Становление «класса интеллектуалов»

Не будет преувеличением утверждать, что история зрелого ин­дустриального общества охватывает столетний период с 70-х годов XIX по 60-е годы XX века. Как известно, эпоха становления индус­триального строя с ее первоначальным накоплением капитала и превращением значительного числа крестьян и ремесленников в наемных рабочих была ознаменована ростом социального неравен­ства, порожденного пороками системы, основанной на частной соб­ственности. В 1890 году, когда в США и других развитых странах процесс формирования индустриального общества был близок к своему завершению, горстка богачей контролировала большую часть общественного достояния (в США, например, 12 процентов наиболее состоятельных граждан имели в собственности 86 про­центов национального богатства[158]). Однако в последующем, по мере развития мелкого бизнеса, распыления капитала, возвышения класса менеджеров, и, что самое главное, по мере роста оплаты квалифи­цированного труда, который явно недооценивался в годы становле­ния индустриального строя, степень имущественного неравенства стала снижаться.

Процесс смягчения материального неравенства в XX веке про­исходил под влиянием множества разнообразных причин. В пер­вые его десятилетия увеличился спрос на труд квалифицирован­ных рабочих, вызванный развитием машиностроения и химичес­кой промышленности; в результате к 1924 году средний клерк по­лучал заработную плату, лишь на 40 процентов превосходившую доходы фабричного рабочего. С конца 20-х до конца 40-х годов до­ходы предпринимателей резко снизились: сначала в результате Ве­ликой депрессии, а затем как следствие эгалитаристской политики в военный период. Как следствие, доля доходов, присваиваемых 5 процентами наиболее богатых американцев, снизилась с 30 про­центов в 1929 году до 20,9 процента в 1947-м, а доля 1 процента наиболее богатых граждан в совокупном богатстве страны упала за те же годы с 36,3 до 20,8 процента[159]. В 50-е и 60-е годы данный процесс продолжился под влиянием, с одной стороны, «революции управляющих», а с другой — новой социальной политики, направ­ленной на преодоление бедности. Доходы образованных людей, становившихся менеджерами, росли, а прежние собственники ком­паний все меньше вмешивались в управление: если в 1900 году более половины высших должностных лиц крупных корпораций были выходцами из весьма состоятельных семей, то к 1976 году их число составило всего 5,5 процента[160]. Одновременно неудержимо повышались социальные расходы: только с 1960 по 1975 год они вырос­ли с 7,7 до 18,5 процента ВНП[161] В результате к 1976 году 1 процент наиболее состоятельных американцев владел 17,6 процента нацио­нального богатства, что составляло самый низкий показатель со времени провозглашения независимости США. Аналогичные тен­денции наблюдались и в других развитых странах. Так, в Велико­британии доля 1 процента самых состоятельных семей в общем богатстве снизилась с более чем 60 процентов до 29, а доля 10 про­центов - с 90 до 65; в Швеции соответствующие показатели соста­вили 49 и 26 процентов, 90 и 63 процента.

Однако середина 70-х годов, период, в который впервые зримо проявились постиндустриальные закономерности, стал временем «великого перелома». Разделение народного хозяйства на традици­онные отрасли и сектор производства информации и знаний приве­ло к резкому росту доходов квалифицированных специалистов, что воплотилось в существенном расслоении по признаку образования. Если с 1968 по 1977 год реальные доходы рабочих в США выросли на 20 процентов, и это увеличение фактически не зависело от уров­ня их образования, то с 1978 по 1987 год доходы в среднем выросли на 17 процентов, но доход работников со средним образованием упал на 4 процента, а доход выпускников колледжей повысился на 48 процентов[162]. В эти же годы Соединенные Штаты стали приоб­ретать облик сверхдержавы, специализирующейся на производстве наиболее высокотехнологичных благ; поэтому отмеченные тенден­ции не могли быть обращены вспять. На протяжении 80-х годов почасовая заработная плата лиц с высшим образованием увеличи­лась на 13 процентов, тогда как с незаконченным высшим — сни­зилась на 8 процентов, со средним образованием — сократилась на 13 процентов, а те, кто не окончил даже среднюю школу, потеряли 18 процентов заработка[163]. Если в 1979 году молодые люди, окончившие среднюю школу, получали на 23 процента больше лиц без среднего образования, то к 1989 году этот разрыв вырос до 43 про­центов; выпускники вузов, зарабатывавшие в 1979 году на 42 про­цента больше вчерашних школьников, в 1989 году увеличили этот разрыв до 65 процентов[164].

Но и этот процесс оказался не вечным. К 1987 году рост дохо­дов выпускников колледжей приостановился, а к 1993 году их сред­няя почасовая зарплата упала более чем на 2 процента. Этот про­цесс, на наш взгляд, имеет ту же природу, что и аналогичная тен­денция в отношении выпускников школ, наблюдаемая с середины 70-х годов. Как раньше вчерашние школьники, так и в 90-е годы выпускники вузов стали «средними работниками» по отношению к имеющим ученые степени, звания, получившим высокий уровень послевузовской подготовки или проявившим себя в высокотехно­логичных компаниях. Не случайно, что в те же годы, когда их зар­плата стагнировала, доходы обладателей степени бакалавра увели­чились на 30 процентов, а докторской степени — почти вдвое. Та­ким образом, сегодня становится очевидным, что знания, способ­ности к созданию нового, к самостоятельной творческой деятельно­сти ценятся превыше всего, а «существующие в наше время в Со­единенных Штатах классовые различия (курсив мой. — В. И.). объясняются главным образом разницей полученного образова­ния»[165].

Конец 80-х и 90-е годы стали эпохой подлинной «революции интеллектуалов». Новая информационная экономика позволила начинать рискованные проекты фактически без первоначального капитала; большая часть средств производства, использующаяся интеллектуальными работниками, является сегодня их личной соб­ственностью. В 1998 году информационный сектор создал более трети — 37 процентов — всех новых рабочих мест в американской экономике. Как следствие, квалификация и творческий подход че­ловека сегодня обеспечивают ему высокий доход вне зависимости от сложившегося уровня спроса на высококвалифицированные кад­ры. В свою очередь корпорации уже не стремятся к безумному рас­ширению, а сосредотачивают внимание на подборе наиболее необ­ходимых специалистов. В середине 90-х годов персонал двадцати наиболее быстрорастущих высокотехнологичных компаний, в том числе таких как «Майкрософт», «Интел», «Оракл», «Новелл», «Сан Майкросистемз», «Эппл», «Сиско», «Америка-он-Лайн» и им по­добные, не превышал 128 тыс. человек, будучи по численности в шесть раз меньшим, нежели в «Дженерал моторе».

Лидеры новой экономики, предлагающие рынку принципиаль­но новые продукты или услуги, обеспечивают себе немыслимый ранее уровень благосостояния. К 1996 году 1 процент наиболее бо­гатых американцев владел 39 процентами национального богатства, более чем удвоив свою долю по сравнению с 1976 годом[166]. При этом никогда ранее среди этой группы людей не состояло так много граж­дан, которые не унаследовали, а сами заработали свое состояние. Более 80 процентов миллионеров, живущих сегодня в США, всту­пили в самостоятельную жизнь представителями среднеобеспеченных слоев. Лишь каждый двадцатый человек из относящихся к 1 проценту наиболее состоятельных граждан Соединенных Шта­тов, живет на доходы от принадлежащего ему на правах собствен­ности бизнеса, в то время как 60 процентов работают в админист­рациях крупных производственных или торговых компаний или служат их ведущими консультантами, 30 процентов представляли практикующих юристов и врачей, а остальные 10 процентов — людей творческих профессий, включая профессоров и преподава­телей[167]. Новый высший класс постиндустриального общества как никогда прежде является трудящимся классом.

В современных условиях именно образованность и опыт ста­новятся основой причисления человека к элите постиндустриаль­ного общества. По мере роста квалификации разрыв в ожидаемых доходах возрастает экспоненциально. Еще в 50-е и 60-е годы обучение в колледже, затраты на которое в этот период редко превыша­ли 20 тыс. долл., по некоторым оценкам, давало возможность до­полнительно заработать 200 тыс. долл. в течение тридцати лет пос­ле окончания высшего учебного заведения. Сегодня средние издерж­ки получения высшего образования в одном из 50 престижных ву­зов США составляют около 100 тыс. долл., однако и открываю­щиеся возможности весьма впечатляют. Согласно статистике 1992 года, работник с дипломом колледжа на протяжении своей карьеры зарабатывает на 600 тыс. долл. больше, чем имеющий лишь школьное образование, а разница ожидаемых доходов обладателя докторской степени по отношению к выпускнику колледжа дости­гает 1,6 млн. долл. [168] Отдача от образования превосходит все ожи­дания; и частные компании и государство не жалеют сил и средств для укрепления класса интеллектуалов, обеспечивающего постин­дустриальным странам доминирующие позиции в современном мире. Сегодня в США действуют более 30 университетов, целиком финансируемых высокотехнологичными корпорациями; годовой бюджет каждого из них достигает 150 млн. долл. При этом многие корпорации добиваются отдачи в 25-30 долл. на каждый дол­лар, вложенный в повышение квалификации своих работников. В 1997 году государство выделило на нужды американских студен­тов 51 млрд. долл. в виде прямых грантов или сокращения налогов; в 1999 году эта цифра достигла 78 млрд. долл.

Однако при всей видимости широкого распространения обра­зования в западном мире, класс интеллектуалов воспроизводит себя в качестве элитарного и, в некотором смысле, все более и более замкнутого класса. С 1970 по 1990 год средняя стоимость обучения в частных университетах в США возросла на 474 процента, хотя средний рост потребительских цен не превысил 248 процентов. Темпы «замыкания» новой интеллектуальной элиты оказываются сходными с формированием наследственного предприниматель­ского класса конца XIX века. Как тогда две трети высших руководителей компаний были выходцами из состоятельных семей, так и сегодня две трети студентов ведущих университетов являются деть­ми родителей, чей доход превышает 100 тыс. долл.; отметим также, что в 1980 году эта доля не превышала одной четверти. Наблюдая этот процесс, мы вынуждены вслед за известным американским социологом констатировать, что, несмотря на то, что интеллекту­альный класс по-прежнему не является замкнутым для новых чле­нов, что получение образования облегчается грантами и субсидия­ми, «никогда ранее американский привилегированный класс не на­ходился в такой опасной изоляции от окружающего мира»[169].

Становление интеллектуального класса в качестве элиты постин­дустриального общества резко подчеркивает грань, отделяющую его от остального социума. В отличие от индустриального обще­ства, это неравенство вполне оправдано, так как новая элита не яв­ляется паразитической, а обращает себе на пользу результаты соб­ственного труда, выступающего залогом прогрессивного развития общества. Между тем это не может смягчить и тем более погасить возникающий социальный конфликт, второй стороной которого неизбежно оказываются люди, в огромном количестве выталкивае­мые из общественного производства той же самой технологичес­кой волной, которая вознесла интеллектуальный класс к его сегод­няшнему беспрецедентному благосостоянию.