Глава 7. Мы переждали поток машин и пересекли улицу

Мы переждали поток машин и пересекли улицу. Все молчали. Я шла на несколько шагов впереди, ведя Эмберги, Больца и Таннера к служебному входу. Был уже вечер: главную дверь наверняка закрыли на цепь.

Я оставила мужчин в конференц-зале, а сама пошла взять документы из запертого ящика стола. За стеной Роза шуршала бумагами. Шестой час, а она все еще работает… Это меня несколько успокоило. Роза осталась, потому что почувствовала: Эмберги неспроста вызвал меня в свой офис – над моей головой сгущаются тучи.

Пока я ходила за бумагами, тройка в конференц-зале успела сдвинуть стулья. Я села напротив закурила, нарываясь на то, чтобы Эмберги попросил меня выйти. Однако он молчал, и я продолжала сидеть.

Пробило шесть.

Мужчины шуршали страницами и вполголоса переговаривались. Фотографии они разложили веером, точно игральные карты. Эмберги торопливо царапал что-то в блокноте. В какой-то момент папки соскользнули с колен Больца, и листы разлетелись по комнате.

– Я соберу, – сказал Таннер, неохотно отодвигая стул.

– Я сам. – Больц принялся собирать бумаги. На его лице почему-то было написано отвращение.

Больц и Таннер достаточно компетентны, чтобы сложить документы по порядку, думала я и не вмешивалась. Эмберги как ни в чем не бывало строчил в блокноте.

Время шло, я сидела.

Иногда мне задавали вопросы. Но по большей части мужчины разговаривали между собой, как будто меня вообще не было в комнате.

В половине седьмого мы переместились в кабинет Маргарет. Я села к компьютеру и деактивировала режим ожидания. Через секунду вспыхнул экран, порадовав нас оранжево-синей конструкцией – изобретением Маргарет. Эмберги заглянул в свои записки и попросил открыть файл с данными по делу Бренды Степп, первой жертвы.

Я запросила данные, и программа тотчас нашла файл.

На экране появилось шесть таблиц, прилагающихся к делу. Больц, Эмберги и Таннер принялись изучать данные, занесенные в оранжевые колонки таблиц. Прочитав страницу, они взглядами давали мне понять, чтобы я «листала» дальше.

На третьей странице открылась графа под названием «Одежда, телесные повреждения». В ней, помимо описания тела Бренды Степп со всеми кровоподтеками, огромными буквами значилось:

НА ШЕЕ – КОРИЧНЕВЫЙ ПОЯС ИЗ ТКАНИ

Эмберги навис надо мной и стал водить пальцем по экрану.

Я открыла файл с отчетом, чтобы он убедился: после вскрытия я диктовала совсем другое – в отчете, что был отпечатан на бумаге, значилось: «вокруг шеи – колготки телесного цвета».

– Да, но в отчете бригады «скорой помощи» фигурирует коричневый пояс, – не преминул напомнить мне Эмберги.

Я нашла этот отчет и снова прочитала его. Эмберги был прав. Санитар показал, что жертва была связана по рукам и ногам электрическими проводами, а на шее у нее «имелся кусок какой-то светло-коричневой ткани, что-то вроде пояса».

Вмешался Больц – видимо, ему хотелось сказать несколько слов в мою защиту.

– Возможно, одна из твоих помощниц, внося данные в компьютер, случайно глянула в отчет бригады «скорой помощи» именно тогда, когда писала про предмет на шее жертвы.

Короче говоря, она просто не заметила, что эти данные расходятся с данными из отчета, сделанного после вскрытия.

– Вряд ли, – возразила я. – Мои помощницы знают, что в компьютер нужно вносить данные только из отчетов, сделанных после вскрытия и лабораторных анализов, а также из свидетельств о смерти.

– Однако помощница могла и ошибиться, – сказал Эмберги, – ведь пояс упоминается в отчете.

– Конечно, от ошибок никто не застрахован.

– Тогда возможно, – предположил Таннер, – что этот коричневый пояс, заявленный в распечатанном отчете, взялся из компьютера. Не исключено, что журналист – или кто-то по его просьбе – проник в базу данных. Информация оказалась неточной, потому что сами записи в компьютере были неточные.

– Или информация была получена непосредственно от санитара, который не отличит пояса от колготок, – парировала я.

Эмберги отвернулся от компьютера и холодно сказал:

– Надеюсь, доктор Скарпетта, вы сделаете все необходимое, чтобы обеспечить секретность ваших отчетов. Пусть девушка, которая отвечает за компьютеры, сменит пароль. Во что бы то ни стало, слышите? И отчитайтесь о проделанной работе в письменном виде.

Уже выходя из кабинета, Эмберги продолжал давать ценные указания:

– Копии должны быть разосланы в соответствующие инстанции. Постоянно следите за безопасностью и принимайте необходимые меры заблаговременно.

С тем Эмберги и удалился. Таннер следовал за ним по пятам.

* * *

Когда все плохо, я готовлю. Это по крайней мере у меня получается всегда.

Некоторые после скверного дня идут играть в теннис, другие доводят себя до изнеможения в тренажерном зале. Одна моя приятельница из Корал-Гейблз любила свалить на побережье и там, лежа в шезлонге, снимать стресс посредством солнца и порнографического романа. Своим коллегам – а работала девушка судьей – она никогда бы не призналась, что читает подобные книги. Большинство копов стресс смывают пивом в забегаловках.

Я никогда не увлекалась спортом, а в пределах досягаемости не наблюдалось ни единого подходящего пляжа. Напиться и забыться – вообще не мой стиль. А на готовку у меня, как правило, не бывает времени. И хотя моя любовь к еде не ограничивается итальянской кухней, именно спагетти, пицца и лазанья удаются мне лучше всего.

– Тереть нужно на самой мелкой терке, – наставляла я Люси, перекрывая шум воды из-под крана.

– Да-а, на мелкой тру-удно, – ныла Люси.

– Зрелый пармезан сам по себе твердый. Смотри, костяшки не обдери.

Я вымыла зеленый перец, грибы и лук, вытерла их насухо и положила на разделочную доску. На плите закипал соус, который я сама делала прошлым летом из помидоров, базилика, орегано и толченого чеснока – всегда держу соус в холодильнике для таких вот случаев. Колбаса и подрумяненная постная говядина обсыхали на салфетках. Тесто пыхтело под влажным полотенцем, раскрошенный сливочный сыр моцарелла дожидался своего часа в миске. Когда я покупала сыр в своем любимом магазине на Уэст-авеню, он еще был в рассоле. Моцареллу привозят прямо из Нью-Йорка. При комнатной температуре он мягкий, как масло, а если его растопить, становится как тянучка.

– А мама всегда покупает какие-нибудь консервы и добавляет к ним ветчину, – сказала Люси, переводя дыхание. – Или приносит готовую еду из супермаркета.

– И это весьма прискорбно, – ответила я, зная, что говорю. – Разве такое можно есть? – Я начала шинковать овощи. – Вот когда мы были маленькие, мы бы к подобной еде и не притронулись. Ну разве что твоя бабушка подержала бы нас с недельку на хлебе и воде.

Моя сестра никогда не любила готовить. А я никогда не понимала почему. Лучшие часы в детстве мы провели именно за обеденным столом. Отец тогда еще не болел. Он обычно сидел во главе стола и церемонно накладывал нам целые тарелки дымящихся спагетти, фетуццини или – по пятницам – фрит-тата. Даже когда родителям приходилось туго, стол всегда ломился от еды и вина, и как же здорово было прийти домой из школы и уже с порога по запаху определить, какую именно вкуснятину приготовила сегодня мама.

Люси ничего этого не видела – ее мать упорно нарушала семейные традиции. Представляю, как бедная девочка, вернувшись из школы, попадает в атмосферу пофигизма. Для Дороти приготовление обеда – тяжкий крест, она откладывает этот процесс до последнего. Моя сестра никогда не была для Люси матерью. Порой я даже сомневаюсь, а итальянка ли Дороти вообще.

Я смочила ладони оливковым маслом и принялась месить тесто. Месила, пока не заныли руки.

– А ты можешь закрутить его, как показывают по телевизору? – спросила Люси, оставив терку, и приготовилась увидеть трюк.

Я продемонстрировала свое искусство.

– Ух ты, здорово!

– Это нетрудно, – улыбнулась я, наблюдая, как жгут из теста распрямляется буквально на глазах. – Весь фокус в том, чтобы не наделать в тесте дырок пальцами.

– А можно мне попробовать?

– Сначала дотри сыр, – велела я с напускной строгостью.

– Ну пожа-алуйста…

Люси слезла со скамейки для ног и подошла ко мне. Я взяла руки девочки в свои, намазала ей ладони оливковым маслом и сложила пальцы в кулаки. Странно, что ладони у Люси почти такого же размера, как мои. Когда она только родилась, кулачки у нее были величиной с грецкий орех, не больше. Помню, как Люси тянула ко мне ручонки и хватала меня за указательный палец. Она держалась за мой палец и улыбалась, а в груди у меня разливалось тепло, непривычное и чудесное. Я спрятала кулаки девочки в тесто и помогла ей раскрутить тестяной жгут. Получилось довольно неуклюже.

– Теста все больше и больше, – воскликнула Люси. – Классно!

– Тесто подходит под действием центробежной силы – в старину подобным способом делали стекло. Ты ведь видела витражные окна – на стекле неровности, точно волны, помнишь?

Люси кивнула.

– Стекло раскатывали в большой тонкий блин…

Тут послышался шорох шин по гравию, и мы обе выглянули в окно. К дому подъехала белая «ауди», и настроение у Люси стало стремительно портиться.

– Это он, – кисло произнесла девочка.

Из машины с двумя бутылками вина вылез Билл Больц.

– Люси, он тебе понравится, – увещевала я, ловко выкладывая тесто в форму. – Он просто мечтает с тобой познакомиться.

– Он твой парень.

Я вымыла руки.

– У нас всего лишь общие дела. И потом, мы вместе работаем.

– А он женат? – продолжала Люси развивать мысль, наблюдая, как Больц приближается к дверям.

– Его жена умерла в прошлом году.

– Ой, – смутилась Люси, но ненадолго. – А отчего она умерла?

Я чмокнула девочку в макушку и пошла открывать. У меня не было ни малейшего желания отвечать на вопрос Люси. Неизвестно, как бы она восприняла информацию, особенно в свете последних событий.

– Отошла после сегодняшнего? – спросил Билл, целуя меня.

Я заперла дверь.

– Какое там!..

– Погоди, сейчас я тебя вылечу. Пара бокалов этого живительного напитка – и все пройдет. – Билл кивнул на бутылки, точно это были трофеи удачливого охотника. – Из моих личных запасов. Тебе понравится.

Я коснулась его плеча, и он пошел за мной на кухню.

Люси пыхтела над теркой. Она снова взобралась на скамеечку для ног и нарочно стала спиной к двери. Когда мы вошли, она даже не соизволила оглянуться.

– Люси!

Натереть сыр было, конечно, важнее, чем поздороваться.

– Люси! – Я подтолкнула к ней Билла. – Это мистер Больц. Билл, это моя племянница.

Люси нехотя оставила терку в покое и посмотрела мне прямо в глаза.

– Тетя Кей, я содрала кожу на костяшках. Видишь? – И она продемонстрировала левую ручку. Костяшки слегка кровоточили.

– Ах ты Господи! Подожди, сейчас я принесу пластырь.

– Кусочек кожи попал в сыр, – продолжала Люси: было видно, что она готова разрыдаться.

– Кажется, пора вызывать «скорую», – произнес Билл. Он снял Люси со скамейки, обнял и сцепил пальцы в замок у нее под коленками, чем немало удивил девочку. Получилось живое кресло. Билл завыл, как сирена «скорой помощи», подхватил Люси и понес к раковине. – Алло, «скорая»? У нас тут одна славная девочка ободрала костяшки. Ну-ка, а что нам ответит диспетчер? А он ответит: «Доктор Скарпетта, немедленно окажите пострадавшей первую помощь».

Люси хихикала. Она моментально забыла об ободранных костяшках и с нескрываемым обожанием смотрела на Билла, откупоривавшего бутылку.

– Пусть подышит, – объяснил он Люси свои действия. – Видишь ли, сейчас вино резковато, а через часок будет в самый раз. Со временем оно становится мягче – как и все в этой жизни.

– А мне дадите попробовать?

– Лично я не против, – отвечал Билл с напускной серьезностью, – если твоя тетя Кей позволит. Не хотелось бы, чтобы ты перебрала.

Я укладывала на тесто мясо, овощи и пармезан и поливала все это соусом. Сверху положила кусочки моцареллы и задвинула пиццу в духовку. Вскоре густой чесночный аромат наполнил кухню. Я занялась салатом и сервировкой стола, а Люси и Билл болтали и смеялись.

Мы сильно припозднились с ужином, а вино пошло Люси на пользу. К тому времени как я начала убирать со стола, глаза у девочки уже слипались, и хотя ей давно пора было спать, она отказывалась пожелать нашему гостю спокойной ночи. Биллу удалось завоевать сердце Люси.

– Вот удивил так удивил, – сказала я Биллу, уложив наконец племянницу и вернувшись к нему на кухню. – Ты просто волшебник. От Люси, знаешь ли, можно было ожидать какой угодно реакции.

– Ты опасалась, что она приревнует тебя ко мне? – улыбнулся Билл.

– Можно и так сказать. Ее мать заводит романы практически со всем, что шевелится.

– То есть у нее остается не так уж много времени на ребенка? – Билл снова наполнил наши бокалы.

– Мягко говоря.

– А вот это жаль. Люси удивительная девочка. Умна не по годам. Наверное, пошла в свою тетушку. – Билл отхлебнул вина и спросил: – Чем она занимается целыми днями, пока ты на работе?

– С ней Берта. Обычно Люси торчит у меня в кабинете за компьютером.

– Играет?

– Станет она играть, как же! Да Люси разбирается в компьютере лучше меня. Последний раз, когда я застала ее у экрана, она, вообрази, занималась программированием на «бейсике» и реорганизацией моей базы данных.

Билл уставился на свой бокал. Через несколько минут он спросил:

– А с твоего компьютера можно войти в компьютер в городе?

– Ты на что намекаешь?

– Тогда бы еще ладно… Я просто надеялся… – Билл посмотрел на меня.

– Люси бы такого никогда не сделала, – с чувством произнесла я. – И что ты имеешь в виду, говоря «тогда бы еще ладно»?

– Что лучше десятилетняя племянница, чем журналист. Если бы это оказалась Люси, Эмберги отстал бы от тебя.

– Эмберги так просто не отстанет, – отрезала я.

– Это верно, – сухо произнес Билл. – Смысл его жизни – лишить тебя должности.

– Я это подозревала.

Эмберги пользовался авторитетом у афроамериканцев, потому что публично осудил действия полиции, якобы не обращавшей внимания на убийства, если жертвы были темнокожие. Когда темнокожего члена городской управы застрелили в собственной машине, Эмберги и мэр Ричмонда решили, что удачным пиар-ходом будет появиться на следующее утро в морге, не афишируя свои действия. По крайней мере так я объяснила себе их поведение.

Возможно, все было бы не так скверно, если бы Эмберги задавал мне вопросы, пока я проводила вскрытие, и если бы он держал язык за зубами после. Но в Эмберги боролись врач и политик. Победил последний – именно поэтому наш спецуполномоченный поделился с журналистами, оцепившими морг, «конфиденциальной информацией»: смерть члена городской управы наступила в результате выстрела из дробовика с близкого расстояния, свидетельством чего являются многочисленные следы от ранений дробью в верхней части грудной клетки. Позднее мне пришлось применить все свои дипломатические способности, объясняя журналистам, что «многочисленные следы от ранений дробью» были на самом деле следами от крупнокалиберных игл, с помощью которых санитары пытались сделать пострадавшему переливание крови, втыкая их в подключичные артерии. Смерть же члена городской управы наступила в результате единственного пулевого ранения в затылок.

Журналисты тогда неплохо попользовались идиотской ошибкой спецуполномоченного.

– Вся беда в том, что Эмберги по образованию врач, – сказала я Биллу, – и то, что он знает о человеческом организме, дает ему повод считать себя экспертом в судебной медицине. Эмберги уверен, что смог бы управляться лучше меня, а ведь он в моем деле ни черта не смыслит.

– И ты сваляла дурака, дав ему это понять.

– А что мне было делать? Кивать и притворяться, что знаю не больше Эмберги?

– Итак, мы имеем дело с самой обычной завистью, – подытожил Билл. – Такое случается.

– Я не знаю, с чем мы имеем дело. Откуда у тебя такая уверенность? Да люди в половине случаев не в состоянии объяснить свои поступки. Может, я напоминаю Эмберги его мамашу – так бывает, я читала.

Мое раздражение обрело второе дыхание, и по лицу Билла я поняла, что слишком разошлась.

– Полегче, Кей. – Он поднял руку, будто жестом хотел погасить мой гнев. – Не надо на мне зло срывать. Я здесь ни при чем.

– Но ты же был на сегодняшнем совещании.

– А что ты хотела? Чтобы я сказал Эмберги и Таннеру: «Извините, ребята, у нас с Кей особые отношения, поэтому я не могу присутствовать на совещании»?

– Может, и хотела, – буркнула я, чувствуя себя совершенно несчастной. – Может, я хотела, чтоб ты Эмберги морду набил.

– Неплохая мысль. Только проблема в том, что скоро перевыборы прокурора штата. И ты вряд ли станешь вызволять меня из кутузки. И залог за меня не внесешь.

– Смотря какую сумму запросят.

– Вот видишь!

– Почему ты меня не предупредил?

– О чем?

– О совещании. Ты наверняка знал о нем еще вчера. – А может быть, и за неделю, чуть было не сказала я. Не исключено, что именно поэтому Билл даже не позвонил мне в выходные! Я осеклась на полуслове и окинула его мрачным взглядом.

Билл снова начал изучать свой бокал. И явно обдумывал ответ. Наконец он произнес:

– Я не видел смысла в том, чтобы предупреждать тебя о совещании. Ты бы только лишние дни волновалась, к тому же мне казалось, что совещание – обычная формальность.

– Хороша формальность! – раздраженно бросила я. – Эмберги чуть меня не съел, офис мой распотрошил, а ты называешь это формальностью?

– Разве не ясно, что энтузиазм Эмберги был вызван лишь твоим замалчиванием факта взлома базы данных? А вчера я об этом не знал. Да что я – вчера даже ты, Кей, об этом не знала.

– Где ж не ясно – ясно, – холодно произнесла я. – Никто не знал о взломе, пока я сама все не рассказала.

Повисло молчание.

– Ты на что намекаешь?

– Удивительное совпадение – Эмберги вызвал меня на совещание всего через несколько часов до того, как мы обнаружили взлом базы данных. Я почти уверена, что он каким-то образом это выяснил.

– Может, и выяснил.

– Мне от этого не легче.

– Все равно теперь уже ничего точно не установить, – продолжал Билл таким тоном, словно речь шла о пустяках. – Допустим, Эмберги знал о взломе к началу совещания – и что с того? Может, кто-то сболтнул лишнего – например, системный администратор. И слух дошел до двадцать четвертого этажа. – Билл пожал плечами. – Эмберги подумал: «Только этого нам и не хватало». Ты правильно сделала, что сказала правду – так ты сняла с себя подозрения.

– Я всегда говорю правду.

– Не всегда, – кокетливо заметил Билл. – Ты лжешь о наших отношениях – то есть ты недоговариваешь…

– Возможно, Эмберги знал, – перебила я. – Мне только хотелось услышать, что ты был не в курсе.

– Клянусь, я ни сном ни духом, – уверил меня Билл. – Если бы мне что-то стало известно, я бы тебя предупредил. Кей, я бы ринулся к ближайшей телефонной будке и…

– И Супермен бы отдыхал.

– Черт, – пробормотал Билл, – ты что, смеешься надо мной?

Больц напустил на себя мальчишескую обидчивость. У него всегда было в запасе множество ролей, и с каждой он великолепно справлялся. Иногда я сомневалась в том, что он влюблен в меня. Может, это просто очередная роль.

Я бы голову дала на отсечение, что половина женского населения Ричмонда видела Билла Больца в самых сладких снах, и менеджер, проводивший предвыборную кампанию, умело этим пользовался. Фотографии Билла улыбались с дверей ресторанов и супермаркетов, с телеграфных столбов и жилых домов. И кто же устоит перед таким красавцем – волосы светлые, загар в любое время года (недаром Билл часами играет в теннис на открытом воздухе)? Лицо мистера Больца прямо-таки притягивало взгляды.

– Билл, никто над тобой не смеется, – устало ответила я. – Давай не будем ссориться.

– А я и не ссорюсь.

– Я так устала. Ума не приложу, что делать.

Билл явно уже думал об этом, потому что сразу сказал:

– Было бы неплохо, если бы ты прикинула, кто интересовался твоим компьютером. – Он выдержал паузу. – А еще лучше, если бы нашла доказательства своим подозрениям.

– Доказательства? – Я так устала, что еле ворочала языком. – Ты хочешь сказать, что кого-то подозреваешь?

– Да. Только у меня нет никаких видимых оснований.

– Кого? – Я зажгла сигарету.

Билл обвел взглядом кухню.

– Первая в списке подозреваемых – Эбби Тернбулл.

– Очень свежая мысль.

– Кей, я серьезно.

– Да, она амбициозна – и что с того? – сказала я нетерпеливо. – Тебе не кажется, что ее имя упоминается слишком часто? Эбби не настолько влиятельна, как кое-кому хотелось бы думать.

Билл со звоном поставил бокал на стол.

– Конечно, не настолько, черт возьми, – резко произнес он. – И все же Тернбулл – настоящая змея. Я знаю, что она карьеристка и все такое. Она даже хуже, чем кажется. Эбби злая и умеет манипулировать людьми. Она очень, очень опасна. Эта сука на все способна.

Билл говорил с такой горячностью, что я просто опешила. Обычно он не употреблял подобных выражений по отношению к кому бы то ни было. Особенно если знал человека недостаточно – а, по моим предположениям, Билл знал Эбби недостаточно.

– Вспомни, что она обо мне писала всего месяц назад.

Недавно «Таймс» наконец поместила очерк (между прочим, обязательный) о прокуроре штата. Очерк был длинный, вышел в воскресном номере, и я не помнила, что конкретно Эбби в нем настрочила. Единственное, что мне врезалось в память, – это нейтральный стиль. Зная Эбби, можно было ожидать гораздо более яркой статьи.

Так я и сказала Биллу.

– Насколько помню, статья была беззубая. От таких ни холодно ни жарко.

– Это неспроста, – вспылил Больц. – Подозреваю, что она собиралась писать совсем не то, что ее в конце концов заставили накропать.

Билл намекал совсем не на нейтральность очерка. Нет, тут крылось что-то другое. Я напряглась.

– В тот день она мне всю душу вымотала. Таскалась со мной повсюду, на все встречи, даже в химчистку поехала, и все в моей машине. Ты же знаешь, до чего эти журналюги назойливые. Стоит зазеваться – и они в туалет за тобой проскользнут. Ну так вот, чем ближе к вечеру, тем более неприятный и неожиданный оборот принимали дела.

Билл замолчал, чтобы уяснить, понимаю ли я, куда он клонит.

Я прекрасно понимала.

Билл продолжал с серьезным лицом:

– Она просто довела меня своим постоянным присутствием. На последнюю встречу мы поехали примерно в восемь. Потом она настояла на совместном ужине. Ужин оплачивала газета, а эта выдра еще не все вопросы мне задала. Не успели мы выйти из ресторана, как Эбби заявила, что ей дурно – перебрала, а может, переела. Короче, она хотела, чтобы я отвез ее не в редакцию, где была припаркована ее машина, а прямо домой. Я так и сделал – доставил ее к дому. И только я затормозил у ворот, как она у меня на шее повисла. Вот был кошмар.

– А ты что? – спросила я с деланным равнодушием.

– А я ничего. Она, естественно, обиделась – это же надо, отказать, если женщина просит! С тех пор она пытается стереть меня в порошок.

– И в чем это выражается? Она тебе звонит, а может, шлет письма с угрозами?

Я, конечно, спросила в шутку. Но ответ Билла меня весьма озадачил.

– А ты посмотри, что она обо мне пишет. А твоя база данных? Может, я псих, только мне кажется, тут личные мотивы…

– Утечка информации? Ты думаешь, Эбби влезла в мой компьютер и пишет статьи с сенсационными подробностями, чтобы стереть тебя в порошок?

– А если дойдет до суда, кому, по-твоему, не поздоровится?

Я не ответила. Я смотрела на Билла, не веря собственным глазам.

– Мне, кому же еще. Я буду вести эти дела. Преступления и без того гнусные, процесс и так станет сенсацией, а Тернбулл своими статейками еще усугубляет ситуацию. Меня по головке за это не погладят. И Тернбулл это знает, Кей, можешь не сомневаться. Она мне подлянку готовит.

– Билл, – произнесла я, понизив голос. – У Эбби работа такая – вынюхивать, делать из мухи слона. На то она и журналистка. Но не это главное. Главное – с помощью ее статей можно будет оказать давление на суд, только если единственной уликой будет признание обвиняемого. Тогда защита станет склонять его к отказу от своих показаний. Защита будет построена на том, что обвиняемый страдает психозом, а подробности убийств узнал из газет. Он якобы лишь воображает, будто совершил эти преступления. Выродок, что убил несчастных женщин, не признает себя виновным, нечего и рассчитывать на это.

Билл осушил бокал и налил еще вина.

– Возможно, копы будут разрабатывать эту версию. Скорее всего заставят подозреваемого заговорить. Может, именно так у них все и происходит. И не исключено, что с преступниками его будет связывать только это обстоятельство. Ведь у нас нет ни единого вещественного доказательства, которое нельзя было бы оспорить.

– Ни единого вещественного доказательства? – перебила я. Не иначе, я ослышалась. А может, Билл просто перебрал и теперь не понимает, что говорит? – Да ведь преступник оставил чуть ли не литр спермы. Когда его поймают, тест на ДНК подтвердит его виновность.

– Ах да, как же я забыл про ДНК. В нашем штате результаты теста на ДН К доходили до суда от силы два раза. Прецедентов практически нет, приговоров общенационального масштаба еще меньше, а по тем, что все-таки были вынесены, поданы апелляции. Эти процессы до сих пор не завершены. Попробуй объяснить суду присяжных в Ричмонде, что человек виновен на основании результатов теста на ДНК. Хорошо, если хоть один присяжный знает, как ДНК расшифровывается. У нас ведь как? Наш суд – самый гуманный суд в мире: оправдает каждого, у кого коэффициент IQ выше сорока пунктов. Я уже столько об этом говорил…

– Билл…

– Черт! – Больц забегал по кухне кругами. – У нас не вынесешь приговор, даже если пятьдесят человек присягнут, что видели, как преступник спустил курок. Адвокаты найдут кучу компетентных свидетелей, лишь бы воду замутить и безнадежно запутать дело. Тебе ли, Кей, не знать, насколько сложно провести тест на ДНК.

– Билл, мне не раз приходилось объяснять присяжным не менее сложные вещи.

Он хотел что-то сказать, однако осекся, снова обвел взглядом кухню и глотнул вина.

Повисла напряженная тишина. Если исход судебного процесса зависит исключительно от результатов теста на ДНК, то получается, что я – главный свидетель, выступающий со стороны обвинения. Мне неоднократно приходилось фигурировать в этом качестве, и что-то я не припомню, чтобы Билл так на данную тему переживал.

Теперь все было иначе.

– Да в чем дело, Билл? – Я прямо-таки заставила себя задать этот вопрос. – Ты волнуешься из-за наших отношений? Думаешь, кто-нибудь о них объявит и нас обвинят в служебном романе, скажут, что я подтасовываю результаты анализов, чтобы помочь обвинению?

Он покраснел.

– Ничего я не думаю. Да, мы встречаемся, но не более того. Мы всего-то раз выбрались в ресторан и раза три – в театр…

Билл не закончил мысль, да этого от него и не требовалось. Никто не знал о наших отношениях. Обычно он приезжал ко мне домой или мы ехали куда-нибудь подальше от Ричмонда, в Уильямсбург или в округ Колумбия, где вероятность встретить знакомых приближалась к нулю. Я всегда больше Билла опасалась, что о нас кто-нибудь узнает. По крайней мере Билл, если и боялся, то виду не подавал.

А если сейчас он намекает совсем не на наши совместные вылазки, а на нечто могущее куда сильнее задеть мои чувства?

Мы с Биллом не были любовниками в том смысле, который обычно вкладывается в это слово, и данное обстоятельство создавало небольшое, но ощутимое напряжение в наших отношениях.

Думаю, мы действительно очень нравились друг другу, и все же дали волю своим чувствам лишь несколько недель назад. Прежде Билл ограничивался тем, что после сложного и длинного процесса предлагал мне выпить. Мы шли в ближайший ресторан, а после пары скотчей Билл провожал меня домой. Все случилось внезапно. Мы завелись с полоборота, как подростки, между нами пробегали вполне реальные электрические разряды. Запретность этой близости сделала желание еще более неистовым, и, когда мы оказались на кушетке в моей темной гостиной, я запаниковала.

Билл набросился на меня так, словно несколько лет не видел женщин. Он довольно грубо повалил меня на кушетку, он не ласкал, а овладевал. Мне почему-то вспомнилась его покойная жена, как она лежала в кровати, осев на подушки голубого атласа, точно прелестная кукла. Ее белая кружевная сорочка впереди была заляпана уже запекшейся кровью, а в нескольких дюймах от ее безвольно опущенной правой руки лежал девятимиллиметровый самозарядный пистолет.

Когда я прибыла на место самоубийства, то знала только, что погибшая – жена прокурора штата. Мы с Биллом еще не были знакомы. Я осмотрела миссис Больц. Я в прямом смысле держала в ладонях ее сердце. И вот эти-то видения, четкие, точно нарисованные тушью, замелькали у меня перед глазами много месяцев спустя, в темной гостиной моего дома.

Больше мы не были близки. Я никогда не объясняла Биллу причин отказа, хотя он домогался меня еще несколько недель после этого случая, причем гораздо настойчивее. Нет, он по-прежнему мне нравился. Но между нами выросла стена. И я не могла ни разрушить эту стену, ни перелезть через нее. Да и не хотела.

Я пропустила мимо ушей тираду Больца, уловив только хвост.

–…и я не понимаю, как ты могла подтасовать результаты теста на ДНК, если соблюдаешь тайну следствия, руководишь частной лабораторией, в которой тесты проводятся, и половиной бюро судебной экспертизы в придачу…

– Что? – опешила я. – Подтасовала результаты теста?

– Да ты меня не слушаешь! – нетерпеливо воскликнул Билл.

– Да, я действительно задумалась и не слышала.

– Я говорю, никто не может тебя обвинить в подтасовке результатов каких бы то ни было тестов. Поэтому наши с тобой отношения не касаются того, о чем я подумал…

– Пусть так.

– Просто… – Он запнулся.

– Просто – что? – спросила я. Больц осушил свой бокал, и я добавила: – Билл, ты ведь за рулем…

Он отмахнулся.

– Так что ты хотел сказать? – не отставала я.

Билл сжал губы и отвернулся. Потом выдавил:

– Просто я не знаю, что к тому времени будут думать о тебе присяжные.

Если бы Билл дал мне пощечину, и то я не была бы так ошарашена.

– Господи… Билл, ты что-то знаешь. Что? Что?! Скажи мне, что замышляет этот сукин сын! Он решил извести меня из-за чертова вторжения в базу данных? Он это тебе сказал?

– Эмберги-то? Ничего он не замышляет, не бойся. Да ему это и не нужно. Если твоих подчиненных обвинят в распространении секретных сведений и если народ поверит в душераздирающие истории о том, почему преступнику требуется все меньше времени на поиски жертв, твоя голова полетит и без помощи Эмберги. Надо же найти козла отпущения. Я не могу позволить, чтобы у моего главного свидетеля были проблемы подобного рода.

– И вы с Таннером именно это с таким увлечением обсуждали после ленча? – Я чуть не плакала. – Я вас видела – вы выходили из «Пекина».

Последовало долгое молчание. Билл ведь тоже заметил меня тогда, но не подал виду. Почему? Да потому, что они с Таннером говорили как раз обо мне!

– Мы обсуждали последние убийства, – уклончиво ответил Больц. – И еще много чего.

Нервы мои были на пределе. Я не решалась раскрыть рот, чтобы не сорваться на визг или не разрыдаться.

– Послушай, Кей, – устало произнес Билл, ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – Так мы бог знает до чего можем договориться. Я совсем не хотел, чтобы наша беседа приняла такой оборот. Клянусь. Ты устала, расстроена, и я тоже устал и расстроен. Извини.

Я мрачно молчала.

Билл перевел дух.

– Неужели нам не о чем больше поговорить? Есть совершенно конкретные проблемы, и мы вместе должны их решать. Я сейчас просто прикидывал, как все может обернуться в худшем случае, чтобы мы с тобой были готовы к трудностям.

– А я, по-твоему, что должна делать? – Мне удалось произнести эту фразу так, чтобы голос не задрожал.

– Еще раз все обдумай. Это как в теннисе. Если проигрываешь или начинаешь психовать, соберись, успокойся. Концентрируйся на каждой подаче, ни на секунду не спускай глаз с мяча.

Аналогии Билла с игрой в теннис порой действовали мне на нервы. Сейчас как раз был такой случай.

– Я, Билл, всегда думаю о том, что делаю, – произнесла я с раздражением. – И не надо меня учить. Я, чтобы ты знал, подачи не пропускаю.

– Сейчас это особенно важно, и все из-за этой змеи Эбби. Она интригует против нас, голову даю на отсечение. Против нас обоих, заметь. Она пытается чужими руками жар загребать – использует тебя, точнее, твой компьютер, чтобы добраться до меня. А если в ходе процесса пострадает правосудие, так Эбби на это плевать. Дело замнут, а нас с тобой уволят, так и знай.

Может, он и был прав, но мне как-то не верилось, что Эбби Тернбулл такая сволочь. Да если в ее жилах течет хоть немного человеческой крови, она должна желать для преступника самого сурового наказания. Эбби не стала бы использовать четырех замученных женщин в качестве орудий мести – если она вообще замышляла месть, в чем я сильно сомневалась.

Я уже собиралась сказать Биллу, что он преувеличивает, что это его скверные воспоминания об Эбби Тернбулл представляют все в мрачном свете, но что-то меня остановило.

Мне больше не хотелось обсуждать случай у дома Эбби.

Я боялась его обсуждать.

И вот что меня особенно тревожило: Билл ждал сегодняшнего дня, чтобы рассказать мне о домогательствах Эбби. Почему? Ведь с тех пор прошло уже несколько недель. Если Эбби под нас копает, если она была так опасна для нас обоих, почему Больц не предупредил меня раньше?

– Думаю, тебе надо выспаться, – мягко сказала я. – Нам лучше прекратить этот разговор и вести себя так, как будто его и не было.

Билл отодвинулся от стола.

– Ты права. Ты, как всегда, права. Боже, я не хотел, чтобы все так получилось! – снова воскликнул он. – Я ведь приехал, чтобы тебя подбодрить. Какой же я осел…

Он извинялся всю дорогу до входной двери. Не успела я щелкнуть замком, как Билл стал меня целовать. Он был горячий, его дыхание отдавало винными парами. Мое тело отозвалось немедленно и независимо от меня: внизу позвоночника заворочался клубок, ужас пробежал по спине. Я против воли отстранилась и пробормотала:

– Спокойной ночи.

Билл пошел к машине. Его темный силуэт мелькнул на дорожке, в кабине на мгновение высветился его профиль. Уже и красные огоньки фар скрылись из виду, а я все стояла на крыльце, не в силах стряхнуть оцепенение.