Через холмы и ещё дальше. 13 страница

Женщина вздохнула.

- В общем, девочки, хорошо, что вы с мальчиком! – и отвернулась.

Мы снова встретились взглядами.

- Да, Андрей, ты нам прямо пригождаешься…

Он фыркнул.

- Рад услужить! – Но тут же посерьёзнел. – Даже не вздумайте вечером гулять здесь одни. Ни ты, - он посмотрел на Марину, которая слегка покраснела, - Ни ты. А ты вообще думай, куда ходишь, - хмуро продолжал он, сурово глядя на меня исподлобья. – Я знаю, понесёт тебя опять на сходки рокерские, ищи тебя потом…

- Меня никогда никто не искал! – возмутилась я. – А что до сходок – там всё чинно-благородно, рокеры, между прочим, тоже интеллигенты. Кстати… какие сходки?..

Андрей сложил руки на столе, скрестив их, и отвернулся в окно.

Чёрт. Я как можно мягче дотронулась до его пальцев.

- Андрюш! Не обижайся. Мне правда очень приятно, что ты за нас переживаешь. Спасибо, родной.

Он повернулся обратно и внимательно на меня посмотрел. Слава богу, я ничуть не кривила душой – Андрея обмануть совершенно невозможно.

Обратно мы шли какие-то притихшие, каждый погрузившийся в свои мысли. Марина поскользнулась, Андрей подхватил её за локоть, но так как она падала катастрофически часто, он просто взял её под руку. Всё это делалось как-то рассеянно, каждый витал мыслями где-то далеко.

Вернулись мы с Мариной позже, чем рассчитывали, и уселись праздно, не зная, чем себя занять. Маринка сидела стройно, с каким-то испугом глядя в огонь, сложив руки на коленях; я же опустилась в любимое большое кресло, оперлась щекой на руку и смотрела туда же.

Через полчаса мёртвая тишина была прервана появлением бабушки, которая назвала наше бездействие возмутительным во всех отношениях. Мы встали и отправились в библиотеку.

Но там не читалось. Я пробегала строки глазами, понимая впрочем, что они меня мало волнуют. Вернее, не волнуют совсем. Наконец я отложила книгу в сторону и посмотрела на Марину, сидящую напротив. Она давно уже оставила чтение и теперь сидела, уткнувшись подбородком в колени, выражения испуга не сходит с лица и преломляется в зрачках.

- Марин, что такое? – спросила я, внимательно её рассматривая. – Ты сама не своя. В чём дело?

Это была исключительная официальность, потому что я прекрасно понимала, в чём дело. Во мне самой осталось странное, неприятное, мучившее меня чувство чего-то скользкого, низкого. Это было что-то склизкое, желчное, подлое, паршивое, и мы обе прекрасно знали, что это такое – это мысль об изнасиловании.

Марина прерывисто вздохнула, но на меня не посмотрела. Взгляд её ухватился за огонёк свечи и, казалось, дрожал вместе с ним.

- Я никак не могу выбросить из головы тех девочек… Одна была совсем как я… Две другие ненамного нас старше… А всё один человек… Зачем, Марин? Зачем он это делает?

Я молчала. Откуда мне было знать? Я не молодой человек двадцати пяти лет, я всего лишь шестнадцатилетняя больная девчонка, истеричная пигалица со смутным будущим. Не мне судить или обсуждать людей.

- Но это так подло… - я услышала, как у неё дрогнул голос. – Ты знаешь, я… м-м… Я никогда не говорила с тобой об этом… Но вот представь себе: вдруг та девушка, например, восемнадцатилетняя, вдруг она прямо мечтала… Ну… Сохранить себя до свадьбы… Может, у неё мечта была такая, может, даже парень был… И тут пришёл какой-то (она непечатно выругалась), припёр её к стенке в тёмном поганом переулке… Почему так?

Она встала, захлопнула раскрытую книгу и я увидела, что она читала – Библию.

- Где же твоя справедливость, Господи? – ядовито поинтересовалась сестра, обращаясь к обложке с репродукцией фрески с ликом Христа. – Почему ты позволяешь такое этому ублюдку, этой паскуде похотливой? Это что, дабы проверить наше терпение христианское? Или это как понимать, возлюби ближнего своего? За что мне любить эту тварь? Или, может быть, вторую щёку подставить, м? Что ещё предложишь? А? Ну? Накрылась твоя теория смирения медным тазом. Ты пришёл и оставил людям заповеди – ты хоть сам-то понял, что насочинял? Я не студень, чтобы жить по ним. Мне жить хочется. А как я буду это делать, если каждый может меня в углу зажать, а мне потом поститься да молиться?

Она сделала какое-то злое, неопределённое движение, словно хотела смести книгу со стола. Но что-то внутри возобладало над этим порывом и Марина, горько усмехнувшись, просто поставила Библию на место, на полку. Несчастное издание стояло там с таким видом, словно его больше никогда в руки не возьмут.

Сестра вздохнула. Тяжело опустилась на стул, где прежде сидела. Уронила голову на руки. Тёмные волосы, завиваясь, покрыли плечи и упали на стол.

- Знаешь, что меня пугает, Марин? – спросила она. Голос звучал глухо. – Не то, что сейчас творится в Городе, а то, что я перестала верить.

Я отодвинула книгу, за которую взялась было снова.

- А разве раньше ты была глубоко верующей?

- Нет, - донеслось из-за почти чёрных прядей и сложенных рук. Я прислушалась – не плачет ли она. Но нет, голос был ровный, твёрдый и совершенно спокойный. Так она ещё не говорила. – Но хоть как-то верила. А сейчас поняла, что мне просто пудрили мозги.

Марина рывком встала.

- Всю жизнь слушала, как добрый боженька воздаст всем по заслугам. А теперь что? Ты не думай, что это враз – и так решилось. Нет, это просто стало последней каплей, что ли… Но это не суть. Главное, я теперь не верю, и мне из-за этого страшно.

- Почему?

Я сидела и поражалась про себя, как Маринкины рассуждения сходны с моими, которые я вывела уже давно, ожидая какой-то помощи, решения, и не получив ничего.

- Потому что когда веришь, думаешь, что ты под защитой. Тебя кто-то охраняет, Бог ли, демон ли – какая разница? Ты веришь, что он не даст тебе погибнуть, упасть, потерять всё, себя, в первую очередь… А это ложь. Нет никого. Либо он есть, но ему плевать. А зачем тогда в него верить?

Я молчала. Сказать мне было нечего.

Марина посмотрела на Библию, покачала головой и вышла из библиотеки.

За ужином оказалось, что новость разнеслась и среди слуг с хозяевами. Дедушка строго-настрого запретил нам выходить за пределы поместья по вечерам, бабушка причитала, Антонина Васильевна вторила ей, а Харриет хмурилась, но ничего не говорила.

Утром дедушка смотрел телевизор в малой гостиной. Новости.

- Опять! – услышали мы с Мариной, спускаясь по лестнице.

- Что такое? – полюбопытствовала бабуля, выглянув из кабинета со счетами в руке.

- Очередное изнасилование! – возмутился дедушка. – Это же безумие! Почему полиция ничего не предпринимает?!

Мы все сгрудились перед телевизором. Диктор вещал:

- «…Девушка подтвердила, что мужчина имеет сильный кавказский акцент. Опять же было отмечено, что это молодой человек, лет двадцати пяти. Полиция прочёсывает все кварталы, где высока возможность совершения преступления, но никаких улик пока не имеет…»

- Да когда это прекратится?! – воскликнула бабушка, сжав бумаги в кулаке так, что они хрустнули и кое-где порвались. – Это уже четвёртое нападение за три, три дня!

Марина мрачно глянула на меня. Я не отвела глаз, показывая, что знаю, о чём она думает.

- Девочки, отныне вечером в Городе вам делать нечего! – заявил дедушка в который раз, выключая телевизор. – Без Андрея, по крайней мере.

Я хмыкнула.

- Представь, что сказала бы моя достославная бабушка месяц назад, узнав о таком ограничении! – смеялась я, поднимаясь с Мариной в её комнату. – Она Андрею вообще от дома отказала…

Тем не менее, скоро мы смеяться перестали. До тридцать первого числа оставалось два дня, а число жертв выросло до восьми.

Марину при каждом таком новом сообщении била ярость.

- Если бы я могла, я бы его собственными руками задушила! – рычала она, показывая мне в воздухе вполне наглядно, как она будет душить эту паскуду.

Я отмалчивалась. Говорить мне было нечего.

А тут бабушка пристала с расспросами, что нам подарить. Я ляпнула про скрипку и успокоила наши души (если мою, конечно, разгневанный боженька ещё не спалил к чертям собачьим). Но оставались ещё Марина и Харриет, которым я тоже должна была что-то подарить…

Марина хранила желания свои при себе. В дневник её я не лазила, считая это совершенно уничтожительным для чести, так что даже вообразить не могла, о чём она мечтает.

Харриет улыбалась и говорила, что ничего не хочет.

Тридцать первое близилось.

Бабушка порхала по дому, напевая что-то, а мы с Мариной учились усерднее, чем когда-либо. К нам присоединилась и Харри. Заседая в библиотеке, мы старались делать вид, что страшно увлечены работой – чтобы не вспоминать тот случай, когда Марина сообщила о своём атеизме. Это давало свои плоды: я начала сдвигаться с мёртвой точки. Даже имитация кипучей деятельности приносила хоть какой-то результат.

- Сегодня изнасилована девятая девушка! – с прискорбием сообщила Антонина Васильевна, когда мы в очередной раз собрались в гостиной.

Марина выронила карты из рук. Я сидела перед ней, проигрывая, и тут же увидела причину этого – у неё на руках были все оставшиеся козыри – но свои карты отложила сама.

- Как? – дедушка выглянул из-за газеты. Харриет, пристроившаяся у его ног на подушке, подняла глаза.

- Мда, боюсь, в Город вас лучше не пускать совсем.

- Но как? – запротестовала я. – У меня ведь деловая встреча первого числа в Центре!

- Может, они его поймают уже завтра! – высказала предположение Марина, поднимая карты с пола. – И тогда ты беспрепятственно пойдёшь к Елене Викторовне.

Бабушка скептически поджала губы.

- Это ведь недолго! – убеждала я. – Я вернусь, ещё не успеет стемнеть!

- К тому же, если будешь идти по освещённым улицам, никакая беда тебе не грозит! – вставил обнадёживающе дедушка.

Его жене все эти доводы явно не показались убедительными, тем не менее, никто не запретил мне ехать первого в Центр.

Я искала, чем занять себя, а в результате бесцельно бродила из угла в угол. Наконец вспомнила про Тараску, у которого была вчера вечером, и побежала в малую гостиную.

- Тараска! Это я! – радостно объявила я.

Мне никто не ответил.

- Эй!.. Тарасик!.. – Я заглянула за шкаф, в вазу. – Ты куда спрятался-то? Ау, Тараска! Ну это не смешно!

Я почему-то была уверена, что он сейчас вылезет откуда-нибудь, хлопнет ушами и бросится мне навстречу. Но он этого не сделал. Его не было. Я обыскала всё, что могла и куда дотянулась руками или взглядом. Звала его полтора часа. Без толку.

Приехал Андрей. Я сидела всё там же, на диванчике в гостиной, уставшая, запылённая, не знавшая – волноваться, или ну его, и напевающая не отстающую мелодию.

- Привет, Князь! – Андрей неслышно сел рядом. Я вздрогнула и теперь только его увидела. – Ты чего такой?

Я покачала головой.

- Что-то случилось? – он заботливо приобнял меня за плечо.

Я посмотрела ему в глаза. И вдруг опять оно – дикое, непонятное желание того, своего человека, существа, с которым можно делать всё, что хочешь…

- В Старом Городе открылась рождественская ярмарка, Княжич, я подумал – может, вы втроём захотите посмотреть?

Я глядела ему в глаза не отрываясь, пытаясь заглушить это странное, совершенно неестественное чувство.

- Думаю, там можно найти подарки друг другу…

Я моргнула, отвела взгляд. А что…

Полчаса спустя мы вчетвером стояли на заснеженной брусчатке, перед нами лабиринт из палаток, людей, голосов, музыки…

Девочки необычайно оживились. Они подбегали буквально к каждому торговцу и рассматривали конфеты, игрушки, шерстяные вещички, плащи на меху, варенье, трещотки и деревянных медведей.

А меня изнутри жгло желание человека.

Да не подумайте вы! Ничего такого пошлого!

- Марин, что такое с тобой сегодня? – Андрей взял меня под руку. Я даже не сопротивлялась. – Ты какая-то никакая, дорогуша…

Мы шли по ярмарке, сквозь гомон, смех, песни, скрип снега под сапогами. И тут я увидела его.

Кукольника.

Я ахнула от неожиданности и выпрямилась, распахнула глаза, стараясь не потерять его в толпе.

Я сразу поняла, что это то, что мне нужно.

- Андрей! – я схватила его за рукав. – Можно я туда? Я к кукольнику…

Андрей оглядел серо-коричневую фигуру в толпе.

- Марин, не потеряешься? С тобой всё будет хорошо?

Я горячо закивала. Андрей покачал головой.

- Я сомневаюсь, стоит ли…

- Андрюш, ну пожалуйста! Я ненадолго!

- Ну иди, иди… - он выпустил мою руку.

- Спасибо! – я улыбнулась и кинулась в толпу.

Мужчина заворачивал за палатки, туда, сюда, налево, опять налево, вправо… Я запыхалась, когда дошла до магазинчика.

Внезапно вспомнился Дроссель[18]. Я вздрогнула и помедлила – стоит ли заходить? Но желание узнать, что же меня так сюда тянуло, пересилило, и я вошла.

Звякнул колокольчик. Я прикрыла дверь и огляделась. Вот он. Кукольник.

Ему было около семидесяти. Седые волосы обрамляли изборождённое морщинами лицо. Глаза, ярко-зелёные и необычайно живые, прожгли меня насквозь. Я испуганно попятилась.

- Добрый день… - промолвил он.

Голос был старческий, но спокойный. Когда-то, видимо, очень красивый. Мне подумалось, что он, верно, в молодости был похож на Андрея.

- Здравствуйте… - пробормотала я.

Он встал и неспешно подошёл ко мне. Сейчас, когда он снял шубу, я увидела, что он одет по-рабочему – жилетка, рубашка в клеточку, затёртые синие штаны.

- Вы – Марина Вронская? – спросил кукольник.

Я кивнула.

- Старшая.

- Ага, - он оглядел меня внимательно с головы до ног. – И что же привело сюда такую взрослую девочку?

Я вздохнула.

- Мне нужен человек.

Он поднял бровь.

- Человек?

- Да.

- Хм. Ну так вот, гляди, сколько людей!

Он отодвинул занавеску на окне мозолистыми кривыми пальцами. И правда, столько людей…

- Нет, не такой человек, - покачала головой я. – Мне нужен мой человек, понимаете?

- Нельзя владеть человеком. Даже рабом – и то нельзя. Ты не можешь владеть человеком. Его мысли, его сущность тебе неподвластны, девочка моя.

- А мне нужен как раз такой. Я хочу делать с ним всё, что заблагорассудится.

- Всё, что заблагорассудится? – задумчиво повторил кукольник, глядя на меня.

- Да.

Я перестала бояться. Он был ниже меня, но в нём было нечто, к чему я стремилась, и не могла достичь ни в чём. Он был мастер.

- Тогда ты правильно выбрала место, - он вдруг улыбнулся. – Тебе нужна кукла.

Я остолбенела.

Действительно. Как я могла до этого не додуматься? Кукла… Кукла … Вот, что мне нужно!

Тут я поняла и то, что не взяла с собой деньги. Вернее, они остались у Андрея. Молодец, Князь, чего уж.

Кукольник, кажется, прочитал мои мысли.

- Выбирай. Я дам тебе любую. Такую куклу нельзя продать. Её можно только подарить.

Я обвела взглядом полки. Сколько кукол…

- У тебя в детстве были куклы?

Я покачала головой.

- Вот оно откуда идёт… - усмехнулся старик. – Выбирай, моя хорошая. Я слышал, у тебя скоро праздник… Считай, что это мой подарок…

Я ходила от полки к полке, от куклы к кукле… Сколько же их… Я никогда не выберу!

London Bridge is falling down,

Falling down, falling down.

London Bridge is falling down,

My fair lady…

- Ты что-то сказала? – старик прищурился.

- А? Нет. Я… так. Напеваю.

- А-а, ну ладно. Смотри-смотри.

Кукла будет золотой,

Золотой, золотой.

Кукла будет золотой,

Моя справедливая леди…

- Это ты сама придумала? – поинтересовался кукольник.

- Нет, что вы. Только переделала под своё настроение.

- А что было в оригинале?

- Эм… Сотворю из золота и серебра.

- А при чём тут кукла?

- Там в мультике было о куклах…

- Всё понятно.

Я продолжила ходить вдоль полок, иногда с опаской дотрагиваясь то до одной, то до другой куколки. Лондонский Мост падает, падает, Лондонский Мост падает, моя справедливая леди!..

Наконец я сдалась.

- Я не знаю, какая из них моя, - призналась я, подкожно краснея. – Для меня они все одинаковы.

Кукольник поскрёб в затылке.

- Тогда… Я сделаю тебе отдельную куклу. Это всё равно подарок! – прервал он моё движение. – Я не хочу денег за эту работу. Мне самому интересно…

Я кивнула.

- Как скажете.

- Тогда, если ты ничего больше не хочешь, до свидания!

- До свидания! – я слегка поклонилась.

Ярмарка за порогом меня оглушила. Я едва поборола желание зажать уши руками.

На большой развилке между палатками меня кто-то схватил за локоть. Я испуганно обернулась – Андрей.

- Ты обещала быть там недолго! – он явно сердился, да ещё как.

- Прости, я совсем не следила за временем!

- Я так и знал! – он сердито зыркнул по сторонам в поисках девочек. – Вот вечно так с тобой, Марин…

- Извини, - я вздохнула.

- О, Марина! – к нам подскочила сияющая, разрумянившаяся Харриет. – Что-нибудь купила?

Я отрицательно покачала головой. Андрей фыркнул.

- Ничего! Зато нервов мне испортила до кучи!

Всю обратную дорогу мы не разговаривали.

Марина и Харриет убежали наверх делиться впечатлениями и рассматривать покупки, а я пришла тихонько проводить Андрея.

Он молчал, натягивая пуховик. В меху воротника ещё не растаяли снежинки. Я стояла, чувствуя себя намного младше него и глубоко виноватой, ко всему прочему.

- Как ты так можешь… - пробормотал Андрей. Я подняла на него глаза. – Я поражаюсь… Ты вообще обо мне не думаешь! – он посмотрел на меня то ли с сожалением, то ли опять сердито.

Я не нашлась, что сказать на это.

- «Да, Андрей, я скоро, не волнуйся…» - он завязывал шарф. – И что? Что они, твои слова? Блин, Марина! – он развернулся ко мне так резко, что я вжалась в стену. – Ты новости смотришь, нет?

- Смотрю.

- Чёрт возьми, я чего только не передумал, пока тебя не было! – он запустил пятерню в волосы, набрал в грудь воздуху, успокоился относительно. Видно было, что ещё немного – и он сорвётся. – Я тебя не понимаю, Марин.

Вот тут я поняла, что это не плохое зрение – это слёзы.

Андрей внимательно посмотрел на меня. Наконец подошёл своим размашистым шагом и прижал к себе.

- Чтобы это было последний раз! – услышала я над собой: он ведь выше на голову. – Поняла? А?

Я кивнула, уткнувшись лицом ему в пуховик.

- Всё, Мариш, успокойся. Я на тебя не сержусь. Я просто переволновался совершенно… Всё, забудем.

Он поцеловал меня в голову и, отстранив от себя, посмотрел мне в лицо и улыбнулся.

- Ты хоть нашла, что искала?

- Почти, - пробормотала я.

- Я, кстати, заказал тебе подарок, - он взъерошил мне волосы. – Вот видишь, я совсем на тебя не сержусь.

Я слабо улыбнулась.

- Всё, я пошёл. Привет этим двум шопоголикам, - он вздохнул горестно. – Я думал, они скупят всё.

Я насвистывала извечный Лондонский Мост, когда ко мне в комнату без стука и гука влетели сёстры.

Я свалилась с кровати.

Они за руки – за ноги подняли меня с пола, водрузили на место и уселись по обе стороны от меня, жутко взволнованные.

- Марин, мы кое-что выяснили! – гордо заявила Марина.

- Что же? Нечто потрясающее?

- Совершенно! И абсолютно тайное!

- Дядя Шерлок в отпуске? – Я потёрла ушибленную спину.

- Уволился! – горячо заверила меня Харриет. – Ты хочешь узнать?

- Боюсь, не настолько сильно, насколько вы хотите мне рассказать.

- Ой, да ладно тебе! Харри, расскажи!

- В общем, взрослые готовят тебе какой-то сюрприз! Это обсуждалось с Андреем.

- О боже, я надеюсь, он не будет выпрыгивать голым из нашего торта?

- А что?

- Да ничего! С него станется!

- Нет, там всё загадочнее!

- Кодовое название – «Эксперимент»!

- Эксперимент? – я воззрилась на них сквозь волосы, занавесившие глаза.

- Ага! По-моему, туда вовлечены все взрослые.

Я откинулась на подушку.

- Господи, пусть это будет что-то адекватное!

- О да. В общем, всё узнаем на дне рождении!

- Подождите, так это что, всё? – удивилась я, поднимая голову.

- Ну да. А что?

- Ничего. Дядя Шерлок восстановлен в должности.

- Эй!

- Ничего-ничего! А теперь кыш с кровати! Харри, ты мне ногу отсидела!

-Скажи спасибо, что не переломила!

- А что, весовая категория позволяет? – съязвила я.

- Вот ты… - мне дали лёгкого пинка под зад, «в оздоровительных целях», как кричала потом убегающая вниз по лестнице Харриет.

- Отлично, давайте ждать это дно рождения! – обрадовалась Марина, сидя на перилах.

- Слезь, бессовестная! – я спихнула её и забралась сама. – До последнего надеюсь, что жертв не будет, и моя психика не окажется на грани срыва.

Я умудрилась поссориться с бабушкой за день до праздника.

Она как-то намекнула снова на то, что надо бы пригласить маму. Дедушка уехал в город, а без него она снова превращалась в ту дрянь, которую я с удовольствием вычеркнула бы из своей жизни своими же руками.

- Она мне лгала всю жизнь, - бросила я через плечо, удаляясь от бабушки и разговора. – Почему я должна оказывать ей такое уважение?

- Ты должна!

- С чего бы? Кто она мне?

- Мать!

- Ну и что?

Бабушка оцепенела.

- Как «что»?.. Да мать – это всё!

- При условии, что это хорошая мать. Я свою почти не знаю. А то, что знаю, наводит только на ненависть и отвращение.

- Ты не смеешь так говорить о своей матери! Родители сами выбирают, как им воспитывать ребёнка, что ему говорить, а что нет! И какими методами воспитания им пользоваться.

- Это что, нормально – бить ребёнка?

- А что ты хочешь сказать, за всё надо по головке гладить? – съязвила бабушка.

- Вот не надо, а! Я такого, по-моему, не говорила! – я начала беситься. Начинается…

- Все наказывают своих детей! – авторитетно возвестила бабушка.

- Большинство обыкновенно умом не отличается.

- Помолчи! Думаешь, тебе так плохо живётся? Ты ещё не видела, каково людям бывает!

- Вот только показывать не надо.

- Закрой рот! Всех наказывали – почему для тебя должны делать исключение?! Меня наказывали похлеще твоего!

- Ну да. Оно и видно. Я вижу, что из этого выросло.

- МАРИНА!!!

- Если, не дай боже, - тьфу, вот дурацкая привычка божиться! И не знаю, как отучиться, главное. – Я когда-нибудь выйду замуж, и, что ещё более маловероятно, рожу ребёнка… Я никогда его не ударю.

- Ах ты, боже мой, святая мать Тереза!

- Катитесь к чёрту со своими святыми! – гаркнула я. – Нашли, чем кичиться! Каешься отцу Георгию во всех грехах, и мать каялась, и все как были мерзавками, так и остались! Вы мне жизнь с самого детства испоганили, вы меня больной сделали! Я никогда не буду уважать ни тебя, ни её, ни отца! Отец тоже хорош! И вы имеете наглость, чёрт побери, смелость, чтобы поучать меня, как надо воспитывать детей?! Господи, может, мне надо что-то эдакое выкинуть, чтобы вы от меня отстали, чтобы у вас мозги вправились?! Убить мне, что ли, кого-то из вас? Доказать разумность наказания?!

- Сумасшедшая! – возопила бабушка. – Это всё для твоего же блага! Ты ещё спасибо скажешь, что мы тебя лупили!

- Это что, ваши взгляды на воспитание?

- Да, это наши идеи!

- Странные, знаете ли. Антигуманные, я бы даже сказала.

- Наши идеи…

- Ваши идеи умрут вместе с вами! –безжалостно отрезала я.

- Мало мы тебя в детстве били!

У меня слёзы брызнули из глаз. Обжигающие, кипящие слёзы ярости, нагретые горячей ненавистью. Это не такие слёзы, когда ревёшь и задыхаешься. Глаза от них не мокнут и не краснеют. Они как кровь, кипят и жгут, помогают тебе кричать и не сойти с ума.

Я не плакала. Это были слёзы ненависти, но они были так же естественны, как повышение голоса, или сжатие кулаков.

Мне хотелось избить её. И её, и всех, кто её поддерживает. Я боюсь чужой крови. Моя меня никогда не пугала, но чужая – хуже были только пауки. Тем не менее, когда накатывала эта слепая, безудержная ярость, копившаяся днями, месяцами, годами, мне хотелось избивать до фонтанов крови, я бы размозжила череп и отпихнула мозг ногой в сторону. И мне всегда хотелось бить человека головой обо что-то. Хотелось сжать пальцами шею до хруста костей, и бить, бить, пока кровь не хлынет по камню, по стене, по металлу. Когда человека нельзя убедить словами, когда он продолжает стоять на своём и делать из тебя идиота и посмешище, когда пользуется тем, что может безнаказанно говорить тебе всё, что вздумает, хочется именно такой бойни. Раскроить ему череп, собственными руками разбить голову… Четвертовать мне никогда не хотелось, было всегда дикое, страстное желание ударить так, чтобы голова разлетелась на части, чтобы человек кричал от боли, чтобы захлёбывался собственной кровью, чтобы понял, что не надо меня доводить, что я предупреждала, чёрт возьми! Чтобы мучился, по-настоящему мучился. Чтобы не распускал свой грязный язык, который разве что оторвать можно. Вырвать с корнем. Чтобы он раз и навсегда заткнулся.

Думаю, вам понятно (если вы ещё тут, а не лежите без чувств посреди повествования), что ещё ни разу моя убийственная энергия не нашла себе выхода. Есть такая замечательная вещь, как Уголовный Кодекс – она-то меня и держит. Хотя, каюсь, были моменты, когда я в сердцах плевала на него и пожизненное заключение (меня не испугала бы и смертная казнь), но всплывали какие-то другие моменты – на мотив «Диана-Андрей-Данте», или «бабушка-дедушка-папа-мама», мол, как они будут там… С осознанием всей страшной силы наказания… Хотя, на мой взгляд, пятнадцать лет тюрмы – не так и много.

Вот и сейчас я смотрела на бабушку и чувствовала, как внутри колотится ненависть. Тугими, упругими ударами билась она внутри, стучала горячей кровью в ушах, блестела кипящими слезами на ресницах и казалась, рвалась в самое сердце. Мне казалось, что, когда она туда-таки доберётся, я убью того, кто будет стоять передо мной.

- Я могу с полной уверенностью тебе обещать, что никогда – никогда, слышишь? – не скажу тебе за это спасибо. Я никогда не смогу уважать человека, который поднял на меня руку – только если я сама его спровоцирую.

- Ты погляди, какие рассуждения… Да ты кто такая вообще?

- Марина Сергеевна Вронская, не поверишь! Князь Серебряный, - и, судя по характеру и настроению, небезызвестный Сиэль Фантомхайв.

- А ну не язви мне тут!

- Я ничуть не язвлю. Ты спросила – я ответила.

- Кто тебя просил?!

Мой внутренний голос заржал, как лошадь. «Прощай, логика, я имел тебя ночью пьяной»

- Как бы, простите, наличие вопросительной интонации в конце предложения указывает на то, что это вопрос. А на вопрос, по логике, вообще-то нужно отвечать.

- Закрой рот!

- С тобой невозможно вести диалог…

- Рот закрыла, я сказала!

Я фыркнула, рассмеялась и пошла к себе.

Все эти дни, кстати, я искала Тараску. Безуспешно. Иногда мне начинало казаться, что я его выдумала. А что, вдруг я в самом деле помешалась, а Харри и Марина мне просто подыгрывали, жалеючи?

Тут я вспомнила: как-то раз я его сфотографировала.

Я кинулась опрометью наверх. Нашла в завалах фотоаппарат, яростно защёлкала кнопками, боялась, что не найду, что он и впрямь плод моего воображения…

Но нашла!

Нашла, вот он, такой, каким я его запомнила – серенький и пушистый, с большими ушами и одним добрым глазом, с милыми лапками и кошачьим хвостиком…

Как же хорошо, что я не придумала тебя!..

Сей знаменательный день наступил.

И он обещал быть замечательным.

Ну, хотя бы потому, что меня разбудили чьи-то прыжки по моей кровати. Такие энергичные, сопровождаемые воплями «С днём рождения!» и определённо знакомым голосом. Двумя знакомыми голосами.

По моему пробуждению они незамедлительно вылетели за дверь – и не по доброй воле.

Мне вручили скрипку. Идеальную скрипку, она подошла мне по всем параметрам. Я, довольная, как незнамо кто, отдала два подарочка: Марине – колье, на которое у неё не хватило денег на ярмарке, Харриет – золотые часы на цепочке.

- Слушай, какая прелесть! – воскликнула она, заправляя их в кармашек. – Я теперь прямо из девятнадцатого века!

Мне достались интересные вещицы: от Харриет – статуэтка Себастьяна, держащего на руках Сиэля (и как она догадалась, что я давно присмотрела такую в аниме-магазинчике?..), от Марины – ремень. Ремень не простой – пряжка у него была с острым наконечником, могла использоваться как кастет. А сам ремешок был весь наподобие кольчуги – сплетён из мелких золотых колечек. При случае им можно было и убить. Очень актуально, не правда ли?

Бабушка «с божьей помощью» выбрала мне и мобильный. Удивительно, но он меня удовлетворил по всем параметрам. Позже я узнала из левого источника, что в роли бога выступил не кто иной, как мой дорогой André.