Глава 10. Больше ничьих и не было. Из всех отпечатков, что обнаружились на конверте, идентифицировать удалось только одни – мои собственные

Больше ничьих и не было. Из всех отпечатков, что обнаружились на конверте, идентифицировать удалось только одни – мои собственные.

Правда, нашлось еще несколько пятен – и нечто настолько неожиданное, что я на секунду забыла, зачем вообще пришла к Вандеру.

Вандер направил на конверт луч лазера – и картон засветился, как ночное небо.

– Чтоб мне провалиться, – пробормотал Вандер третий раз подряд.

– Чертовы «блестки» были, наверное, у меня на руках, – произнесла я с сомнением. – Винго был в перчатках, Бетти тоже…

Вандер зажег верхний свет и покачал головой:

– Будь ты мужчиной, я бы сообщил куда следует.

– И я бы тебя за это не упрекнула.

Вандер посерьезнел.

– Кей, постарайся вспомнить, что ты делала сегодня утром. Мы должны быть уверены, что «блестки» – с твоих рук. Если это так, нам придется пересмотреть наши версии по последним убийствам. Вдруг это ты оставляла «блестки» на телах?

– Исключено, – перебила я. – Совершенно исключено, потому что я, Нейлз, всегда надеваю перчатки. Я снимаю их, только когда сажусь заполнять ярлыки. Поэтому и отпечатки на конверте обнаружились.

Но Вандер не унимался.

– А может, это лак для волос или пудра. Или еще что-нибудь, чем ты пользуешься каждый день.

– Вряд ли. – Я стояла на своем. – Мы не обнаружили «блесток», когда осматривали другие тела. «Блестки» имеются только на телах задушенных женщин.

– Да, ты права.

С минуту мы напряженно думали. Потом Вандер спросил, желая развеять все сомнения:

– А Бетти с Винго были в перчатках, когда брали в руки этот конверт?

– Да – поэтому и отпечатков не оставили.

– То есть «блестки» не могли попасть на конверт с их рук?

– Нет, только с моих. Если, конечно, больше никто не прикасался к конверту.

– Ты хочешь сказать – тот, кто положил конверт в морозильник, – скептически проговорил Вандер. – Но отпечатки-то только твои, Кей.

– А пятна? Их, Нейлз, мог оставить кто угодно.

Конечно, мог. Только я знала: Вандер так не считает.

– Кей, а что ты делала перед тем, как пойти наверх?

– Я делала вскрытие тела женщины, которую сбил грузовик, причем водитель скрылся с места происшествия.

– А потом?

– А потом Винго принес конверт, и я побежала с ним к Бетти.

Вандер окинул равнодушным взглядом мой заляпанный кровью халат и произнес:

– Вскрытие ты проводила в перчатках.

– Конечно. Но когда Винго принес конверт, я их сняла – я же говорю…

– Перчатки изнутри посыпаны тальком.

– Думаешь, это тальк?

– Может, и нет, да все-таки надо проверить.

Я сходила в анатомичку за новой парой латексных перчаток. Через несколько минут Вандер уже выворачивал перчатки наизнанку и светил на них лазером.

Это оказался не тальк. Честно говоря, мы и не рассчитывали, что тальк будет светиться – он не вступает в реакцию. Мы уже проверяли и лосьоны для тела, и пудру в надежде обнаружить, чем же на самом деле являлись «блестки». Ни одно из косметических средств, содержащих тальк, не вступало в реакцию.

Вандер включил свет. Я курила и думала. Я пыталась припомнить каждый свой шаг с момента, когда Винго показал мне пресловутый конверт, до момента, когда я вошла в лабораторию Вандера. Я исследовала коронарные артерии, когда Винго подошел ко мне с конвертом. Я отложила скальпель, сняла перчатки и вскрыла конверт, чтобы взглянуть на предметные стекла. Затем поспешно вымыла руки и вытерла их бумажным полотенцем. Затем пошла к Бетти. Может, я трогала что-нибудь у нее в лаборатории? Этого я не помнила.

Неужели это мыло фосфоресцировало?

– Нейлз, я вымыла руки с мылом. Может это быть мыло?

– Вряд ли, – ответил Вандер, не задумываясь. – Ты ведь тщательно сполоснула руки. Если бы мыло, которым ты ежедневно пользуешься, вступало в реакцию даже после тщательного споласкивания, мы бы находили «блестки» буквально на всем. Я почти уверен, что тут мы имеем дело с чем-то сыпучим, порошкообразным. У вас внизу дезинфицирующее жидкое мыло, разве не так?

Да, так оно и было, но я слишком спешила и поэтому не пошла в подсобку, где над умывальником был дозатор с жидким дезинфектором розового цвета. Я подскочила к ближайшему умывальнику в анатомичке, на котором стояла металлическая коробка с порошкообразным серым мылом – таким пользуются во всем нашем здании. Оно было дешевое, и наше ведомство закупало его тоннами. Я не имела представления о составе этого мыла. Оно практически не пахло, не расползалось от влаги и не пенилось – будто песком руки моешь.

В конце коридора был женский туалет. Я принесла оттуда целую пригоршню серого порошка. Вандер включил лазер.

Мыло светилось ярко-белым неоновым светом.

– Черт меня подери…

Вандера затрясло от волнения. Меня тоже. Да, я хотела узнать, что за «блестки» мы находили на телах жертв, но мне и в страшном сне не могло присниться, что это мыло, которого полно в нашем здании!

Я все еще сомневалась. Неужели «блестки» попали на конверт с моих рук? А что, если нет?

Мы продолжали проверку.

При тестировании огнестрельного оружия делается множество выстрелов для определения дальности и траектории полета пули. Мы же с Вандером до одурения мыли руки, пытаясь выяснить, насколько тщательно нужно сполоснуть руки водой, чтобы лазер не выявил «блесток».

Вандер как одержимый скреб руки порошком, старательно ополаскивал, вытирал бумажным полотенцем. Под лучом лазера загоралась пара «блесток», не больше. Я пыталась вымыть руки так же поспешно, как сегодня в анатомичке. В результате на всем, чего я касалась – на столе, на рукаве вандерова халата, – фосфоресцировали целые созвездия. С каждым новым прикосновением «блесток», естественно, убывало.

Я принесла из туалета целую кофейную чашку мыльного порошка. Мы продолжали мытье. Свет включали и выключали, лазер уже дымился. Вскоре умывальник изнутри стал выглядеть как Ричмонд темной ночью с высоты птичьего полета.

Нам удалось обнаружить нечто интересное: чем больше мы мыли и вытирали руки, тем больше на них оставалось «блесток». «Блестки» скапливались под ногтями, налипали на запястья, манжеты и рукава. Оттуда они попадали на полы халата, добирались до волос, оставались на лице, шее – на всем, до чего случалось дотронуться. Минут через сорок пять, намывшись на неделю вперед, мы с Вандером в свете лазера выглядели как две новогодние елки.

– Мать его так… – донеслось из темноты. Никогда не слышала, чтобы Вандер употреблял подобные выражения. – Ты только посмотри! У этого отморозка, должно быть, мания чистоты. Это по сколько же раз на день он моет руки, что после него столько «блесток» остается?

– Мы ведь еще не уверены, что он пользуется мыльным порошком, – охладила я Вандеров пыл.

– Да-да, конечно.

Хоть бы в лаборатории определили, что «блестки» на телах жертв – это и есть мыльный порошок! Но одного нашим химикам – да и никому – точно не выяснить: каково происхождение «блесток» на конверте и, если уж на то пошло, как сам конверт оказался в морозильнике.

Проснулся мой внутренний голос и снова стал меня изводить.

«Ты просто не можешь признать, что ошиблась, – зудел он. – Ты не хочешь принять правду. Ты сама перепутала ярлыки, а „блестки“ попали на конверт с твоих собственных рук».

Но что, если?.. Что, если все было не так безобидно? Я молча спорила с внутренним голосом. Что, если некто с каким-то умыслом положил конверт в морозильник и «блестки» попали на картон вовсе не с моих рук, а с рук этого злоумышленника? Странное предположение. Да, что-то фантазия разыгралась не на шутку.

Однако похожие «блестки» были найдены на телах всех четырех задушенных женщин.

Я знала, что, помимо меня, к конверту прикасались Винго, Бетти и Вандер. К конверту могли прикасаться еще только трое – Таннер, Эмберги и Билл.

Перед моим мысленным взором всплыло лицо Билла. Память услужливо развернула передо мной все события понедельника, и мне стало не по себе. Во время совещания с Эмберги и Таннером Билл вел себя так холодно, так отстраненно. Он даже в глаза мне смотреть не мог – ни у Эмберги в кабинете, ни позже, у меня в конференц-зале.

Я живо вспомнила, как с колен Билла соскользнули дела четырех жертв маньяка и в беспорядке рассыпались на полу. Таннер тут же предложил помочь их собрать – совершенно естественно предложил, из простой учтивости. Но именно Билл собрал все бумаги, среди которых находились и незаполненные ярлыки. Затем они с Таннером разложили бумаги по папкам. Прихватить ярлык и сунуть его в карман – пара пустяков…

Потом Эмберги и Таннер ушли вместе, а Билл остался со мной. Мы еще поговорили в кабинете Маргарет – минут пятнадцать, не больше. Билл был такой нежный, убеждал меня, что пара бокалов и вечер наедине способны творить чудеса.

Билл ушел, а я осталась – то есть никто не видел, каким путем он выходил из здания и куда направился…

Я гнала эти мысли, эти образы, я не позволяла себе плохо думать о Билле. Какой кошмар! Неужели я потеряла контроль над собой? Билл на такое не способен. Во-первых, зачем? Невозможно представить, какую выгоду он бы извлек из подобного саботажа. Наоборот, путаница с ярлыками испортила бы ему все обвинение, с которым он должен был выступать в суде. Да что там испортила бы – путаница стала бы крахом всей карьеры Билла!

«Ты, – продолжал внутренний голос, – ищешь крайнего, потому что не хочешь признать простую вещь: ты, возможно, сама виновата!»

В моей практике еще не было более сложного дела, чем эти зверские убийства, и страх охватывал меня при мысли, что я не справляюсь. Вдруг я разучилась мыслить логически, просчитывать каждый шаг? Вдруг наделала непростительных ошибок?

– Мы выясним химический состав этого чертового мыла, – приговаривал Вандер.

Как дотошные покупатели, мы должны были найти коробку из-под мыльного порошка и прочитать, какие ингредиенты входят в его состав.

– Я поищу в женских туалетах, – вызвалась я.

– А я займусь мужскими.

Занятие оказалось не из приятных.

Без толку прочесав женские туалеты во всем здании, я сообразила обратиться к Винго – в его обязанности входило следить, чтобы в туалетах всегда было мыло. Винго направил меня в подсобку, находившуюся на первом этаже, недалеко от моего кабинета. Там-то, на верхней полке, сразу за кучей тряпок, я и обнаружила большую серую коробку с надписью «Борное мыло».

Значит, основной ингредиент – бура.

Я быстро справилась по химическому справочнику и выяснила, почему мыльный порошок сиял, как салют в День независимости. Бура входит в состав бора, кристаллического вещества, которое проводит электричество, подобно металлу при высоких температурах. Диапазон использования буры в промышленности достаточно широк – от изготовления керамики, некоторых видов стекла, стирального порошка и дезинфекторов до производства абразивов и ракетного топлива.

По иронии судьбы львиная доля буры добывается в Долине смерти.

* * *

Вечер пятницы наступил и прошел. Марино не позвонил.

В субботу, в семь утра, я уже была в морге и судорожно листала журнал учета.

Мне не требовались уверения – я не сомневалась, что в случае чего узнаю обо всем одна из первых. В журнале не было записей о поступлении новых трупов, но тишина казалась зловещей.

Я не могла отделаться от мысли, что где-то меня поджидает труп очередной жертвы маньяка, что кошмар не закончился. С замиранием сердца я ждала звонка Марино.

В половине восьмого из дома позвонил Вандер.

– Пока ничего? – спросил он.

– Как только – так сразу. Не волнуйся, я тебе сообщу.

– Я буду на телефоне.

Лазер стоял на каталке в Вандеровой лаборатории – в случае необходимости нужно было только перевезти его в рентгеновский кабинет. Я заняла первый стол для вскрытия – накануне вечером Винго натер его до зеркального блеска и оставил на каталках все необходимые хирургические инструменты и контейнеры для проб и вещественных доказательств. Пока ни стол, ни инструменты никому не понадобились.

У меня на субботу было два трупа – погибший от передозировки кокаина прибыл из Фредериксбурга, утопленник – из округа Джеймс-Сити.

Приближался полдень. Мы с Винго заканчивали вскрытие.

Винго со скрипом проехался кроссовками по влажному кафельному полу, прислонил швабру к стене и выдал:

– Провалиться мне на этом месте, если сегодня ночью добрая сотня полицейских не работала сверхурочно.

– Будем надеяться, их труды были не напрасны, – ответила я, продолжая заполнять свидетельство о смерти.

– Были бы, если б они охотились за мной. – Винго принялся поливать из шланга заляпанный кровью стол. – Преступник не дурак, он дома отсиживается. Один коп сказал мне, что полиция останавливает каждого, кто ночью ходит по улицам. У всякого, кого заметят, проверяют документы. Да еще и чек со стоянки потребуют, если машину обнаружат в окрестностях.

Я подняла глаза на Винго:

– Какой, говоришь, коп тебе об этом поведал?

Сегодня к нам не поступали трупы из Ричмонда, соответственно и полицейские из Ричмонда не приезжали.

– Один из тех копов, что привезли утопленника из Джеймс-Сити.

– Коп из округа Джеймс-Сити? Откуда ему известно, что делается по ночам в Ричмонде?

Во взгляде Винго читалось: «Что ж тут непонятного?»

– Его брат служит в полиции в Ричмонде, – объяснил мой ассистент.

Я отвернулась, чтобы скрыть раздражение. Вот что называется «язык без костей». Какой-то коп, у которого брат, видите ли, служит в Ричмонде, запросто – и в красках – рассказывает первому встречному обо всех делах в полиции. Интересно, что он еще разболтал? Слишком много толков. Я другими глазами посмотрела на возникшую ситуацию – да уж, опасаться следовало всего и всех…

Винго продолжал:

– Мне кажется, преступник залег на дно. Решил выждать, пока все успокоятся. – Винго сделал паузу. По столу барабанили струи воды. – Тут одно из двух: либо маньяк затих, либо сегодня ночью он еще кого-то задушил, просто тело пока не обнаружили.

Я молчала, еле сдерживая гнев.

– А вообще-то кто его разберет? – Голос Винго заглушала вода. – Как-то не верится, что он так скоро взялся за свое. Ведь риск-то какой! Но я слыхал одну версию: вроде как такие маньяки, убив несколько человек, становятся безрассудными, будто дразнят, а на самом деле они хотят, чтобы их поймали. Получается, преступник уже и не хочет убивать, а все равно убивает и умоляет, чтобы ему помогли остановиться…

– Винго! – попыталась я прервать его тираду.

Однако он не отреагировал на мою реплику.

– Это как болезнь. Маньяк знает, что болен. Я почти уверен, что он знает. Может, он просит людей защитить его от самого себя…

– Винго! – Я повысила голос и развернулась вместе со стулом. Винго выключил воду, но было поздно. Мои слова в гулкой анатомичке прозвучали шокирующе громко:

– Он не хочет, чтобы его поймали!

Винго от удивления раскрыл рот, лицо его вытянулось – он не ожидал, что я могу быть такой резкой.

– О Господи! Простите, доктор Скарпетта, я не хотел вас огорчить. Я…

– Ты меня не огорчил, – отрезала я. – Однако заруби себе на носу: такие выродки не хотят, чтобы их поймали. Преступник – не больной. Он – отморозок, он – само зло, и он убивает, потому что ему нравится убивать, ты понял?

Винго проскрипел в своих кроссовках к умывальнику, взял губку и принялся, избегая смотреть на меня, оттирать ножки стола.

Зря я на него накричала.

Винго не отрывал глаз от тряпки.

Состояние у меня было прескверное.

– Винго! – позвала я, отодвигаясь от стола. – Винго!

Он нехотя подошел, и я коснулась его руки.

– Винго, прости меня. Не следовало срывать на тебе раздражение.

– Ничего страшного, – ответил он и так посмотрел, что я совсем расклеилась. – Я понимаю, каково вам приходится. Столько всего произошло! Как представлю, прямо мороз по коже. Я тут все думаю, как вам помочь – ну, как распутать этот клубок. Если б я только мог хоть что-нибудь для вас сделать!..

Так вот оно что! Я, оказывается, не столько обидела Винго, сколько своим раздражением подтвердила самые худшие его опасения. Винго волновался за меня. Он видел, что я в последние дни была как натянутая струна, в любой момент готовая лопнуть. Впрочем, не исключено, что это видели и все остальные. Сначала утечка информации, потом взлом базы данных, в довершение всего – перепутанные мазки. Да, пожалуй, никто не удивится, если в скором времени меня обвинят в некомпетентности…

«Все к тому и шло, – станут говорить обо мне. – Последние события совсем выбили ее из колеи».

Во-первых, я почти не спала. Пыталась расслабиться, но в моем организме заклинило выключатель. Мозг ни на минуту не прекращал работу и в конце концов раскалился, а нервы гудели, как телеграфные провода на ветру.

Накануне вечером я попыталась развеселить Люси – мы с ней были в ресторане, потом в кино. И что? Я все время проверяла, не пришло ли мне сообщение на пейджер и не сели ли в пейджере батарейки. Мне уже и тишина внушала подозрения.

К трем часам дня я успела надиктовать два отчета о вскрытии и стереть с пленки диктофона все лишнее. Я уже подходила к лифту, когда у меня в кабинете зазвонил телефон. Я метнулась к столу и схватила трубку.

Это оказался Билл.

– Твои планы не поменялись?

Я не нашла в себе сил сказать «нет». Вместо этого деланно бодрым голосом ответила:

– Жду встречи. Но вряд ли мое общество доставит тебе удовольствие.

– А никто не обещал, что будет легко.

Я вышла из здания.

День снова выдался солнечный, только стало еще жарче. Трава на газоне у офиса начала жухнуть, а по радио передали, что, если не пойдет дождь, весь урожай помидоров в Ганновере погибнет на корню. До чего же изменчивая выдалась весна! То несколько дней подряд светило солнце и дул сильный ветер, то неизвестно откуда появлялась целая армада тяжелых туч. Из-за грозы во всем городе отключали электричество, ливень стоял стеной. Он не приносил облегчения после жары – так не приносит облегчения страдающему от жажды полное ведро воды, опрокинутое на голову, – человек не успевает сделать ни единого глотка.

Порой параллели между явлениями природы и моей жизнью бывали просто поразительными. Например, мои отношения с Биллом очень напоминали эти вот бешеные ливни. Билл ворвался в мою жизнь, словно шторм (все-таки красота – страшная сила), мне же, как выяснилось, нужен был тихий дождик, способный смягчить мое иссохшее сердце. Я и хотела провести вечер с Биллом, и боялась этого свидания.

Билл, как всегда, был пунктуален – он подъехал ровно в пять.

– Это и хорошо, и плохо, – заметил Билл, когда мы у меня во дворике разводили огонь, чтобы жарить мясо на гриле.

– Плохо? – переспросила я. – Ты правда так думаешь?

День клонился к вечеру, но было все еще жарко. По небу неслись облака; они то и дело заслоняли солнце – нас накрывала тень, чтобы через несколько мгновений смениться нереально ярким светом. Ветер налетал порывами – погода никак не хотела установиться.

Билл вытер лоб рукавом рубашки и покосился на меня. Порыв ветра заставил склониться деревья, подхватил бумажное полотенце.

– А плохо, Кей, вот почему: затишье может означать, что маньяк уехал из Ричмонда.

Мы отвернулись от тлеющих углей и взяли по бутылке пива. Не хватало еще, чтобы преступник скрылся! Нет, я хотела, чтобы он оставался в Ричмонде. Мы по крайней мере знали, чего от него ожидать. Больше всего я боялась, что маньяк начнет орудовать в других городах, где его преступления станут расследовать детективы и медэксперты, не знающие всего того, что успели выяснить мы. Хуже нет, когда вести дело берутся несколько следователей. Полицейские удавиться готовы из-за «добычи». Каждый хочет лично арестовать преступника, каждый считает, что сможет сделать это лучше других. Каждый думает, что у него особые права на тот или иной сложный случай.

Да и я, если на то пошло, ничуть не лучше.

Я чувствовала ответственность за убитых женщин. Мне казалось, что единственный способ восстановить справедливость – поймать и наказать преступника именно в Ричмонде. Здесь маньяка, пожалуй, приговорили бы к высшей мере, а если его арестуют в другом штате, наказание может быть недостаточно суровым. Жестокая мысль. А вдруг убийства в Ричмонде только разминка для этого отморозка и его ждут еще более «великие» дела? Тогда его новые «подвиги» заслонят изнасилования и убийства, совершенные в нашем городе, и получится, что эти последние вовсе не повлияют на приговор. Значит, и я страдаю впустую.

Билл поливал угли «жидким дымом». Он повернулся ко мне – лицо было красное от жара – и спросил:

– Кей, а как твой компьютер? Что-нибудь выяснилось?

Мне стало не по себе, хотя поводов уклоняться от ответа вроде не было. Билл прекрасно знал, что я проигнорировала распоряжение Эмберги – не сменила пароль и не сделала ничего для «обеспечения безопасности» (конец цитаты). Билл как раз стоял рядом, когда в этот понедельник я активировала автоответчик и оставила на экране последнюю команду, что задал взломщик, словно вновь приглашая его поискать что-нибудь интересное. Это был военный маневр.

– Попыток проникнуть в базу данных больше не было, если ты это имеешь в виду.

– Очень интересно, – пробормотал Билл, отхлебнув пива. – Что-то я ничего не понимаю. Ты ведь рассчитывала, что взломщик снова попробует получить информацию по делу Лори Петерсен.

– Этих данных нет в компьютере, – напомнила я Биллу. – Я не заношу данные в компьютер, пока по ним ведется активное расследование.

– Так, значит, данных в компьютере нет. Но как эта стерва узнает, что их там нет, пока не посмотрит?

– Эта стерва?

– Эта стерва, этот гад – какая разница?

– Хорошо. Эта стерва, этот гад – короче, взломщик, которому с первого раза ничего не удалось узнать о деле Лори.

– Все равно непонятно, Кей, – гнул свое Билл. – Сама подумай. Даже когда взлом произошел в первый раз, он выглядел как-то подозрительно. Только представь человека, который сечет в компьютерах. Он наверняка понимает, что, если вскрытие проводилось в субботу, к понедельнику данных по нему в компьютере еще не будет. Чего ж он тогда лезет?

– Под лежачий камень и вода не течет, – пробормотала я.

Я злилась на Билла. Ему что, не о чем больше поговорить? Обязательно надо портить вечер?

Ребрышки в маринаде ждали своей очереди на кухне. Откупоренная бутылка красного вина «дышала» на столе. Люси готовила салат. Девочка пребывала в прекрасном настроении, учитывая, что от ее мамочки не было ни слуху ни духу. Люси, кажется, очень радовало это обстоятельство. В мечтах она уже видела себя постоянно проживающей у тети Кей, и частота, с которой племянница делала намеки на то, как мы с мистером Больцем поженимся, начинала меня напрягать.

Рано или поздно мне придется вернуть Люси с небес на землю: девочка отправится к матери, как только та снова появится в Майами, а мы с Биллом не собираемся жениться.

Я стала рассматривать Билла, словно видела его впервые. Он устремил задумчивый взгляд на огонь и, кажется, забыл о бутылке пива, которую держал в обеих ладонях. Руки и ноги Билла на солнце казались присыпанными светящейся пыльцой – такие тонкие, золотистые были у него волосы. Я видела его сквозь вуаль дыма и язычки пламени – последние наводили меня на мысль о растущей между нами стене.

Почему жена Билла застрелилась из его же собственного пистолета? Просто потому, что это был самый удобный способ лишить себя жизни? Или она хотела наказать Билла – откуда мне знать, за какие прегрешения?

Миссис Больц выстрелила себе в сердце, сидя на постели – на супружеской постели. В то утро – был понедельник – она нажала на курок буквально через несколько минут после того, как закончила заниматься сексом со своим мужем. В ее влагалище нашли сперму. Когда я обследовала тело, оно еще хранило слабый аромат духов. Что такое сказал Билл своей жене перед тем, как уйти на работу?

– Ке-ей! Ау!

Я вздрогнула. Билл смотрел прямо на меня.

– Витаешь в облаках? – прошептал он, положив руку мне на талию, и я почувствовала его горячее дыхание на своей щеке. – Можно присоединиться?

– Я просто задумалась.

– О чем? Только не говори, что о работе.

Я решилась спросить.

– Билл, у меня пропали кое-какие бумаги. Пропали из папки, которую позавчера просматривали ты, Эмберги и Таннер…

Рука Билла, на тот момент уже гладившая меня по заду, вдруг замерла. Я почувствовала, как от злости у него напряглись пальцы.

– Какие бумаги?

– Я не совсем уверена, – выдавила я. У меня язык не повернулся сказать, что это незаполненные ярлыки из дела Лори Петерсен. – Я только хотела спросить, может, ты заметил, как кто-то случайно поднял какую-нибудь бумажку…

Билл отдернул руку, выпалив:

– Черт, Кей, неужели ты не можешь хотя бы один вечер не думать об этих гребаных убийствах?

– Билл…

– Может, хватит? – Он сунул руки в карманы шортов и отвернулся. – Кей, я с тобой точно чокнусь! Они мертвы. Эти женщины мертвы, пойми ты наконец! Мертвы! А мы с тобой живы. Жизнь продолжается. По крайней мере – должна. Ты… Нет, мы, мы оба рехнемся, если будем все время думать о мертвых.

Весь вечер я ждала, что зазвонит телефон. Билл и Люси болтали о разных пустяках, я же каждую минуту была готова услышать звонок. Звонок Марино.

Телефон зазвонил рано утром. В окна хлестал ливень, я время от времени проваливалась, точно в обморок, в беспросветный тягучий сон.

Я нащупала трубку.

На том конце провода молчали.

– Алло! – повторила я, включая лампу.

До меня доносились обрывки телепередачи. Я не могла разобрать слов, но, с негодованием бросив трубку, поймала себя на том, что мое сердце гулко стучит о ребра.

* * *

Был понедельник, приближался полдень. Я заканчивала изучать предварительные отчеты из лаборатории, находившейся этажом выше.

Медэксперты присвоили делам с удушениями первую степень важности. Все остальное – проверки содержания алкоголя в крови, смерти от передозировки наркотиков и снотворного – отодвинулось на второй план. Четверым, самым опытным, специалистам я поручила определить происхождение «блесток» – последние легко могли входить в состав дешевого мыла, которого полно в общественных туалетах по всему городу.

В предварительных отчетах не содержалось ничего сверхъестественного. Пока мы еще толком не изучили состав борного мыла, обнаруженного в туалетах в нашем же здании. Было выяснено только, что мыло на двадцать пять процентов состоит из некоего абразива, а на семьдесят пять – из бората натрия. Об этом нам рассказал химик с завода-изготовителя. Однако микроскоп показал несколько иное. Оказывается, под названием «натрий» объединялись борат натрия, карбонат натрия и нитрат натрия. Следы «блесток» под микроскопом тоже определились как натрий. Но это очень специфический момент. С тем же успехом можно сказать, что в некой субстанции содержатся следы свинца, в то время как свинец где только ни содержится – и в воздухе, и в почве, и в дождевой воде. Мы же не проверяем на наличие свинца пули – положительный результат не будет означать ровно ничего.

Иными словами, не все то бура, что блестит.

«Блестки», обнаруженные на телах задушенных женщин, могли оказаться и чем-нибудь другим, например, нитратом натрия, а спектр продуктов, в состав которых он входит, очень широк – от удобрений до динамита. Или, скажем, прозрачным карбонатом, который используется в фотографии и является компонентом проявителя. Теоретически преступник мог работать где угодно – в лаборатории фотомастерской, в теплице или на ферме. Одному Богу известно, в каких еще областях используется натрий.

Вандер изучал под лучами лазера другие соединения натрия, чтобы узнать, фосфоресцируют они так же, как борат натрия, или нет. Так можно было быстрее сокращать список «подозреваемых» веществ.

У меня же тем временем появились новые мысли. Я решила узнать, какие еще организации в Ричмонде и пригородах заказывали борное мыло, кроме нас и министерства здравоохранения. Я позвонила дистрибьютору в Нью-Джерси. Попала на секретаршу, которая соединила меня с отделом продаж, тот переключил на бухгалтерию, бухгалтерия перекинула на отдел переработки продуктов, пославший в отдел связей с общественностью, и он замкнул круг, переключив меня на бухгалтерию.

Тогда я предъявила свои козыри.

– Мы не даем информацию о своих клиентах. Я не уполномочен разглашать списки тех, кто покупает нашу продукцию. Так вы говорите, вы эксперт? В какой области?

– Я судмедэксперт, – произнесла я, делая ударение на «суд». – Я доктор Скарпетта, главный судмедэксперт штата Виргиния.

– Вот оно что. Вы выдаете лицензии врачам?

– Нет, мы проводим вскрытия трупов.

Пауза.

– Так вы ведете дела о насильственной смерти?

Я не стала вдаваться в подробности и объяснять, чем моя должность отличается от должности следователя, ведущего дела о насильственной смерти. Такие следователи избираются большинством голосов и обычно не являются патологоанатомами. В некоторых штатах на эту должность могут выбрать кого угодно, хоть сотрудника службы газа. Пусть себе бухгалтер остается в счастливом неведении. Однако это маленькое умолчание только усугубило ситуацию.

– Я вас не понимаю, – сказал бухгалтер. – Вы что, хотите сказать, что наше мыло опасно для здоровья? Это совершенно исключено. Оно нетоксично, я точно знаю. У нас никогда не возникало подобных проблем. Или кто-то наелся мыла? Я соединю вас с моим начальником.

Я объяснила, что вещество, которое может входить в состав борного мыла, было обнаружено на телах жертв, по всей видимости, одного и того же преступника. Что же касается потенциальной токсичности мыла, она интересует меня меньше всего. Я пригрозила, что возьму ордер и все равно все выясню, но только с большей потерей времени – как своего, так и бухгалтера. Через несколько секунд из трубки донеслось щелканье компьютерных клавиш – служащий полез в базу данных.

– Думаю, лучше выслать сведения по факсу, мэм. Тут семьдесят три названия – все наши клиенты в Ричмонде.

– Разумеется, я буду вам очень признательна, если вы вышлете мне распечатку как можно скорее. Но не могли бы вы огласить весь список прямо сейчас?

Бухгалтер – правда, без энтузиазма – выполнил мою просьбу. Большинство названий ни о чем мне не говорили, но я сразу выделила министерство автотранспорта, министерство снабжения и, конечно, свое родное министерство. По самым грубым подсчетам, в перечисленных организациях работало около десяти тысяч человек – от судей, государственных адвокатов и прокуроров до полицейских и механиков в гаражах муниципальных автомобилей. В таком скоплении народа нетрудно было затеряться мистеру Никто, одержимому манией чистоты.

В четвертом часу я собралась выпить очередную чашку кофе, но тут раздался местный звонок.

– Она уже дня два как мертвая, – произнес Марино.

Я схватила сумку и выскочила из кабинета.