Двухаспектная теория конституционно-правовой ответственности в российском праве: позитивный и негативный аспекты

В настоящее время при характеристике юридической ответственности за нарушения норм, составляющих основу конституционного права как отрасли, государствоведы используют четыре основных определения: «конституционная», «конституционно-правовая», «государственно-правовая» и «публично-правовая» ответственность[1]. В 70–80 годах прошлого века преобладающим было применение иного термина – «государственно-правовая ответственность»[2], что связано, в первую очередь, с единством взглядов теоретиков на именование самой отрасли — «государственное право» и было обусловлено приоритетом государства в общественно-политической жизни общества. В 90-х годах прошлого века термин «государственно-правовая ответственность» ушел в небытие вместе с советским государственным правом, и в научном лексиконе стали использовать термины «конституционная ответственность»[3] и «конституционно-правовая ответственность»[4]. Кроме того, в литературе была сделана попытка ввести в научный оборот и такое неоднозначное понятие, как «публично-правовая ответственность»[5]. А некоторые авторы также считают возможным выделять и такое понятие, как «конституционно-уставная ответственность»[6].

На наш взгляд, бесперспективно спорить по поводу терминов «государственно-правовая ответственность» или «конституционная ответственность», поскольку эти понятия тождественны как по содержанию, так и по смысловому значению[7]. Все отличия обусловлены лишь правовой традицией: если ранее отрасль называлась «государственное право» (то есть приоритет отдавался характеристике государственного регулирования как основного регулятора общественных отношений), то с изменением роли государства в процессе правового регулирования в доктрине стало использоваться понятие «конституционное право», и соответственно - «конституционная ответственность». Поэтому не будет ошибкой рассматривать эти понятия как синонимические.

Если сравнить содержание понятий конституционной и конституционно-правовой ответственности, то можно констатировать, что они имеют сходное смысловое наполнение. Однако существует и иная точка зрения. Так, И. А. Кравец полагает, что термин «конституционная ответственность» можно использовать только тогда, когда об ответственности государственных органов говорится в тексте Конституции РФ, а в остальных случаях можно говорить о конституционно-правовой, государственно-правовой или публично-правовой ответственности[8]. Аналогичной позиции придерживаются А. А. Безуглов и С. А. Солдатов, указывая, что конституционная ответственность — это ответственность, которая предусмотрена нормами Конституции и может наступить при нарушении конституционных обязанностей[9].

Конечно, с позиции формальной логики подобная интерпретация не вызывает нареканий, так как определение ответственности в конституционном праве в качестве конституционной способно ввести в заблуждение непрофессионала, предполагающего, что речь может идти действительно о содержании текста Конституции. Вместе с тем, как замечает С. А. Авакьян, есть и иные обстоятельства, говорящие в пользу термина «конституционно-правовая ответственность», так как конституционное право «не исчерпывается конституциями, содержит огромный перечень иных источников»[10]. Однако вряд ли следует так жестко разделять эти понятия, тем более что большинство авторов использует данные термины, подразумевая за ними единое содержание.

Оригинальную точку зрения на соотношение понятий «конституционная ответственность» и «конституционно-правовая ответственность» высказывает А. В. Зиновьев. Конституционная ответственность, как отмечает этот автор, применяется в ответ на нарушения Конституции к соответствующим органам и должностным лицам государства. Конституционно-правовая ответственность применяется «не к органам государства, должностным лицам и органам местного самоуправления, а к другим субъектам, нарушающим Конституцию, круг которых более широк. К этому кругу относятся и должностные лица, освобожденные от должности за нарушения Конституции. За конституционной ответственностью может последовать конституционно-правовая ответственность»[11]. Непосредственно под мерами конституционно-правовой ответственности А. В. Зиновьев понимает меры уголовной, гражданско-правовой или административной ответственности, применяемые к субъектам, не осуществляющим государственную власть, за нарушения ими Конституции.

Такое разделение, по нашему мнению, не только контрпродуктивно с теоретических позиций, но и практически неприменимо. Указанный автор любую юридическую ответственность, если ее субъектами выступают государственные органы и должностные лица, объявляет конституционной, а все остальные виды ответственности рассматривает как некий симбиоз конституционно-правовой ответственности и ответственности традиционных видов (уголовной, административной и т. д.). При этом совершенно непонятно, чем обусловлено выделение конституционно-правовой ответственности, если как самостоятельный правовой феномен она просто не существует? В то же время ограничение субъектов собственно «конституционной ответственности» исключительно лицами или органами, наделенными властными полномочиями, искажает целевое назначение института ответственности в конституционном праве. Общепризнанно, что субъектами конституционного права являются не только властные субъекты, но и иные, не имеющие властно-распорядительных полномочий (партии, религиозные объединения, граждане). Следовательно, те субъекты, которые имеют права и несут конституционные обязанности, не подвержены принудительному воздействию со стороны конституционного права. Представляется, что такие выводы алогичны и могут существенно затруднить процесс познания механизма применения правового принуждения в такой базовой отрасли, как конституционное право.

Не совсем понятна точка зрения И. А. Умновой по поводу выделения нового понятия - «публично-правовая ответственность». Она считает, что категория публично-правовой ответственности шире понятия государственно-правовой ответственности, так как «по объекту и объективной стороне публично-правовая ответственность охватывает не только отношения, регулируемые государственным правом, но и административным, финансовым, природно-ресурсным и иными отраслями права, связанными с регулированием властной компетенции законодательных и исполнительных органов государственной власти, их взаимоотношений с судебными и надзорными органами в процессе осуществления функций публичной власти»[12].

По нашему мнению, И. А. Умнова отождествляет предмет конституционного права с отношениями, регулируемыми другими отраслями права, пусть и близкими с методологических позиций, лишь на том основании, что в этих отраслях регламентируется компетенция властных субъектов в процессе осуществления ими публичных функций. Конституционное право регламентирует компетенцию и взаимные отношения высших органов государственной власти в их наиболее существенных сторонах и связях, а все иные отрасли, близкие к конституционному праву с точки зрения предметно-методологического критерия, раскрывают особенности правового статуса государственных органов в пределах своей предметной основы. Кроме того, можно также отметить, что категория публично-правовой ответственности является своего рода абстракцией, поскольку объединяет меры ответственности в рамках каждой из отраслей такой мегаотрасли (надотрасли), как публичное право.

Что касается конституционно-уставной ответственности, или уставной ответственности, которая, по мнению В. А. Кислухина, представляет собой совокупность мер принуждения, применяемых к нарушителям конституционного правопорядка, закрепленную в нормах Конституции РФ, федеральных законах и конституциях (уставах) субъектов РФ[13], то вряд ли уместно такое наименование ответственности, поскольку фактически меры ответственности могут определяться субъектом только на основе санкционирования федеральным законодателем.

Итак, конституционно-правовая ответственность наступает за нарушения норм законов и конституционных норм и законов, но далеко не всякое правонарушение влечет наступление конституционной ответственности[14]. Известна точка зрения Ф. С. Скифского на конституционно-правовую ответственность в виде ответственности за любое правонарушение (в широком смысле), так как всякое нарушение отраслевых юридических норм посягает на систему общественных отношений, охраняемых государством в более высоких по своему статусу конституционных нормах. На наш взгляд, неоправданно полагать, что конституционная ответственность наступает за всякое правонарушение — ведь в таком случае невозможно будет, во-первых, четко отграничить ее от ответственности в узком смысле за «чисто конституционные правонарушения», во-вторых, такая постановка вопроса фактически приводит к упразднению юридического значения понятия ответственности. Конституционная ответственность в широком смысле — это ответственность непонятно за что, неясно перед кем, и самое главное, выражающаяся неизвестно в каких юридических санкциях (формах).

За указанные нарушения может наступать как конституционная, так и административная, дисциплинарная, гражданско-правовая, материальная, уголовная ответственность, и поэтому главным для характеристики особенностей ответственности в государственном праве является то, за что она применяется (основание ответственности — конституционные правонарушения). Следует заметить, что некоторые правонарушения, ответственность за которые предусмотрена и в тексте самой Конституции, не могут быть признаны конституционными (например, смертная казнь за тяжкие преступления).

Большинство авторов полагает, что конституционно-правовая ответственность законодательством не признана[15]. По мнению других, конституционно-правовая ответственность существует и предусмотрена нормами конституционного права, но она не имеет ни материального, ни репрессивного характера[16]. Обе позиции имеют право на существование в ограниченных пределах. Действительно, легальная дефиниция конституционно-правовой ответственности отсутствует в российском законодательстве, но его нормы содержат упоминание об ответственности за нарушение Конституции РФ, федеральных законов. Другое дело, что нельзя говорить об ответственности как о категории, не имеющей репрессивной направленности. Любая ответственность в праве имеет карательную функцию, нет мер ответственности, которые не содержали бы цели нанести ущерб правонарушителю (материальный, физический или моральный). Однако специфика каждой отрасли права закладывает различную степень соотношения характера ответственности: в одних отраслях (уголовном или административном праве) приоритет принадлежит каре, в других доминирует правовосстановление или пресечение (гражданское, семейное право).

Действительно, конституционно-правовая ответственность - это особый вид ответственности, которая используется отнюдь не всегда, когда речь идет о нарушениях конституционно-правовых отношений. Ее основное назначение - защита Конституции РФ соответствующими правовыми средствами, присущими именно этой отрасли права.

Конституционно-правовая ответственность, по нашему мнению, наступает за правонарушения, совершаемые широким кругом субъектов конституционно-правовых отношений (государственно-территориальными образованиями, государственными органами, должностными лицами, общественными объединениями, органами местного самоуправления и гражданами), в сфере публично-правовых отношений. Не вполне обоснована позиция авторов, стремящихся представить конституционно-правовую ответственность лишь как ответственность, которую несут государственные органы, и выводящих из предметной сферы конституционно-правовой ответственности участников избирательного процесса, муниципальные органы и граждан[17].

В рамках решения этой задачи «конституционно-правовая ответственность сочетается с другими видами юридической ответственности, которые наряду с этими выполняют и многие другие функции по защите правовой системы Российской Федерации, ставя при этом во главу угла все-таки именно охрану Конституции и других конституционно-правовых норм»[18]. Однако не следует забывать, что конституционные правонарушения влекут именно применение специфических конституционно-правовых санкций, и отсутствие в законодательстве мер конституционно-правовой ответственности за то или иное деяние, противоречащее требованиям конституционно-правовой нормы, отнюдь не свидетельствует о том, что правовая охрана осуществляется нормами иных отраслей. Институт ответственности в конституционном праве динамично развивается, и многие конституционные нарушения только в последние годы обретают свои конституционно-правовые санкции, которые закрепляются в законодательстве РФ.

В науке конституционного права уже имеются суждения о необходимости деления конституционно-правовой ответственности на виды (подвиды, разновидности) по самым различным основаниям. Весьма показательно, что, во-первых, каждая мера ответственности рассматривается как самостоятельный вид конституционно-правовой ответственности (отрешение Президента РФ от должности, отставка Правительства РФ, досрочное прекращение полномочий органа местного самоуправления и т. п.)[19], во-вторых, виды конституционно-правовой ответственности выделяются в зависимости от ответственного субъекта (Российской Федерации и субъектов Российской Федерации, органов государственной власти Российской Федерации, органов государственной власти субъектов Российской Федерации, органов местного самоуправления)[20], в-третьих, выделяют такие виды конституционной ответственности, как федеративная ответственность и ответственность в системе народного представительства, а также партийная ответственность, ответственность в сфере выборов, ответственность судей[21], в-четвертых, выделяют два вида конституционно-правовой ответственности: восстановительную (защитную) ответственность и карательную (репрессивную) конституционно-правовую ответственность[22]. Конечно, основания выделения видов (а точнее, подвидов, или разновидностей конституционно-правовой ответственности) могут быть различны, и авторское видение этого процесса заключается в следующем: каждая подотрасль конституционного права должна иметь свой механизм защиты правоотношений от нарушения санкциями, которые имеют очевидное сходство по правовой природе и процедурам применения. Но в этом ряду особое место занимает такая разновидность, как отмена нормативных актов, и дело не только в том, что нет однозначного мнения - стоит ли вообще считать такую специфическую санкцию мерой ответственности, - сколько в особенностях юридической природы этой меры воздействия, когда нет четко определенного адресата применения принуждения в случае использования данной меры государственного принуждения. Представляется, что, несмотря на очевидную специфичность использования принуждения, когда оно применяется косвенно (в виде утраты престижа авторитета органа, ограничения его правотворческих прерогатив), эту меру (в свою очередь имеющую несколько форм) можно считать особой разновидностью конституционно-правовой ответственности.

В государствоведческой литературе еще на заре исследований проблемы ответственности в конституционном праве было высказано мнение, согласно которому одной из специфических черт конституционно-правовой ответственности является перенесение в ней центра тяжести с ретроспективного аспекта на позитивный[23]. «Есть отрасли, — полагают Н. А. Боброва и Т. Д. Зражевская, — которые в объективно-правовом плане имеют исключительно ретроспективную ответственность (позитивная ответственность в охранительных отраслях — сфера правосознания). И наоборот, есть отрасли преимущественно регулятивного содержания и опирающиеся преимущественно на позитивную юридическую ответственность. Полярными в этом смысле являются такие отрасли, как уголовное и государственное право»[24].

Подчеркнем, что указанная позиция получила продолжение и в работах последнего времени. Так, В. В. Невинский считает, что «сегодня требует дальнейшего развития идея конституционной ответственности как позитивной ответственности, предполагающей формирование у граждан, должностных лиц, выборных представителей, коллегиальных органов публичной власти чувства гражданского долга по соблюдению Конституции России, по безусловному исполнению решений Конституционного Суда России, как высшего судебного органа конституционного контроля»[25]. Таким образом, можно сделать вывод, что имеется определенная преемственность в отношении того, что позитивная конституционная ответственность должна быть признана в современной науке российского конституционного права. Чтобы не усомниться в правильности такого рода рассуждений, необходимо прежде всего убедиться в достоверности смысла того, что понимают под позитивной ответственностью ее адепты. Невозможно обойтись и без достаточно подробного анализа мнений авторов, отрицающих возможность признания так называемой позитивной ответственности юридической ответственностью в собственном смысле этого слова.

Споры ведущих теоретиков, причем не только в конституционном, но в уголовном и гражданском праве, теории государства и права, вызывает вопрос, касающийся существования двух аспектов юридической ответственности: проспективного (позитивного) и ретроспективного (негативного). Многие ученые-цивилисты, административисты, государствоведы, теоретики пытаются доказать, что любая отраслевая ответственность может выступать не только в качестве отрицательной оценки государством лица, совершившего правонарушение, но и как «необходимость отвечать за свое юридически значимое поведение», как «чувство долга», «обязанность совершать действия, соответствующие закону» и т. п.[26].

Сторонники выделения позитивной ответственности видят в юридической ответственности три элемента: 1) внутреннее отношение субъекта права к своему долгу в части выполнения норм права; 2) ответственность перед кем-то, предполагающая возможность спросить с данного субъекта права отчет за его действия; 3) применение санкций к субъекту права в связи с оценкой его поведения[27]. Иными словами, первые два элемента составляют позитивную ответственность, а третий представляет собой ответственность негативную.

Противники указанной точки зрения отрицают возможность существования позитивной ответственности, считая, что при этом обязанность совершать действия, предусмотренные законом, отождествляется с последствиями ее неисполнения и ведет к серьезной терминологической путанице[28]. Так, О. С. Иоффе, критикуя сторонников активной юридической ответственности, отмечал, что ответственность у них «выступает то как благо (следование долгу), то как неизбежное зло (последствие нарушения долга), то как предпосылка нормальной деятельности (осознание долга), то как результат очевидных аномалий (пренебрежение долгом)», и делал вывод о существовании единственно возможной юридической ответственности — ретроспективной ответственности[29].

К. С. Бельский попытался «примирить» ретроспективную и позитивную ответственности в рамках одной теории, утверждая, что персональная ответственность за порученное дело «реализуется посредством процессуальных правил, побуждающих субъекта ответственности пройти ряд стадий, а именно: 1) дать отчет о проделанной работе; 2) выслушать (принять) оценку компетентного органа; 3) понести в случае отрицательной оценки какие-либо отрицательные последствия»[30].

М. А. Краснов предложил концепцию, объясняющую необходимость и правомерность позитивной ответственности с точки зрения выделения особой функции права — стимулирующей, поощряющей активное правомерное поведение субъектов права[31]. Он полагает, что нельзя разделять юридическую ответственность на два аспекта или вида, необходимо прийти к общему пониманию ответственности. Нельзя не согласиться с М. А. Красновым в его критике сторонников «двухаспектной» юридической ответственности, когда он подчеркивает, что речь у них всегда идет о существовании двух различных по своей природе категорий ответственности, скрытых за словом «аспект», и что «необходимость отвечать за свое юридически значимое определение» не может интегрировать эти две категории, поскольку сама дефиниция просто тавтологична[32]. Однако сомнительно сводить воедино различные компоненты категорий позитивной и негативной ответственности, видя общий знаменатель в том, что ответственность всегда имеет различные результаты своего воздействия как «внешний регулятор поведения человека», будучи последствием как правонарушения, так и просто осуществления порученного дела и всегда может быть рассмотрена в качестве оценки этого поведения. Определяя ответственность как «связь между двумя субъектами, при которой одна, сторона (субъект ответственности), обладающая свободой воли и выбора, обязывается в силу своего статуса строить поведение в соответствии с ожидаемой моделью, а другая сторона (инстанция ответственности) контролирует, оценивает такое поведение и (или) его результаты, а в случае отрицательной оценки и наличия вины вправе определенным образом отреагировать», указанный автор предлагает обобщенную дефиницию вообще всей социальной ответственности. Причем специфика юридической ответственности ему видится лишь в высоком уровне формализованности некоторых элементов в механизме ответственности (процессуальные правила оценки поведения субъекта и тип реакции на отклоняющее поведение). Основная ошибка М. А. Краснова, с нашей точки зрения, заключается в стремлении универсализировать понятие ответственности, в результате чего ответственность у него превращается в абстрактную связь, некую «ответственную зависимость». Иными словами, при таком подходе правовая ткань ответственности все равно расширяется до таких пределов, когда правовые рамки просто нивелируются и, как признает сам М. А. Краснов, ответственность предстает «как социологическая категория»[33]. Действительно, трудно согласиться с автором, когда он пытается «поместить» юридическую ответственность в категорию общесоциальной ответственности, так как выделенные признаки — «свобода выбора варианта поведения», «ожидаемое поведение», «контроль и оценка поведения», «возможность неблагоприятных последствий» — не имеют практического значения для характеристики сущности правовой ответственности. Размывание содержания понятия юридической ответственности, его «социологизация» не позволяют полностью раскрыть суть действия механизма юридической ответственности в различных отраслях права. Предельно неконкретные формулировки признаков ответственности и самого понятия будут, возможно, полезны для уяснения сущности категории ответственности с точки зрения философии или социологии права, но никак не могут помочь в построении общей теории юридической ответственности.

Некоторые современные авторы, также отрицая деление ответственности на виды, рассматривают негативную и позитивную ответственность как «формы ответственности: государственно-принудительную и добровольную»[34]. По мнению Д. А. Липинского, «обе формы реализации предусмотрены правовой нормой. Они имеют схожие предпосылки: свободу воли и необходимость. Обе формы реализации включают сознательное, волевое и правовое поведение, но разное по своим характеристикам (социально одобряемое или социально вредное). Добровольная форма реализации юридической ответственности направлена на недопущение развития государственно-принудительной ответственности»[35].

Если считать подобную трактовку верной, то получается, что в рамках негативной ответственности невозможно выполнение основных функций ответственности - кары и правовосстановления - без обращения за принудительной силой государства. Парадокс в том, как государственно-принудительной ответственностью не признаются такие случаи, когда виновное лицо возмещает ущерб и уплачивает неустойку без обращения в суд или орган власти самостоятельно отменяет им же принятый нормативный акт. Представляется, что подобное понимание сущностных отличий позитивной и негативной ответственности, как минимум, односторонне и не учитывает иных подходов к данному понятию. Более того, налицо очевидная путаница в использовании традиционных терминов: поощрение фактически отождествляется с ответственностью, то есть вознаграждение за социально-полезное действие ставится в один ряд с социально опасным деянием.

Рамки настоящей работы не позволяют подробно проанализировать все направления в концепции позитивной ответственности - эта задача достойна специального исследования. Так, Д. А. Липинский в своей работе, посвященной функциям юридической ответственности, выделил семь основных направлений в теории позитивной ответственности, а именно: 1) осознание долга; 2) обязанность дать отчет; 3) обязанность соблюдать предписания, требования правовых норм; 4) статусная ответственность; 5) добровольная форма реализации ответственности; 6) позитивная ответственность — это реальное правомерное поведение; 7) поощрительная позитивная ответственность[36].

По нашему мнению, юридическая ответственность, впрочем, как и всякая так называемая социальная ответственность (политическая, моральная, корпоративная, партийная и др.), может рассматриваться в основном в негативном аспекте. Сущность любой ответственности — всегда осуждение, отрицательная оценка, выражающаяся в несении под угрозой применения принуждения или объективно принудительно каких-либо лишений (морального, личного, организационного, имущественного характера) лицом, совершившим опасное для общества или социальной группы действие (проступок, правонарушение, преступление). Любая социальная ответственность (как и юридическая) объективна, то есть заключается в возложении ее мер только после совершения лицом антисоциальных действий, и ее реализация зависит, главным образом, «не от желания индивида, а от тех социальных объединений, которые возлагают меры ответственности».[37]

Попытка свести все содержание ответственности к осознанному выполнению обязанностей, предусмотренных социальными или правовыми нормами, ведет к стиранию границ между социально-девиантным и общественно полезным поведением индивидуума. Ответственное поведение, как его называют сторонники позитивной ответственности, никогда не может быть равноценно негативной общественной оценке поведения лица, нарушившего запреты или не исполнившего какие-либо обязанности. Только осуждение (государственное или общественное), выражающееся в обременениях (лишениях) для лица, допустившего нарушение нормы (правовой или иной социальной), может квалифицироваться как ответственность. Любое иное определение понятия ответственности приводит к логическому противоречию: правомерное поведение должно влечь какое-либо правовое воздействие (и негативное в том числе) на лицо, так же как и противоправное поведение должно приводить к наступлению определенных юридических последствий отрицательного характера для лица, являющегося субъектом отклоняющегося поведения. Но если последствия противоправного акта поведения вполне ясны и обозначены в законе, то активная, правомерная деятельность с точки зрения определения мер юридического воздействия для права безразлична.

Правомерные действия субъекта права обеспечиваются силой внеправовых норм, следовательно, позитивная ответственность в понимании ее как ответственного поведения является скорее моральной категорией, чем правовой и будет по существу ответственностью социальной, выходящей за пределы системы правовых явлений[38]

Грань между позитивной и негативной ответственностью авторы, рассматривающие данную проблему, видят лишь в оценке деятельности обязанного субъекта, но эта оценка всегда имеет место и в тех сферах права, где не идет речь о «порученном деле» (приговор или решение суда либо иного компетентного органа). Фактически тогда к активной компоненте юридической ответственности можно отнести только «отчет», что и прослеживается во взглядах сторонников этой позиции[39]. По нашему мнению, «подотчетность» или «подконтрольность» не могут быть отнесены к обязательным стадиям наступления юридической ответственности, так как в большинстве случаев для правоприменительных органов безразлична связь между фактом привлечения к ответственности и подотчетностью в силу отсутствия обязательности такого отчета в нормах большинства отраслей права.

Кроме того, следует напомнить, что некоторые представители теории позитивной ответственности высказывали явно абсурдные и парадоксальные идеи, вроде несения уголовно-правовой ответственности всеми гражданами страны, понимая ее как воздержание от преступления[40]. Такого рода суждения искажают не только смысл норм закона, но и ведут к признанию принуждения (или угрозы его применения) главной побудительной силой правомерного поведения граждан.

Неправомерно и разграничивать общее понятие ответственности на два совершенно различных правовых явления — общесоциальную ответственность в негативном смысле и общесоциальную ответственность в позитивном плане[41]. Даже отказавшись от совмещения в одном понятии двух различных категорий (осознанное выполнение обязанности и последствие ее неисполнения), нельзя логично и убедительно доказать существование самостоятельной позитивной ответственности, ведь она фактически превращается в некий нравственный или правовой долг[42], и трактовка ее в виде «нравственной безответственности[43]» вносит только путаницу. Более правильно, по нашему мнению, было бы определять соблюдение нравственных или общих неконкретизированных правовых обязанностей (например, обязанность соблюдать законы) не через категорию ответственности, а как следование долгу, традициям, совести, праву.

Ссылки же некоторых ученых на семантическое значение понятия «ответственность» как «осознание долга», «отчета» в русском языке несостоятельны в силу отличия смысла юридических терминов от общеизвестного в традиционном словоупотреблении содержания. Иначе не существовали бы в филологической науке такие языковые единицы, как омонимы. В нашем случае налицо именно параллельное существование двух семантических значений ответственности — общеупотребительного и специального, юридического. Мы солидарны с мнением О. Э. Лейста, который правильно отмечал, что «многообразие значений термина «ответственность», которым обозначаются различные, но иногда связанные понятия, стало причиной терминологических упражнений, где аргументация строится на доводах, опирающихся не на право, практику его применения, а на толковые словари»[44].

В конституционном (государственном) праве предпринимались попытки рассматривать конституционную ответственность в синтезе двух аспектов: позитивного и негативного. Так, В. О. Лучин пытался совместить позитивный и негативный аспекты в понятии конституционной ответственности, когда утверждал, что конституционную ответственность нужно понимать в трех общих значениях: 1) как ответственное поведение; 2) как несение ответственности перед кем-либо и за что-нибудь; 3) как результат поведения и процесса несения ответственности[45].

По нашему мнению, предложения по разработке такого рода конструкций не могут быть использованы для выявления оснований ответственности, детализации и совершенствования процедуры применения мер ответственности, описания различных разновидностей конституционных санкций. Бесперспективно, на наш взгляд, пытаться обосновать наличие позитивного аспекта государственно-правовой ответственности, трактуя ее как «ответственное отношение лица к своим обязанностям, возложенным на него законом, правильное, добросовестное, успешное, эффективное их исполнение, действенный государственный и общественный контроль над таким исполнением обязанностей»[46]. Причем в основе данного подхода лежит понимание ответственности в смысле подотчетности, юридической компетентности, ответственного поведения,[47] как следствие толкования соответствующих статей Конституции СССР и законодательных актов (например, «ответственность государственного органа и должностного лица за порученное дело» — ст. 3 Конституции СССР, ответственность граждан СССР перед обществом — преамбула Конституции, ответственность министерств и государственных комитетов СССР за состояние и развитие порученной им сферы управления — ст. 135 Конституции СССР 1977 года и т. п.)[48].

В Конституции РФ подобных формулировок практически нет, за исключением преамбулы (ответственность многонационального народа Российской Федерации за свою Родину перед нынешним и будущим поколениями), ст. ст. 41, 54 и 122 (в которых термин «ответственность» применяется в классическом негативном аспекте). Очевидно, законодатель отказался от заранее обреченной на декларативность и неисполнимость конструкции «правомерная ответственность» государственных органов, должностных лиц и граждан как юридического нонсенса. Действительно, трудно понять, как можно обосновывать существование активной ответственности, представляя ее как обычное следование своим профессиональным, служебным обязанностям вне факта возникновения каких-либо юридически значимых последствий такого исполнения обязанностей. Более того, неправомерно в содержание ответственности включать выполнение обязанности, состояние подконтрольности или подотчетности — в противном случае невозможно разграничить категории «обязанность» и «ответственность», так как теряется правовое значение термина «обязанность».

Среди специалистов по конституционному праву нет единства в вопросе о том, что представляет собой позитивная ответственность в конституционном праве. Так, В. А. Виноградов полагает, что позитивная ответственность - это особый вид неюридической ответственности (самое интересное, что в своей более ранней работе автор признавал наличие позитивного аспекта именно юридической ответственности в конституционном праве). В то же время трудно возразить В. А. Виноградову в том, что «следует подходить к конституционно-правовой ответственности прежде всего как к ответственности за поведение, которое отклоняется от модели, предусмотренной диспозицией конституционно-правовой нормы». Также правильным является и утверждение о необходимости рассматривать конституционно-правовую ответственность не с широких позиций, а с точки зрения критериев юридической ответственности. «Во-первых, в сфере конституционно-правовой ответственности, — указывает В. А. Виноградов, - возможно не только государственное принуждение. Во-вторых, конституционно-правовые санкции, субъекты и основания конституционно-правовой ответственности по форме и содержанию разнообразнее, чем при любом другом виде юридической ответственности»[49]. Таким образом, автор старательно избегает высказывать свое мнение относительно существа позитивной ответственности, указывая на специфические признаки ответственности негативной.

По мнению Е. И. Колюшина, позитивная ответственность имеет право на жизнь в связи с наличием системы разделения властей, которая «предполагает ответственность государственных органов друг перед другом»[50]. Аналогичной точки зрения придерживается и С. А. Авакьян[51].

И. А. Умнова полагает, что возможно выделение двух видов ответственности: позитивной и негативной. Причем позитивная юридическая ответственность состоит в обязанности выполнять определенную деятельность, очерченную правом, а негативная ответственность наступает за неисполнение функций и нарушение законов[52].

Г. А. Стрельников остается сторонником существования в конституционном праве и позитивной и негативной ответственности. При этом позитивная ответственность, с его точки зрения, состоит в обязательстве субъекта осуществлять определенные действия, а негативная ответственность является мерой наказания за неосуществление необходимых действий и за нарушение законодательства[53].

Некоторые из отечественных государствоведов придерживаются иной точки зрения, отрицающей наличие позитивной ответственности как феномена в целом.

Так, О. Е. Кутафин считает, что от понятия «позитивной ответственности следовало бы отказаться, поскольку его использование приводит к тому, что одно и то же явление именуется и обязанностью и ответственностью, а также к размыванию предназначения ответственности как одного из эффективных регуляторов поведения»[54].

По мнению И. А. Кравеца, позитивная ответственность в конституционном праве отсутствует. Он аргументирует свою точку зрения двумя тезисами. Во-первых, в советском государственном праве под позитивной ответственностью стали понимать ответственность исполнительно-распорядительных органов и должностных лиц перед представительными органами власти (Советами) и ответственность депутатов Совета перед избирателями. Но эта ответственность, как считает И.А. Кравец, «наступала за результаты деятельности органов государственного управления или отдельных депутатов (то есть носила ретроспективный характер)» и имела иную природу в отличие от ответственности за правонарушение. Во-вторых, позитивной ответственностью именовали в советском праве институт, который отдаленным образом напоминал в демократических государствах с парламентской республикой, с парламентской монархией или смешанной республикой институт политической ответственности правительства перед парламентом. Их объединяла общая природа, несмотря на существенные отличия, — «они носили политический, а не юридический характер, хотя и предусматривались нормами конституций»[55].

По нашему мнению, можно согласиться с существованием в конституционном праве позитивной ответственности, или, как ранее именовал данные негативные обременения автор настоящего исследования, властно-организационных санкций или мер политической ответственности[56]. Притом особо оговорим, что позитивная ответственность понимается нами не как осознанное выполнение обязанности или чувство долга, а в смысле наличия правовой связи между властвующим субъектом и подвластным (подотчетным), которая реализуется в дискреционном праве властвующего субъекта применять государственно-принудительные средства воздействия, ориентируясь, прежде всего, на собственное субъективное усмотрение. Особенность их природы и процедуры использования состоит в том, что они применяются в отсутствие деликта (то есть нарушения нормы права) и при этом также отсутствует (или же не принимается во внимание) их вина. Основанием их применения выступает не просто ненадлежащее выполнение трудовых обязанностей (как в трудовом праве), а некомпетентность, неэффективность в реализации своих полномочий, политическая ошибка, невозможность нахождения компромисса в работе между соответствующими органами, а также зачастую необходимость избежать возникновения затяжного политического кризиса в отношениях различных ветвей власти.

Позитивная конституционная ответственность выступает особым правовым институтом, присущим именно конституционному праву как ведущей отрасли российского права, вследствие того, что основные субъекты конституционно-правовых отношений (органы государственной власти, должностные лица), обладая властными полномочиями, состоят в системных взаимоотношениях друг с другом как в рамках действия принципа разделения властей, так и вне его. В таких условиях отдельным субъектам (например, главе государства или парламенту) предоставляется право давать оценку эффективности деятельности того или органа или должностного лица, учитывать иные факторы его работы (от моральных и религиозных до политических) посредством применения мер принуждения. Указанные меры имеют сходство по правовому результату и характеру принуждения с мерами классической ретроспективной конституционной ответственности, но радикально отличаются по основаниям применения и правовой процедуре использования соответствующих санкций. Поэтому фактически можно говорить о двух самостоятельных институтах или формах ответственности – конституционно-правовой и позитивной конституционной, или политической ответственности в рамках конституционного права.

На первый взгляд, подход к проблеме позитивной ответственности может иметь сходство с теорией позитивной ответственности как особого вида юридической ответственности, нашедшей отражение в трудах О. Э. Лейста. Он предложил не рассматривать позитивную ответственность как аспект общеюридической ответственности, а как «управленческую ответственность» (например, ответственность перед Советом его постоянных комиссий, ответственность комиссии по делам несовершеннолетних перед соответствующим Советом и исполкомом)»[57]. В ее рамках ответственный субъект (орган власти) обязан руководствоваться указаниями вышестоящего органа, отчитываться перед ним, эффективно реализовывать свои полномочия[58].

Основания для применения «управленческой ответственности», выделенной О. Э. Лейстом, являются менее обширными, чем основания позитивной конституционной ответственности. С нашей точки зрения, позитивная конституционная ответственность, во-первых, может наступать не только за неэффективность работы, ее основаниями могут быть и политическая ошибка, аморальный проступок, отсутствие общественной поддержки или смена политической ориентации. Во-вторых, управленческая ответственность характеризуется как механизм, применяющийся во взаимоотношения вышестоящего субъекта и нижестоящего, в то время как позитивная конституционная ответственность в нашем понимании может использоваться и в отношениях административно неподчиненных субъектов. В-третьих, включение в состав ответственности иных категорий (средств контроля и надзора) не способствует раскрытию понятия ответственности как самостоятельного правового института.

Вопросы.

1. Дайте определение конституционнло-правовой ответственности.

2. Приведите несколько различных точек зрения на понятие конституционнло-правовой ответственности.

3. Назовите основные черты и особенности конституционно-правовой ответственности.

4. Какие существуют концепции на понятие конституционно-правовой ответственности?

5. Конституционно-правовая ответственность:

а) представляет собой правовую связь (состояние), возникающую вследствие несоблюдения конституционно-правовой нормы участниками нарушенного конституционного правоотношения, воплощенную в установлении нормативного требования, обращенного к правонарушителю, подвергнуться государственному осуждению;

б) представляет собой отношение, возникающее вследствие несоблюдения правовой нормы участниками нарушенного правоотношения, воплощенное в установлении нормативного требования, обращенного к правонарушителю, подвергнуться государственному осуждению;

в) представляет собой правовую связь (состояние), возникающую вследствие несоблюдения уголовно-правовой нормы участниками нарушенного правоотношения, воплощенную в установлении нормативного требования, обращенного к правонарушителю, подвергнуться государственному осуждению.