Санчо Панса как воплощение народного характера

Санчо Панса (исп. Sancho Panza) — персонаж романа Мигеля Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», оруженосец Дон Кихота.

Народ-прежде всего свобода.

Санчо Панса-находчив и изобретателен,семейный,но склонный к авантюрам.Авантюра ради авантюры,чтобы открыть мир-открыть себя.С одной стороны здравый смысл,с другой-дух приключения.

Санчо-Панса — оруженосец Дон Кихота — прямая противоположность безмолвным и безличным оруженосцам рыцарских романов. В «Дон Кихоте» взаимоотношения рыцаря и оруженосца на первых порах определяются отношениями сеньора к вассалу: они вытекают из отношений, свойственных феодальному строю. Санчо Панса (брюхо) крестьянин, односельчанин Алонсо Кихано, который уговорил простодушного Санчо стать его оруженосцем, посулив ему несметные богатства. Санчо в романе выступает посредником между идеальным миром своего хозяина и действительностью. Чтобы избежать конфликта, ему нередко приходится «переводить» слова и поступки рыцаря на народный язык. Восторженный и в то же время приземленный, рассудительный и невежественный, расчетливый и недалекий Санчо – типичный крестьянин, укоренный в стихии народной жизни. Стиль Санчо-Пансы — эта смесь наивности, добродушия и лукавства — это бесчисленные пословицы и поговорки. Санчо является выразителем идей мелкого дворянства.

На фоне физической смерти Дон Кихота с особенной силой выступает вечное жизнеутверждающее начало народного духа, воплощенное в фигуре «верного оруженосца», который остается живой памятью о рыцаре Печального образа в его деяниях.

Билет№26.

1. Мир глазами простодушного героя (философские повести

1. Вольтера)

Вольте́р 21 ноября 1694, Париж, Франция — 30 мая 1778, Париж, Франция; имя при рождении Франсуа-Мари Аруэ

Продолжая культивировать аристократические жанры поэзии — послания, галантную лирику, оду и т. д., Вольтер в области драматической поэзии был последним крупным представителем классической трагедии — написал 28; среди них главнейшие: «Эдип» (1718), «Брут» (1730), «Заира» (1732), «Цезарь» (1735), «Альзира» (1736), «Магомет» (1741), «Меропа» (1743), «Семирамида» (1748), «Спасённый Рим» (1752), «Китайская сирота» (1755), «Танкред» (1760).

Первая группа философских повестей была создана писателем на рубеже 40—50-х годов. Основные проблемы, которые занимают в них Вольтера, — это соотношение добра и зла в мире, их влияние на человеческую судьбу, непредсказуемость последней. Писатель считает, что жизнь человека представляет собой сцепление мелких и мельчайших случайностей, в конечном счете и определяющих его участь, порой резко меняющих ее, затаптывающих эту песчинку мироздания в грязь, повергающих ее в полное небытие или же возносящих на, казалось бы, недоступные вершины. Поэтому наши суждения о том или ином событии, однозначная оценка его, как правило, поспешны и неверны. И точно так же, как могут быть ошибочны скороспелые оценки, беспочвенно дотошное прожектерство. Жизнь, какой она предстает в ранних вольтеровских повестях, подвижна, текуча, непредсказуема.

вольтеровских повестях, подвижна, текуча, непредсказуема.

Ей чужды стабильность, определенность, покой. Добро и зло в ней противоборствуют, тянут каждое в свою сторону, но сосуществуют. Их гармония, однако, мнима, равновесие динамично, неустойчиво, постоянно чревато потрясением, взрывом. Если человек и не может по сути дела управлять своей судьбой, то она в той же минимальной степени зависит и от высших сил, от провидения. Вольтер призывает видеть мир таким, каков он есть, без успокоительных покровов, но и без апокалиптических пророчеств. Вольтер судит человеческое бытие, исходя не из церковных догм и предначертаний, а с точки зрения разума и здравого смысла, ничего не принимая на веру и подвергая все критическому анализу.

В повести «Кандид, или Оптимизм» (1759), как и в предшествующем ей рассказе «История путешествий Скарментадо» (1756), Вольтер использует структурные приемы плутовского романа, заставляя героя путешествовать по разным странам и сталкиваться с представителями различнейших слоев общества — от коронованных особ до дорожных бандитов и проституток. Но эта книга не спокойный и деловитый рассказ о заморских странствиях и увлекательных встречах. На этот раз в повести много героев и, естественно, много индивидуальных судеб — самого героя, его возлюбленной, баронской дочки Кунигунды, ее братца, «философа» Панглосса, старухи и т. д. Но все эти частные жизненные пути связаны в один узел.

Герои то неожиданно расстаются, то еще более нежданно встречаются, чтобы в конце книги соединиться и уже не разлучаться. Но единство книги — не только в ее сквозном фабульном стержне — поисках Кандидом Кунигунды, но и в неизменном авторском присутствии, хотя Вольтер на первый взгляд и прячется за своих героев, смотрит на жизнь их глазами и оценивает события, исходя из комплекса их взглядов, пристрастий, их мировоззрения. Героев в повести много, и с ее страниц звучит разноголосица мнений и оценок, авторская же позиция вырисовывается исподволь, из столкновений мнений противоположных, порой заведомо спорных, иногда нелепых, почти всегда с нескрываемой иронией вплетенных в вихревой поток событий.

Как обычно, у Вольтера центральный персонаж наблюдает и размышляет. Но он совсем не «мудрец». Напротив, он простоват и простодушен и долго верит псевдомудрецу Панглоссу, вопреки всем очевидным фактам упрямо утверждающему, что «все к лучшему в этом лучшем из миров».

В действительности же в событиях, о которых рассказано в книге, мало радостного. Вольтер своей повестью прежде всего демонстрирует обилие в мире зла. Неимоверно жестоки и законы природы, и человеческие законы. Все герои книги претерпевают сокрушительные удары судьбы, неожиданные и безжалостные, но рассказано об этом скорее с юмором, чем с состраданием. Беды и муки персонажей обычно бывают связаны с гротескно-телесным низом: их порют, насилуют, пропарывают им животы, отрезают половину зада и т. д. Страдания эти намеренно снижены, да и излечиваются они от этих страшных ран неправдоподобно легко и быстро, поэтому рассказ о них нередко подается в тоне грустно-веселого скабрезного анекдота. Этих бед и напастей, конечно, слишком много для одной повести, и сгущенность зла и жестокости, их неотвратимость и непредсказуемость призваны показать не столько их чрезмерность, сколько обыденность. Как о чем-то каждодневном и привычном рассказывает Вольтер об ужасах войны, о застенках инквизиции, о бесправии человека в обществе, в котором царят религиозный фанатизм и деспотизм. Но жестока и бесчеловечна и природа: рассказы о кровавой грязи войны или о судебном произволе сменяются картинами ужасающих стихийных бедствий — землетрясений, морских бурь и т. п. Добро и зло уже не сбалансированы, не дополняют друг друга.

1. Робинзон и Гулливер.

Прообразом Робинзона был реальный человек, матрос Александр Селькирк, шотландец, проведший на необитаемом острове четыре года. У Робинзона бодрый, оптимистический взгляд на вещи. Он не поддается отчаянию. Все его размышления, в сущности, сводятся к поискам выхода из всех трудных положений, в какие бросают его обстоятельства, и он всегда находит выход и обретает радость и спокойствие духа.

- «Я уже покончил с напрасными надеждами и все мои помыслы направил на то, чтобы по возможности облегчить свое существование»

«У нас всегда найдется какое-нибудь утешение»

«… по должности раздумье, я осознал свое положение… все мое горе как рукой сняло: я успокоился, начал работать для удовлетворения своих насущных потребностей и для сохранения своей жизни».

Робинзон много размышляет. Дефо великолепно нарисовал нравственный и интеллектуальный облик своего героя, через его же записи. Робинзон – человек скромный, непритязательный, искренний, средний горожанин Англии.

Робинзон порицает в себе это равнодушие к провидению, однако повсюду мы замечаем, что он больше полагается на здравый смысл и реальность вещей, чем на какие-либо сверхчувствительные и сверхъестественные явления. Он постоянно убеждается в том, что чудес нет, и все то, что он первоначально принимает за чудо, оказывается при здравом рассмотрении вещью естественной. - «Чудо исчезло, а вместе с открытием, что все это произошло самым естественным путем, я должен сознаться, значительно поостыла и моя горячая благодарность провидения».

Дефо не случайно коснулся этого вопроса. Через несколько страниц, он снова вернется к этой мысли о чуде, провидении и естестве.

- «Прорастание зерна, как было уже отмечено в моем дневнике, оказало на меня благодетельное влияние, и до тех пор, пока я приписывал его чуду, серьезные благоговейные мысли не покидали меня; но как только мысль о чуде отпала, улетучилось и мое благоговейное настроение».

Словом, перед нами не случайная деталь повествования, а концептуальная мысль, очень важная для автора. Дефо вряд ли можно заподозрить в не религиозности, он, конечно, был искренним христианином, но и практическим человеком, который действовал по принципу: «На бога надейся, но сам не плошай!» Главное в его концепции, как и в мировоззрении всего его поколения, была идея волевой активности личности. Человек может и должен всего добиваться сам, побеждать, ломать все преграды, как в мире природы, так и в мире людей.

Дефо писал историю самоутверждения человека в природе, в обществе. Всюду он прославлял мужество и стойкость личности.

Гулливер. Гулливер смел, отважен. Он любознателен, умен и добродушен. Гулливер совершил четыре путешествия в самые необыкновенные страны. Увидел в них как живут люди и управляет ими государи, им же в свою очередь рассказывал о своем государстве и делал выводы, точнее выводы делал сам читатель этих путешествий.

Гулливер заявил себя решительным противником завоевательных войн, и здесь тоже выступал не от имени партии тори или вигов, которые обе, конечно, стояли за такие войны, а от имени республики гуманистов. Король великанов, сообщает Гулливер, «был поражен, слушая мои рассказы о столь обременительных и затяжных войнах, и вывел заключение, что или мы – народ сварливый, или же окружены дурными соседями и что наши генералы, наверное, богаче королей. Он спрашивал, что за дела могут быть у нас за пределами наших островов, кроме торговли, дипломатических сношений и защиты берегов с помощью нашего флота».

Король великанов, а за ним стоит сам Свифт, пришел в ужас, когда Гулливер рассказал ему о новейших изобретениях в области военной техники.

«Он был поражен, как может такое ничтожное и бессильное насекомое… не только питать бесчеловечные мысли, но и до того свыкнуться с ними, что его совершенно не трогают сцены кровопролития и опустошения и изображение действий этих разрушительных машин, изобретателем которых, сказал он, был, должно быть, какай-то злобный гений, враг рода человеческого».

Все эти заявления писателя звучат чрезвычайно актуально и в 21 веке, когда изобретены еще более ужасные орудия.

Непритязательный, покладистый, терпеливый Гулливер, как и надлежало быть англичанину, воспитанному в духе подобострастия перед сильными мира сего все-таки нашел в себе силы и смелость отказаться служить делу порабощения и угнетения народов.

«Я решительно заявил, что никогда не соглашусь быть орудием обращения в рабство храброго и свободного народа».

Однако весь текст книги Свифта свидетельствует о том, что он вообще был против всяких королей. Короли жестоки, жестоки беспредельно и при этом каждую свою жесткость прикрывают маской человеколюбия.

«Ничто так не устрашает народ, как панегирики императорскому милосердию, ибо горьким опытом установлено, что они пространнее и велеречивее, тем бесчеловечней наказание и невиннее жертва».

Когда на государственном совете лилипутов решали судьбу Гулливера, то некий министр, дружески к нему расположенный, предложил лишить его глаз, заявив при этом, что «такая мера… приведет в восхищение весь мир, который будет приветствовать столько же короткое милосердие монарха, сколь честность и великодушие лиц, имеющих честь быть его советниками», что слепота заставит Гулливера (народ) «смотреть на все глазами министров»

В первой книге («Путешествие в Лилипутию») ирония заключается уже в том, что народ, во всем похожий на все другие народы, с качествами, свойственными всем народам, с теми же общественными институтами, что и у всех людей, - народ этот – лилипуты. Поэтому все притязания, все учреждения, весь уклад – лилипутский, т.е. до смешного крохотный и жалкий.

Во второй книге, где Гулливер показан среди великанов, крохотным и жалким выглядит он сам. «Понятия великого и малого суть понятия относительные», - философствует автор. Но не ради этой сентенции предпринял он свое сатирическое повествование, а с целью избавить весь род человеческий от глупых притязаний на какие-то привилегии одних людей перед другими, на какие-то особые права и преимущества.

Свифт осмеивает пустые и глупые обряды, которые как дикие так и цивилизованные народы придают идиотски великое значение.

Книга разграничена как бы на два полюса – положительный (лошади) и отрицательный (люди). Иеху – отвратительные племя грязных и злобных существ, живущих в стране лошадей. Это выродившиеся люди: безнравственные, нечестные, злые, грязные людишки и по другому не назовешь.

Причины такой деградации рода – «общие болезни человечества»: внутренние распри общества (дворянство борется «за власть; народ – за свободу, а король – за абсолютное господство»), войны между народами. Поводом их является честолюбие монархов, которым все бывает мало земель или людей, вовлекающих своих государей в войну, чтобы заглушить и отвлечь недовольство подданных их дурным упр Два литературных жанра, возникшие еще во времена Ренессанса, послужили Свифту образцом для создания его знаменитого романа, как послужили они образцом и Даниелю Дефо, - жанр путешествий и жанр утопий.

Билет№27.

1. Джеффри Чосер «Кентерберийские рассказы»: от

1. Средневековья к Возрождению.???????

Возрождение-Италия 14век,во Франции позже-16 век.

Всемирную известность Дж. Чосеру принесли его “Кентерберийские рассказы”. Идею рассказов дало Чосеру чтение “Декамерона” Боккаччо.

Современная поэзия начинается с Джерри Чосера (1340 – 1400 гг.), дипломата, солдата, учёного, а главное - писателя, положивший начало английской классической литературе. Порвав со средневековым мироощущением и преодолев литературные традиции, воплощенные в рыцарских романах, он стал родоначальником английского реализма и нового литературного языка, создал систему стихосложения, на основе которой развивалась в дальнейшем национальная поэзия. Он был буржуа, знающий двор, обладал пытливым взглядом, много читал и путешествовал по Франции и Италии, чтобы изучать классические произведения на латыни. Он писал потому, что осознавал свои гения, но его читательская аудитория была небольшая: придворные, да часть рабочих и купцов. Он служил в лондонской таможне. Этот пост дал ему возможность разносторонне ознакомиться с деловым бытом столицы, воочию увидеть те социальные типы, что появятся в его главной книге "Кентерберийские рассказы". Ъ

«Кентерберийские рассказы» вышли из-под его пера в 1387 году. Они выросли на основе повествовательной традиции, истоки которой теряются в глубокой древности, заявившей о себе в литературе XIII-XIV вв. в итальянских новеллах, циклах сатирических сказок, "Римских деяниях" и других сборниках поучительных рассказов. В XIV в. сюжеты, подобранные у разных авторов и в разных источниках, объединяются уже в глубоко индивидуальном оформлении. Выбранная форма — рассказы путешествующих пилигримов — даёт возможность представить яркую картину средневековья. Представление Чосера о мире включает и христианские чудеса, о которых повествуется в «Рассказе аббатисы» и в «Рассказе юриста», и фантастику бретонских лэ, которая проявляется в «Рассказе ткачихи из Бата», и идею христианского долготерпения — в «Рассказе оксфордского студента». Все эти представления были органичны для средневекового сознания. Чосер не подвергает сомнению их ценность, о чем свидетельствует включение подобных мотивов в «Кентерберийские рассказы». Чосер создает образы-амплуа. Они создаются на основе профессионально-сословной характеристики и несоответствия ей героев. Типизация достигается путем дубликации, умножения похожих образов. Абсолон из «Рассказа мельника», например, выступает в амплуа служителя религии — любовника. Он церковный причетник, лицо полудуховное, но мысли его обращены «е ж богу, а к хорошеньким прихожанкам. О распространенности такого образа в литературе свидетельствует, кроме многочисленных французских фаблио, одна из народпых баллад, помещенных в сборнике «Secular lyrics of the XlVth and XVth centuries». Поведение героя этого небольшого стихотворения очень похоже на действия Абсолона. Повторяемость образа делает его типическим.