Дж. В. Доусон

Мы пришли к завершению первой серии доказательств. Каковы же результаты?

1. Поиски учёными-космологами района, где впервые на нашей планете появились физические условия, подходящие для жизни в Эдеме, привели к тому месту, где мы локализовали колыбель человечества.

2. В противоречие всем обычным представлениям мы нашли, что это место — лучшее на Земле не только из-за великолепия местных ночей, но и из-за преобладания дневного света.

3. По геологическим данным мы обнаружили свидетельства того, что мощный катаклизм разрушил допотопный мир и постепенно вытеснил его обитателей в области более низких широт.

4. Мы нашли научно обоснованные доказательства того, что к моменту появления человека климат в

районе Северного полюса соответствовал всему, что только могли описать поэтические легенды об Эдеме.

5. Из данных палеоботаники мы узнали, что это место было и колыбелью всех форм растительности на

планете.

6. По данным палеозоологии мы пришли к заключению, что здесь зародились и отсюда, из этого центра, распространились все животные доисторического мира.

7. И наконец, мы увидели, что в последнее время мысли этнографов и антропологов медленно, но верно обращаются к арктическому Эдему как единственному центру, исход людей из которого может быть разумно объяснён.

А теперь мы просто задаём вопрос представителям всех этих наук: «Приемлема ли наша гипотеза?» Их

ответ не просто утвердителен — он служит неопровержимым подтверждением.

Через несколько месяцев после того, как эта глава была написана и донесена в форме лекций до студентов университета, появилось интересное подкрепление выдвинутых мною взглядов в форме небольшой работы Дж. Холтона Скрибнера (Нью-Йорк), озаглавленной «Где началась жизнь?» (1).

Поскольку Скрибнер имел возможность убедиться, что все живые существа связаны своим происхождением с полярным светом, руководствуясь рассуждениями, совершенно не зависящими от данных мифологии или истории, чем руководствовался я, но пришел к тем же выводам, что и я, то, думаю, читателю захочется, ознакомившись с приводимыми ниже выдержками, прочитать всю, его работу. Безусловно, немалое значение имеет и тот факт, что два человека, ищущих ответа, начав с ознакомления с совершенно разными данными, почти одновременно пришли к одинаковому выводу относительно столь трудной и многосторонней проблемы.

Первая цитата взята нами со с. 21—23, где приведена сумма предварительных рассуждений и заключений: «Мы можем поэтому смело заключить, если законы природы едины в своем воздействии, что, во-первых, жизнь возникла в этой части планеты потому, что здесь всё было готово к тому, чтобы её поддерживать, а поэтому она не могла возникнуть нигде больше; во-вторых, поскольку на всей земле

было слишком жарко для обеспечения жизни, эти районы, будучи охлаждёнными раньше остальных,

стали и раньше готовыми к её поддержанию; в-третьих, охладились раньше те части, которые получали

меньше солнечного тепла и быстрее излучали жар в пространство вселенной; это происходило в пропорциональном соотношении с массой, а здесь она была наименее плотной; в-четвертых, эти — и только эти — части земной поверхности, а именно в зонах Арктики и Антарктики, отвечали таким условиям; в-пятых, эти зоны были поначалу очень жаркими, и некоторые их части стали теперь слишком холодными, чтобы соответствовать возможной жизни существ, обитающих в более тёплых областях Земли; отсюда становится ясным, что для перехода от крайней жары к крайнему холоду требовалось постепенное прохождение через

смену температур, подходящих и для всех растений, и для всех животных, какие только существуют или

когда-либо существовали на Земле; в-шестых, если вслед за меняющимися условиями понижения температуры наступали и изменения климата, то зародившиеся в этих зонах вокруг полюсов живые существа удалились оттуда в поисках того количества солнечного света, которое необходимо для поддержания существования и растений, и животных.

Излишне говорить о том, что те части Земли, которые сначала стали достаточно охлажденными, чтобы поддерживать жизнь, достигли таких климатических условий, когда там стало так жарко, как, по современным взглядам, жарко в тропиках. Такой была эпоха — и достаточно долгая, — которая и поддерживала там жизнь.

В свете изложенных рассуждений совершенно очевидно также, что, поскольку умеренные зоны

всегда получали от Солнца больше тепла и имели более плотную массу, требующую охлаждения в пропорциональном соотношении с излучающей поверхностью, нежели в полярных зонах, то они, с другой стороны, по сравнению с тропиками получали меньше солнечного тепла и имели меньше охлаждаемой массы в соотношении с их излучающей поверхностью.

Итак, если арктические зоны охладились от тропического уровня до того, который мы теперь называем умеренным, а умеренные — охладились до климата, который мы теперь называем тропическим, то

экваториальный пояс был еще слишком жарким для любой формы жизни. Таким образом, и снижение

температуры, и климатические изменения, и та жизнь, которая развивалась в этих зонах вокруг полюсов, —

все это медленно передвигалось из полярных областей к экватору».

Дальше (на с. 26, 27) Скрибнер утверждает, что постепенное охлаждение полярной области — вполне

достаточная причина, которая и вызвала переселение людей, животных и растений из арктического центра

к югу: «Следует готовый вывод, что арктический регион, сначала ставший достаточно охлажденным, чтобы поддерживать жизнь, превратился по той же причине в слишком холодный для этой цели. И это охлаждение перешло в Приполярье сначала в умеренный климат, достаточно удаленный от полюса в центре зоны, чтобы сочетать влияние Солнца с понижающейся температурой и впервые стать прибежищем жизни.

Холод в центре, способствуя возникновению умеренного климата, стал первой и достаточной причиной расселения и распределения тропических растений и животных по другим зонам, сначала ближайшим со стороны юга, затем всё более далеким от полюса, а потом и по достаточно охлажденным для

поддержания жизни. Более того, этот охлаждающийся климат в центре должен был перемещать оттуда и

распространять эту жизнь равно во всех возможных направлениях. И если первая обитаемая зона включала в себя самые северные земли всего огромного континента вокруг Северного полюса, отселение от нарастающего холода на севере произошло, вероятно, от каждой из этих земель: к югу отходили от общего очага своего зарождения и животные, и растения, заселяя все земные континенты, за исключением, видимо, Австралии, флора и фауна которой ненормативны и, возможно, отличаются местным происхождением».

В четвертом разделе этот автор кратко касается некоторых черт поверхности земного шара, особенно

привлекательных для направляющихся к югу в своих миграциях растений и животных: «Взглянем теперь,

насколько заманчивы черты поверхности и топография Земли для ориентированных на юг миграций из

зоны, окружающей Северный полюс. Прежде всего, почти вся поверхность Земли, от полюса до полюса — это способствующие связям севера с югом чередующиеся континенты и глубокие морские проливы и каналы. Восточный же и западный континенты обладают почти сплошной сухопутной связью, начиная от Арктической зоны через северную умеренную, тропическую и южную умеренную почти до зоны Антарктики. Воздушные и океанские течения огибают их с севера на юг. Почти все горные хребты западного континента и многие на восточном направлении ориентированы в основном с севера на юг. Почти все большие реки Северного полушария тоже текут с севера на юг. И все эти особенности топографии, неровности и горные хребты, каналы и течения, — всё это служит путями и помощниками всем тем, кто направляется из северного арктического региона к экватору. Но те же черты выступают как препятствия для продвигающихся в восточно-западном направлении.

Непроходимость горных хребтов для большей части растений доказывается тем, что большое количество определенных их разновидностей и многие особые виды встречаются только на восточных склонах

Скалистых гор, Сьерра-Невады и ряда более низких гор, но на западных склонах их нет, и наоборот. Такое

положение вещей, несовместимое с вероятностью миграций в восточно-западном направлении, вполне

соотносится с движениями с севера на юг. Все особенности климата, например выпадение дождей, проявляются настолько по-разному на противоположных склонах протяженных хребтов, что эти указанные

разновидности, разделённые в своем продвижении к югу северными оконечностями горных хребтов, двигаются дальше уже вдоль их восточных и западных склонов. Попадая в дальнейшем в разные природные

условия, они под воздействием закона приспособляемости превращаются в те или другие виды.

Теперь рассмотрим некоторые из условий, поддерживающих такие передвижения. Поскольку тёплый

воздух всегда легче холодного, то согретый в северноэкваториальном поясе воздух всегда поднимался и его

течение было направлено к Северному полюсу. Охлажденный и более тяжелый воздух с севера устремлялся к югу, как бы прижимаясь к поверхности континентов. Он нес с собой пыльцу, мельчайшие семена, споры и все «крылатые» семена. Он проносил с постепенным ежегодным нарастанием все растения через равнины и вдоль гор, вниз по большим континентам, всегда вдоль земных складок и никогда — поперек.

Нет необходимости говорить здесь, что и насекомые и питающиеся растениями животные неизбежно

следовали за растениями, а наравне с ними продвигались и птицы, и плотоядные животные, охотясь на

вышеупомянутые существа. Океанские течения тоже подчинялись аналогичным законам — ведь горячая

вода легче холодной, и обширные поверхностные течения, возникавшие в Атлантическом и Тихом океанах, направлялись от экватора в сторону арктических областей, тогда как холодные и тяжелые течения двигались от Арктики к югу, омывая дно океанов от берега до берега, и несли с собой к экватору разных представителей морской фауны.

В связи с этим следует упомянуть о другом факторе, серьезно влиявшем на природные и низкие течения, шедшие от полюса к экватору, как океанские, так и воздушные. В силу вращения Земли вокруг своей

оси точка на её поверхности в 1000 миль от Северного полюса движется к востоку в среднем со скоростью 260 миль в час, тогда как другая точка на том же меридиане, но на экваторе — более 1000 миль в час. Поэтому каждый кубический сантиметр воздуха и воды, движущийся с севера к экватору, должен ещё до достижения экватора приобретать скорость движения к востоку, равную 750 милям в час. Поэтому все низкие течения воды и воздуха имеют тенденцию при продвижении к югу оттеснять к западу каждое препятствие на своем пути. В результате этого встречаемые ими подвижные объекты и течения должны были бы направлять их к юго-западу.

И возникает странное совпадение — а может, нечто другое, — восточные берега всех континентов

имеют склонение к юго-западу и изрезаны многими заливами, бухтами и отличаются многими мелями, как

будто на них непрерывно намывалось океанское дно. А западные берега более обрывисты, прямы и сходят

в глубокую воду, как будто наплыв со стороны земных масс непрерывно накатывался на море вдоль

внешних линий.

Несмотря на такие признаки движений к югу и юго-западу, уже начавших привлекать внимание к

миграциям растений и животных, все же натуралисты, старательные и сознательные наблюдатели, способные и умеющие разбираться в материалах испытатели, единогласно уделяют внимание лишь востоку и западу, не замечая этих пролегающих с севера на юг земных «морщин» и естественных препятствий для любых продвижений в восточно-западном направлении. Они ведут свои поиски вдоль каждой параллели, пересекая горные цепи, широкие континенты, глубокие океаны и их течения. И если случайно они бросают взор на север или юг, то только в поисках какой-либо переправы или брода на юге от ледяных полей, чтобы представители флоры и фауны могли бы переправиться с одного континента на другой. И это осуществляется за счёт того, что совершенно очевидно, а именно: многие широко распространенные особи и разновидности появились из единого места, имея общих предков и общее происхождение. Разве не очевидно, что растения и животные, чьи миграции исследователи распутывают, были настолько же древнее льда и снега на земле, сколько времени было нужно для снижения до среднего уровня температуры на огромных пространствах от тропиков до зон

холода?»

В этой небольшой публикации наименее удовлетворительны, даже для её автора, несколько страниц,

относящихся к человеку. Считая людей происходящими (или, придерживаясь теории Дарвина, восходящими к) от одной или нескольких пар низших животных и полагая, что наши предки-животные уже удалились из полярных областей до того, как они были одарены неожиданным потомством, автор предлагает возможность считаться с тем, что «на земле отсутствуют наши непосредственные предки», то есть утраченное звено. Он говорит: «Если это верно, что со многими существовавшими тогда растениями и животными предки человека — некие животные, имевшие развитый большой палец, а значит, умевшие многое, — делили общий дом на севере, то это необыкновенно отдаленное общее происхождение, сложившееся задолго до ледникового периода. Оно может рассматриваться и как причина отсутствия на земле непосредственного первопредка человека. Его живший на деревьях предок был в первых рядах великого движения к югу за много веков до четвертичной эры (в течение всего этого периода человек, возможно, существовал на земле). Его, обнаженного, вероятно, гнал с севера непрерывно распространявшийся беспощадный холод, направляя его движение к южному тропическому климату и по восточным, и по западным континентам.

Это длилось до тех пор, пока он, этот первопредок человека, достигнув по прошествии веков экваториального пояса, поднимаясь при этом продвижении всё выше по лестнице существования и достигая развития дисциплины и прогресса, стал постепенно достаточно; умелым, чтобы добывать огонь, одеваться, делать орудия и, возможно, одомашнивать животных — по крайней мере собаку, наиболее полезное животное

для примитивного человека. Так он приготовился к возможным столкновениям, приспособился к климату

в его разных проявлениях и вернулся назад к царству вечного льда, подчиняя себе, убивая и изгоняя прежде всего своего предка, своего близкого, но теперь уже слабого соперника. Этот предок, отстав от уходящих и борясь за жизнь в условиях нарастающего холода, стал быстро вырождаться, и его не только подавлял, но и по сути истреблял климат. Он был наиболее подобен человеку, но вместе с тем наиболее удален и от него, и от тех, кто был их общим предком. Антропоидные же обезьяны стали развиваться уже вблизи экватора, оказавшись там при общем движении к югу, постепенно превращаясь в иную разновидность тех же животных».

Мы видим в этих рассуждениях, что место возникновения человека остается неопределенным. Когда его живший на деревьях предок покинул полюс, единственным многообещающим свойством его был «большой палец», обладая которым он стал «уметь многое». Все реальные изменения его наследников при переходе от состояния животного к состоянию человека спустя многие века описаны как имевшие место «у экваториального пояса”. Вредным последствием этой теории может быть то, что стремление нового человека к справедливости и гуманности стало гораздо слабее, чем прежние его превращения, — ведь первое же его действие описано как ярость в отношении тех, кто его создал, и которых он стал «подчинять себе, изгонять и убивать», то есть своих предков. Ярость его превышала при этом простую грубость. Это наверняка нанесло сильнейший удар по чувствам близких молодых родственников убиваемых человеком жертв — слабых обезьян. И действительно, ведь ни одну из множества тысяч их никто доныне не видел улыбающейся.

Но в оправдание нашего автора скажем, что он всё же добавил очень мало веса этому дарвинистскому описанию. Он честно сам говорит: «Это последнее предположение служит всего лишь смутной и дедуктивной догадкой, за которой не стоит ничего, кроме возможной неопределенной вероятности». Не исключено, что он немного позволил себе ощутить успокоительное удовольствие, склонившись в сторону взглядов антропологов новой школы. Так это или не так, но без лишних слов он спешит вернуться к непоколебимой позиции своего главного аргумента и усилить свои позиции новым рассмотрением факторов жары, её силы и влияния на развитие и расширение жизни.

В двух следующих главах нашей работы мы покажем, что нами руководит память о зарождении человека и приводит нас не к «экваториальному поясу», а в полярные области. Мы увидим, что на вопрос, поставленный Скрибнером, — «где началась жизнь?», он отвечает, что в понятие «жизнь» следует включать и

флору, и фауну, а не только человека. После рассмотрения такой свежей линии свидетельств становится

ясным, что читатель сочтёт наиболее впечатляющими заключительные слова его привлекательной работы:

«Итак, арктическая зона, первой достигшая в процессе охлаждения Земли необходимого уровня тепла, стала

и первой нотой в великой гамме жизни, превратившись в плодоносную, впервые порождающую жизнь и

впервые рассылающую её потомство по всей планете. Таким образом, подчиняясь универсальному порядку

вещей, она стала первой, достигшей зрелости, первой, где проходили все этапы изменения климата, необходимого для жизни, и где была достигнута степень жары, тоже необходимая для жизни, а значит, она была и первой, где определялись такие ступени, как рождение, старость, износ и смерть. А теперь она, некогда бывшая прекрасной матерью, породившей всех нас, лежит холодная и безжизненная, укрытая снегом, в

морозных объятиях охватившего её льда, в своей вечной гробнице».

-----

(1) Опубликована сыновьями Чарлза Скрибнера в Нью-Йорке. Эксканцлер Уинчелл (анонимно) высоко оценил эту работу в «Science», 7 марта, 1884, с. 292. Я выражаю благодарность автору за разрешение цитировать эту работу.

ЧАСТЬ IV