Не играет в кости?

Итак, в 1927 году Гейзенберг сформулировал неслыханный доселе «принцип неопределённости», который все расставил по своим местам и который сейчас считается «одним из основополагающих и всеобъемлющих во всей науке». Гейзенберг окончательно доказал, что невозможно одновременно получить точную информацию и о положении, и о скорости элементарной частицы. Более того, НЕОПРЕДЕЛЁННОСТЬ – это «условие существования» всех материальных предметов во вселенной. Стоит вглядеться в мир пристальней (на атомном уровне), как окажется, что его состояние зависит от того, каким именно образом мы его наблюдаем. Сей факт не укладывается в голове, но экспериментально он подтверждён: если посмотреть на «первокирпичик» материи с одной стороны, то перед нами будет телесная частица, а если взглянуть с другой – то это будет волна, не имеющая тела.

Объяснить такую двойственную неопределённость можно лишь тем, что «первокирпичик» имеет особую, нематериальную сущность. Он «не является вещью» в нашем понимании и вообще неизмерим, его нельзя измерить целиком. Единственный способ охватить его своим пониманием – это представить его образно или математически, как это сделал Гейзенберг.

В каком-то смысле «первокирпичик» и есть образ. Когда мы смотрим на картину, созданную художником, мы точно так же, как и в случае с «первокирпичиком материи», не имеем возможности измерить её художественность. И открывается она также двояко. Если мы всмотримся внимательно, приставив нос к полотну, то увидим наплывы масляной краски. Но стоит отойти на несколько шагов – и перед нами уже чудесный пейзаж, синее небо, солнечный свет, струящийся сквозь листву, и т.д. В этой картине живёт «принцип неопределённости», ибо измерительными приборами её содержание неопределимо.

Несмотря на фантастичность открытия, научный мир его признал, поскольку оно подтверждалось всеми физическими наблюдениями и экспериментами. Среди немногих сомневающихся оказался все тот же Эйнштейн. В ресторане отеля, где жили участники Брюссельского конгресса физиков, во время спора с Нильсом Бором он припечатал «принцип неопределённости» своей знаменитой фразой: «Господь Бог не играет в кости».

Позже Гейзенберг пытался оправдать упрямство Эйнштейна, который до конца жизни не принял квантовой теории, хотя она уже стала составной частью физики: «Эйнштейн посвятил труд своей жизни исследованию объективного мира физических процессов, которые в пространстве и времени протекают независимо от нас по своим незыблемым законам. А тут вдруг стали утверждать, что если углубиться в атомы, то такого объективного мира в пространстве и времени вовсе и нет... Он не мог позволить, чтобы почва ушла из-под его ног». Фразу Эйнштейна «Бог не играет в кости» сам Гейзенберг не комментирует, но приводит ответную реплику своего друга Нильса Бора: «Все-таки наша задача не может состоять в том, чтобы предписывать Богу, как Он должен править миром».