Часть I. Античная цивилизация. 2 страница

Выкуют тоньше иные из меди людей, как дышащих,

Да и из мрамора лучше пусть лики живые ваяют,

Лучше дела защищают и тверди небесной движенья

Циркулем чертят своим и зовут восходящие звезды:

Ты же, о римлянин, помни – державно народами править;

В том твои будут искусства, вводить чтоб обычаи мира,

Милость покорным давать и войною обуздывать гордых.

Пер. С. Ошерова

Римляне, усвоив греческую культуру, обогатили ее своими достижениями и даже стали оказывать обратное влияние на эллинов. Уже со II в. до н. э. многих из Греции стало тянуть в Рим, который стал политическим центром всего Средиземноморья. Взаимодействие двух культур еще более усилилось в эпоху Империи. Так образовалась единая, хотя и двуязычная, греко-римская культура. Можно сказать, что Греция и Рим – это два крыла античной цивилизации – поэтическо-философское, культивировавшее искусство и науку, и государственное, мыслившее категориями права и мирового господства.

Природные условия Апеннинского полуострова тоже благоприятны для человека: теплый климат, плодородные земли (в Греции их явно не хватало), горы (на севере), моря. Поэт «золотого» века римской литературы Вергилий так воспевал италийскую природу:

…Ни мидийцев земля, что всех богаче лесами,

Ни в красоте своей Ганг, ни Герм, от золота мутный.

Все же с Италией пусть не спорят; ни Бактрия с Индом,

Ни на песчаных степях приносящая ладан Панхайя.

…Наливаясь, хлеба и Вакха массийская влага

Здесь изобильны, в полях и маслины, и скот в преизбытке.

…Здесь неизменно весна и лето во время любое,

Дважды приплод у отар, и дважды плоды на деревьях.

…Столько отменных прибавь городов и труд созиданья,

Столько по скалам крутым твердынь, людьми возведенных,

Столько под скалами рек, обтекающих древние стены!

Море помню ли, к ней подступившее справа и слева?

…Здравствуй, Сатурна земля, великая мать урожаев!

Мать и мужей!...

Пер. С. Шервинского

(Подобного гимна своей земле мы не найдем в греческой поэзии. Для греков их земля воспринимается прежде всего в мифологическом ключе, римляне относятся к своей родине более практически, утилитарно, культурно, не забудем, что само слово «культура» – от латинского cultura – «возделывание», «обрабатывание», «уход»).

Таким образом, определились географические границы античной цивилизации: Испания на западе, Иранское нагорье на востоке; Британия – Рейн – Дунай – Северное Причерноморье на севере, Северная Африка на юге.

Географический центр всего античного региона – Средиземное море, поэтому Античность можно еще определить как цивилизацию Средиземноморья периода рабовладения.

Вышесказанное о географических границах Античности важно не только с чисто территориальной точки зрения. В орбиту греко-римской культуры исторически были втянуты многие народы, которые внесли свой весомый вклад в развитие этой культуры. Скиф Анахарсис был даже допущен греками в число семи древних мудрецов; комедиограф Публий Теренций Афр – выходец из Северной Африки, строитель римского Пантеона, принципиально нового архитектурного типа – Аполлодор – родом из Дамаска. И греческая, и римская культуры обогащались достижениями тех народов, с которыми они вступали в разнообразные контакты, и делали их сотворцами античной цивилизации, заложившей основы цивилизации европейской.

Экономическая и идеологическая основа цивилизации, давшей античную культуру, – рабство. Первыми вступили в стадию рабства народы Древнего Востока, за ними последовали народы Индии, Китая, Греции и Рима.

Как пишет А. Ф. Лосев, «в связи с ростом производительных сил и, в частности, в связи с ростом населения и территории в течение VII в. до н. э. в античном мире возникает потребность частичного освобождения трудящегося от общинно-родовых авторитетов и предоставления ему известной личной инициативы... Главное, однако, в том, что уже происходило разделение умственного и физического труда, которое на первых порах отличалось весьма неразвитым и глобальным характером. Одни стали заниматься только физическим трудом, а другие – только умственным. Это обстоятельство и было тесно связано с новой социально-исторической формацией, а именно – с рабовладением» (8, с.25).

Формы рабской зависимости различны, но основными являются две: раннее, или патриархальное рабство, связанное с натуральным видом хозяйства, и античное рабство, характерное для общества с развитыми товарно-денежными отношениями. В рабовладельческом обществе основной физический труд ложится на плечи рабов, что не означает, что трудились только рабы. Свободное население тоже трудилось в сельском хозяйстве, в ремесленном производстве и т. д., но в целом физический труд, особенно тяжелый – удел раба, социальный статус трудящегося человека невысок.

Источники рабов – военнопленные (один из главных источников), пиратство, свободные, попавшие в рабство за долги, рожденные рабами. Во время голода родители нередко продавали детей в рабство, чтобы спасти их от голодной смерти.

По-латыни раб – servus, собственное значение слова – пастух. Греческий синоним этого слова – dulos, это человек, которым собственник может располагаться как вещью вплоть до убийства. Крупнейший мыслитель Античности Аристотель последовательно и настойчиво подчеркивает мысль о том, что раб – всего-навсего говорящее орудие руда (empsychon organon), одушевленная часть собственности рабовладельца («И приобретение собственности требует для себя массу орудий, раб же является в известной степени одушевленной частью собственности»; «Кто по природе принадлежит не самому себе, а другому, и при этом все-таки человек, тот по природе своей раб»; «Раб есть как бы отделимая часть и орудие господина, а орудие как неодушевленный раб» (8, 30). Римлянин Теренций Варрон близок к Аристотелю в определении раба: это один из видов орудий труда, а именно instrumento vocale (говорящее орудие), в отличие от instrumentum mutum (немое орудие) и instrumentum semivocale (орудие, способное издавать звуки, т. е. животное).

Рассматривая антитезу свободный – раб, Античность, особенно в лице греков, пришла к мысли о том, что «между людьми существует пропасть, делающая их противоположными и несовместимыми по критерию свободы. Свободные и рабы как бы сделаны из различного материала. Поэтому одни из людей образуют общность граждан и царей – полис, тогда как другие находятся у них в безраздельной власти. Древние греки никогда не считали такое разделение людей несправедливым. И свободные, и рабы находятся в таком положении, которое они заслуживают. Да и само рабство стало непреложной и неотменимой реальностью, потому что в мире царствует сила, которая повергает все и вся в состояние рабства. Эта сила – судьба или рок. Ее власть над миром безраздельна, изначальна и неотменима. Ей равно подвластны люди и боги. Так что рабство укоренено в самой природе вещей. Все существующее для того и существует, чтобы рабствовать у судьбы. И свободные люди, граждане, и царь здесь не исключение. Судьба выступает для них точно в таком же качестве, в каком они сами по отношению к рабам» (3, 160).

Свобода в Античности значила гораздо нечто гораздо большее, чем в позднейшие времена. Свобода осмыслялась греками как близость к богам, царственное достоинство. «Для нас утверждение о том, что человек должен быть свободен, что в свободе его высшее достоинство и соответствие собственной природе и т. п., звучит привычно и даже как нечто самоочевидное. Связано это с тем, что мы, европейцы, люди западной культуры, являемся прямыми наследниками древних греков, продолжаем традицию, которая впервые состоялась в Древней Греции и уже никогда не прерывалась.

…Древний грек сознавал себя в первую очередь свободным, а не царственным и божественным не просто потому, что последнее было бы святотатственным. Для него свобода была неразрывно связана с царственностью и божественностью, служила их фундаментальной характеристикой. Они актуализировались в свободе и без нее теряли всякий смысл. Можно сказать и так: свобода была путем к царственности и божественности, таким путем, который человек стремился пройти именно как свой человеческий путь. Будучи свободным, он становился божественным человеком, не штурмуя небо и не посягая на место своих богов. Тем самым, как это не покажется странным, греки разделяли божественность людей и божественность богов, не смешивая их и каждой отдавая должное» (3, 155). Одно из важнейших качеств богов – их свобода, поэтому свобода обожествляет человека.

Вместе с появлением института рабства и развивавшегося вследствие этого разделения труда на умственный и физический возникла необходимость «умственно регулировать физический труд, т. е. в необходимости систематического управления рабскими массами, исходящего уже от физически не работающих, но умственно вооруженных господ. Вместо прежней общинно-родовой интуиции возникла рабовладельческая рефлексия», т. е. философия (8, 34).

А. Ф. Лосев так характеризует основные черты рабовладельческого мышления.

«Во-первых, рабовладелец есть прежде всего интеллект, поскольку он должен организовать рабскую массу.

Во-вторых, он даже и не просто интеллект, но по преимуществу – та его формообразующая функция, которая как раз и необходима для осмысления и организации рабского труда, лишенного собственной разумной инициативы.

Однако, в-третьих, сама категория рабовладельца выросла как естественный продукт разделения умственного и физического труда. И, будучи представителем умственного труда и будучи освобожденным от всякого физического труда, он тем самым получает возможность погружаться в свои собственные мыслительные глубины, где он уже ни от чего не зависит и ни с чем не связан, оказываясь, таким образом, деятелем умственной области как области вполне самодовлеющей.

В-четвертых, погружаясь в самодовлеющее мышление, рабовладельческий интеллект еще и потому оказывается самодовлеющим, что его формообразующая функция проявляет себя именно как таковая, т. е. функция оформления работы, а не как физический ингредиент этой работы. Создавши свою формообразующую функцию и передавши ее рабскому труду, рабовладельческий интеллект тут же возвращается сам к себе, к своей самодовлеющей деятельности, поскольку он есть все-таки продукт умственного, а не физического труда, фактическое осуществление которого вовсе не входит в его задачи, и в отношении творчески-жизненной значимости которого он нисколько не заинтересован и всегда только пассивен, всегда только созерцателен.

Отсюда, в-пятых, подлинно рабовладельческий интеллект, пассивно-созерцательный сам по себе, творчески только в отношении формообразующего функционирования в области своего инобытия и тут же возвращающийся к самому себе, поскольку физический труд – вовсе не его дело, такой интеллект вечно пребывает в состоянии круговращения. Он существует сам по себе, он осмысляет и оформляет все прочее и от всего своего окружения он тут же обращается к самому себе, создавши тем самым необходимую жизненную основу для своего самодовления» (8, 43-44).

К этим рассуждениям А. Ф. Лосева мы вернемся позднее, когда речь пойдет о месте искусства в античной культуре и обществе, здесь же отметим, что в этой интеллектуальной замкнутости античного интеллекта на самом себе, далеком от утилитаризма и практицизма, заключается источник его необычайной мощи.

Рабы были заняты в домашнем и сельском хозяйстве, работали пастухами, садовниками, в мастерских и на рудниках и мельницах (особенно тяжелый труд). Среди домашних рабов и рабынь особое место занимали грамотные рабы: врачи, учителя, воспитатели (слово «педагог» происходит от греческого παιδαγογος – раб-воспитатель) и кормилицы, рабам поручались низшие функции при храмах, в Афинах рабы выполняли обязанности полицейских. Единой общей классовой борьбы рабов не было, она носила локальный и разрозненный характер. Интересы рабов не нашли отражения в античной литературе. Конечно, никто не хотел быть рабом, но сам институт рабства принимался как нечто само собой разумеющееся: как же можно идти против судьбы, рока, по воле которых тот или иной человек становится рабом.

Раб – в принципе не человек, он не имеет имени, а лишь кличку – по месту происхождения (например, Фракиец) или по имени хозяина (например, Marcripor, т. е парень Марка). Если раб давал какие-то показания, то его следовало сначала наказать физически. Закон признавал действительным показание свидетеля-раба, данное только под пыткой, так как рабы не признавались полноценными людьми и у них могло дать свидетельство только тело.

Нет, голова раба никогда не держится прямо,

Вечно она склонена, шея кривая под ней.

Как гиацинтов и роз из лука морского не выйдет,

Так и свободных детей чрево раба не родит, –

писал Феогнид, греческий поэт VI в. до н. э. (пер. С. Апта). В одном из мимиямбов Герода (III в. до н. э.) хозяйка Битина приказывает так наказать рабу Пиррию раба Гастрона:

Скрути его, – ты что ж прирос к месту? –

Колодезный канат немедленно сняв с кадки!

Коль для примера я тебя стране нашей

Не взбучу, – женщиной мне не бывать боле!

Ведь говорят: «Фригийца плеть уму учит»…

Ремень принес? Вяжи-ка, сняв платье!

Связанного таким образом раба следует отвести на мельницу, чтобы там всыпали рабу «ударов тысячу, да столько же в брюхо».

Мы затрагиваем институт рабства не для того, чтобы подробно говорить о его роли в античном обществе, а для того, чтобы подчеркнуть противопоставление раба и свободного, характерное для Античности, выразить мысль о том, что античная культура – это культура свободных и для свободных, созданная свободными и красивыми людьми. Красивыми уже потому, что они были свободны. В представлении античного человека красивым может быть только свободный человек. Каким бы внешне красивым ни был раб, он безобразен, потому что он раб, так распорядилась его личная судьба (как полагал Платон, кстати, сам побывавший рабом, но был выкуплен) или потому, что ему предназначено самой природой быть рабом (по мнению Аристотеля).

Имя Эзопа, создателя жанра басни, известно. Но мало кто знает, каким безобразным физически был этот человек: «Эзоп-баснописец, величайший благодетель человечества, по доле своей был раб, а по роду своему – фригиец из самой Фригии. С виду он был урод уродом: для работы не гож, брюхо вспученное, голова что котел, курносый, грязный, кожа темная, увечный, косноязычный, руки короткие, на спине горб, губы толстые – такое чудовище, что и встретиться страшно. А еще того хуже – был он немой и совсем не разговаривал» (9, 7). За то, что Эзоп оказал помощь жрице богини Исиды, сама богиня сняла с языка Эзопа все наросты, которые мешали ему говорить, вложила в него голос и побудила муз наградить его дарами уменьем находить слова на греческом языке и слагать басни. Но даже богиня и музы не убрали физическое уродство раба Эзопа. Конечно, реальный, исторический Эзоп не был таким уродом, каким он изображается в его жизнеописании, однако если он раб, то должен быть безобразным.

А теперь предложим читателю тезис об одном из исторических уроков Античности и ее актуальности для нас: красивое общество могут создать только красивые, т. е. свободные люди. У людей с кривой шеей общество тоже будет кривошеим, поэтому людям нужно выпрямиться, чтобы жить свободно, то есть красиво.

Полис, цивитас, Республика, Империя. Особой формой социально-экономической и политической организации Античности стал полис (греч. polis, лат. civitas). Обычно полис определяют как город-государство, но в границы полиса входила и прилегающая к нему сельская местность (хора).

Возникновению полиса способствовали географические условия Греции. Горы делили Греции на большое количество мелких территориальных образований, большинство из которых имело выход к морю. «Государство имеет форму кантона, – пишет А. Боннар. – Маленькую территорию легко защищать. Жители, естественно, к ней привязаны. Для этого не требуется ни не только идеологии, но и географической карты. Поднявшись на любую вершину, вы одним взглядом окидываете всю свою страну. У подножия склонов или в долинах раскинулось несколько деревень. Селение побольше, выстроенное на акрополе, является административным центром. В случае неприятельского вторжения эта крепость служит убежищем для жителей окрестных деревень; в редкие периоды мира между полисами там расположен рынок. Укрепленный акрополь служит основой, вокруг которой складывается городской строй. Города не основывают на берегу моря – ведь страшны пираты, – однако их строят не слишком далеко от моря, чтобы иметь возможность располагать морской гаванью» (5, 19). В этом отношении показательно расположение Афин: недалеко от моря, где находится гавань Пирей, дорогу к которой пришлось для ее защиты соединить с Афинами стенами; над городом возвышается Акрополь, на котором находятся святилища, храмы. Город не имеет крепостных стен. «Деревни, окруженные полями, и укрепленное поселение полугородского типа – таковы отдельные и вместе с тем спаянные элементы греческого государства. Афинский полис – это в одинаковой степени деревня с пашнями вокруг и город с его лавками, гаванью и кораблями, это весь афинский народ, отгороженный стеной из гор и с окном на море; это кантон, именуемый Аттикой» (5, 19).

Самым большим по территории была Спарта – около 8400 кв. км. На острове Эвбее шесть полисов делили между собой около 3770 кв. км., афинский полис занимал территорию небольшого полуострова Аттика площадью всего 8, 5 тысяч кв. км., 22 полиса Фокиды умещалось на площади 1650 кв. км., т. е. в среднем каждому полису досталось всего по 70–75 кв. км. По Платону, идеальный полис легко обозрим с горы. На один полис в среднем приходилось около 300 кв. км, а население приблизительно составляло 10 тысяч человек (свободных граждан).

Конечно, дело не только в географии. Полисы возникли в процессе борьбы с пережитками родового строя, роста товарно-денежных отношений, отделения ремесла от земледелия, обострения социальной борьбы земледельцев-общинников и торгово-ремесленных слоев с родовой знатью. Полисное устройство на время примирило, гармонизировало эти противоречия, объединив свободное население полиса в одну большую семью. У каждого полиса был свой мифический основатель, полноправные граждане полиса, потомки этого героя, считаются родственниками.

Единство происхождения и интересов свободнорожденных полноправных граждан полиса формировало полисный патриотизм. Благополучие каждого гражданина зависело от благополучия полиса, здесь действовал принцип «все за одного, один за всех». Перикл, лидер Афин периода их расцвета, говорил: «Я держусь того мнения, что благополучие государства, если оно идет по правильному пути, более выгодно для частных лиц, нежели благополучие отдельных граждан при упадке государства. Ибо если гражданин сам по себе благоденствует, между тем как отечество разрушается, он все равно гибнет вместе с государством».

Юноши, достигшие совершеннолетия (18–20 лет), давали клятву верности своему полису, которая звучала приблизительно так: «Я не посрамлю священного оружия и не покину товарища, с которым буду идти в строю, но буду защищать и храмы, и святыни – один и вместе со многими. Отечество оставлю после себя не умаленным, а большим и лучшим, чем сам его унаследовал. И я буду слушаться властей, постоянно существующих, и повиноваться законам установленным, а также и тем новым, которые установит согласно народ» и т. д. (4, 299).

Экономический базис полиса – античная форма земельной собственности: вся земля представляет собственность полиса, он наделяет землей своих полноправных граждан, являющихся таковыми по рождению только от коренных жителей данного полиса. Каждый гражданин имеет право на владение земельным участком, может продавать его или покупать другой, но только в пределах полиса. В полисе нет особого военного сословия: все граждане от 17–18 до 60 лет составляли народное ополчение. Богатые и средние слои общества служат всадниками и тяжеловооруженными пешими воинами (гоплитами), граждане победнее – легковооруженными воинами (гимнетами). Богатые несут бо̀льшие расходы на вооружение, устройство общественных празднеств, состязаний и т. д. Государство ставило пределы накоплениям богачей, устанавливало и контролировало максимальную норму земельных владений. Эти меры были призваны не допускать ослабления сплоченного гражданского коллектива свободных производителей, так только они могли входить в ополчение граждан и с оружием в руках защищать интересы полиса.

В античной литературе, особенно в греческой, была очень популярной тема доблестной смерти в защите отечества, т. е. прежде всего своего полиса.

Доля прекрасная – пасть в передних рядах ополченья,

Родину-мать от врагов обороняя в бою;

Край же покинуть родной, тебя вскормивший, и хлеба

У незнакомых просить – наигорчайший удел.

Тиртей, (VII в. до н. э.). Пер. О. Румера

Вот они, доблесть и подвиг, которых славнее и выше,

Ежели мудр человек, нет для него ничего,

Во оно – благо народа и города высшее благо:

Твердо стоять на ногах, в первом сражаясь ряду.

Феогнид (IV в. до н. э.). Пер. С. Апта

Распространенным видом надгробной надписи – эпитафии – были эпитафии в честь павших героев.

Коринфянам, павшим на Саламине

Странник, мы жили когда-то в обильном водою Коринфе,

Ныне же нас Саламин, остров Аянта, хранит;

Здесь победили мы персов, мидян и суда финикийцев

И от неволи спасли земли Эллады своей.

Симонид Кеосский (556–467 гг. до н. э.). Пер. Л. Блуменау

Павшим афинянам

Радуйтесь, лучшие дети афинян, цвет конницы нашей!

Славу великую вы в этой стяжали войне.

Жизни цветущей лишились вы ради прекрасной отчизны.

Против большого числа эллинов выйдя на бой.

Симонид Кеосский. Пер. Л. Блуменау

(В Риме темой смерти за благо отечества наполнена римская мифология, центральным героем которой является не какой-нибудь бог, а Рим).

Государственный аппарат полиса состоит из народного собрания (апеллы, экклесии) полноправных граждан-мужчин, совета (герусии, ареопага, буле) и выборных должностных лиц (магистратов). Через участие в народном собрании каждый гражданин мог реально управлять государством.

В зависимости от того, какой вес в политической жизни удалось приобрести торгово-ремесленным слоям и земледельцам-общинникам в борьбе с родовой знатью, полисы были демократическими или олигархическими.

Классический демократический полис – Афины. Здесь в результате победы крестьян и горожан в борьбе с родовой знатью земледельческий труд стал привилегией свободных граждан, рабы эксплуатировались в основном в ремесле и торговле. Эта система рабства нуждалась в покупных рабах, доставляемых из колоний и разных стран.

Верховный орган Афин – народное собрание, в котором участвовали все афинские граждане, достигшие совершеннолетия (20 лет). Каждый гражданин мог вносить законопроекты и ставить любые вопросы. Народное собрание собиралось примерно каждые 10 дней. Здесь решались проблемы войны и мира, выслушивались посольства, заключались договоры, избирались высшие должностные лица и т. д. Вторым по значению был совет пятисот, в который избирались по 50 человек от каждой из 10 фил (свободные граждане Афин были разделены на 10 фил); этот постоянно действующий орган делился на 10 частей, каждая из них была администрацией в течение десятой части года. У председателя «правящей» филы хранились ключи от казнохранилища и государственная печать.

Исполнительная власть принадлежала различным коллегиям, ежегодно переизбираемым и подчиненным народному собранию и совету коллегий, из которых самой важной была коллегия десяти стратегов, т. е. полководцев. Они, единственные среди членов других коллегий, могли избираться неограниченное количество раз, для них не существовало ежегодной отчетности. Деятельность стратегов обсуждалась лишь в случае военных неудач, подозрений в измене, хищениях государственных сумм. Народное собрание могло подвергнуть виновных различным наказаниям вплоть до смерти.

Весьма демократическим учреждением Афин был суд присяжных (гелиэя), избиравшийся по жребию. Суд присяжных состоял из 6000 человек и был разделен на 10 частей, действовавших по очереди. Судьями могли быть все афинские граждане с 30-летнего возраста, если они не числились государственными должниками. Как истец, так и ответчик сами защищали свои интересы, не было ни адвокатов, ни прокуроров, судебные процессы велись гласно и были основаны на принципе состязания сторон, допуская свидетелей и предъявление вещественных доказательств. Такая система приводила к тому, что каждый гражданин мог быть и судить, и судимым, что означало высшую степень доверия к человеку и полноту его прав: сегодня я сужу тебя, а завтра ты судишь меня, поэтому судить я должен справедливо в рамках существующих законов. Это и есть демократия. Афиняне глубоко почитали закон – основу демократического устройства. Из уважения к себе и к закону знаменитый философ Сократ, приговоренный к смерти, не бежал из тюрьмы, на что его подговаривали ученики, а принял яд.

«Из 25 тысяч граждан Афин и Аттики около двух тысяч занимали каждый год выборные должности. Большинство должностей нельзя было занимать дважды: нужны были новые люди. Каждый свободный афинянин хоть раз в жизни да занимал какой-нибудь пост, а большинство – и не раз. Государственные дела были сложные, но афинские мужики, гончары, торговцы, плотники, моряки, медники, кожевники с ними справлялись. Помогал опыт и серьезное отношение к делу.

А кто этому удивлялся, тому рассказывали старую шутку. Некогда, как известно. Афина и Посейдон спорили, кому из них быть покровителем Аттики, и Афина победила. Раздосадованный Посейдон проклял афинян: «Пусть они теперь на своих собраниях принимают только дурацкие решения!» Афина, однако, заступилась за своих подопечных: «Но пусть эти решения всякий раз оборачиваются им на пользу» (10, 171).

За каждым гражданином признавалась свобода слова и обеспечивалась всем общественным устройством.

«В полисе не было той сложной иерархии, таинственности и анонимности общественных связей, которые отличали восточные деспотии. Ничто не обволакивалось тайной, в которой тонула ясность и человек не превращался в ничтожную песчинку, зависящую от звероподобного божества или абсолютной власти владыки. По сравнению с восточными деспотиями, где, как известно, отношения эксплуатации и подавления между социальными группами решались посредством принудительной централизации общества, «поголовным рабством» (ибо даже царь был лишь органом целостного социального организма), а также освящением, сакрализацией этой системы, – в полисах было найдено принципиально новое решение проблемы равенства и свободы. Равными правами обладали имущественно и престижно неравные граждане полиса. Они имели одинаковую свободу по отношению к несвободным «варварам», которые по «неэллинской» своей природе потенциально или фактически становились рабами. Отношение к рабам имело технологический, а не нравственный характер. Это общество в пору своего расцвета «не знало социальных антагонизмов и связанной с ним разрушительной социальной болезни – внутреннего насилия и быстро богатело за счет чужого труда, чувствуя себя при этом абсолютно свободным и демократичным». Внутри полиса осуществлялось сотрудничество разных групп граждан.

Небольшие размеры, обозримость полиса, ясность социальных связей, коллективность и свобода общинников имели громадное значение для развития городов-государств. «Город – это люди, а не стены», – писал греческий историограф Фукидид» (1, 23).

Афины стали воплощением греческой Античности. Гордостью за свой полис проникнуты речи Перикла и других государственных деятелей Афин и поэтов периода расцвета этого полиса. Фукидид вкладывает в уста Перикла такую характеристику Афин: «Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве их (т. е. граждан). По отношению к частным лицам законы наши предоставляют равноправие для всех; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другими не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести. Равным образом скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если он только может оказать какую-либо услугу государству.

Мы живем свободной политической жизнью и в повседневных отношениях не питаем недоверия друг к другу, не раздражаемся, если кто-нибудь поступает так, как ему хочется. В общественных же делах мы не нарушаем законов прежде всего из чувства страха перед ними.

Ежегодными состязаниями и жертвоприношениями мы даем возможность душе отдохнуть от трудов, равно как и благопристойностью обстановки, повседневное наслаждение которой прогоняет уныние.

Сверх того, благодаря обширности нашего государства к нам стекается отовсюду решительно все, и мы можем с одинаковым удобством пользоваться как теми богатствами, которые производятся у нас здесь, так и теми, что производят другие народы.

Мы любим красоту без прихотливости и мудрость без изнеженности. Мы пользуемся богатством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и признаваться в бедности у нас не постыдно; напротив, гораздо позорней не выбиваться из нее трудом. Одним и тем же людям можно у нас заботиться о своих домашних делах и заниматься делами государственными. Только мы одни считаем человека, уклоняющегося от участия в государственной деятельности, не скромным, а пустым.