверка, разработка - это не расследование преступлений, по­этому предмет документирования не совпадает и не должен полностью совпадать с предметом доказывания.

Дать исчерпывающие рекомендации по объему (пределам) доку­ментирования затруднительно, потому что характер и особенности каж­дого преступного деяния могут иметь собственные границы оперативного исследования. Тем не менее, пределы оперативного документирования, на наш взгляд, должны определяться, прежде всего, обстоятельствами, которые трудно или невозможно установить только следственным путем.

Иначе говоря, если необходимые сведения оперативно не обнару­жить, не зафиксировать, не собрать, то они могут быть безвозвратно ут­рачены, уничтожены. Перед оперативным работником и следователем нередко стоит сложная задача правильно определить момент реализации оперативных данных и направления поиска и закрепления возможных доказательств.

Для установления особенностей взаимоотношений уголовно-процессуальной и оперативно-розыскной деятельности необходимо учи­тывать, что документирование может осуществляться не только парал­лельно с производством по уголовному делу, но и задолго до появления уголовного дела или после того, когда расследование по делу не принесло значимых результатов по установлению лиц, его совершивших. В по­следних двух ситуациях, как правило, в соответствии с законом, может быть заведено дело оперативного учета (ст. 10 ФЗ об ОРД).

Следует особо подчеркнуть, что «факт заведения дела оперативного учета не является основанием ограничения конституционных прав и сво­бод, а также законных интересов человека и гражданина» (ч. 3 ст. 10 ФЗ об ОРД).

Такое дело позволяет конспиративно, с помощью сил и средств ОРД проникать в среду преступников, устанавливать факты и обстоятельства, необходимые для их изобличения посредством последующего уголовного преследования. Заслуживает внимания мнение известного теоретика ОРД профессора В.Г. Боброва о том, что оперативная разработка носит ограниченный характер и ее осуществление допустимо только при наличии достаточных данных, свидетельствующих, с одной стороны, о проти­воправной деятельности таких лиц, с другой - о невозможности пресече­ния или раскрытия совершаемых (совершенных) ими деяний без комплекса оперативно-розыскных мероприятий[150].

Определенные уголовно-процессуальным законом источники дока­зательств и должны служить основными направлениями документирова­ния (ст. 74 УПК РФ).

Думается, что именно эта законодательная посылка должна быть принята для документирования «в целях собирания и систематизации сведений, проверки и оценки результатов оперативно-розыскной деятель­ности» (ч. 2 ст. 10 ФЗ об ОРД). Связь эта выглядит следующим образом. В уголовно-процессуальной норме (ст. 74 УПК) указано, что в качестве доказательств допускаются показания подозреваемого, обвиняемого, по­терпевшего и др. Эти процессуальные предписания должны быть поло­жены в одно из основных направлений документирования - выявление лиц, осведомленных о преступной деятельности проверяемых (потерпев­ших, очевидцев, лиц, обоснованно заподозренных в совершении преступ­лений и их соучастников), которые после возбуждения уголовного дела могли бы стать участниками уголовного судопроизводства.

Далее в той же норме говорится, что в качестве доказательств до­пускаются вещественные доказательства, в связи с этим другим важней­шим направлением документирования должно быть обнаружение пред­метов, которые в соответствии с требованиями уголовно-процессуального законодательства могли бы стать вещественными доказательствами, если отвечают требованиям ст. 81 УПК РФ.

В анализируемой норме (ст. 74 УПК РФ) указывается и на заклю­чение эксперта как источник доказательств. Надо отметить, что и при до­кументировании, если возникает необходимость, проводится ОРМ по предварительному исследованию предметов и документов для того, что­бы убедиться в их относимости к событию преступления и в принадлеж­ности к участникам противоправного деяния (ст. 6 ФЗ об ОРД). Исследо­вание дает весьма ценную информацию, которую в последующем можно проверить процессуальным путем - проведением экспертизы.

Следует обратить особое внимание на такой источник доказа­тельств, как иные документы (п. 6 ст.74 УПК РФ). Из смысла содержания специальной нормы (ст. 84 УПК РФ) можно заключить, что под «иными» следует понимать все документы, имеющие отношение к делу, помимо постановлений и протоколов, составленных в ходе уголовного процесса. Иные документы могут быть исполнены вне уголовного процесса лю­быми лицами (рапорт оперативного работника, объяснение гражданина, справка специалиста по итогам исследования предметов и документов и др.), исходить от организаций, предприятий и учреждений.

На практике уже сложились виды оперативно-служебных документов, отражающих результаты документирования, однако нормативно их перечень не закреплен.

Думаю, что ими могут быть разнообразные оперативно-служебные документы, выполненные как должностными лицами, так и по их просьбе гражданами, которых приглашали принять участие в конкретном ОРМ. Представляемые документы могут быть с приложениями результатов применения научно-технических средств материальные носители информации).

Вместе с тем трудно согласиться с предложением о создании про­токолов процессуальных оперативно-розыскных действий[151].