Конституционный деликт: к вопросу о составе конституционного правонарушения

Конституционный деликт (правонарушение) есть нормативное основание ответственности. Иными словами, это факт реальной действительности, который запускает весь механизм правоприменения. Причем такая реальность искажает нормальное действие правовых норм, создает угрозу конституционному правопорядку. От того, насколько в стране соблюдаются конституционные нормы, зависит не только состоянием конституционного порядка, но и отношение граждан к праву в целом. Очень точно корреляцию между конституционными правонарушениями, психологическим состоянием общества и отношением к основному закону показал В. О. Лучин. «С усилением негативных явлений в жизни страны падает престиж Конституции, блокируется действие некоторых ее норм и институтов, — указывает он, — безответственное отношение к ней своевременно не пресекается. Нарастает эскалация конституционных правонарушений (деликтов). Деформированное конституционное правосознание создает квазиконституционное пространство, в котором граждане, должностные лица, некоторые государственные и общественные структуры освобождают себя от выполнения требований Конституции, действуют по своему усмотрению»[208].

Что же представляет собой конституционный деликт? По мнению В. О. Лучина, «конституционный деликт — это деяние (действие или бездействие) субъекта конституционно-правовых отношений, не отвечающее должному поведению и влекущее за собой применение мер конституционной ответственности»[209]. Некоторые авторы предлагают ввести такое понятие, как государственное правонарушение[210].

Другое определение деликта дают М. Авдеенкова и Ю. Дмитриев, указывая, что конституционным деликтом является противоправное, виновное (умышленное или неосторожное) деяние (действие или бездействие) органа публичной власти или должностного лица такого органа, которое причинило либо создало опасность причинения вреда общественным отношениям в сфере осуществления публичной власти и за которое законодательством предусмотрена конституционно-правовая ответственность[211].

Некоторые исследователи определяют основание конституционно-правовой ответственности таким образом: это действие или бездействие, которое причинило либо могло причинить ущерб народу, государству независимо от того, происходит при этом нарушение конституционных или иных правовых норм, либо нет[212].

Каковы же необходимые признаки конституционного деликта? В науке предложено в качестве таких признаков рассматривать шесть элементов: противоправность, деяние (действие или бездействие), виновность, общественная опасность, наказуемость и специальный субъект ответственности[213].

На наш взгляд, данная структура излишне привязана к таким отраслям, как уголовное или уголовно-процессуальное право, есть даже ощущение, что авторы заимствовали теоретическую основу своих умозаключений и без должного научного анализа перенесли научные категории иных отраслей в рамки конституционного права. В частности, такой признак, как общественная опасность, вряд ли возможно применять при описании конституционного деликта. Категория «общественная опасность» сконструирована теоретиками уголовного права для адекватной дифференциации уголовного наказания за совершенные преступления. В рамках же конституционного права ни о какой дифференциации наказания практически не может идти речи; кроме того, изначально невозможно определить общественную опасность действий коллективного органа. В отношении наказуемости как признака конституционного деликта нужно возразить, что наказуемость выступает элементом не правонарушения, а его последствия - ответственности. Рассмотрение же в качестве признака деликта некоего специального субъекта ответственности означает сведение воедино двух разных правовых явлений - деяния и его правового последствия.

Относительно числа оснований юридической ответственности в теории права существуют два подхода: сторонники первого объявляют общим основанием ответственности состав правонарушения в единстве его четырех элементов: объекта, объективной стороны, субъекта и субъективной стороны[214], а защитники второго предлагают в качестве оснований выделять просто противоправное действие (бездействие), наличие последствия правонарушения в виде вреда (имущественного или неимущественного), причинную связь между деянием и вредом, и вину лица в совершении деяния[215] (указанный подход имеет место в гражданском и уголовном праве). Кроме того, была высказана точка зрения, согласно которой единственным фактическим основанием ответственности является правоприменительный акт[216].

В теории конституционного права концепция состава конституционного правонарушения (деликта) тоже находит признание[217]. Например, В. О. Лучин полагает, что конституционный деликт также имеет свой объект (в качестве такового выступают конституционные принципы), объективную сторону (противоправное действие или бездействие), субъект (граждане, иностранные граждане, лица без гражданства, государственные органы, негосударственные органы и объединения, должностные лица), субъективная сторона (вина как психическое отношение субъекта к противоправному деянию и его последствиям)[218]. С точки зрения В. А. Виноградова, объектом конституционного деликта выступают высшие социальные ценности (права и свободы человека, федерализм, государственный суверенитет, многопартийность и др.), объективную сторону деликта составляют деяние, противоправность, общественная вредность, вредные последствия и причинная связь между ними, способ и другие обстоятельства совершения деликта, (неоднократность, систематичность, повторность, время), субъектом ответственности являются различные виды субъектов, без выделения каких-либо общих признаков, и наконец, субъективную сторону деликта составляют вина, мотив и цель[219].

Л. Забровская считает, что понятие состава применимо и к описанию конституционно-правового деликта: объект, объективная сторона, субъект, субъективная сторона[220]. Соответственно она настаивает и на выделении таких элементов объективной стороны, как причинная связь, вред, способ, время, неоднократность.

Некоторые авторы, не прибегая к использованию таких категорий, как состав, к основаниям конституционно-правовой ответственности относят «такие нарушения законодательства.., которые касаются несоблюдения компетенционных рамок, невыполнения или ненадлежащего выполнения полномочий, нанесения этим вреда населению»[221].

Представляется, что теоретически и практически оправдана конструкция состава (из четырех обязательных элементов) для уголовной или административной ответственности, в то время как в рамках гражданско-правовой, трудовой (дисциплинарной) или материальной ответственности выявление всех традиционных элементов состава практически несущественно для характеристики оснований ответственности. Прав В. А. Тархов, считая, что «относящиеся к объективной стороне вред и причинная связь могут в значительной мере, а то и полностью отсутствовать»[222]. В свое время Н. С. Малеин указывал, что вред, причиняемый общественному правопорядку, не имеет осязаемого характера и не поддается точному учету и измерению, и соответственно в ряде случаев в объективную сторону правонарушения нельзя включать вред и причинную связь[223]. Таким же образом обстоит дело и при определении оснований конституционной ответственности, как правило, не имеет юридического значения в процессе ее реализации детальное установление объекта и некоторых особенностей объективной стороны, важных, например, для уголовной ответственности (место, время и иные обстоятельства происшедшего правонарушения). Для применения такой, к примеру, меры конституционно-правовой ответственности, как роспуск представительного органа местного самоуправления, не имеет правового значения, какого рода ценности были объектом нарушения органом местного самоуправления закона, поскольку это не влияет на дифференциацию наказания, не влечет каких-либо дополнительных обременений.

Не столь важны для квалификации деяния и определенные признаки субъекта как элемента состава. Для возложения конституционной ответственности такие характеристики субъекта, как возраст, вменяемость, обстоятельства, отягчающие или смягчающие ответственность, не имеют определяющего значения при применении мер конституционно-правовой ответственности. На наш взгляд, более обоснованным представляется определять субъект конституционного деликта, как, впрочем, и субъект конституционно-правовой ответственности в целом (гражданин, лицо, обладающее специальным статусом, — должностное лицо, депутат, политические партии, общественные движения, государственные органы, органы местного самоуправления, лица без гражданства, беженцы), нежели рассматривать субъект в виде элемента состава конституционного правонарушения (абстрактной, формальной конструкции, введенной для упрощения процесса доказывания).

«Вопрос о способности к ответственности, — подчеркивает Л. А. Сыроватская, — определяется общими положениями о правосубъектности»[224]. По ее мнению, субъект правонарушения не должен включаться в категорию состава правонарушения.

Что касается попыток описания объективной стороны конституционного правонарушения, включая в содержание последнего противоправность деяния, вредные последствия и причинную связь между деянием и последствиями[225], то нужно констатировать, что подобная конструкция умозрительна, и не основана на практике применения норм об ответственности в конституционных правоотношениях. Вредные последствия могут быть двух видов: вред, причиняемый правопорядку и выражающийся в ущемлении общественных отношений на уровне идеальных социальных явлений, и вред, отразившийся в физической, имущественной или моральной сфере потерпевшего, т. е. могущий быть определенным, выраженным в какой-либо системе подсчета. Иное дело — гражданско-правовая или уголовная ответственность. Там установление конкретных вредных последствий правонарушения и причинной связи между правонарушением и наступившими последствиями необходимо с целью конкретизации применения ответственности. Конституционное правонарушение всегда причиняет вред правопорядку, т. е. общественным отношениям, складывающимся в процессе реализации государственной власти. В то же время вряд ли возможно подсчитать вредные последствия конституционного правонарушения для конкретного лица или организации, за исключением, может быть, издания правового акта, не соответствующего требованиям закона (и то этот вред подлежит возмещению по правилам и процедуре, урегулированным в нормах не конституционного, а гражданского права). Соответственно, раз не имеет правового значения нахождение и доказывание наступления вреда, то теряет смысл и выделение такого элемента объективной стороны, как причинная связь.

Описание субъективной стороны правонарушения, включая помимо вины еще и такие факультативные признаки, как цель и мотив, также практически не используется в российском конституционном праве в силу того, что нарушение конституционно-правовой нормы вызывает применение соответствующей принудительной меры вне учета таких факультативных признаков по причине отсутствия дифференциации мер конституционного воздействия.

Необходимо сказать, что многие авторы, весьма упорно отстаивая концепцию наличия четырех-элементного состава конституционного правонарушения, в конце концов приходят к выводу, что возможно привлечение к конституционно-правовой ответственности вне зависимости от субъективной стороны, на основе объективного вменения в чистом виде, правда, оговаривая, что это исключение лишь подтверждает правило[226]. Представляется, что такого рода логические умозаключения не имеют под собой практической основы, так как автор лишь старается заимствовать правовые конструкции, используемые иными отраслями права.

Поэтому более правильно с точки зрения процесса доказывания и правовой процедуры в целом ограничиться выделением в качестве оснований или условий конституционной ответственности (не прибегая к использованию понятия состава) противоправного деяния (действия или бездействия), реализуемого как в форме прямого несоответствия акта поведения конкретизированным требованиям правовой нормы, так и в форме общего предписания нормы о противоречии закону поведения соответствующего лица, и вины как особого субъективного (для физических лиц) и в определенном смысле объективного условия возложения ответственности (для юридических лиц и государственных органов). Не имеющей практической значимости представляется попытка определить противоправность с помощью описания действий правонарушителя как ненадлежащее выполнение полномочий или выход за пределы неких компетенционных рамок, поскольку эти категории требуют дополнительной детализации, а также несут элементы субъективизма правоприменителя.

Противоправное деяние (действие или бездействие)

Условием для применения конституционно-правовой ответственности является совершение противоправного деяния (действия или бездействия), т. е. волевого акта лица, не соответствующего требованиям норм конституционного права (конституционного правонарушения). В литературе высказывается точка зрения, согласно которой в качестве оснований наряду с противоправными деяниями могут рассматриваться и аморальные поступки. Так, Д. Т. Шон включал в состав нормативного основания конституционной ответственности не только нормы конституционного законодательства, но и аморальные проступки, нормы уголовного закона[227].

Подобная позиция несостоятельна в силу того, что нарушение моральных норм приобретает юридическое значение только в том случае, когда в правовой норме содержится обобщенная характеристика запрещенного деяния и происходит как бы отсылка для детализации к правилам нравственности. Однако на этом основании полагать, что условием применения ответственности выступает не правовая норма, а моральная, представляется сомнительным. На этом же основании можно утверждать, что развод — это не правовой институт, а нравственный императив.

Бездоказательным, по нашему мнению, является и утверждение Ф. М. Скифского о том, что в случае фиксации в правовых нормах в качестве оснований для отзыва депутата или снятия его с должности аморальных проступков эти принудительные санкции следует рассматривать как некие «меры восстановления правопорядка»[228]. Нормативная ссылка на такое основание конституционной ответственности, как совершение аморальных проступков, уже имеет в своем основании факт нарушения нормы права, специфика лишь в совместном рассмотрении правовой нормы и моральной с целью правильной квалификации деяния. Поэтому совершение аморального проступка одновременно с нарушением установленного в норме конституционного права общего запрета выступает как нормативная основа для возложения меры конституционно-правовой ответственности.

Некоторые авторы пытались аргументировать наступление ответственности за такой элемент объективно-противоправного деяния, как якобы «недолжное применение конституционно-правовой нормы»[229], или «несоответствие должному поведению»[230]. Тезис о несоответствии должному поведения как противоречие общим началам (принципам) и смыслу Конституции[231] уже потенциально низводит юридическую ответственность за правонарушение на уровень позитивной (политической) ответственности, поскольку простор для усмотрения того органа, который будет усматривать такое несоответствие, просто колоссальный. А это, по нашему мнению, особенно в российских условиях, недопустимо.

Нельзя согласиться и с позицией Н. М. Колосовой в отношении такого основания ответственности Правительства РФ, как злоупотребление правом законодательной инициативы или злоупотребление правом Президента РФ на использование права вето[232]. Н. М. Колосова, понимая недостаточную обоснованность своих выводов, практически не приводит доказательств в защиту своей концепции. И действительно, вряд ли найдется правовед, готовый внятно и доказательно разъяснить, в чем может быть выражено такое нарушение, как злоупотребление правом законодательной инициативы. Это право составляет неотъемлемую часть компетенции соответствующих органов государственной власти, и квалифицировать использование ими данных правомочий как злоупотребление правами не представляется возможным, поскольку легальных критериев, которые позволят отграничить «правомерное» пользование своими полномочиями от «злоупотребления», пока не выработано наукой конституционного права (возможно, подобного рода постановка вопроса вообще не имеет смысла).

Противоправность акта поведения с точки зрения теории конституционно-правовой ответственности характеризуется в основном тремя признаками, которые были сформулированы автором концепции конституционных санкций в отечественном конституционном праве профессором С. А. Авакьяном: 1) неприменение государственно-правовой нормы; 2) недолжное применение государственно-правовой нормы, что может выражаться в недостаточно эффективной реализации предписаний нормы, в использовании одного из возможных вариантов поведения в ущерб другим при получении отрицательного результата; 3) прямое нарушение государственно-правовой нормы[233]. Бессмысленно подвергать сомнению первый и третий признаки противоправности, но в отношении второго не все так ясно.

«Недолжность» применения нормы конституционного права в принципе не может служить основанием для применения мер классической конституционно-правовой ответственности, так как отсутствуют механизм определения и методика доказывания неэффективности реализации нормы или неправильности выбора вариантов поведения органа или должностного лица. Конституционно-правовая ответственность, как и любая отраслевая юридическая ответственность, является исключительным средством регуляции поведения, предполагает реализацию определенных процедур и основания использования принудительных мер. «Недолжность» может служить одним их критериев применения мер позитивной (политической ответственности), которая значительно отличается по основаниям и процедуре применения от института конституционно-правовой ответственности за правонарушение.

Аналогичные замечания следует высказать и относительно попытки описать противоправность с позиции «ненадлежащего характера исполнения обязанностей субъектом своих обязанностей»[234], оперируя аргументами о «достижении позитивного результата» или «логики конституционного регулирования». В качестве примера можно привести позицию Н. М. Колосовой, которая указывает, что «спад производства, рост инфляции свидетельствуют о ненадлежащем исполнении правительством своих конституционных обязанностей»[235]. По ее мнению, ненадлежащим исполнением обязанностей можно именовать и ликвидацию Конституционного Суда РФ в 1993 году Президентом РФ, который ненадлежащее исполнял свои конституционные обязанности[236]. Сходной точки зрения придерживается и И. А. Умнова, утверждая, что мерами публично-правовой ответственности могут быть как меры ответственности за нарушения законодательства, так и те меры, «которые должны наступать за ненадлежащее выполнение субъектом государственной власти возложенных на него функций»[237].

Заметим, что законодатель не устанавливает каких-либо критериев неэффективности государственного органа и соответственно правовых последствий признании его деятельности в качестве таковой (за небольшими исключениями в отношении глав субъектов РФ). Конкретный пример, приведенный Н. М. Колосовой, можно прокомментировать только единственным образом: действия Президента РФ по приостановлению деятельности Конституционного Суда РФ, безусловно, противоречили как Конституции, так и действовавшему российскому законодательству.

В науке советского государственного права предпринимались попытки расширить понятие конституционного деликта за счет рассмотрения в качестве предмета ответственности стиля управления, т. е. осуществления демократических принципов организации работы аппарата, соблюдения требований дисциплины и личной ответственности работников за порученное дело, состояние связей с населением[238].

Представляется, что представленные указанными авторами действия тех или иных органов и должностных лиц не могут быть определены как противоправные, поскольку просто невозможно применять нормы классической юридической ответственности за элементарные просчеты в хозяйственной деятельности, которые могут быть вызваны как ошибками, так и плохой экономической конъюнктурой. Как, впрочем, и пытаться квалифицировать неоднозначно воспринимаемые различными политическими силами политические действия или вообще занятие какой-либо политической деятельностью как правонарушение.

В данном аспекте следует говорить о необходимости применения властно-организационных мер, у которых свои особая процедура применения, основания и формы принудительных средств. Именно в рамках властно-организационных мер (мер специфической позитивной ответственности) вышестоящий или контролирующий (надзорный) орган вправе использовать принудительные меры воздействия за неэффективность принятых управленческих решений в форме соответствующих правовых актов, за ущербность выбора варианта поведения при условии наличия нескольких равнозначных моделей поведения, приведших к негативным последствиям. Однако меры позитивной ответственности — это не классическая модель юридической ответственности, а редкое исключение из общей концепции правовой ответственности, лишь частично регламентируемое правовыми нормами, и свойственное в основном парламентарным формам правления, а также форме правления, образовавшейся на бывшем постсоветском пространстве (Россия, Беларусь, Казахстан и т. д.).

Ранее в науке государственного права предлагалось при определении оснований (условий) применения конституционно-правовой ответственности исходить из классового подхода, из «интересов народа», «политической линии государства»[239]. По нашему мнению, критерии так называемого политического содержания, в том числе несоответствие политики правительства интересам большинства, могут быть использованы для характеристики оснований применения властно-организационных мер (мер позитивной конституционной ответственности). Именно в таком контексте неприемлема позиция авторов, фактически отождествляющих основания негативной конституционно-правовой ответственности и предпосылки применения властно-организационных мер (мер позитивной конституционной ответственности) и относящих, к примеру, отставку Правительства РФ по воле Президента РФ (ч. 2 ст. 117 Конституции РФ[240]) к конституционно-правовой ответственности в негативном смысле. Кроме того, выделение в качестве оснований негативной ответственности такого рода «нарушений», как спад производства или неодобрение отчета об исполнении бюджета[241], приводит к упразднению собственно понятия ретроспективной ответственности в рамках конституционного права.

Дискуссионен применительно к такому основанию ответственности, как противоправность, вопрос о том, могут ли служить основанием для применения конституционных санкций нарушения не правовых норм, а, например, норм морали, нравственности, корпоративных этических норм. По нашему мнению, несколько прямолинейно и односторонне мнение о том, что «не является основанием конституционно-правовой ответственности утрата доверия избирателей или нарушение моральных требований, даже закрепленных в законе, поскольку законодательство РФ не содержит критериев профессиональной чести, неподкупности, моральной чистоты, скромности»[242]. Действительно, такое основание ответственности депутата, как «недостоин доверия» в связи с известным решением Конституционного суда РФ[243], уже не используется при отзыве депутата в качестве меры ответственности.

В то же время такие морально-нравственные критерии до сих пор применимы при использовании санкций в конституционном праве, поскольку в ряде случаев просто невозможно исчерпывающе и четко определить в законе те или иные проступки должностных лиц, которые облечены особыми властными полномочиями (например, судей). Так, согласно ст. 12 Федерального закона «О статусе судей в Российской Федерации» судья может быть досрочно лишен полномочий за нарушение Кодекса судейской этики и норм данного Федерального закона. Согласно ст. 41 Закона «О прокуратуре Российской Федерации» работник прокуратуры может быть уволен за неисполнение своих служебных обязанностей или за совершение проступков, порочащих честь прокурорского работника. Представляется, что в исключительных случаях конституционное право может не дифференцировать проступки должностных лиц, допуская не только нарушения норм права, но и иных социальных норм в качестве условия возложения конституционно-правовой ответственности. Это связано в первую очередь с тем, что представители судебной власти или прокуроры наделяются исключительными прерогативами в отношении любого гражданина, и пользование этими властными полномочиями зачастую приводит к утрате психологического и нравственного доверия со стороны граждан к лицу, облеченному высоким статусом. Должностное лицо как бы считает себя в некотором роде подобным Всевышнему, самостоятельно определяя критерии своего «обращения» с обвиняемым, подсудимым или истцом. И в этой ситуации возможно сохранение размытых и субъективных формулировок, которые содержат отсылку к нормам морали и нравственности, правилам человеческого общежития. При этом должны быть обеспечены гарантии гласного, объективного рассмотрения такого дела органом, который состоял бы не только из судей, но и иных юристов, чтобы исключить случаи «круговой поруки».

Следует также учитывать, что в большинстве случаев за указанными выше основаниями скрываются именно нарушения правовых норм — разного рода административные проступки (распитие спиртных напитков в общественных местах, мелкое хулиганство и т. д.), дисциплинарные проступки (непосещение заседаний законодательного органа), влекущие применение конституционно-правовой ответственности ввиду исключительной значимости субъекта такого правонарушения — должностного лица, обладающего публичными полномочиями. Юридически обоснованное толкование подобных формулировок будет, возможно, выработано в процессе правоприменения и станет со временем единообразным.

Интересна точка зрения С. А. Авакьяна, который выдвинул концепцию существования так называемых совмещенных составов правонарушений. По его мнению, отдельные правонарушения могут вызывать два вида ответственности. Так, подлог на выборах влечет такие меры конституционно-правовой ответственности, как признание выборов недействительными, расформирование избирательной комиссии, но одновременно может наступать и уголовная ответственность виновных лиц[244]. При этом субъекты применения этих мер ответственности различны: в первом случае ответственность несет орган или коллектив, допустивший нарушения конституционных норм; во втором случае субъектом выступает конкретное физическое лицо, нарушившее нормы уголовного закона. В то же время следует отметить, что цели применения конституционной и уголовной ответственности в случае подлога избирательных документов тоже различны: цель конституционной санкции — устранить несоответствие правового результата в ходе подлога на выборах и устранить орган, допустивший указанные нарушения, а уголовная санкция имеет целью привлечь к конкретному индивидуализированному наказанию виновных лиц, причем безотносительно к тому, какого рода избирательные документы и в каких масштабах были подделаны. Поэтому представляется неоправданным рассматривать подлог избирательных документов в качестве «единого состава», тем более что для применения мер конституционно-правовой ответственности, как упоминалось выше, нет надобности устанавливать элементы состава, необходимые для привлечения к уголовной ответственности.

В теории конституционного права были высказаны предложения по классификации конституционных правонарушений, т. е. противоправных деяний.

Одну из наиболее полных классификаций конституционных правонарушений (деликтов) предложил В. О. Лучин, выделив шесть групп: 1) конституционные деликты в сфере основ конституционного строя; 2) конституционные деликты в сфере прав и свобод человека и гражданина; 3) конституционные деликты в сфере федеративного устройства; 4) конституционные деликты в сфере институциональной организации и функционирования государственной власти; 5) конституционные деликты с сфере местного самоуправления; 6) конституционные деликты, связанные с внесением поправок и пересмотром Конституции РФ[245]. Крайне сложно оценить с точки зрения соответствия признакам конституционного деликта данную классификацию. В. О. Лучин далее дробит основные группы деликтов и выделяет такие деликты, например, как нарушение конституционного принципа равноправия субъектов (заключение договоров с республиками), нарушение конституционного разграничения предметов ведения и полномочий Российской Федерации и ее субъектов, ограничение конституционных прав и свобод граждан либо воспрепятствование их осуществлению, создание неконституционных структур и институтов, осуществляющих функции государственной власти, выход высших должностных лиц за пределы компетенции, установленной для них Конституцией РФ[246].

Л. В. Забровская классифицирует конституционные деликты по объектам: 1) в сфере основ конституционного строя, 2) в сфере институтов непосредственной демократии, 3) в сфере прав и свобод человека и гражданина, 4) в сфере федеративных отношений, 5) в сфере отношений между федеральными органами и органами государственной власти субъектов, 6) в сфере организации и деятельности органов государственной власти РФ и органов государственной власти субъектов РФ, 7) в сфере местного самоуправления[247]. Такая классификация возможна, но автор путается в определении видов объектов (например, выделяя три вида объектов только в федеративных отношениях).

Несмотря на то, что большинство конституционных деликтов может быть сведено к нарушению конституции и норм федерального законодательства, в теории выделены такие основания конституционно-правовой ответственности, как: 1) нарушение конституции, посягательство на конституционный строй; 2) нарушение закона (иных конституционно-правовых актов), невыполнение судебных решений; 3) нарушение (несоблюдение) прав и свобод человека и гражданина; 4) нарушение (отклонение, принесение с оговоркой) присяги; 5) невыполнение (ненадлежащее исполнение) конституционных обязанностей; 6) злоупотребление правами (полномочиями); 7) утрата доверия; 8) совершение действий, противоречащих общественным (общегосударственным) интересам; 9) нарушение требований о несовместимости мандата; 10) недостойное (неэтичное) поведение; 11) совершение государственной измены или другого деяния (преступления, проступка), которое несовместимо с конституционно-правовым статусом субъекта конституционно-правовых отношений как носителя политических прав (властных полномочий)[248].

Думается, что подобные нарушения могут иметь место, но лишь потенциально, а любой деликт должен иметь государственно-правовую оценку в виде установления соответствующего наказания за его совершение.

По нашему мнению, деликты в конституционном праве следует классифицировать исходя из вида объектов правоотношений, охраняемых нормами конституционного права:

1) конституционные деликты, направленные против свободного осуществления политических и иных прав граждан, свободы их объединения в общественные движения и партии;

2) конституционные деликты, направленные против основ организации органов государственной власти и местного самоуправления в Российской Федерации;

3) конституционные деликты, затрагивающие функционирование системы правовых норм;

4) конституционные деликты, имеющие целью исказить волеизъявление граждан на выборах и референдумах;

5) конституционные деликты в сфере федеративных отношений, когда происходит посягательство на единство и территориальную целостность Федерации;

6) конституционные деликты, нарушающие общие правила организации и деятельности должностных лиц, наделенных особым конституционно-правовым статусом (судьи, прокуроры);

7) конституционные деликты, направленные против реализации прав физических лиц на получение специального конституционно-правового статуса (беженца, вынужденного переселенца, гражданина РФ).

Таким образом, под конституционным деликтом следует понимать деяние (действие или бездействие) субъекта конституционно-правовых отношений, противоречащее предписаниям, дозволениям, или нарушение запретов, содержащихся в норме конституционного права, влекущее применение мер конституционно-правовой ответственности.

Вопросы:

1. Какие существуют позиции на понятие конституционного деликта в науке?

2. Определите состав деликта.

3. Назовите виды конституционно-правового деликта.

4. Конституционный деликт – это:

а) бездействие субъекта конституционно-правовых отношений, не отвечающее должному поведению;

б) деяние (действие или бездействие) субъекта конституционно-правовых отношений, не отвечающее должному поведению и влекущее за собой применение мер конституционной ответственности;

в) деяние (действие или бездействие) субъекта не отвечающее должному поведению и влекущее за собой применение мер конституционной ответственности.