Глава 1. Магия и культура в науке

Большинство исследований магии сделано этнографами и антропологами. Психологи очень редко обращались к этой теме, вероятно, потому, что люди, владеющие магией, редко встреча­ются психологам. А может, и потому, что эта тема не является поощряемой в научном сообществе.

Не знаю, делались ли вообще попытки разграничить магию и культуру, то есть, по сути, выделить магию из культуры, но вот другие разграничения, имеющие целью определить предмет ма­гии, вводились.

К примеру, один из самых блистательных и самых известных антропологов этого столетия Бронислав Малиновский начинает одну из своих лучших статей о магии так:

«Нет обществ, какими бы примитивными они ни были, без религии и магии. Но тут же следует добавить, что нет и диких племен, люди которых были бы начисто лишены научного мыш­ления и элементов науки, хотя часто именно так о них судят. В каждом примитивном обществе, изучавшемся заслуживающими доверия и компетентными наблюдателями, всегда обнаружива­ются две четко различимые сферы, Сакральное и Мирское (Профанное), другими словами, сфера Магии и Религии и сфера Науки»'.

Малиновский написал эту работу в 1925 году. Сейчас, читая ее, я вижу скорее череду вопросов, чем ответов, впрочем, как и сам Малиновский видел вопросы, к примеру, в нашумевших работах Леви-Брюля ². Часть из них я и попытался задать еще раз, начиная собственное исследование. Какие? Те, что позволяли мне как психологу разграничить магию и культуру. Поясню еще од­ним примером.

1 Малиновский Б. Магия, наука и религия: [СПб] — М.: «Рефл-бук», 1998. — С. 19.

² См., напр. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. — М.: Педагогика-пресс, 1994.

Примерно в то же время, что и статья Малиновского, в Рос­сии выходит большая работа не менее блистательного русского ученого, коми по происхождению, Алексея Сидорова. Его судь­ба была противоположностью судьбы Малиновского, которому для написания его многочисленных и общепризнанных работ потребовалось всего два года полевых наблюдений на романти­ческих Тробрианских островах. Сидоров сам вырос в той среде, которую описывал, посвятил ее изучению всю жизнь, много лет, уже будучи крупным ученым, вел полевые исследования и как этнограф, и как археолог. И тем не менее, в 1937 году он был арестован и вскоре осужден по делу «Коми буржуазных нацио­налистов». После этого он был погружен в безвестность среди своих и чужих. А между тем многие его взгляды опережали совре­менное ему развитие этнологической науки.

Я использую одну из таких мыслей, высказанных им в «Ма­териалах по психологии колдовства»³, чтобы обосновать собствен­ный подход к исследованию магии сквозь производственную де­ятельность человека.

«Первоначальные формы культа отнюдь не могут быть объяс­нены из каких-либо конкретных религиозных представлений, из каких-либо мифов. Культ имеет самостоятельные источники своего происхождения. Он непосредственно и гораздо ближе связан с инстинктами, с волевой деятельностью человека, чем с облас­тью представлений. Наоборот, религиозные представления, об­ласть религиозного мифа связаны уже с более поздними куль­турно-историческими эпохами, с эпохой возникновения речи.

Если человеческая идеология есть в значительной степени функция общественной и, в конечном счете, хозяйственной жиз­ни, то первичный культ есть эта самая хозяйственная жизнь, понимаемая в широком смысле этого слова, когда магическое и хозяйственное действие находятся в нерасчлененном состоянии в силу отсутствия понятия о магическом как таковом. Если ис­ключить, что то и другое, т.е. культ и миф, не представляют параллельно развивающихся и взаимодействующих процессов, то в основу изучения религии скорее нужно поставить не миф, не представление, тем более не словесное их выражение, а трудовое,

³ Сидоров А.С. Знахарство, колдовство и порча у народа Коми. Материалы по психологии колдовства. — СПб.: «Алетейя», 1997. — С. 20-21.

магически-трудовое действие. (Принцип, установленный еще Гегелем.)

Вместе с тем на этой ступени нерасчлененного реально-магического действия не существует еще для нас пробле­мы магического. Магическое действие, как таковое, начинает сознаваться с момента расчленения представления о вещах, со времени возникновения представлений о сверхъестественном в противоположность таковых о реальном. Магическое действие, возникшее на почве владения орудиями, оставаясь по существу по-прежнему действием, получает теперь свое обособленное значение в свете применения его к объекту не только реальному, но и нереальному. Вполне понятно, что и первичное понятие о сверхъестественном должно было иметь формы, очень близкие к реальному, и последнее в свою очередь было очень расплывчато в своих очертаниях, но тем не менее, раз обособившись, и то и другое в дальнейшем начали разви­ваться самостоятельными путями. Таким образом, проблема ма­гического в нашем понимании связывается с проблемой раздво­ения человеческих представлений о внешнем мире. На почве этого раздвоения вырастают два параллельных мира, мир реальных предметов и мир двойников».

По сути, Сидоров говорит здесь о том, как рождается наше мышление. Это стоило бы разобрать подробнее, но, поскольку он был последователем академика Марра, это не такая уж про­стая задача. Поэтому я просто приведу несколько выдержек из рассказа Малиновского о том, как занимаются земледелием ме­ланезийские туземцы:

«...вся эта деятельность перемежается магией, целый ряд об­рядов выполняется на огородах каждый год в строгих последова­тельности и порядке. Поскольку руководство земледельческими работами находится в руках знахаря, а ритуальная и практичес­кая деятельность тесно связаны, постольку при поверхностном наблюдении может показаться, что мистическое и рациональ­ное поведение так переплетены, что их результаты не диффе­ренцируются туземцами, поэтому их невозможно разграничить и при научном анализе. Так ли это на самом деле?» ⁴

⁴ Малиновский Б. — С. 29-30.

Конечно, нет, отвечает Малиновский. Туземец всегда пре­красно различает труд и магию и прекрасно знает, где надо тру­диться, а где колдовать.

«Несомненно, туземцы считают, что магия абсолютно необ­ходима для плодородия их огородов. Что бы произошло без нее, никто не может точно сказать, ибо ни один огород никогда не закладывался без ритуала, несмотря на почти тридцатилетнее европейское правление, миссионерскую деятельность и более чем столетний контакт с белыми торговцами. Не освященный, зало­женный без магии огород, вне всякого сомнения, будет подвер­жен разного рода напастям, нашествиям паразитов, проливным не по сезону дождям, набегам диких кабанов, налетам саранчи и т.п. Однако означает ли это, что все свои успехи туземцы припи­сывают исключительно магии? Конечно же, нет». ⁵

Точно так же любой туземец прекрасно видит, когда человек выступает в роли знахаря или колдуна, а когда в роли руководи­теля работ.

«То, что было сказано относительно обработки земли, соот­ветствует любому другому из множества видов деятельности, в которых работа и магия идут рука об руку и никогда не смешива­ются», — завершает свое рассуждение Малиновский.

На первый взгляд, создается впечатление, что он как бы оп­ровергает утверждения Сидорова. Однако на самом деле Сидоров просто шире. Сидоров не случайно назвал свою работу психоло­гической. Да, он видит, что на каком-то культурно-историче­ском этапе первобытный человек прекрасно различает деятель­ность и магию. Но он идет дальше и задается вопросом: а всегда ли так было? А если нет, то как было в самом начале, при за­рождении мышления?

Малиновский до этого вопроса не дошел. Хотя при этом он пошел дальше господствовавшего в первой трети двадцатого века среди этнологов мнения, что «наука рождается из опыта, а ма­гия создается традицией» ⁶. Он, скорее, сближает магию с протонаукой, точно так же, как и Сидоров, выделяя в сознании пер­вобытного человека два мира:

5 Там же. • ' Том же. -

• С. 30, -С. 21.

«Мы попытались точно выяснить, существует ли в сознании дикаря одна сфера действительности или две, и обнаружили, что помимо сакрального мира культа и веры он знает и светский мир практической деятельности и рационального мировоззрения». ⁷

Когда читаешь об этих двух мирах сознания, может показать­ся, что Сидоров и Малиновский говорят об одном и том же. В каком-то смысле это так, но стоит разобраться получше, потому что, на мой взгляд, как раз здесь и кроется возможность найти определение понятия «культура», которое позволит начать соб­ственное исследование.

Итак, Малиновский изначально разделил общественную жизнь примитивных народов на «две сферы»: Сакральную (Ма­гия-Религия) и Мирскую (Наука). Что, соответственно, позво­ляет разделить сферу сакрального на Магию и Религию, чем он вполне успешно и занимается в своей статье. Но что из этого относится к культуре?

Мне думается, что для Малиновского этот вопрос просто не правомерен. Потому он его и не задает. Все относится к культуре. Сам Малиновский — культуролог, идущий антропологическим направлением в исследовании культуры или различных культур. И магию он исследует изнутри к лишь как часть культуры.

Сидоров тоже не задает такого вопроса. Но при его подходе он вполне возможен и, по сути, звучит в утверждении о нали­чии «источников происхождения культа». Конечно, культ — это не совсем культура, но это уже очень и очень близко к постанов­ке вопроса о зарождении культуры. И это прямо звучит в словах:

«Он (культ— А.А.) непосредственно и гораздо ближе связан с инстинктами, с волевой деятельностью человека, чем с облас­тью представлений» ⁸.

Задавая вопрос о том, из чего рождаются «первоначальные формы культа», которые предшествуют религиозно-мифологи­ческим представлениям, то есть Сакральному Малиновского, Сидоров, по сути, задает вопрос: из чего рождается в нашем сознании культура, в которую все входит?

¹ Там же. — С. 37. " Сидоров А.С. — С. 20.

Это вопрос психологический, поэтому и появляются упоми­нания о представлениях и инстинктах. И употребленное им выражение «человеческая идеология» надо понимать отнюдь не в привычном нам политизированном смысле, а именно как некое развитие понятия «представление».

Представления как таковые — это предмет личностной пси­хологии. А чем становятся представления, накапливаясь в «об­щественной и, в окончательном счете, хозяйственной жизни»? Идеологией, если мы увидим, что «идеология»— это «идеи» или-«эйдосы», то есть образы или представления в определенной связи. Какой? Что это за связь?

Вот ее-то я бы, пожалуй, и назвал культурой. Образы, поскольку они есть лишь восприятия одних и тех же вещей и явлений мира, у всех примерно одинаковы, а культуры разнятся поразительно. Поче­му? Предполагаю, как раз потому, что эти одинаковые образы по-разному увязаны.

Сразу оговорюсь, и магия и культура меня интересуют ис­ключительно как психолога, а в этой книге как прикладного психолога. Иначе говоря, мне нужны лишь самые простые и обоб­щенные определения, чтобы можно было в их рамках начать собирать материал и вести исследование. Своего рода гипотетические предположения о том, чем могут быть эти явления с точки зрения прикладной культурно-исторической психологии. Возмож­но, что итогом исследования и явятся более точные определе­ния. А может, и нет. Достаточно будет, если исследование под­твердит правильность моего подхода.

Во всяком случае, в дальнейшем я буду неоригинально исхо­дить из того, что человеческое сознание проходит несколько ста­дий в своем онтогенетическом и филогенетическом развитии, и самая ранняя из них не имеет отношения к культуре.

Это утверждение предполагает, что сознание оказывается своего рода вместилищем культуры, когда она возникает.

Подход, могущий вызвать возражения, потому что еще Ка­велиным говорилось о материальных хранилищах культуры, ко­торыми являются вещи. Но тут мы сразу разделим предметы, что, собственно говоря, и делает сам Кавелин, а за ним и Сидо­ров. Материальную культуру мы оставим культурологам, а сами перейдем на чисто психологическую почву и оставим своим мате­риалом лишь образы этих вещей, хранящиеся в нашем сознании.

Тут я бы хотел выдвинуть гипотезу, которую, скорее всего, не смогу доказать в этой работе, потому что она требует отдель­ного исследования. Но исходить буду именно из нее, поскольку неоднократно проверял ее в своих прикладных работах.