The Wind Through the Keyhole / Ветер сквозь замочную скважину 3 страница. Он вытащил одежду и обнаружил под ней то, что придавало сундуку тяжесть

Он вытащил одежду и обнаружил под ней то, что придавало сундуку тяжесть. Отец Келла был плотник, и здесь хранился его инструмент. Тиму не надо было спрашивать взрослых, чтобы догадаться, что стоит все это немало, потому что инструменты были из кованного металла. "Он бы мог их продать, чтобы заплатить налог. Он ведь их в руки не берет; небось, и не знает, с какой стороны за них взяться. Так продал бы тому, кто знает, - хоть бы и Хаггерти Гвоздю, - уплатил бы налог, и еще осталось бы".

Для такого поведения было свое название, и Тим его знал, благодаря вдове Смак. Скупость - вот как это называется.

Он попытался вытащить ящик с инструментами, но не смог. Тот был слишком тяжел для него. Тим выложил молотки, отвертки и шлифовальный брусок на одежду и вытащил опустевший ящик. Под ним оказалось пять головок от топора, при виде которых Большой Росс крякнул бы в изумлении и отвращении. Драгоценная сталь была изъедена ржой, и Тиму не надо было пробовать лезвия пальцем, чтобы убедиться, что они затупились. Муж Нелл изредка точил топор, которым сейчас пользовался, но к запасным он явно давно не прикасался. К тому времени, как они ему понадобятся, скорее всего, они уже никуда не будут годиться.

В углу сундука обнаружился мешочек из оленьей шкуры и что-то завернутое в тонкую замшу. Тим развернул сверток и обнаружил портрет женщины с милой улыбкой. Густые темные волосы спадали ей на плечи. Тим не помнил Миллисент Келлс - ему было всего-то года три-четыре, когда она ушла на пустошь, куда все мы со временем прибудем, - но он знал, что это она.

Он снова завернул портрет, положил на место и взялся за мешочек. В нем прощупывался только один предмет - маленький, но довольно тяжелый. Тим распустил завязки и перевернул мешочек. Новый удар грома заставил его дернуться от неожиданности, и предмет, скрывавшийся на самом дне сундука Келлса, выпал на ладонь Тима.

Это была счастливая монета его отца.

Тим сложил все обратно в сундук, кроме вещи, принадлежавшей его отцу: вернул на место инструменты, сверху навалил келлсову одежду, закрыл сундук и затянул ремни. Все прошо хорошо, но когда Тим вставил ключ в замок сундука, тот лишь свободно провернулся, не задев механизма.

Бесполезен, как мусор.

Оставив попытки запереть сундук, Тим вновь накинул на него старое одеяло и долго с ним возился, пока, наконец, ему не показалось, что оно лежит точь в точь, как раньше. Тим часто видел, как отчим поглаживает сундук и сидит на нем, но открывал его он редко и то лишь для того, чтобы достать точильный камень. Так что хотя его маленькое преступление могло еще долго оставаться незамеченным, Тим понимал, что это не навсегда. Когда-нибудь настанет день - может быть аж в следующем месяце, но скорее всего, на следующей неделе(или даже завтра!), когда Большой Келлс решит достать свой точильный камень или вспомнит, что у него есть еще одежда кроме той, которую он когда-то принес с собой в сумке. А увидев, что сундук не заперт, он тотчас же кинется за мешочком из оленьей кожи и поймет, что монеты в нем уже нет. И что тогда? Тогда жене и пасынку крепко влетит. Очень крепко.

Тим боялся этого, но чем больше он смотрел на знакомую красновато-золотую монету с продетой сквозь нее серебряной цепочкой, тем больше злился. Злился по-настоящему, впервые за свою жизнь. Это была не бессильная мальчишечья злоба, но ярость мужчины.

Тим уже спрашивал у старика Дестри про драконов и про то, что они могут сделать человеку. Было ли папе больно? Остались ли от него какие-нибудь... части? Фермер понимал, что у мальчика горе. Он мягко положил руку ему на плечи и сказал: "Нет и нет. Драконий огонь - самый горячий в мире, даже горячее, чем жидкий камень, который вытекает из щелей в земле далеко к югу отсюда. Так говорится во всех историях. Человек, который попадает под залп драконьего огня, в одну секунду превращается в пепел. Одежда, обувь, пряжка на ремне - все. Так что если ты боишься, что твой папа страдал - выкинь это из головы. Для него все кончилось в один миг."

"Одежда, обувь, пряжка на ремне - все". Вот только монета папина даже не испачкалась, и все звенья на серебряной цепочке были целехоньки. А ведь он не снимал ее даже когда шел спать. Так что же приключилось с Большим Джеком Россом? И как монета оказалась у Келлса в сундуке? Тиму в голову пришла ужасная мысль и он, кажется, знал кто может сказать, правильная она или нет. Но для этого требовалось собраться с духом.

"Приходи ночью, потому что твой, хе-хе, покорный слуга любит поспать днем, когда ему выдается свободная минутка."

А ночь уже наступала.

Мама все еще спала. Тим оставил подле нее свою грифельную доску, на которой написал: "ЗА МЕНЯ НЕ ВОЛНУЙСЯ. СКОРО ВЕРНУСЬ."

Конечно, ни один мальчик на свете не в состоянии понять, насколько бесполезно обращать к матери такую просьбу.

К мулам Келлса Тим даже подходить не хотел - слишком своенравные. А вот те, которых вырастил его отец, были совсем не такими. Мисти и Битси были нестерилизованными самками, которые в теории способны были давать потомство, но Большой Росс держал их за спокойный нрав, а не для разведения.

- Забудь, - сказал он как-то Тиму, когда тот уже достаточно вырос, чтобы спрашивать подобные вещи, - такие животные как Мисти и Битси не предназначены для разведения, а если кто и попытается, то вряд ли получит нормальное потомство.

Тим выбрал Битси, которая всегда была его любимицей. Провел ее до конца дорожки за уздечку, а там уселся верхом. Его ноги, которые едва доставали до середины Битсиных боков, когда отец впервые усадил его к ней на спину, теперь болтались почти у самой земли.

Поначалу Битси топала, грустно опустив уши, но когда гром прекратился, а дождь поутих, она преободрилась. Она хоть и не привыкла быть на открытом воздухе ночью, но слишком уж много времени они с Битси проводили в загоне с тех пор, как Большого Росса не стало. Поэтому, Битси, казалось, нравилось...

"А может, он не погиб."

Мысль эта пулей ворвалась в голову мальчику и на некоторое время ослепила его надеждой. Может быть, Большой Росс все еще жив и бродит где-то по Бескрайнему лесу...

"Ага, а луна из зеленого сыра сделана, как любила говорить мама, когда я был маленьким".

Погиб. Сердце мальчика знало это, как знало бы, если бы Большой Росс был все еще жив. "Мамино сердце тоже бы знало, и она никогда не вышла бы замуж за этого... этого...".

- Этого ублюдка.

Битси дернула ушами. Сейчас они проезжали мимо дома вдовы Смак, который стоял в конце главной улицы, и здесь запахи леса уже чувствовались сильнее: терпкий, но мягкий аромат цветуниц, а поверх него - тяжелый запах железный деревьев. Конечно, идти по тропе ночью, не имея даже топора для защиты - сущее безумие. Тим это понимал, но все равно двигался вперед.

- Этого драчливого ублюдка.

Голос получился таким низким, что походил на рык.

Битси знала путь и не сбавила ход, когда деревенская дорога сузилась у края цветуничных рощ. Не колебалась ни секунды и тогда, когда она сузилась еще больше на пороге железных зарослей. Когда Тим понял, что они и в самом деле в Бескрайнем лесу, он притормозил мула. Порылся в рюкзаке и достал керосиновую лампу, которую стащил из сарая. В жестяном основании лампы топлива хватало, и Тим подумал, что его хватит на час, а то и на два, если тратить бережно.

Он зажег спичку о ноготь (этот трюк показал ему папа), повернул вентиль в том месте, где от основания лампы отходила длинная, узкая шейка и поднес спичку к отверстию. Лампа загорелась бело-голубым светом. Тим поднял ее и ошеломленно раскрыл рот.

Несколько раз отец брал его с собой в эту часть Леса, но только днем, и поэтому то, что он увидел, показалось таким страшным, что заставило Тима подумать о возвращении. Так близко к деревне самые лучшие стволы уже были спилены, но те, что остались, зловеще нависали над мальчиком и его маленьким мулом. Высокие, стройные и мрачные, как старейшины Манни на похоронах(Тим видел картинку в одной из книг вдовы Смак), деревья терялись где-то в вышине, там, куда не доставал жалкий свет лампы мальчика. Первые футов сорок сволы деревьев были абсолютно гладкими, а растущие дальше ветви тянулись ввысь и переплетаясь, набрасывали на узкую тропу паутину теней. Снизу стволы казались широкими черными колоннами. При желании, между ними можно было найти проход, но было это сродни желанию камнем перерезать себе горло: тот глупец, который попытается выйти за пределы Железной тропы, очень быстро затеряется в этом лабиринте и умрет от голода, так и не найдя выхода(если, конечно, его самого до этого никто не съест). Как бы в подтверждение, где-то во тьме какая-то тварь издала звук, похожий на хриплое хихиканье.

Тим спросил себя, что он здесь делает, когда в домике, где он вырос, его ждет теплая постель с с чистыми простынями. Потом он коснулся отцовской счастливой монетки (теперь она висела на его шее), и его решимость окрепла. Битси оглянулась, словно спрашивая: "Ну? Куда теперь? Вперед или назад? Вообще-то хозяин у нас ты".

Тим сомневался, что у него хватит храбрости загасить лампу, пока она сама не прогорит и не оставит его в темноте. Хотя он уже не видел железных деревьев, но чувствовал, как они обступают его со всех сторон.

И все-таки - вперед.

Он сжал коленями бока Битси, прищелкнул языком, и мулица пошла. По ее ровному аллюру он догадался, что она держится правой колеи, а по ее спокойствию - что она не чует опасности. По крайней мере, пока. Но, собственно, что могут мулы знать об опасности? Предполагается, что он ее от всего защитит. Он ведь, в конце концов, хозяин.

"Ох, Битси", - подумал он. - "Знала бы ты..."

Далеко ли он заехал? Много ли еще оставалось? Сколько он, в конце концов, проедет, прежде чем откажется от безумной затеи? Его матери больше некого любить в этом мире, не на кого надеяться, кроме него, - так сколько же он еще проедет?

Казалось, что с тех пор, как он оставил позади аромат цветуниц, они с Битси проскакали уже колес десять, а то и больше, но он знал, что это не так. Так же, как знал, что шорох в высоких ветвях - это ветер Широкой Земли, а не какой-нибудь зверь, крадущийся позади и причмокивающий в предвкушении вечерней трапезы. Он прекрасно это знал, но почему же шум ветра казался так похожим на дыхание?

"Сосчитаю до ста и разверну Битси", пообещал он себе, но когда счет дошел до ста, а в непроглядной темноте по-прежнему не было никого, кроме него самого и его храброй маленькой "молли" ("и того зверя, который крадется за нами и подходит все ближе", с готовностью добавил предательский голос в мозгу), он решил досчитать до двухсот. На ста восьмидесяти семи Тим услышал хруст ветки. Он зажег лампу и развернулся кругом, высоко подняв ее в руке. Мрачные тени сперва будто бы отступили, а потом прыгнули вперед, чтобы вцепиться в него. И не попятился ли кто-то от света? Не видел ли он блеск красных глаз?

Нет, конечно, но...

Тим со свистом выпустил воздух сквозь зубы, прикрутил фитиль у лампы и щелкнул языком. Ему пришлось проделать это дважды. Битси, до того вполне безмятежная, теперь явно не рвалась вперед. Но, будучи добрым и смирным животным, она все же послушалась команды и затрусила дальше. Тим снова принялся считать и вскоре добрался до двухсот.

"Я сосчитаю задом наперед до нуля, и если не увижу его, то правда поверну назад".

Он досчитал до девятнадцати, когда увидел красно-оранжевый отблеск впереди по левой стороне. Это был свет костра, и у Тима не было сомнений в том, кто его разжег.

"Зверь, который на меня охотится, вовсе не крался сзади", - подумал он. "Он ждет впереди. Может, этот свет и от костра, но он же - и глаз, который я видел. Красный глаз. Надо возвращаться, пока еще можно".

Потом он коснулся счастливой монетки, висящей у него на груди, и прибавил ходу.

Он снова зажег лампу и поднял ее. От главной тропы отходило много коротких тропок, которые называли обрубками. Впереди, прибитая в скромной березке, висела дощечка, указывающая на одну из таких тропок. "КОСИНГТОН-МАРЧЛИ" - вывели на ней черной краской. Тим знал эти имена: Питер Косингтон (на долю которого в тот год выпала своя доля несчастий) и Эрнест Марчли были лесорубами, которые частенько приходили с семьями к Россам на ужин, а Россы в свою очередь много раз гостили у них.

- Хорошие они парни, но далеко в Лес зайти не решатся, - говорил Большой Росс сыну после одного из таких визитов, - да, сразу за цветуницами осталось еще немало железных деревьев, но настоящее сокровище - самая плотная, безупречная древесина - скрывается глубоко, ближе к концу тропы, на краю Фагонара.

"Получается, я прошел всего одно-два колеса, но ведь в темноте все так меняется..."

Тим завернул Битси на обрубок Косингтона и Марчли и минутой позже выехал на поляну, где у бодро потрескивающего костра на бревне сидел сборщик податей.

- О, да это же юный Тим, - сказал он, - а у тебя есть яйца, пусть даже волосы на них вырастут только через год, а то и через три. Присядь-ка, поешь похлебки.

Тим сомневался, что ему хочется попробовать то, что этот странный тип приготовил себе на ужин, но своей еды у него не было, а запах, который исходил от висящего над огнем котелка, был довольно соблазнительным.

- Да не бойся ты, не отравлю, - прочитал сборщик мысли мальчика с пугающей точностью.

- Я и не боюсь, - ответил Тим... но теперь, после упоминания яда, он уже ни в чем не был уверен. Тем не менее, Тим разрешил сборщику положить в жестяную тарелку хорошую порцию и взял предложенную ему ложку, хоть и побитую, но чистую.

В еде не оказалось ничего волшебного: говядина, картошка, морковка и лук плавали во вкусной подливке. Тим сел на корточки и начал есть, наблюдая за Битси, которая опасливо подошла к черному коню хозяина. Тот лишь слегка притронулся к носу скромной мулицы и отвернулся (довольно презрительно, подумал Тим), переключив свое внимание на овес, который рассыпал для него сборщик, предварительно отчистив землю от опилок. Опилки, понятное дело, оставили после себя саи Косингтон и Марчли.

Пока Тим ел, сборщик податей не пытался с ним заговорить - только раз за разом бил землю каблуком, проделав уже небольшую ямку. Возле нее стояла та самая чаша, которую раньше Тим видел привязанной к ганна чужака. Трудно было поверить, что мама оказалась права и чаша действительно сделана из серебра - ведь она бы стоила целое состояние - но выглядела она и вправду серебряной. Сколько же кусков серебра пришлось бы расплавить, чтобы сделать такую?

Каблук сборщика наткнулся на корень. Достав из-под плаща нож размером с предплечье мальчика, тот одним махом перерубил его. Каблук застучал снова: тук-тук-тук.

- Зачем вы копаете? - спросил Тим.

Сборщик на мгновение приподнял голову и наградил мальчика тонкой улыбкой.

- Может, и узнаешь. А может, и нет. Думаю, узнаешь. Закончил с едой?

- Ага, и говорю вам спасибо, - Тим три раза похлопал себя по горлу, - было вкусно.

- Хорошо. Стряпня - не поцелуи, остается надолго. Так говорят Манни. Я смотрю, тебе нравится моя чаша. Красивая, правда? И очень древняя. Еще из Гарлана. В Гарлане действительно жили драконы, а целые их огневья, я уверен, до сих пор живут в глубине Бескрайнего леса. Ну вот, юный Тим, ты и узнал кое-что новое: у львов - прайды, у ворон - смертья, у ушастиков - трокты, у драконов - огневья.

- Огневье драконов, - проговорил Тим, словно пробуя слова на вкус. И тут до него дошел весь смысл сказанного сборщиком.

- Если драконы живут только в глубине Бескрайнего леса...

Но не успел он закончить свою мысль, как сборщик податей прервал его.

- Так-так-так-так-так. Оставь свои мысли на потом. А пока что возьми чашу и принеси мне воды. Воду найдешь на краю поляны. И возьми лампу, потому что свет костра туда не достанет, а на одном из деревьев расположился страхозуб. Он хоть и распух - нашел недавно, чем поживиться - но поверь, тебе не хочется набирать воду прямо под ним. Он снова улыбнулся. Жестоко улыбнулся, подумал Тим, но чему тут удивляться?

- Хотя, конечно, мальчик, у которого хватило смелости зайти в Бескрайний лес с одним только папиным мулом, может поступать, как хочет.

Чаша и вправду оказалась серебряной - слишком уж она была тяжелой. Тим неуклюже засунул ее под мышку, взяв в свободную руку лампу. Приближаясь к дальнему краю поляны, Тим почувствовал какой-то мерзкий запах и услышал чавкающий звук, будто множество маленьких ртов чавкали одновременно. Остановился.

- Не надо бы вам пить эту воду, сай. Она тухлая.

- Не рассказывай мне, что надо, а что не надо, юный Тим. Наполни чашу, и все. И про страхозуба не забывай, очень тебя прошу.

Мальчик опустился на колени, поставил чашу перед собой и посмотрел на лениво текущий ручеек. Вода кишела жирными белыми жуками. Глаза на стебельках торчали из слишком больших для их размера голов. Они смахивали на водяные личинки и, похоже, воевали друг с другом. Понаблюдав за ними немного, Тим увидел, что жуки поедают друг друга. Похлебке явно разонравилось у него в животе.

Сверху раздалось шуршание, будто кто-то провел рукой по длинному куску наждачной бумаги. Он поднял лампу повыше. С нижней ветки железного дерева слева от него свисала кольцами огромная красноватая змея. Ее заостренная голова, размером побольше, чем самая большая мамина кастрюля, была повернута к Тиму. Янтарные глаза с вертикальными черными зрачками сонно созерцали его. Из пасти появилась раздвоенная ленточка языка, потрепетала в воздухе и втянулась обратно с влажным хлюпаньем.

Тим постарался как можно быстрей набрать в чашу вонючей воды, но поскольку он смотрел в основном на нависшую над ним тварь, то подцепил несколько жуков, которые немедленно принялись кусать его за руки. Он стряхнул их, приглушенно вскрикнув от боли и отвращения, и понес чашу назад к костру. Он шел медленно и осторожно, чтобы не пролить на себя ни капли гнилой воды, кишевшей жизнью.

- Если вы хотите ее пить или мыться ей...

Сборщик податей смотрел на него, склонив голову набок, и ждал продолжения, но Тим не смог ничего сказать. Он поставил чашу рядом со сборщиком, который, похоже, закончил копать свою бесполезную яму.

-Не пить и не мыться, хотя если захотим - можем сделать и то, и другое.

- Вы шутите, сай! Она же грязная!

- Весь мир грязный, юный Тим, но мы же как-то с этим справляемся, а? Дышим его воздухом, едим его пищу, делаем его дела. Да. Делаем. Ладно, неважно. Сядь на корточки.

Сборщик указал ему место, а сам принялся рыться в своих ганна. Тим смотрел, как жуки пожирают друг друга, не в силах оторваться от отвратительного зрелища. Интересно, они так и будут продолжать, пока не останется один, самый сильный?

- А, вот ты где! - его гостеприимный хозяин извлек стальной прут с белым набалдашником, похожим на слоновую кость, и присел на корточки лицом к нему по другую сторону кипящей жизнью чаши. Тим уставился на стальной прут в руке, одетой в перчатку.

- Это волшебная палочка?

Сборщик податей словно бы призадумался.

- Пожалуй, да. Хотя она начала свою жизнь в качестве рычага переключения передач в "Додже-Дарте". Это машина эконом-класса в Америке, юный Тим.

- Что такое Америка?

- Королевство, полное дураков, которые любят разные бесполезные игрушки. К нашей беседе это не имеет никакого отношения. Но помни и передай своим детям, если на то будет судьба: в правильных руках любой предмет может стать волшебным. А теперь смотри!

Сборщик податей отбросил плащ назад, чтобы освободить руки, и провел волшебной палочкой над чашей с грязной, мутной водой. На глазах у изумленного Тима жуки замерли... всплыли на поверхность... исчезли. Сборщик провел палочкой еще раз, и муть тоже исчезла. Теперь вода казалась пригодной для питья. Тим увидел в ней свое собственное изумленное лицо.

- О Боги! Как?..

- Тихо, глупый мальчишка! Если ты хоть чуть-чуть потревожишь воду, то ничего не увидишь!

С борщик податей провел над водой своей самодельной волшебной палочкой в третий раз, и отражение Тима исчезло так же, как исчезли до этого жуки и муть. Вместо него Тим увидел дрожащий образ своего домика. Увидел маму и Берна Келлса. Вот Келлс на неверных ногах входит в кухню из прихожей, где стоит его сундук.
Нелл стоит между плитой и столом. На ней все та же ночная рубашка, в которой Тим видел ее в последний раз. Глаза Келлса опухшие и воспаленные. Волосы прилипли ко лбу. Тим знал, что если бы он сам находился в кухне в эту минуту, то без сомнения бы почувствовал запах джакару, туманом окружающий Келлса. Он открыл рот, и по губам его Тим прочитал: "Как ты открыла мой сундук?"

Нет! - хотелось крикнуть Тиму. - Не она, а я! - но горло отказывалось ему повиноваться.

- Ну, как тебе? - прошептал сборщик. - Нравится представление?

Нелл сначала прижалась к двери кладовой, потом попыталась бежать, но не успела: одной рукой Келлс схватил ее за плечо, второй вцепился в волосы. Он тряс ее туда-сюда, будто Тряпичную Салли, потом швырнул об стену. Келлс качался перед ней вперед-назад, словно вот-вот готов был рухнуть. Но он не упал, а когда Нелл снова попробовала бежать, взял стоявший у раковины тяжелый глиняный кувшин - тот самый, из которого Тим раньше наливал воду, чтобы облегчить маме боль - и со всей силы обрушил его на лоб Нелл. Кувшин разлетелся вдребезги, так что в руках у Келлса осталась только ручка. Он отбросил ее в сторону, схватил свою новую жену и принялся наносить ей удар за ударом.

- Нет!!! - закричал Тим.

Дыхание его потревожило воду, и образы исчезли.

Тим вскочил на ноги и рванулся к Битси, смотревшую на них в изумлении. В его мыслях сын Джека Росса уже несся назад по Железной тропе, пришпоривая Битси, пока она не помчалась со всех ног. В реальности же Сборщик податей перехватил его прежде, чем он успел пробежать три шага, и оттащил обратно к костру.

- Но-но-но, юный Тим, не так шустро! Наша беседа началась хорошо, но она еще далека от окончания!

- Пустите меня! Она умирает, если он еще ее не прикончил! Или... это было наваждение? Ваша шуточка?

Если так, подумал Тим, то это самая жестокая шутка, какую можно сыграть с парнем, любящим свою мать. Но он все же надеялся, что это так. Надеялся, что Сборщик податей засмеется и скажет: "Ну что, в этот раз мне таки удалось тебя провести, а, юный Тим?"

Сборщик податей качал головой.

- Нет, это не шутка и не наваждение, ибо чаша никогда не лжет. Боюсь, что это уже произошло. Просто подумать страшно, что может сделать с женщиной пьяный мужчина, верно? Но взгляни еще раз. Быть может, в этот раз ты найдешь в чаше утешение.

Тим упал на колени перед чашей. Сборщик податей взмахнул своей палочкой над водой. Над ней словно бы пронесся туман... а может, глаза Тима, наполненные слезами, сыграли с ним шутку. Так или иначе, дымка рассеялась. Теперь в мелкой чаше он увидел крыльцо их домика и женщину, как ему показалось, без лица, склонившуюся над Нелл. Очень медленно, с помощью этой женщины, Нелл сумела подняться на ноги. Женщина без лица развернула ее к двери, и Нелл мучительно заковыляла в этом направлении.

- Она жива! - вскричал Тим. - Моя мама жива!

- Так и есть, юный Тим. Окровавленная, но несломленная. Ну... может, самую чуточку сломленная, - он захихикал.

На этот раз крик Тима пронесся над чашей, а не был направлен в нее, и видение не исчезло. До него дошло, что женщина, помогавшая его матери, показалась ему безлицей потому, что на ней была вуаль. А ослик, которого можно было разглядеть на самом краю колышущегося изображения, был Лучик. Он много раз кормил и поил Лучика и гулял с ним. То же делали и другие ученики маленькой школы Листвы: это была часть "платы за обучение", как называла ее их учительница. Но Тим никогда не видел, чтобы она ездила на нем верхом. Он полагал, что скорей всего она и не смогла бы - из-за своих приступов.

- Это же вдова Смак! А она-то что делает у нас дома?

- Наверное, лучше спросить об этом ее, юный Тим.

- Это вы ее туда как-то отправили?

Сборщик податей с улыбкой покачал головой.

- У меня много хобби, но спасение прекрасных дам, попавших в беду, не входит в их число. Он наклонил к чаше лицо, затененное полями шляпы. - Ах, боже мой! Пожалуй, она и сейчас в беде. И неудивительно: избили-то ее не в шутку. Говорят, что можно прочитать правду по глазам. Но я всегда говорю: смотрите на руки! Посмотри на руки своей мамы, юный Тим!

Тим наклонился ближе к воде. С помощью вдовы Нелл пересекла крыльцо, держа перед собой растопыренные руки, и направлялась к стене вместо двери, хотя крыльцо было неширокое, и дверь была прямо перед ней. Вдова мягко исправила ее курс, и обе женщины вошли в дом.

Сборщик податей поцокал языком.

- Плохо дело, юный Тим. Иногда удары по голове - паршивая штука. Даже если они не убивают, то могут наделать много бед. И беды эти - надолго, - говорил он серьезно, но в его глазах мелькали искорки невыразимого веселья.

Тим едва слушал его.

- Мне надо ехать. Я нужен маме.

Он снова рванулся к Битси. На этот раз он успел сделать полдюжины шагов до того, как Сборщик податей его остановил. Пальцы его были как стальные стержни.

- Прежде чем ты уйдешь, Тим, - разумеется, с моим благословением, - тебе нужно сделать еще одну вещь.

У Тима было такое чувство, будто он сходит с ума. "Может быть", подумал он, "я лежу в постели с клещевой лихорадкой, и все это мне снится".

- Отнеси мою чашу обратно к ручью и опорожни ее. Только не там, где набирал воду, потому что этот страхозуб что-то чересчур заинтересовался окружающим.

Сборщик податей взял керосиновую лампу Тима, открутил фитиль до предела и поднял ее повыше. Змея свисала с ветки уже почти во всю длину. Однако верхние три фута, заканчивающиеся заостренной головой, стояли торчком и покачивались из стороны в сторону. Янтарные глазки живо вперились в голубые глаза Тима. Змея высунула язык - хлюп! - и Тим на мгновение увидел два длинных изогнутых зуба, сверкнувшие в свете лампы.

- Иди влево от него, - посоветовал Сборщик. - Я пойду с тобой и постою на страже.

- А вы не можете просто сами вылить воду? Я хочу поехать к маме! Мне надо...

- Я позвал тебя сюда не из-за твоей матери, юный Тим, - Сборщик словно бы стал выше ростом. - Делай как я сказал!

Тим подхватил чашу и пошел по поляне влево. Сборщик, по-прежнему высоко подняв лампу, держался между ним и змеей. Страхозуб развернулся в их сторону, но не делал попытки последовать за ними, хотя железные деревья были так близко, а их нижние ветви так переплетены, что он мог бы сделать это с легкостью.

- Эта поляна - часть делянки Козингтона-Марчли, - непринужденно начал Сборщик налогов. - Ты, возможно, прочел табличку.

- Ага.

- Мальчик, умеющий читать, - большая ценность для Баронства, - Теперь Сборщик шел так близко от Тима, что у мальчика бежали мурашки по коже. - Когда-нибудь ты будешь платить немалый налог - конечно, если не погибнешь в Бескрайнем лесу сегодня ночью... или завтра... или послезавтра. Но зачем высматривать бури, которые пока что за горизонтом, верно? Ты знаешь, чей это участок, но я знаю немного больше. Услышал об этом во время своего обхода, заодно с известиями про сломанную ногу Фрэнки Саймонса, про молочницу у ребенка Вайландов, про сдохших у Риверли коров - ну, про это-то они врут сквозь немногие оставшиеся зубы, если я знаю свое дело, а я его знаю, - и с разными прочими интересными сплетнями. Люди любят поговорить! Но вот в чем тут дело, юный Тим. Я обнаружил, что недавно на Полную Землю Питера Козингтона придавило деревом, упавшим не туда, куда требовалось. Иногда с деревьями такое случается, особенно с железными. Я верю, что железные деревья в самом деле умеют думать, отсюда и традиция просить у них прощения каждый день перед началом рубки.

- Я знаю про то, что случилось с саем Козингтоном, - сказал Тим. Несмотря на все его беспокоиство, новый поворот беседы его заинтересовал. - Моя мама послала им супу, хотя сама в то время была в трауре по папе. Дерево придавило его поперек спины, но не точно поперек, иначе ему бы не выжить. А что такое? Ему вроде уже лучше.

Они уже подошли к воде, но вонь здесь была слабее, и Тим не слышал шороха чертовых жуков. Это было хорошо, но страхозуб по-прежнему следил за ними голодным и любопытным взглядом. Плохо.

- Ну да, дружище Кози вернулся к работе, и все мы говорим "спасибо". Но пока он лежал в постели, - две недели до того, как твой папа повстречался с драконом, и шесть недель после, - этот участок и все прочие на делянке Козингтона-Марчли стояли пустыми, потому что Эрни Марчли не таков, как твой отчим. Другими словами, без напарника он не сунется в Бескрайний лес. Но, конечно, - опять же, в отличие от твоего отчима, - у тупицы Эрни есть напарник.

Тим вспомнил о монете, холодившей ему кожу, и о том, зачем он вообще-то пустился в это безумное предприятие.

- Не было никакого дракона! Если бы он был, то сжег бы вместе с папой и его счастливую монетку! И почему она была в сундуке Келлса?

- Вылей воду из моей чаши, юный Тим. Думаю, здесь никакие жуки тебя не побеспокоят. Нет, только не здесь.