Основные требования при проектировании в сейсмических районах 3 страница

Несмотря на то, что “X-Pensive Winos” распались, их горячие гитары оставили свой дымный след в поп-культуре; они приняли участие в записи "Thru and Thru" вместе со Stones. Мы были готовы к возвращению на сцену, и для этой цели мы собрались в Нью-Йорке – мы немного пообтрепались за это время, и были уже не теми румяными музыкантами-новобранцами, которые первыми откликнулись на призыв к оружию пять лет назад. Вино уступило место Джеку Даниэлю, который теперь стал любимым напитком у нас в группе. Когда мы приехали в Канаду на первую запись, мы сидели там в деревне, в лесу, и к концу первой недели мы выпили весь “Джек Даниэль” в радиусе пятидесяти миль вокруг, весь до последней бутылки! Мы опустошили все местные магазины. Нам пришлось посылать гонца в Монреаль за добавкой. Теперь, когда мы собрались на вторую сессию, Джек опять лился рекой, и другие напитки тоже, казалось, этому не будет конца, и это уже начало мешать нашей работе. И тогда я, Кейт Ричардс, личным указом наложил запрет на “Джек Даниэль” во время сессий. С этого момента мы официально перешли с Джека на водку. Запрет возымел своё действие. Двое, или может, трое из нас бросили пить после этого и с тех пор не брали в рот ни капли.
Еще до того, как я посадил их на голодный паек, к нам в Нью-Йорк приехала Дорис, и посетила нашу студию. Она наблюдала за нами через стекло, и была очень возмущена тем, как мы медленно работаем. Дон Смит водил ее по студии. Он умер, когда я писал эту книгу. Вот как он вспоминал о визите Дорис.

Дон Смит:
Кейт с парнями зашел в студию, чтобы записать бэк-вокал, но, вместо того, чтобы работать, они просто стояли и болтали, наверное, минут двадцать. Дорис спросила меня, что здесь находится, и как она может поговорить с ними. Я показал ей нужную копку, она нажала ее, и начала кричать: “Эй, парни, хватит бездельничать, быстро за работу!... Эта студия стоит денег, а вы стоите там и болтаете ни о чем, всё равно никто не понимает, что вы там говорите, так что давайте лучше работать. Я не для того прилетела из Англии, чтобы сидеть тут с вами всю ночь и слушать вашу пустую болтовню”. На самом деле, ее речь была гораздо длиннее, и выражения крепче. В первую секунду они даже испугались, а потом начали смеяться, но всё-таки начали работать быстрее.

Мы с Winos совершили еще один тур, который прошел с большим успехом. Мы побывали в Аргентине, где нас встретило огромное столпотворение, невиданное со времен 60-х. Stones никогда там не бывали, и мы столкнулись там с настоящей битломанией, замороженной на время, и оттаявшей с нашим приездом. Мы играли наш первый концерт на стадионе перед сорокатысячной аудиторией - шум, шквал энергии был невероятным. Я убедился, что, безусловно, на Stones был очень большой спрос, множество людей по-настоящему любили нас. Я взял с собой Берта, и мы жили с ним в Буэнос-Айресе, в одном из моих любимых отелей в мире, “Mansion”, в прекрасных апартаментах. Каждое утро он просыпался от звуков под окнами: “Оле, оле, оле, Ричардс, Ричардс…” Когда он в первый раз услышал, как его имя звучит в сопровождении барабанного боя, он сказал: “А я подумал, что они поют для меня”.

Мы с Миком, в основном, научились жить, преодолевая наши разногласия, но в 1994 году нам снова потребовалась дипломатия. Мы опять приехали в Барбадос, с целью выяснить, достаточно ли мы готовы к тому, чтобы записать еще один альбом. Встреча прошла хорошо, как обычно, когда мы с ним одни. Я взял с собой только Пьера, который теперь работал со мной. Мы жили около лимонной плантации, там-то я и нашел себе компаньона, который дал название новому альбому и предстоящему туру – “Voodoo Lounge”. Надвигалась гроза, и я решил быстро сгонять за сигаретами, пока не начался тропический ливень. Вдруг я услышал, как кто-то мяукает. Сначала я подумал, что это большая жаба, из тех, что обитают в Барбадосе, которые издают звуки, похожие на кошачье мяуканье. Я пригляделся и увидел, что на дорожке, где кончалась канализационная труба, сидит совершенно мокрый маленький котенок. Я знал, там было полно этих кошек. О, ты вылез из этой трубы, и там, наверное, живет твоя мама? Я засунул его обратно в трубу, и уже собрался уходить, но тот час увидел, как он вылетел оттуда пулей. Судя по всему, его оттуда просто выгнали. Я сделал еще одну попытку. Я крикнул им: вы что, не понимаете, это же ваш родной детёныш! Но он опять выскочил оттуда. Он жалобно смотрел на меня, этот маленький зверёныш. И тогда я сказал: чёрт, навязался на мою голову, ну так и быть, пойдем со мной. Посадил его к себе в карман, и поспешил домой, я к тому времени уже промок насквозь, как крыса. Я появился на пороге, в своем длиннополом леопардовом халате, мокрый, как будто меня облили из пожарного шланга, с маленьким котенком на руках. “Пьер, мы только что проделали небольшое путешествие”. Было ясно, что если мы не позаботимся о нем, то к утру он умрет. В первую очередь, мы налили ему молока и ткнули носом в блюдце; он начал лакать. Мы с Пьером делали всё, чтобы выходить его. Благодаря нашим стараниям котенок стал подрастать. Мы назвали его Вуду, потому что всё происходило в Барбадосе, и он выжил вопреки всему – своей удачей он был обязан магии Вуду и своему обаянию. Этот маленький кот стал постоянно ходить за мной повсюду. Так как кота звали Вуду, то терраса у нас стала Спальней Вуду (Voodoo's Lounge), я развесил таблички с этой надписью по всему ее периметру. Кот всегда сидел на моем плече, или был где-то рядом. Мне приходилось защищать его от всех местных котов. Эти котяры так и норовили порвать ему задницу, им не нужен был лишний самец-конкурент на их территории. Я бросал в них камни, а они окружали меня, будто какая-то кровожадная банда. “Отдай нам этого маленького ублюдка!” В конечном итоге, я отвез Вуду к себе домой в Коннектикут. После этого мы стали с ним неразлучны. Он исчез только в 2007 году. Всё-таки он был диким котом.

Мы все перебрались в дом Ронни в Ирландии, в графстве Килдэр, чтобы начать работать над альбомом Voodoo Lounge, и всё шло хорошо, пока в один прекрасный день мы не узнали, что Джерри Ли Льюис поселился здесь неподалеку, скрываясь от налоговой службы, или что-то в этом роде. Это было всего в часе или двух езды от нас, и мы спросили его, не хочет ли он заехать к нам поиграть. Но он, видимо, понял это как предложение записать свой сольный альбом в сопровождении Stones. Но мы всего лишь пригласили его поиграть с нами, это было что-то вроде джема: у нас было свободное время, мы арендовали студию, давайте поиграем рок-н-ролл. И мы записали вместе много вещей, в том числе несколько интересных вещей, всё это есть где-то на кассетах. Потом мы прослушивали запись, и Джерри стал делать свои замечания: вот здесь барабанщик играет слишком медленно, а эта гитара… В общем, он начал разбирать нашу игру, каждого по отдельности. Я посмотрел на него и сказал: “Джерри, мы просто слушаем запись, мы не занимаемся монтажом в данный момент. Мы просто играем”. Красная пелена застелила мне глаза, и я сказал: “Tы что, хочешь расколоть мою группу? Твоя фамилия Льюис, так? Ты из Уэльса. А моя фамилия Ричардс, мы с тобой оба уэльсцы. И не смотри на меня такими невинными голубыми глазками, что ты увидел в моих черных глазах, на х..? Если хочешь, выйдем и разберемся с тобой с глазу на глаз. Не хрен вносить смуту в мою группу”. Я выбежал из студии, внутри у меня всё кипело, и я тут же написал "Sparks Will Fly", глядя на горящий костер на улице. Наш инженер Чуч Маги рассказывал, что Джерри тогда просто сказал, обращаясь к ним: “Ну, это обычно срабатывает”. Но вещь, которую мы записали с ним той ночью, была просто великолепна. И для меня это на самом деле была большая честь играть вместе с ним. Мы говорили: Джерри, что у тебя есть? О’кей, давай играть "House of Blue Lights". Прекрасно. Это был тот уровень, на котором такие парни, как мы с Джерри и должны общаться; с тех пор он стал мне братом.

Новым “мясом в сэндвиче” между Миком и мной стал Дон Воз, наш новый продюсер. Он был слишком умен, чтобы позволить себя съесть. Дон обладал отточенными дипломатическими навыками в сочетании с глубоким пониманием музыки. Если у вас что-то не получалось, он говорил вам это прямо, а на это способны не многие. Он мог в вежливой форме сказать: давайте пока оставим это, поработаем над чем-то другим, а потом опять вернемся к тому. Благодаря своим способностям, Дон сделал с нами четыре последующих альбома, включая Voodoo Lounge. Он прекрасно разбирался в бизнесе и был талантливым продюсером, он работал со многими известными музыкантами, но главное, он и сам был музыкантом, поэтому нам с ним было легко. Кроме всего прочего, он хорошо знал на своем опыте, что такое психологическая война внутри группы, в которой мы с Миком были старыми закаленными бойцами. У Дона была своя группа под названием “Was (Not Was)”, он начинал с парнем, с которым они вместе выросли; у них не было никаких споров и разногласий, пока к ним не пришел успех. Следующие шесть лет они не разговаривали друг с другом, а потом их прорвало, и накопившееся раздражение вылилось в большую ссору. Вам это ничего не напоминает? Дон помог нам сохранить нашу группу и нашу дружбу…
Вот как Дон Воз описывает, как всё происходило, когда мы сводили альбом в студии, в Лос-Анджелесе.

Дон Воз:
Когда мы делали Voodoo Lounge, Кейт и Мик приходили в студию, примерно секунд тридцать перекидывались несколькими фразами, например, о футбольном матче, а затем расходились в разные концы комнаты. Они начинали играть, очень слаженно взаимодействуя при этом. Всё это время я был уверен, что они созваниваются друг с другом в пять часов утра и договариваются, что они будут делать в течение дня. И только под конец я узнал, что они никогда не разговаривали друг с другом. Только один раз, как мне рассказывал Мик, Кейт по ошибке набрал его номер и попросил принести ему ещё льда – он думал, что попал в сервисную службу отеля.

Тем не менее, Дон был потрясен внезапно разразившимся скандалом между Миком и мной в студии Windmill Lane в Дублине. Началось всё ни с того, ни с сего, на ровном месте, просто накопившийся с годами гнев вдруг вырвался наружу. На это было много скрытых причин, но я думаю, что основная из них - это контроль над нашими делами. Мы с Ронни пришли в студию, и там уже был Мик, он сидел с новеньким Телекастером в руках и наигрывал рифф к своей песне "I Go Wild". Как мне потом рассказывали, я тогда сказал: “В нашей группе только два гитариста, и ты не входишь в их число”. Наверное, я просто пошутил, но Мик не воспринял это как шутку, он неверно истолковал мои слова - и понеслось. Я высказал ему всё, что я о нем думаю. По свидетельствам очевидцев, мы припомнили друг другу все обиды – от Аниты и до его предательских контрактов. Это смотрелось довольно дико со стороны – мы бросали упрёки друг другу в лицо. “Что ты скажешь про это?” – “Ну, а как насчет того?” Ронни, Дэррил, Чарли, ассистенты – все, кто находился с нами в студии, сбежали оттуда и собрались в микшерской. Не знаю, слышно ли было нас через микрофоны, но несколько человек стали свидетелями нашего словесного поединка. Дон взял на себя роль арбитра, он пытался примирить нас, используя челночную дипломатию. “Но ведь вы оба говорите одно и то же” – сказал он. Старая уловка. Дон рассказывал мне, что он всерьез тогда подумал, что если еще хоть одно слово будет произнесено, каждый из нас сядет в самолет, и шоу закончится навсегда. Дон не учел одного – эти словесные баталии мы с Миком ведем уже тридцать лет. В конце концов, часа через полтора, мы обнялись и продолжили работу как ни в чем ни бывало.

Мик всегда хотел работать с Доном Возом. Когда мы закончили Voodoo Lounge, Мик сказал, что мы и дальше будем сотрудничать с ним. Дон хотел переиздать Exile on Main St.. А Мик хотел делать Принца, Черный Альбом или что-нибудь в этом роде. Опять ему хотелось сделать что-нибудь из того, что он услышал в клубе прошлой ночью. Но Дону было более интересно записать еще неизданные вещи Stones; ему не хотелось делать музыку более низкого качества, чем та, которую мы написали в 60-х и в начале 70-х. Почему Мик так боялся Exile? Это было слишком хорошо! Вот в чем причина. И когда я слышал от него в очередной раз: “Мы не хотим возвращаться к прошлому и переиздавать Exile on Main St.”, я всегда думал: а почему бы нет, черт возьми! А потом, когда дело дошло до Bridges to Babylon в 1997 году, Мик всё хотел убедиться, что наша музыка соответствует духу времени. Дон всё еще работал с нами в качестве продюсера, хотя Мик тогда уже разочаровался в нем. Мик хотел, чтобы помимо Дона, с каждым отдельным треком работали разные продюсеры, что поначалу казалось неплохой идеей. Но когда я приехал работать в Лос-Анджелес, я обнаружил, что он просто нанял тех, кого хотел, не спросив у меня. Он нанял команду людей, которые получили премию Грэмми, и которые были на гребне волны в то время. Единственной проблемой было то, что это не сработало. Я пытался приспособиться к ним. Если они просили меня сделать еще один дубль, я делал, даже если первый дубль был и так хорош, пока я не понял, что они его не записывали. Они сами не знали, чего хотели. Мик сменил трех или четырех продюсеров. Он был непоследовательным в своих желаниях. Когда Мик понял свою ошибку, он сказал: помоги мне выйти из этой ситуации. В первый раз мы с Миком писались по отдельности. Половина из всех треков на этом альбоме записана нами отдельно от Stones. Был момент, когда мы с Миком перестали разговаривать друг с другом из-за возникшей напряженности между нами. Тогда Дону пришлось заменить меня – они с Миком сидели вместе и сочиняли тексты для песен. Дон был в роли моего представителя. Он разбирал каракули, написанные одной канадской девушкой - она записывала за мной, когда я импровизировал, наговаривая свои стихи в микрофон. Дон использовал эти записи, когда им нужно было подобрать какую-нибудь рифму, или придумать новую строчку. Как всё это было далеко от тех времен, когда Олдхэм запер нас на кухне, и мы с Миком сочиняли нашу песню вместе.
Мик брал на работу всех, кого хотел, а я, в свою очередь, хотел работать с Робом Фрабони. Никто не знал, кто что делает, а у Роба была противная привычка поворачиваться к парням и говорить: “Ну вы конечно же знаете, что если это пойдет на 35-й микрофон, то абсолютно ничего не будет слышно. Они этого, на самом деле, не знали. Но, тем не менее, я очень люблю Bridges to Babylon; там много интересных вещей. Я до сих пор люблю "Thief in the Night", "You Don't Have to Mean It" и "Flip the Switch".
Роб Фрабони познакомил меня с Блонди, чьё настоящее имя Теренс Чаплин, когда мы сводили Wingless Angels в Коннектикуте, и Блонди приехал к нам в студию, чтобы сделать кое-какие работы по наложению. Он из Дурбана. Его отец Гарри Чаплин, был лучшим игроком на банджо в Южной Африке, он играл с Blue Train. У Блонди была своя группа под названием Flames, в состав которой входил его брат, а также барабанщик Рики Фатаар. Они были лучшей группой в Южной Африке, несмотря на тот факт, что Блонди классифицировался как “цветной”, вместе со своей группой, хотя в других отношениях он проходил как “белый”. Таков был апартеид. По моей просьбе, Блонди начал репетировать с нами Bridges to Babylon, и мы до сих пор дружим с ним. Бэк-вокал Блонди и Бернара стал важной составляющей частью моих песен. Блонди – один из самых душевных людей, которых я когда-либо знал.

Часто бывает так, что сюжет песни, которую я сочиняю, переплетается с реальной историей. Вот, например, несколько историй. Песню "Flip the Switch" я писал почти как шутку, но, как оказалось, она стала жутким пророчеством.

У меня есть деньги, я купил билет,
Захватил с собой набор для бритья.
Долго ли еще до моих похорон?
Нет сил больше ждать, я хочу это видеть.

Собери меня, детка, я готов уйти
Подними меня, детка, я вот-вот взорвусь
Включи меня, детка, если ты готова уйти
Мне некуда идти, детка
Я готов уйти
Охлади меня, заморозь меня, до самых костей
Щёлкни выключателем.
.
Вскоре после того, как я закончил эту песню, может, через три дня, за девяносто миль отсюда, в Сан-Диего, произошло массовое самоубийство тридцати девяти членов секты, исповедующих культ НЛО, которая называлась “Небесные Врата”. Они решили, что Земля вот-вот столкнется с кометой и будет уничтожена, и единственная возможность спастись – это сесть в летающую тарелку, которая прилетит вслед за роковой кометой. Посадочным талоном был фенобарбитал, яблочное пюре и водка, они все приняли это. Потом они облачились в униформу, легли на пол, и стали ждать транспорта. Эти парни реально это сделали – убили сами себя ради того, чтобы улететь на другую планету. Я услышал эту новость, проснувшись на следующий день, хотя раньше я ничего об этом не знал. Всё это было, по меньшей мере, странно. Мне не хотелось бы, чтоб подобное повторилось. Лидер этого культа был похож на кого-то из Е.Т., его имя было Маршалл Эпллуайт. Я написал беспечно:

Смертельная инъекция – это роскошь
Я бы приговорил к ней всех присяжных
Я просто до смерти хочу обняться ещё разок.

По дороге к моему дому на Ямайке, недалеко от Очо Риос, располагался местный бордель под названием Shades. Он выглядел как классический публичный дом, с балконами и арками, площадкой для танцев, оборудованной шестами. Там был большой выбор местных красоток. Как-то раз, ночью, я поехал туда и снял там комнату. Мне тогда было необходимо вырваться из дома. Сначала разбирался с Wingless Angels, которые в тот раз играли неважно, а потом отключилось электричество. Я оставил Ангелов одних, сортировать дерьмо, взял с собой Лари Сесслера и Роя, и мы поехали в Shades. Я хотел поработать над песней, и я попросил владельца борделя привести мне двух его самых лучших девочек. Я не собирался делать с ними ничего такого, просто мне нужна была компания, чтобы чувствовать себя комфортно. Он сказал: мои лучшие девушки – к вашим услугам. Тогда я расположился в одном из номеров, с кроватью под красное дерево с красным покрывалом, пластиковым светильником на противоположной стене, стенным шкафом, столом, креслом, зеленым диваном, подсвеченным красным светом. У меня с собой была гитара и бутылка водки. Я сказал девушкам: представьте, что мы с вами живем здесь постоянно – как бы вы украсили эту комнату? Шкурами леопарда? В стиле Парка Юрского Периода? Что вы говорили канадцам, когда те приходили сюда? Они сказали: о, они все кончают через две секунды. Мы говорим им всё, что угодно – говорим, что любим их. Не нужно думать, что ты говоришь. Потом девчонки легли и заснули. Они не привыкли к подобным ангажементам, и немножко притомились. Они лежали, одетые в бикини, и легко дышали во сне. Мне никак не шли в голову стихи, поэтому я разбудил их, и мы еще поговорили, я задавал им вопросы. Что вы думаете, например, об этом? Ну а теперь, можете ложиться спать. Так я написал "You Don't Have to Mean It" той ночью в Shades.

Тебе не нужно так думать
Просто скажи мне это, даже если это неправда.
Мне лишь нужно услышать эти слова

Сладкую ложь
Детка, детка,
Льющуюся с твоих губ
Нежные вздохи
скажи мне
Ну, давай, поиграй
Поиграй со мной, детка.

Песни про любовь продаются лучше, чем горячие пирожки. Это Tin Pan Alley для вас. Хотя, кто знает, что такое любовь. Эта тема интересна всем. Сможете ли вы найти новые краски, чтоб раскрыть старую тему по-новому? Если вы будете специально что-то выдумывать, это будет неестественно. Это должно идти от сердца. А потом вас будут спрашивать: о ком эта песня? О ней? А может, обо мне? Да, здесь есть немножко о тебе, вторая часть последнего куплета. Но, в основном, это воображаемая любовь к некой придуманной женщине; в ней воплотились черты многих женщин, которых я знал.

Ты предлагаешь мне
Всю свою любовь и понимание
Нежную привязанность – детка,
Это убивает меня
Ведь детка, детка,
Разве ты не понимаешь
Как я могу остановиться,
Раз я начал

"How Can I Stop".
Мы писались в студии Ocean Way, в Лос-Анджелесе. Дон был продюсером, и одновременно играл на клавишных. Он все время подкидывал интересные идеи, чем очень помогал нам. По мере того, как писалась эта песня, она становилась всё более и более сложной, мы с ней так далеко зашли, что под конец и сами не знали, как, чёрт возьми, мы будем выруливать отсюда? С нами тогда работал Уэйн Шортер, которого пригласил Дон, величайший джазовый композитор и лучший в мире саксофонист. Он сыграл чудесное соло. В последней части песни я сказал ему: чувствуй себя свободно, играй как хочешь. Его игра была фантастична. И Чарли Уоттс, лучший джазовый барабанщик нашего проклятого двадцатого века, играл с ним. Это была блестящая сессия. "How Can I Stop" – песня, идущая от самого сердца. Возможно, мы все стали старше. В отличие от наших ранних песен, здесь я уже открыто говорю о своих чувствах. Я всегда считал, что в песнях всё сказано, и нет нужды искать в них скрытый смысл. И когда мой голос окреп и стал лучше, у меня появилась возможность выразить все оттенки чувств, тогда я стал писать более нежные песни, песни о любви, если хотите. Я уже не мог писать так, как пятнадцать лет назад. Сочинять песню, стоя перед микрофоном - это как будто ты держишь за руку друга. Веди меня, брат, я пойду за тобой, а потом мы разберемся, что к чему. Как будто двигаешься вслепую, непонятно куда. Ко мне приходят идеи, я могу придумать рифф, последовательность аккордов, но при этом я не знаю, о чем петь. Я не размышляю мучительно над рифмами целыми днями. Что меня всегда зачаровывает – это когда стоишь перед микрофоном и говоришь: о’кей, поехали, и вдруг неожиданно к тебе приходит какая-то строчка, и у тебя есть всего одно мгновение, чтобы придумать следующую, в рифму, которая дополнит то, что ты только что сказал. Это своего рода рыцарский поединок с самим собой. И вдруг что-то начинает получаться, и это становится основой для дальнейшей работы. Предстоит много раз переделывать то, что написал. Ты просто стоишь у микрофона и пробуешь разные варианты, пока не выдохнешься.

У песни "Thief in the Night" была драматичная история. Название я взял из Библии, которую я довольно часто читаю и нахожу там очень хорошие фразы. Эта песня о нескольких женщинах, и ее сюжет тянется еще с того времени, когда я был подростком. Я знал, где она жила, и где жил ее друг, и я стоял на улице перед их домом в Дартфорде. Это стало основой моей истории. Но это и о Ронни Спектор, и о Патти, а ещё об Аните.

Я знаю, где твоё место,
И оно – не рядом с ним…
Как вор в ночи
Я хочу похитить то, что должно принадлежать мне.

Мик наложил свой вокал на эту песню, но он не смог ее прочувствовать, и не смог спеть должным образом, поэтому трек звучал ужасно. Роб не мог свести его с этим вокалом. Мы с Блонди и с Бернаром попытались исправить запись ночью, мы едва держались на ногах от усталости, и спали по очереди. Когда мы снова пришли в студию, мы обнаружили, что нашу запись за это время стерли. Это был явный саботаж. В конце концов нам с Робом пришлось выкрасть наполовину сведенные пленки "Thief in the Night" из студии Ocean Way в Лос-Анджелесе, где они были записаны, и переправить их на Восточное побережье, ко мне домой в Коннектикут. Пьер нашел студию на северном берегу Лонг-Айленда, и там за две ночи мы свели песню по-новой, на мой вкус, с моим вокалом. Сроки поджимали, и чтобы переправить пленки обратно в Лос-Анджелес как можно быстрее, нужно было отвезти их на катере из Порта Джефферсон на Лонг-Айленде в Западный Порт, самый ближний порт к моему дому в Коннектикуте. Мы сделали это в полночь, при свете яркой луны, успешно обходя препятствия. На следующий день Роб доставил их в Нью-Йорк, и оттуда полетел с ними на самолете в Лос-Анджелес, в мастеринговую студию, где он должен был вставить их в альбом. Большой проблемой стало то, что я теперь пел уже три песни на новом альбоме, а это было неслыханно. И неприемлемо для Мика.

Дон Воз:
Я был твердо уверен в том, что Кейт вправе записать со своим вокалом третью часть всех песен на альбоме, но Мик ничего не хотел об этом слышать. Я уверен, Кейт даже не подозревал, сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы "Thief in the Night" появился на альбоме. Мы столкнулись с тотальным противостоянием этих двух парней, и никто из них не хотел отступать; возникла опасность, что мы не уложимся в сроки, и придется начинать тур без нового альбома. И вот, когда срок уже истекал, в последнюю ночь, меня осенило – я позвонил Мику и сказал: “Я знаю твое мнение о том, что он поёт здесь три песни, но если две из них поставить в конец альбома, одну за другой, и между ними не будет большого промежутка, то они будут восприниматься как одна большая вещь в исполнении Кейта, завершающая альбом. Если тебя беспокоит, что кому-то не нравится пение Кейта, то они могут остановить запись после твоего последнего вокала, а тем, кто его любит, это покажется одной длинной песней Кейта; перед ними мы сделаем паузу побольше, а между ними пауза будет минимальной”. И Мик согласился. Я уверен, что об этом не узнали ни Кейт, ни Джейн, ни кто-либо еще. Так, эти две песни стали одной. Тем не менее, одна из них, "How Can I Stop", стала одной из лучших песен Stones всех времен. Это удивительно… Кейт сделал лучшее, на что был способен. Это была волшебная сессия, десять человек играли слаженно, как один. Эта вещь пошла в альбом так, как она есть, без наложений. В ту ночь, когда монтировался последний трек, они очень спешили. Чарли должен был уезжать, в переулке уже стояла машина и ждала его. И под конец, на последнем дубле, он так великолепно сыграл соло, это прозвучало как заключительный победный аккорд, и все это почувствовали. Мне кажется, они никогда не делали ничего подобного. Я вижу символический смысл в песне "How Can I Stop". Это была лучшая вещь для завершения альбома. Как мне остановиться, когда я начал? Ну, ты просто остановись.

Из главы 13

Я вновь приехал на Ямайку вместе с Патти в 1995 году на День Благодарения. Прошло больше двадцати лет с тех пор, как я впервые играл там с местными растафарианскими музыкантами. Я пригласил поехать с нами Роба Фрабони с женой, он знал эту команду еще с 1973 года. Все, кто выжили после трудных времен, на тот момент были на месте, и нам представилась уникальная возможность записать их. У Фрабони было кое-какое записывающее оборудование, любезно предоставленное министром культуры Ямайки. Это был дар богов! Роб Фрабони – гений своего дела, он был незаменим, если вам нужно было записывать музыку вне студии. Его знания и возможности позволяли делать записи в самых неожиданных местах, так что дух захватывало. Он один из лучших звукорежиссеров, которых я когда-либо встречал. Он живет в двух шагах от меня в Коннектикуте, мы с ним сделали много записей вместе, в моей студии. Я назвал группу Wingless Angels (Бескрылые Ангелы), это название подсказал мне рисунок, который я сделал в тот год – именно он украшает обложку альбома – фигурка, похожая на летающего Раста. Этот рисунок так и валялся у меня, и однажды кто-то спросил, что это такое, и я брякнул первое, что пришло мне в голову: это бескрылый ангел. В группе произошло пополнение – певица Морин Фримантл, обладательница очень сильного голоса; женский вокал, это вообще-то редкость для Раста.
Вот как она рассказывает о начале нашего сотрудничества.

Морин Фримантл:
Однажды ночью Кейт сидел с Локси в баре «Манговое Дерево» в Стиртауне, а я просто проходила мимо, и Локси окликнул меня: сестра Морин, заходи, выпей с нами. Так я и познакомилась с этим парнем. Кейт обнял меня и сказал: эта сестра похожа на настоящую сестру. Мы выпили за знакомство; я пила ром с молоком. А потом… я даже не знаю, наверное, это была воля Джа. Я вдруг запела. Да, просто начала петь. И Кейт сказал: эта леди должна пойти со мной. Такое никогда не повторяется. Я кружилась в танце и пела. Я пела о любви, о мире, о радости, о счастье, всё это слилось для меня в одно. И это было что-то совсем другое…

Фрабони поставил микрофон в саду, и в начале записи можно было слышать пение сверчков, кваканье лягушек, шум океана прямо за верандой. Слышно, как люди на заднем плане играют в домино. У них в домах нет окон, только деревянные ставни. Это пробуждает сильные чувства, а чувства – это всё. Мы увезли пленки с собой в США. Перед нами стояла задача – сохранить главную суть этой музыки.
Там я и встретился с Блонди Чаплином, он приходил на сессии вместе с Джорджем Ресилом, который потом стал барабанщиком Боба Дилана. Джордж родом из Нью-Орлеана, и в нем намешано множество разнообразных кровей: итальянцы, негры, креолы - представлены все расы. Что удивительно – у него были голубые глаза…
Я хотел привнести в группу более глобальное настроение, и парни отовсюду стали съезжаться ко мне в Коннектикут, чтобы сделать свои наложения. Невероятный скрипач Фрэнки Гэвин, который основал “Dе Dannan”, ирландская фольклорная группа, с ее неповторимым ирландским юмором. И тогда определенные ощущения начали появляться. Конечно, в результате получился некоммерческий альбом, но я сделал то, что должен был сделать, и я до сих пор горжусь этим. Когда я писал эту книгу, еще один альбом был на подходе.