Свободный человек

Нехлюдов стоял у края парома, глядя на широкую, бы­струю реку. Из города донесся по воде гул и медное дрожание большого охотницкого колокола. Стоявший подле Нехлюдо­ва ямщик и все подводники один за другими сняли шапки и перекрестились. Ближе же всех стоявший у перил невысокий, лохматый старик, которого Нехлюдов сначала не заметил, не перекрестился, а, подняв голову, уставился на Нехлюдова. Старик этот был одет в заплатанный озям, суконные штаны и разношенные, заплатанные бродни. За плечами была неболь­шая сумка, на голове высокая меховая вытертая шапка.

— Ты что же, старый, не молишься? — сказал ямщик Не­хлюдова, надевая шапку. — Аль некрещеный?

— Кому молиться-то? — решительно наступающе и бы­стро выговаривая слог за слогом, сказал лохматый старик.

— Известно кому — Богу, — иронически проговорил ямщик.

— А ты покажи мне, где он? Бог-то?

Что-то было такое серьезное и твердое в выражении лица старика, что ямщик, почувствовав, что он имеет дело с силь­ным человеком, несколько смутился, но не показывал этого и, стараясь не замолчать и не осрамиться перед прислушива­ющейся публикой, быстро отвечал:

— И где? Известно, на небе.

— А ты был там?

— Был не был, а все знают, что Богу молиться надо.

— Бога никто же видел нигде же. Единородный сын, сущий в недре Отчем. Он явил, — строго хмурясь, той же ско­роговоркой сказал старик.

— Ты, видно, нехристь, дырник. Дыре молишься, — ска­зал ямщик, засовывая кнутовище за пояс и оправляя шлею на пристяжной.

Кто-то засмеялся.

— А ты какой, дедушка, веры? — спросил немолодой уже человек, с возом стоявший у края парома.

— Никакой веры у меня нет. Потому никому я, никому не верю, окроме себе, — так же быстро и решительно ответил старик.

— Да как же себе верить? — сказал Нехлюдов, вступая в разговор. — Можно ошибиться.

— Ни в жисть, — тряхнув головой, решительно отвечал старик.

— Так отчего же разные веры есть? — спросил Нехлюдов.

— Оттого и разные веры, что людям верят, а себе не верят. И я людям верил и блудил, как в тайге; так заплутался, что не чаял выбраться. И староверы, и нововеры, и субботники, и хлысты, и поповцы, и беспоповцы, и австрияки, и молокане, и скопцы. Всякая вера себя одна восхваляет. Вот все и рас­ползлись, как кутята слепые. Вер много, а дух один. И в тебе, и во мне, и в нем. Значит, верь всяк своему духу, и вот будут все соединены. Будь всяк сам себе, и все будут за едино.

Старик говорил громко и все оглядывался, очевидно, желая, чтобы как можно больше людей слушали его.

— Что же, вы давно так исповедуете? — спросил Нехлюдов.

— Я-то? Давно уж. Уж они меня двадцать третий год гонят.

— Как гонят?

— Как Христа гнали, так и меня гонят. Хватают да по Ссудам, по попам — по книжникам, по фарисеям и водят; в Сумасшедший дом сажали. Да ничего мне сделать нельзя, по­битому я свободен. «Как, говорят, тебя зовут?» Думают, я звание какое приму на себя. Да я не принимаю никакого. Я от всего отрекся, нет у меня ни имени, ни места, ни отечества — ничего нет. Я сам себе. «Зовут как?» — Человеком. — «А годов сколь­зко?» — Я говорю, не считаю, да и счесть нельзя, потому что я всегда был, всегда и буду. — «Какого, говорят, ты отца и матери?» — Нет, говорю, у меня ни отца, ни матери, окроме Бога и земли. Бог — отец, земля — мать. — «А царя, говорят, при­знаешь?» — Отчего не признавать? Он себе царь, а я себе царь. — «Ну, говорят, с тобой разговаривать». Я говорю: я и не прошу тебя со мной разговаривать. Так и мучают.

— А куда же вы идете теперь? — спросил Нехлюдов.

— А куда Бог приведет. Работаю, а нет работы — про­шу, — закончил старик, заметив, что паром подходит к тому берегу, и победоносно оглянулся на всех, слушавших его.

Паром причалил к другому берегу. Нехлюдов достал ко­шелек и предложил старику денег. Старик отказался.

— Я этого не беру. Хлеб беру, — сказал он.

— Ну, прощай.

— Нечего прощать. Ты меня не обидел. А и обидеть меня нельзя, — сказал старик и стал на плечо надевать снятую сумку.

Между тем перекладную телегу выкатили и запрягли ло­шадей.

— И охота вам, барин, разговаривать, — сказал ямщик Не­хлюдову, когда он, дав на чай паромщикам, взлез на телегу. — Так, бродяжка непутевый.

Л.Н. Толстой. Из романа «Воскресение»

ФЕВРАЛЯ (Труд)

Грех не работать потому, что ты можешь жить не работая.

Ничто так, как труд, не облагораживает человека. Без тру­да не может человек соблюсти свое человеческое достоинст­во. От этого-то праздные люди так заботятся о внешнем вели­чии: они знают, что без этой обстановки люди презирали бы их.

Физически невозможно, чтобы истинно религиозное пони­мание и чистая нравственность существовали в тех классах народа, которые не добывают своего хлеба трудами рук своих.

Джон Рёскин

Стоит принять истину совсем и покаяться совсем, чтобы понять, что прав, преимуществ, особенностей в деле жизни никто не имеет и не может иметь, а обязанностям нет конца и нет пределов и что первая и несомненная обязанность чело­века есть участие в борьбе с природой за свою жизнь и жизнь других людей.

Одна из несомненных и чистых радостей есть отдых после труда.

Кант

Богатый и бедный, сильный и слабый, всякий неработающий человек — негодяй. Всякий человек должен научиться мастерству, настоящему ручному труду. Только работая, можно узнать одну из лучших, чистых радостей. Отдых после труда и радость эта тем больше, чем тяжелее труд.

По Руссо

Работай постоянно, не почитай работу для себя бедствием, и не желай себе за это похвалы.

Марк Аврелий

Самые выдающиеся дарования губятся праздностью.

Монтень

————————

Справедливость требует, чтобы брать от людей не больше того, что даешь им. Но нет возможности взвесить свои труды и труды других, которыми пользуешься; кроме того, всякий час ты можешь лишиться возможности трудиться, а должен будешь пользоваться трудом других. И потому старайся давать больше, чем берешь, чтобы не быть несправедливым.