Глава 19. Безоблачные ночи в Абсараки удивительно красивы

Ночные сцены.

Безоблачные ночи в Абсараки удивительно красивы. Разряжённый воздух позволяет звёздам сиять в полную силу, и кажется, что их вдвое больше, чем в любом другом месте.

Их первое появление часто принимали за индейские сигнальные огни, когда они поднимались над горизонтом, словно солнце или луна, яркие, как бриллианты, когда достигали зенита. В лучах полной луны, покрытые снегом горы, сияют, как серебро. Глухой рёв порогов Большого Соснового ручья для бодрствующей души напоминает колыбельную.

От заката до рассвета эта мелодия нарастает, как будто за всё время, когда человек не был слишком занят, чтобы заметить её и насладиться, стремилась успокоить его после тяжелого трудового дня. Каждая полуденная оттепель в горах достигает наибольшего размера только в тот благодатный час, когда безмятежная дремота становится особенно сладкой, и вся гармония природы усиливает благословение утреннего сна.

Время от времени северная Аврора демонстрирует свою пиротехническую энергию богатым разнообразием веселого танца, перепрыгивая через ручьи и великолепные короны; а затем, снова, лунная радуга, с ее странно нереальными оттенками, посылает нам всем сон.

Август и ноябрь посылают свои кометы и метеоры, а сверкающая дорога этих необычных посетителей сияет свежестью после того, как эти астрономические путешественники взрываются, или иначе исчезают согласно законам метеорологов и астрономов. Другие ночи напоминают ночь Энея, когда боги рассержены, или ночь Одина, когда король был в ярости. Тогда, каждый каньон издавал ужасный грохот, и каждое ущелье и долина наполнялась непослушным потоком. Полотна палаток надувались как воздушные шары, а вспышки молний и удары грома наводили на мысль о недостойности нашего жилья.

Такие ветра подтверждают теорию о миссии ветров. Они дуют, когда только могут дуть в полную силу: и это абсолютно точно, так как в классические времена Эол запирал ветра, и не был знаком с ветрами Абсарака; и история всей его карьеры и успехов - просто миф, или поэтический вымысел минувших дней. В школе, когда мадам М рассказывала историю и приключения Эола, и, отвечая на вопросы предполагаемых обстоятельств, связанных с его карьерой, неохотного обсуждала каверзные моменты его истории.

В то время как гарнизон жил в палатках, дамы могли спать спокойно; офицеры и солдаты валились на кровати, как будто в любой момент ожидая сигнал тревоги. Позади общей линии охраны в разных направлениях высылали разъезды, чтобы наблюдать за подходом индейцев; и поскольку помощь приходила от этих разъездов, они изменяли свою позицию, так, чтобы враги, которые знали прежнее положение подразделения, не могли знать их место через два часа. Едва пост был построен, как эти ночные посещения стали частыми.

Однажды мы услышали оживленную перестрелку со всех сторон, и рота лейтенанта Адэйра была послана, чтобы поддержать патрули и отразить нападение. Многочисленные домыслы часто смешивали с реальными фактами, а ложные тревоги - с подлинными. Таким образом, возникали удивительные рассказы о стрелах, которые со свистом пролетали совсем рядом. Однако, тщательные поиски с фонарем или с наступлением рассвета, не могли обнаружить сами стрелы. Иногда мул, отдалившись от загона или развязав повод, становился жертвой постоянной бдительности, которая была ценой нашей жизни и свободы; или крадущиеся волки были приняты за индейцев, которые обычно наряжались в волчьи шкуры и выли по-волчьи, чтобы обмануть нас. В другой раз, казалось, что ползущие индейцы подбирались так близко, что могли выстрелить в палатку или часового. И только с рассветом можно было узнать, что враг был далеко. Однако, один признак был справедливым. Когда волки выли особенно громко и близко, индейцы редко были рядом; и старые трапперы утверждали, что отличали подлинный волчий голос от индейского подражания, так как вой не отражался эхом. Но настоящий или подражаемый, он был достаточно уродлив, и достаточно силён для такого стиля музыки.

С завершением частокола охрана была уменьшена, и возникло некоторое чувство безопасности. До тех пор, значительный отряд индейцев, с хорошим лидером, возможно, мог ворваться в лагерь и причинить существенный вред. И хотя частокол не пускал индейцев внутрь, они бродили поблизости. Иногда они стреляли в часовых, пускали стрелы в скот, и предпринимали всевозможные меры, чтобы заманить или захватить того, кто был неблагоразумен и небрежен.

Однажды, около девяти часов вечера, гарнизон был разбужен залпом около передних ворот. У самого частокола, у основания склона, находился маленький загон фургонов, принадлежащих маркитанту, где группа погонщиков играла в карты. Индейцы дали залп по фургонам, ранив трёх человек, одного из них смертельно. Подразделение охраны вскоре оказалось на месте. Низину обыскали до самого ручья; но уже спустилась ночь, и индейцы не были обнаружены.

В другой вечер, маркитант подал сигнала тревоги, что его стадо, оставленное в полумиле к югу от форта, на Малом Сосновом ручье, было атаковано; и помимо его собственных мужчин, капитан Браун с сорока пехотинцами участвовал в перестрелке. Почти немедленно, у подножия Холмов Салливанта, вспыхнул яркий огонь. Там был самый ближний пост на западе, вокруг которого были отчётливо видны двигающиеся фигуры индейцев. Охрана у стогов сена к востоку от форта, на Малом Сосновом ручье, сделала два выстрела по всадникам на ручье. Были и другие признаки, что несколько враждебных отрядов охотились на нас. Ночь была очень темная, и предметы можно было разглядеть только на коротком расстоянии.

Только яркий свет сосновых факелов мог указать точную цель.

Полевая гаубица, заряженная двенадцатифунтовым зарядом, выстрелили в приблизительном направлении. А три двенадцатифунтовые горные гаубицы также выстрелили в трех других направлениях, где могли скрываться индейцы. Все выстрелили одновременно, и первый же снаряд рассеял индейцев. Ночь прошла без происшествий. Стадо было сохранено. Индейцы оставили свою игру, как только отряд на холмах был рассеян. Очевидно, это было для них неожиданностью, так как ночью, на расстоянии в несколько сотен ярдов, белые солдаты не могли достать их.

Ночью офицеры были особенно требовательны; и действительно, в то время как каждый день приносил вероятность столкновений около форта или в Сосняке, каждая ночь имела свою особенную опасность, которая могла привести к большим потерям, если не жертвам.

Индейцы сделали повторные попытки поджечь стога сена. Как правило, большие отряды появлялись только в полную луну. Набеги и кражи были постоянны.

Такие нападения редко были вечером. Рассвет, когда сон особенно крепок, и самое слабое мерцание раскрывает незащищенное стадо или позицию, был любимым временем для краснокожих.

Спустя два дня после прибытия капитана Феттермана, убеждённого, и часто повторявшего, что “рота регулярных войск может разогнать тысячу дикарей, а полк может справиться с целым племенем”, ему позволили разобраться с индейцами, засевшими в зарослях тополя на Большом Сосновом ручье, использовав мулов, как приманку, чтобы заманить аборигенов.

Воскресное утро было прекрасным. Индейцев не было. Около девяти часов госпожа Витли вместе с мистером Рейдом отъехала от форта почти на полмили, где пасся рогатый скот ее мужа, по крайней мере, в миле от ожидаемой перестрелки. Выгнав стадо, пастухи возвратились. Некоторые индейцы, скрывавшиеся дальше, вспугнули стадо, но не смогли захватить его, опасаясь преследования из форта. Индейцы, возможно, не знали засады; но их проницательность и подозрение, их острое зрение и знание леса редко подводили их. Часто отражаемые и разочарованные, они всегда были начеку, и проницательно отправляли собственную разведку, столь скрытную, что оказывались около желанного объекта прежде, чем их присутствие было обнаружено.

Такие ночи были в Абсарака. Сладкий сон чередовался с бодрствованием и опасностью. По крайней мере, один офицер, в течение многих недель спал, не раздеваясь, и ночью лично проверял охрану и состояние поста.

Однако привычка скоро приучала тех, кто не должен был немедленно приступить к исполнению служебных обязанностей, доверять бдительности охраны, и не спать урывками.