Тотальное отчуждение

Социальное исследование стремится проникать в глубины общественных событий и процессов, в их сущность, не утрачивая при этом их специфики. Своеобразие исторических субъектов заключается в их двуединой, субъект-объектной природе. Если же при объяснении происходящих в них процессов ограничиваться лишь причинами чисто объективного характера, без учета субъективных факторов, то это объяснение окажется за пределами специфической сущности исторических процессов.

Постигать их специфическую сущность - значит раскрывать противоречия в этой сущности, или сущностные противоречия. Особенность этого типа противоречий состоит в неуничтожимости ни одной из сторон такого противоречия, в несводимости их друг к другу. Такие противоречия Кант величал антиномиями. Следовательно, сущностные противоречия, по природе своей, антиномичны.

Как свидетельствует история мировой философской мысли, одно из фундаментальных противоречий человеческой истории состоит в противоречии между отчуждением и свободой человека. Отчуждение есть такая общественная, социокультурная связь между индивидами, которая вышла из-под их контроля и стала самостоятельной, господствующей над ними силой. Это инобытие свободы, ее противоположность. Свобода - высшая ценность человеческой жизни; она воплощает такие общественные, социокультурные отношения между индивидами, которые открывают простор способностям индивидов преодолевать отчужденные формы их деятельности и иные ограниченности существующей культуры и социальных отношений, творить новое, участвовать в инновационных процессах.

Своей деятельностью человек стремится преодолеть ограничивающее его отчуждение и достичь более высокого уровня свободы. При этом он нередко сам порождает отчуждение своих отношений или же попадает под влияние существующих форм отчуждения. Тем не менее, в целом в истории наблюдается прогресс в движении человека от отчуждения к свободе, поскольку степени свободы человека растут быстрее: как в сфере социальных отношений, при переходе от одной формы общества к другой, более прогрессивной, так и в сфере культуры, при переходе от одного типа культуры к другому.

Но это не непрерывный и не линейный прогресс. В нем немало перерывов и различных циклов, включающих возвратные процессы, лавинообразные нарастания отчуждения, подминающие под себя свободу. Один из таких сложных витков истории и выпал на долю нашего многострадального народа после 1917 г.

Изначально Октябрьская революция была нацелена на небывалый, скачкообразный рост свободы большинства населения - трудящихся России. Но очень скоро этот девятый вал свободы покатился в обратном направлении: большевистские методы осуществления диктатуры пролетариата и естественное сопротивление свергнутых классов утвердили новое, поистине всеобъемлющее, тотальное отчуждение человека. Отчуждение заменило свободу, вытеснив ее в область формы. Сначала отчуждение возникало как превращенная форма свободы, а затем стало сутью отношений, свобода же - превращенной их формой. Произошло двойное превращение, распознать которое весьма непросто.

Анализ исторического опыта СССР позволяет выделить семь уровней отчуждения, последовательно возникавших, наслаивавшихся друг на друга и наконец замкнувшихся в тотальный комплекс. Исходным стало отчуждение подавляющего большинства населения от участия в управлении страной, от власти. В условиях централизованной политической и хозяйственной системы возник новый, специфический слой бюрократии, получивший впоследствии внешне безобидное, как бы специфически научное название - “номенклатура”. Он составил не весь управленческий персонал, не всю бюрократию, а только ту ее часть, которая заняла ключевые посты в партийном, государственном и хозяйственном аппарате. Ее, по сути дела, не выбирали, да и не выбирают снизу, а назначают сверху - единолично или узким кругом лиц. Именно она породила волю центра, оставаясь неподотчетной массам. И в ней было сосредоточено ядро административно-командной системы.

Номенклатура - не иерархическая пирамида, а корпоративно организованная социальная общность. Она включает представителей различных классов, предполагает разнонаправленные перемещения ее членов в рамках определенных должностей, имеет четко фиксируемые ценности и “правила игры”. Кстати, их нарушение жестоко карается. Напротив, следование им ощутимо поощряется - морально и материально. Разумеется, внутри номенклатуры с течением времени возникают свои сферы влияния, силы давления и поддержки.

Как известно, Ленин призывал к борьбе с советской бюрократией традиционного, чиновничьего типа. Однако бюрократия росла, а при Сталине ее часть даже приобрела новое качество, сложилась в новый тип - “сановную” номенклатуру. Возникновение “нового слоя” камуфлировалось разрастанием чиновничьей российской бюрократии, высмеянной еще Салтыковым-Щедриным. Огонь критики сосредоточился на ней, оставляя в тени подлинных властителей, ставших субъектом управления в стране, где была уничтожена частная собственность на основные средства производства.

Вот тогда-то и произошло отчуждение населения от власти. Оно обеспечивалось двойным запасом прочности: на первом уровне, отсекая от себя народ, действовали чиновники из “аппарата”; на втором, отфильтровывая самих чиновников, функционировала номенклатурная бюрократия. Она прилагала все усилия, чтобы сохранить и упрочить монопольное владение ключевыми должностями в структуре власти, отделявшими ее от остального населения. При этом активно укреплялась однопартийная политическая система, не менявшаяся со времен гражданской войны, военного коммунизма, и обстановка возрастающего доминирования производителей над потребителями.

Отчуждение народа от власти долго не просуществовало бы, не будь создан второй уровень - отчуждение работающих за зарплату от результатов своего труда. Он тоже был с двойным запасом прочности. Прежде всего его введению способствовали директивно устанавливаемые цены (“цены трестов”) на большинство товаров - как правило, некоммерчески низкие. Власть, устанавливающая такие цены, превращалась в глазах простых людей в некую сверхсилу, окруженную ореолом защиты интересов бедных. Но в действительности, как уже в 1926 г. показал научный анализ⁴, некоммерчески низкие цены служили причиной хронического дефицита, от которого больше всего выигрывали те, кто ближе стоял к источникам перераспределения материальных ценностей. Причем речь идет не только о спекулянтах, но и о номенклатурной бюрократии, обеспечившей себе через систему спецраспределителей беспрепятственный доступ к любым товарам. Напротив, большая часть работающих за зарплату и члены их семей вынуждены были выстаивать длинные очереди в магазинах или переплачивать за предметы первой необходимости на рынках. Иными словами, директивное отчуждение цен от стоимости товаров обернулось отчуждением от товаров большинства работающих за зарплату.

Неестественно низким ценам соответствовала произвольно навязанная сверху мизерная заработная плата подавляющего большинства трудящихся. Разумеется, ее размер был фиксирован не однозначно, а в виде “вилки”, создававшей видимость дифференциации, оплаты по труду. Но в тенденции она лишь немного поднималась над прожиточным минимумом, который и составлял основу уравнительности в заработке. Эта уравнительность опять-таки декларировалась как проявление заботы о народе, хотя на деле труд становился все менее оплачиваемым и, соответственно, все менее качественным. Доля национального дохода, изъятого из потребления и направляемого на накопление, за несколько лет увеличилась с 10% до 35-50%, а материальный быт трудящихся ухудшился⁵. Так произошло отчуждение труда, создающего стоимость, от его оценки, выражаемой в плате за труд. Утратив характер эквивалента вложенного труда, зарплата потеряла способность стимулировать его качество.

Двойное отчуждение населения - от власти и от результатов труда работающих за зарплату - укрепляло личную власть вождя. Но полному ее упрочению мешали достаточно независимые слои населения: крестьяне, ремесленники, торговая и мелкая промышленная буржуазия, доходы которых трудно было полностью контролировать. Сталин и его окружение как бы надстроили еще и третий уровень, проведя тотальное раскрестьянивание. Всеобщая принудительная коллективизация означала, во-первых, отчуждение от земли; во-вторых, лишение крестьян исконного права на самоорганизацию труда на земле и замену его трудом, организуемым сверху; в-третьих, отделение крестьянина от производимого им продукта (труд за “палочки”).

Все эти процессы стали предпосылкой для возникновения четвертого, наиболее глубинного феномена - отчуждения производства от потребностей населения. Уже первая пятилетка свидетельствовала об отказе от привычного баланса народного хозяйства в пользу сверхиндустриализации, означавшей максимальное развитие средств производства для решения задачи военно-технической революции⁶. В результате промышленность была переориентирована с удовлетворения потребностей населения на режим расширенного самовоспроизводства. Ускоренное развитие группы “А” стало обеспечиваться за счет такого ущемления группы “Б”, что машиностроение не обеспечивало даже своевременную замену физически изношенного оборудования в легкой и пищевой промышленности. Эффективность нараставших инвестиций была низкой, поскольку значительная их часть оказывалась замороженной в недостроенных или плохо функционировавших объектах. Чтобы наращивать производство средств производства, цены на продовольствие были волюнтаристски занижены, а на промышленные товары увеличены в несколько раз. При этом заработная плата стремительно росла в отраслях, не создающих потребительские товары, особенно в оборонных, и надолго замораживалась в сфере группы “Б”. Эти деформации экономического роста обрели устойчивость, окончательно разведя в разные стороны производство и потребности населения.

Одновременно был создан еще один, пятый уровень - отчуждение людей от правдивой информации. Естественно складывающееся историческое самосознание народа (точнее, народов СССР) было замещено отчужденно-фетишистскими его формами, фокус которых составляли обожествление вождя и персонификация врага. Монополия на высшие должности в государстве переросла в нетерпящее возражений притязание на абсолютную истину, ввергшее общественные науки в догматизм и апологетику властей. В сознании каждого человека с детства укоренялся “внутренний цензор”, ибо говорить и писать можно было далеко не все, что думаешь, а только то, что дозволено официальной идеологией. Так утвердилась бездуховность народного сознания, науки и личности.

Пять уровней отчуждения в их совокупности создали предпосылки для возникновения шестого, означавшего тотальную утрату гражданами личной безопасности. Правда, наружу выплескивались прежде всего сведения о репрессиях против сановной элиты. Низы воспринимали зто самоедство номенклатурной бюрократии как расплату за причастность к незаслуженно получаемым ею благам. Но теперь мы знаем, что на самом деле репрессиям подвергались миллионы людей - рядовых крестьян, интеллигентов, рабочих, целых этносов. Их судьба зависела от доносов сверху или снизу, из идейных или корыстных соображений, просто от принадлежности к определенным социальным или этническим категориям⁷. Машина тотального уничтожения народа работала с наводящей ужас ритмичностью, не щадя и “обслуживающий” ее персонал.

В итоге возникла реальная историческая сила, которая присвоила себе не только руководство обществом, но и право распоряжаться судьбами множества людей, вплоть до их физического истребления. Объективно это означало возникновение новой исторической формы социального отчуждения огромных масс народа от труда, его средств и результатов, от власти и участия в управлении, от культуры и свободы, от многообразия качеств личности и даже от самой жизни человека как высшей ценности.

Историческая и теоретическая неожиданность этого феномена заключалась в том, что он возник в тот самый момент, когда упразднялись обнаруженные теорией прежние, классические формы отчуждения, обусловленные частной собственностью на средства производства, и казалось, что тем самым вообще отчуждение устраняется. Однако под покровом этой иллюзии, в условиях общей культурной отсталости, нецивилизованности населения вызревали новые, неклассические формы отчуждения. К тому же они были сильно отягощены деформациями конкретно-исторического происхождения - перерождением административно-командной системы управления в тоталитарную. Как показала история, новые формы отчуждения во всех сферах жизни общества и человека оказались более пагубными и разрушительными, чем прежние⁸.

Переплетающиеся друг с другом шесть слоев или уровней отчуждения, каждый из которых обладал двойной и тройной надежностью, образовали собой небывалую в истории “ловушку”, в которую попало наше общество. Начался период автаркии, развитие остановилось, если позволительно сказать, произошло самоотчуждение общества от способности к развитию.

Стержнем всех слоев отчуждения, их истоком и латентной целью была административно-командная система. Созданная во время сталинизма, она обрела необычайную силу и устойчивость благодаря тому, что сумела адаптировать к своим целям и задачам все важнейшие структуры и элементы общества: коммунистическую партию, государство, промышленность, сельское хозяйство, образование, духовное производство, во многом даже семью. Она сумела вывернуть наизнанку их изначальное содержание, хотя внешне они оставались как бы социалистическими.

Обманчивая их видимость была столь убедительной, что даже прозвучавшие на XX съезде КПСС разоблачения преступных действий Сталина оказались недостаточными. За узкой характеристикой “культа личности” совершенно не просматривался фундаментальный факт социального отчуждения. Реабилитация чести репрессированных граждан и некоторое ограничение сферы действия органов КГБ и МВД казались вполне достаточными мерами по преодолению последствий культа. В действительности же они лишь смягчили пятый слой отчуждения (наступила идеологическая “оттепель”) и ослабили наиболее одиозный - шестой.

Стоило репрессивной машине сузить масштабы своих действий, как начался процесс самоорганизации гражданского общества, возникли независимые от официальных органов производственные ячейки, которые самоорганизовались в специфическую сеть. Но это противоречило действующему законодательству и приобрело характер “теневой экономики”. Ее агенты неизбежно вступили в альянс с поддержавшими их группами из партийно-хозяйственной номенклатуры. В итоге сформировался седьмой слой отчуждения, имеющий мафиозно-коррумпированый характер: самоотчуждение возрастающей части общественного труда от законных структур жизни общества, или, что то же самое - самоотчуждение этих структур от реальных экономических процессов.

Последний круг отчуждения сомкнулся с первым (отчуждением от власти). Наступил застой, затем предкризисное соcтояние советского общества и, в конце концов, общий его кризис. Возник, стал быстро расти и обстряться редкий в истории процесс - патологический социокультурный кризис.