Н.А. Панова 8 страница

Отдельные индивиды также могут рассматриваться как напряженные системы, в частности в том, что касается их конфликтов с групповым стандартом. Если некто вдруг обнаруживает расхождение между групповой нормой и собственными взглядами, это порождает напряжение, которое должно быть разрешено одним из трех следующих способов: склонением мнения группы в пользу собственных взглядов, открытием самого себя для группового влияния с целью приведения собственного видения ситуации в соответствие с видением группы, отказом рассматривать мнение группы в качестве стандарта для формирования собственного мнения. В случае, если склонить группу в пользу собственного видения ситуации не представляется возможным, и доводы группы оказываются в свете имеющихся фактов неубедительными и если при этом человек не испытывает желания отмежеваться от группы, то возникает весьма мощная разновидность напряженности, существование которой осознавали многие теоретики 50-х годов, включая Хайдера (Heider), Ньюкомба (Newcomb) и Фестингера (Festinger). Для обозначения подобного рода напряженности Фестингер ввел термин <когнитивный диссонанс>, который он толковал максимально широко, так что под ним подразумевалась любая напряженность, возникающая во множестве ситуаций, когда различные факторы тянут аттитю-ды человека в разных направлениях. В случае социального влияния диссонанс возникает между взглядами данного человека и взглядами группы (равно как и ее требованиями в отношении конформности).

Как правило, данный диссонанс разрешается в пользу взглядов, разделяемых группой, зачастую путем не просто компромисса, а всецелого приятия групповых взглядов при подавлении собственных сомнений. Последствия устранения диссонанса подобным образом были вскрыты в хорошо известном анализе [проделанном Ирвингом Джейнисом (1. Janis) в 1982 г.] катастрофических по своим последствиям военных и политических решений, проистекающих из феномена <группомыслия>*. Его выводы сводятся к тому, что лояльные члены группы подавляют свои сомнения относительно планируемых действий, создавая тем самым иллюзию согласия. Эта иллюзия в свою очередь отбивает желание искать в выдвигаемом предложении погрешности и рассматривать альтернативные варианты как у верящих, так и у сомневающихся людей.

Представление о напряженных системах не следует упускать из виду и в ходе рассмотрения нами концепции канальных факторов, которое мы предпримем в следующем разделе данной главы. Канальные факторы имеют большое значение, поскольку служат высвобождению или изменению направления энергии в неустойчиво уравновешенных системах - системах, в которых существует напряженность между двумя или большим количеством альтернативных мотивирующих состояний. Выбор линии поведения или аттитюдной позиции в этих случаях иногда зависит от удивительно незначительных изменений параметров ситуации.

*Перевод термина <groupthink> словом <группомыслие> предложен М.А. Коваль-чуком. (Примеч. пер.)

КАНАЛЬНЫЕ ФАКТОРЫ

До сих пор мы уделяли внимание только одному аспекту си-туационизма - способности различных обстоятельств вызывать проявление неожиданного для окружающих поведения. Другой его аспект, который мы подспудно имели в виду на протяжении нашего предыдущего обсуждения, состоит в том, что незначительные различия между ситуациями зачастую бывают сопряжены с очень значительными различиями в поведении. Когда мы обнаруживаем, что Незначительное, на первый взгляд, обстоятельство производит огромный поведенческий эффект, мы можем с полным правом заподозрить, что обнаружили канальный фактор, т.е. стимул, или <проводящий путь> для реакции, служащий появлению или сохранению поведенческих намерений особо высокой интенсивности или устойчивости.

Далее мы рассмотрим три классических исследования, на конкретных примерах показывающих, каким образом канальные факторы могут облегчать либо затруднять связь между обобщенными аттитюдами или туманными намерениями, с одной стороны, и логически вытекающим из них социальным поведением - с другой. Как мы вскоре увидим, в каждом из этих исследований речь идет не просто о том, что соответствующие манипуляции с параметрами среды производят значимые изменения некоторых зависимых от них переменных. Речь идет скорее о том, что эффекты, вызванные этими манипуляциями, были большими по сравнению с нашими ожиданиями и большими по сравнению с факторами индивидуальных различий, которые обычные люди считают, как правило, наиболее важными детерминантами поведения. И наконец, эти эффекты имели слишком масштабные последствия, чтобы их можно было игнорировать, задавшись целью осуществить успешное социальное воздействие.

О продаже облигаций Военного займа

Во время второй мировой войны правительство Соединенных Штатов Америки предприняло ряд кампаний по воздействию на массовое сознание, призванных поощрить людей к покупке облигаций военных займов, выпущенных с целью покрыть гигантские затраты на ведение военных действий. Правительство обратилось к социальным психологам с просьбой помочь повысить эффективность этих кампаний в первую очередь за счет повышения убеждающей силы публичных печатных, радио- и кинообращений.

Стремясь внести свой вклад в эти усилия, ученые - последователи Курта Левина - пошли несколько по иному пути, исходя из предположения, что эффективность социального влияния зависит не только от готовности людей придерживаться определенных взглядов или даже формировать определенные намерения, но также и от наличия легких и очевидных путей, или каналов, помогающих облекать эти взгляды и намерения в конкретные действия (Cartwright, 1949).

На самом деле это означало переход от относительно обобщенных призывов типа <Покупайте облигации военного займа!> - к более конкретным, вроде <Купите еще одну стодолла-ровую облигацию!>, с указанием времени и места, где это можно было бы сделать (например: <Покупайте у распространителя, который обратится к вам по месту работы>). Результатом (согласно Картрайту, в основном по причине изменения характера обращений) было увеличение в два раза объема продаж облигаций (с 25 до 50% всех лиц, получающих зарплату).

Возможно, наиболее поразительным в этом была роль непосредственного личного обращения. Несмотря на то что фактически все американцы слышали подобные обращения и были согласны, что покупка облигаций - поступок весьма желательный, и несмотря на то что фактически все они могли ответить, где эти облигации приобретаются (например, в местном банке или почтовом отделении), при отсутствии прямого и непосредственного обращения дополнительные облигации покупали лишь 20% всех лиц, получающих жалование. Напротив, когда людей просили приобрести облигации прямо на месте, свою подпись против галочки ставили почти 60% таких лиц.

Значение этого урока важности канальных факторов все более и более осознается современными профессионалами массового убеждения. Благотворительные и коммерческие организации во все большей степени полагаются на прямое убеждение в ходе непосредственного личного или телефонного общения, вынуждающего ответить <да> или <нет>, не сходя с места, и не позволяющего при этом рассматривать преимущества данного предложения в сравнении с другими или, что более важно, переключать внимание на другие проблемы, не приняв предварительно какого-либо реального решения по обсуждаемой теме.

Другой практический пример функционирования канальных факторов предлагает нам все возрастающее число благотворительных телемарафонов. Конечно, в ходе телемарафона дается информация о заболевании или проблеме, требующей вашего внимания. Не пренебрегают при этом и призывами, затрагивающими сокровенные струны вашей души и мотивирующими вас на проявление обеспокоенности, стимулирующими к дальнейшим действиям.

Но все же наиболее отличительной и повсеместной чертой телемарафона является телефонный номер, возникающий на экране под непрерывные призывы самоотверженного ведущего <немедленно позвонить по этому номеру и сообщить о вашем намерении помочь>. Стоит вам только сделать первый шаг и позвонить, как они уже позаботятся обо всем остальном. Иными словами, таким образом создается поведенческий канал, с высокой надежностью трансформирующий давно вынашиваемое, но смутное намерение или даже сиюминутную прихоть во вполне реальный денежный взнос.

Аналогичное внимание к роли канальных факторов проявляют и христианские проповедники. Вместо туманных и обобщенных призывов изменить свои привычки или принять Христа в качестве своего личного спасителя, проповедник предлагает сию же секунду совершить единственный конкретный поступок, например встать и выйти вперед в знак своей решимости, после чего всех примкнувших к рядам других добровольцев ведут за кулисы, где побуждают к принятию дальнейших обязательств.

Стоит заметить, что преуспевающие проповедники не всегда полагаются лишь на формирование каналов действия. Некоторые из них эффективно используют также и техники социального влияния, о которых говорилось в первой части данной главы. В частности, они прибегают к использованию социальных моделей, т.е. специально обученных добровольцев, которые в ответ на обращение проповедника немедленно встают, тем самым <толкая воз с места> и давая другим понять, что в данной ситуации подняться на ноги - отнюдь не означает противоречить социальной норме (в то же время весьма неловко продолжать сидеть).

Время быть <добрым самаритянином>

Выше мы уже обсудили произведенную Дарли и Лэтэнэ демонстрацию того, насколько существенно может повлиять на вмешательство свидетеля одна, заурядная на первый взгляд, черта социальной ситуации, а именно наличие или отсутствие в ней других людей. В более позднем исследовании (1973), вкратце очерченном нами в главе 1, Дарли и Бэтсон (Batson) показали, что на поведение потенциального свидетеля может оказывать влияние и другой, внешне еще менее значительный параметр социальной ситуации. На этот эксперимент их подвигла, как они сами говорят. Евангельская притча о добром самаритянине, в которой священник и левит - оба очень важные (и, предположительно, чрезвычайно занятые) люди проходят в спешке мимо раненого странника, оставляя его заботам скромного (и, предположительно, гораздо менее занятого) самаритянина. Размышляя об этой притче и проистекающих из нее определенно ситу-ационистских выводах, Дарли и Бэтсон решили сделать потенциальных <добрых самаритян> (отнюдь не случайно оказавшихся студентами Принстонской духовной семинарии) объектом ситуационной манипуляции, наблюдая их в состоянии спешки и при ее отсутствии.

В ходе начальной фазы эксперимента семинаристам сообщали, что они должны подготовиться к произнесению краткой импровизированной речи (которая для половины участников эксперимента была посвящена как раз притче о добром самаритянине), запись которой состоится в расположенном неподалеку здании. После получения указаний от экспериментаторов одних испытуемых предупреждали: <Вы опаздываете, вас ждут уже несколько минут, так что лучше поторопиться>, в то время как другим говорили прямо противоположное: <У вас будет некоторое время, прежде чем все будет готово к вашему приходу, но ничего не случится, если вы придете пораньше>. По дороге к месту назначения опаздывающие, равно как и располагающие некоторым запасом времени участники эксперимента, натыкались на человека, упавшего в дверях, который был не в состоянии поднять голову, стонал и заходился от кашля. Как и предполагалось, редкий семинарист из числа опаздывающих приходил на помощь несчастному: на поверку это сделали лишь 10% из них. В то же время 63% общего числа семинаристов, располагавших временем, оказали помощь человеку.

Доказывает ли данное исследование то, что семинаристы, не пришедшие на помощь, были глухи к мирским страданиям, или оно доказывает то, что они просто отдавали предпочтение интересам ожидающих их людей, обладавших относительно более высоким социальным статусом по сравнению с человеком, нуждавшимся в помощи? К настоящему моменту читатель, вероятно, уже способен догадаться о наших мыслях по поводу того, что эти открытия мало нам говорят о личностных диспозициях семинаристов, но они говорят очень много о ситуационных детерминантах альтруизма. Что касается рассмотренного случая, то нам кажется, что некоторые наиболее тонкие подробности предпринятых исследователями ситуационных манипуляций могут быть для нас важными, в связи с чем на них стоит коротко остановиться. Нам представляется, что использованный Дарли и Бэтсоном прием с опозданием не только не вызвал у семинаристов желание остановиться, но и послужил возникновению у них ощущения беспокойства и нервозности по поводу предстоящей речи - достаточно сильного для того, чтобы помешать им обратить внимание на пострадавшего. В то же время наличие определенного запаса времени могло позволить юным семинаристам идти медленнее, уделяя более пристальное внимание происходящему вокруг, и, возможно, даже радоваться любой уважительной причине задержаться (что гораздо лучше, чем пребывать в неловком ожидании, пока кто-то там не подготовит все необходимое).

В главе 5 мы покажем, что подобные ситуационные влияния бывают в большинстве случаев гораздо существенней, чем большинство людей могли бы предположить. Можно также заметить, что проверке дополнительных ситуационных детерминант альтруистического поведения были посвящены десятки исследований (и довольно много - выявлению личностных характеристик альтруистов). Результаты некоторых из этих исследований вполне соответствуют нашим интуитивным ожиданиям. Так, например, Брайен и Тест (Bryan & Test, 1967) показали, как в зависимости от наличия или отсутствия <моделей> альтруистического поведения (в лице людей, равных испытуемым по социальному статусу, которые ранее обеспечивали им при подобных или при идентичных обстоятельствах необходимую поддержку), соответственно возрастало или ослабевало желание испытуемых прийти на помощь попавшему в беду автомобилисту или проявить щедрость, жертвуя в пользу Армии спасения.

Другие исследования дали более неожиданные и зачастую более сложные для интерпретации результаты. Многие из них показали, например, что пробуждение определенных эмоций - таких, как чувства вины (Carlsmith & Gross, 1968) или радости (lsen, dark & Schwartz, 1976; lsen, Shalker, dark & Karp, 1978), может заметно усиливать желание испытуемого прислушиваться к просьбам о помощи или проявлять альтруистическое поведение какого-либо иного рода.

Все же мы полагаем, что никто не смог бы подтвердить положения ситуационизма в целом и положение о важности канальных факторов в частности с такой определенностью, с какой это сделали Дарли и Бэтсон при помощи своего простого исследования. Наблюдая за серьезным молодым семинаристом (без сомнения, он уже провел и в будущем будет проводить не один час, помогая разного рода несчастным), который почти в буквальном смысле перешагивает через пострадавшего человека, спеша произнести свою проповедь о положительном примере доброго самаритянина, мы можем понять одно из существенных положений левинианской традиции: <Если мы и направляемся куда-то, то только из-за наличия канального фактора, облегчающего наше движение именно в этом направлении>.

Последствия незначительной уступки

Ситуационистский взгляд на вещи предполагает применение стратегий социального влияния, весьма отличных от общепринятого подхода, состоящего в использовании убеждающих обращений, затрагивающих наши когниции и мотивации. Одна из наиболее мощных ситуационистских стратегий заключается, как стало очевидно, в побуждении людей к первоначальным незначительным и не чреватым, на первый взгляд, последствиями шагам, что приводит в конце концов к совершению более значительных и гораздо более серьезных. В сущности любой из нас может припомнить что-нибудь из происходившего с ним ранее, служащее иллюстрацией этого правила. Обычно мы никогда не отказываемся оказать кому-либо посильную помощь или взять на себя небольшое обязательство. Однако один шаг ведет зачастую к следующему, и раньше, чем мы успеваем даже осознать это, мы оказываемся глубоко вовлеченными в то или иное предприятие, с неохотой (а иногда даже с готовностью) уделяя ему гораздо больше времени, денег и энергии, чем могли бы предположить первоначально, - предприятие, на которое мы никогда бы не решились, если бы не оказались в него втянуты.

В исполнении человека, умеющего манипулировать людьми, данный принцип сводится к тому, чтобы сначала <просунуть ногу в дверь>, прося о небольшом одолжении или обещании (таком, от которого в контексте происходящего человек не сможет отказаться), и лишь затем попросить принять на себя более серьезные обязательства либо предпринять более серьезные действия, которые и являются истинной целью манипулятора. Джонатан Фридмен и Скотт Фрейзер (Jonathan Freedman & Scott Fraser, 1966) очень элегантно продемонстрировали действие этого принципа в ходе своего ставшего классическим эксперимента.

К домохозяйкам, проживавшим в заселенном представителями среднего класса жилом массиве неподалеку от студенческого городка Стэнфордского университета, обращался человек, просивший их сделать нечто совершенно безобидное: подписать петицию либо поместить в окне своего автомобиля или дома небольшой (площадью в три дюйма) значок, пропагандирующий какую-либо не вызывающую возражений идею (например, призыв к безопасному вождению автомобиля). Неудивительно, что огромное большинство домохозяек не возражали против этой скромной, на первый взгляд, просьбы. Две недели спустя другой человек посещал тех же самых домохозяек (одновременно с участницами контрольной группы, к которым до этого не обращался), чтобы предложить им пойти навстречу гораздо более существенной и даже весьма безрассудной просьбе. Он просил их о разрешении установить прямо перед их домом большой, грубо сработанный и безобразный знак, гласящий: <Будьте осторожны на дороге!> Изложив суть просьбы, он показывал им фотографию, на которой можно было увидеть, как этот уродливый знак заслоняет входную дверь другого дома в том же районе.

Результаты исследования говорили сами за себя. Все 76% испытуемых, согласившихся сначала поместить небольшой значок в окне, согласились теперь установить перед домом и безобразный предостерегающий знак. Напротив, из числа тех испытуемых, к которым экспериментаторы не наведывались предварительно с целью <просунуть ногу в дверь>, согласились <водрузить> знак <всего лишь> 17% (кстати, поразительно высокий показатель, если оценивать абсолютное значение). Интересно, что даже когда предмет первоначальной уступки испытуемых не имел никакого отношения к последующей просьбе (например, если сначала они соглашались поместить в своем окне знак или подписать петицию, гласящую <Заботься о красоте штата Калифорния!>), то показатель уступчивости был близок к 50%, что почти в три раза выше, чем в контрольной группе.

Многие из последующих исследований подтвердили основные находки Фридмена и Фрейзера. Например, Патриция Плай-нер и ее коллеги (Pliner, Hart, Kohl & Saari, 1974) обнаружили, что жители пригородов Торонто в два раза охотнее жертвовали деньги обществу борьбы с раком, после того как днем ранее соглашались носить значок, рекламирующий предстоящую кампанию по привлечению средств для этой цели. В данном случае также имела место просьба, основанная на феномене <нога в двери>, в которой никто из испытуемых не смог отказать.

Однако не следует воспринимать выводы подобных исследований слишком уж всеобъемлюще. Результаты более поздних исследований говорят нам, что с помощью техники <нога в двери> удается облегчить выполнение далеко не всех значительных просьб. При некоторых обстоятельствах (например, когда первая просьба достаточно существенна для того, чтобы вызвать у людей ощущение, что они <уже внесли свой вклад>) удовлетворение первоначальной просьбы может сделать людей менее уступчивыми при обращении к ним с дальнейшими просьбами (Cann, Sherman & Elkes, 1975; Snyder & Cunningham, 1974). Аналогичным образом существуют обстоятельства, при которых первоначальный отказ человека выполнить большую просьбу может позволить легко уговорить его выполнить другую, менее значительную. Например, в том случае, когда первоначальный отказ поспособствовать благому начинанию мотивирует людей показать, и как можно скорее, что они на самом деле вовсе не жестокосердны или неотзывчивы (Cialdini et а1., 1975).

Ну и как всегда, очень большое значение имеют детали контекста, иногда очень тонкие, и требуется определенный талант (а лучше все же некоторый предварительный опыт), чтобы вычислить, какая первоначальная просьба может облегчить дальнейшую уступку определенного рода. Но факт остается фактом: осторожное использование окружающими взятых на себя человеком первоначальных обязательств и другие манипуляции с канальными факторами могут приводить к совершению этим человеком шагов, которых никто (и в первую очередь сам человек) не мог бы от него ожидать, исходя из знания о его поведении в прошлом либо о высказывавшихся им ранее воззрениях.

Вместо того чтобы пытаться вывести какую-нибудь простую формулу практического применения принципа <нога в двери> или других манипуляций, основанных на феномене мелкой уступки, нам следует вкратце рассмотреть, каким образом сами исследователи, использующие подобные манипуляции, объясняют их эффективность. В основном они утверждают, что небольшие уступки мотивируют людей принимать аттитюды, согласующиеся с поведением, соответствующим этим уступкам (Festinger, 1957), либо помогают <информировать> испытуемых о природе и устойчивости не проверенных ранее в действии воззрений (Bern, 1972). Независимо от того, рационализируют ли испытуемые свое предыдущее поведение или они просто используют его в качестве ключа для понимания своих реальных атти-тюдов и предпочтений, результатом является вытекающее из уступки стремление поступать в соответствии с <новым> аттитю-дом, например принимать на себя дальнейшие обязательства или совершать дальнейшие действия, приличествующие человеку, разделяющему подобные установки.

Нам представляется, что эти когнитивистские объяснения действительно верны, во всяком случае отчасти. Но мы также считаем важным подчеркнуть, что подобные объяснения мало помогали бы, если они неявно не использовали бы одно из центральных положений данной главы и всей нашей книги о том, что люди склонны не только подпадать под влияние ситуационных факторов, но и недооценивать степень этого влияния (Nisbett & Ross, 1980; Ross, 1977). Если бы люди осознавали, что их уступчивость порождается в большей степени ситуационным давлением, а не является свободно избранной ими в соответствии с их собственными аттитюдами, то им не пришлось бы перестраивать свои аттитюды, с тем чтобы <поддержать> это соответствие.

Сведение Воедино: Стэнли Милгрэм и обыденность зла

В 1965 г. философ и моралист Ханна Арендт (Н. Arendt) провозгласила свой тезис о том, что Холокост* в своей повседневной практике имел место в большей степени по причине равнодушия и безразличия бюрократов, нежели садистского удовольствия, доставляемого страданиями невинных жертв. К этому выводу она пришла после того, как наблюдала в Иерусалиме процесс над Адольфом Эйхманом - человеком, обвинявшимся в том, что под его руководством осуществлялась доставка европейских евреев в лагеря смерти. На скамье подсудимых (в кабинке из пуленепробиваемого стекла, поскольку израильской службе безопасности была поставлена задача не допустить убийства Эйхмана, прежде чем он предстанет перед обвинителями) сидел бледный, лысеющий человек средних лет, доводы которого в свою защиту состояли в том, что он просто следовал приказам и что его никогда особенно не заботило то, что происходило с людьми, отправляемыми по его распоряжению в лагеря Центральной Европы. Арендт очень хотелось верить, что Эйхман был не монстром-садистом, а просто конформистом, лишенным ощущения цели, который с равным успехом мог бы отвечать за поставку овощей, в то время как многих поставщиков овощей можно было бы заставить играть чудовищную роль Эйхмана,

*Холокост или Катастрофа - гибель 6 млн. еврейского населения Европы в результате их планомерного уничтожения нацистами и их пособниками в 1933-1945 гг. (Примеч. науч. ред.)

Мы разделяем подозрение социального критика Альфреда Ка-зина (Alfred Kazin, 1984), что Арендт может быть слишком легко приняла за чистую монету доводы защиты в пользу человека, который не мог правдоподобно отрицать ни то, что он был именно тем, кем был на самом деле, ни то, что он совершил именно то, что совершил. <Следование приказам> всегда было аргументом в свою защиту у функционеров, творивших злодеяния во имя государства. В то же время мы не можем не признать похвальным нежелание Арендт согласиться с более простым и более обыденным заключением, что гнусные действия бывают вызваны к жизни не менее гнусными мотивами. Ибо, как мы уже подчеркивали ранее, тенденция необоснованно перепрыгивать от поступков к соответствующим им диспозициям является, возможно, наиболее фундаментальной и наиболее распространенной ошибкой в суждениях людей о социальной жизни.

Мы не знаем, был ли Эйхман дьяволом во плоти, или нет. Однако мы не подвергаем сомнению и то, что многие немцы, отнюдь не будучи сущими дьяволами, сознательно сыграли свою роль, направляя жертвы нацизма навстречу их ужасной участи. Доподлинно известно, что многие охранники нацистских концентрационных лагерей вели безупречную жизнь, как до, так и после своей ужасной службы (Steiner, 1980). Для того, чтобы найти объяснение их соучастию в преступлениях нацизма, мы должны предположить существование особого социального и ситуационного контекста, способного побуждать заурядных людей к совершению незаурядных по своей злонамеренности деяний.

Как это часто бывает, приблизительно в то же самое время, когда Арендт развивала свой тезис об обыденности зла, Стэнли Милгрэм демонстрировал его действие у себя в лаборатории. Как мы уже говорили ранее, незадолго до этого Милгрэм осуществил исследование, посвященное парадигме Эша, показавшее, что люди соглашались с мнением единодушного большинства даже тогда, когда думали, что принимают участие в испытаниях сигнальной системы авиалайнера. Далее, используя ту же парадигму, Милг-рэм продолжил работу, исследуя на этот раз различия в отношении конформности, существующие между культурами. (Затеял он это на самом деле для того, чтобы подтвердить этнический стереотип, согласно которому <спорщики> французы менее склонны к конформности, чем <более сдержанные> скандинавы.) Результаты этого исследования в свою очередь заставили Милгрэма задуматься, будут ли подобные культурные различия по-прежнему проявляться, если требуемая конформная реакция будет состоять в совершении потенциально вредоносного действия.

Памятуя об этой цели, Милгрэм замыслил ситуацию, носящую теперь его имя, разработанную первоначально в качестве контрольного условия (в которой экспериментатор просто просил людей выполнить нечто, что должно было нанести вред другому человеку). По замыслу в ситуации не должно было присутствовать давления в сторону конформности, но, как оказалось, в ней содержались некоторые чрезвычайно мощные ситуационные силы. И действительно, уже результаты ряда пилотажных экспериментов, поставленных с использованием данной ситуации на обычных американцах - людях, принадлежащих к культуре, в которой, как принято считать, имеется богатая традиция личной независимости и отвержения авторитетов, быстро заставили Милгрэма перенести внимание с конформности на послушание.

Испытуемые Милгрэма были выходцами чуть ли не из всех слоев тогдашнего общества. Это были отнюдь не впечатлительные университетские второкурсники. Напротив, по крайней мере в наиболее известных исследованиях принимали участие взрослые мужчины, имеющие разный род занятий, откликнувшиеся на объявление в газете, приглашавшее принять участие в исследовании процесса обучения, которое должно было проводиться в Йель-ском университете. Рассмотрим теперь подробности разворачивающегося перед нами экспериментального сценария Милгрэма.

По прибытии на место испытуемый Милгрэма встречает другого такого же <испытуемого> - приятного в обращении мужчину средних лет (который на самом деле является сообщником экспериментатора, о чем настоящий испытуемый не подозревает). Экспериментатор объявляет о том, что его интересует влияние наказания на обучение. Испытуемый тянет жребий, чтобы определить, кто будет <учителем>, а кто - <учеником> (вытягивание жребия подстроено таким образом, чтобы испытуемый наверняка стал учителем, а сообщник - учеником). Далее поясняется, что задача учителя заключается в том, чтобы ученик запомнил несколько словосочетаний, состоящих из двух слов. Затем учитель видит, как ученика привязывают к аппарату, похожему на электрический стул (как поясняет экспериментатор, <с целью предотвратить лишние движения>). На его руке клейкой лентой закрепляется электрод, причем на кожу (<в целях предотвращения ожогов>) предварительно наносится специальный крем.