В. С. СОЛОВЬЕВ

Мы знаем, что добро в своем полном смысле, включающем и понятие блага или удовлетворения, определяется окончательно как действительный нравственный порядок, выражающий без­условно должное и безусловно желательное отношение каждого ко всему и всего к каждому. Это называется Царством Божьим, и с нравственной точки зрения совершенно ясно, что только осу­ществление Царства Божия — окончательная цель всякой жизни и деятельности, как высшее добро, благо и блаженство. Столь же ясно при отчетливом и жизненном мышлении об этом предме­те, что действительный нравственный порядок, или Царство Божие, есть дело совершенно общее и вместе с тем совершенно личное, потому что каждый хочет его для себя и для всех и толь­ко вместе со всеми может получить его. Следовательно, нельзя по существу противопоставлять личность и общество, нельзя спрашивать, что из этих двух есть цель и что только средство. Такой вопрос предполагал бы реальное существование единич­ной личности как уединенного и замкнутого круга, тогда как на самом деле каждое единичное лицо есть только средоточие бес­конечного множества взаимоотношений с другим и другими, и отделять его от этих отношений — значит отнимать у него вся­кое действительное содержание жизни, превращать личность в пустую возможность существования. Представлять личное сре­доточие своего бытия как действительно отделенное от своей и общей жизненной сферы, связывающей его с другими центра­ми, есть не более как болезненная иллюзия самосознания.

Когда перед глазами петуха проводят мелом черту, он, как известно, принимает эту черту за какую-то роковую преграду, переступить которую для него делается совершенно невозмож­ным. Он, очевидно, не в состоянии понимать, что подавляющее, роковое для него значение меловой черты происходит только от­того, что он исключительно занят этим необычным ему и неожи­данным представлением и, следовательно, не свободен относи­тельно его. Заблуждение, довольно естественное для петуха, ме­нее естественно для разумно мыслящего человека. Однако и он слишком часто не понимает, что данное ограничение его субъек­тивности получает свою непреодолимость и непроницаемость единственно лишь от исключительного сосредоточения его внимания на этой ограниченности, что роковая отдельность его «я» ото всего другого заключается только в том, что он представляет ее себе роковою. Он тоже есть жертва самовнушения, хотя иимеющего, конечно, объективные точки опоры, но столь же условные и легко устранимые, как проведенная мелом линия. Этот самообман, в силу которого единичный человек считает себя действительным в своей отдельности ото всего и такую свою мнимую обособленность предполагает как настоящую основу и даже единственно возможную исходную точку для всех своих отношений,— этот самообман отвлеченного субъективизма про­изводит опустошения не только в области метафизики (которая с этой точки зрения даже совсем упраздняется), но и в сфере нравственной и политической жизни. Сколько здесь из-за этого возникает запутанных теорий, непримиримых противоречий и роковых вопросов! И вся эта неразрешимость и фатальность исчезла бы сама собой, если бы мы, не пугаясь громких имен, приняли в соображение тот простой факт, что эти теории могли быть созданы и эти роковые вопросы могли возникнуть единст­венно только с точки зрения загипнотизированного петуха.

Человеческая личность, и, следовательно, каждый единичный человек, есть возможность для осуществления неограниченной действительности, или особая форма бесконечного содержания. В уме человека заключается бесконечная возможность все более истинного познания о смысле всего, а его воля содержит в себе такую же бесконечную возможность все более и более совершен­ного осуществления этого всеединого смысла в данной жизнен­ной среде. Человеческая личность бесконечна: это есть аксиома нравственной философии. Но вот отвлеченный субъективизм проводит перед глазами неосторожного мыслителя свою мело­вую черту, и плодотворнейшая аксиома превращается в безыс­ходную нелепость. Личность человеческая как бесконечная воз­можность отделяется от всяких действительных условий и дей­ствительных результатов своего осуществления, представляемых чрез общество, и не только отделяется, но и противополагается им. Является неразрешимое противоречие между личностью и обществом и «роковой вопрос»: которое из двух начал должно быть принесено в жертву? С одной стороны, гипнотики индиви­дуализма, утверждая самодостаточность отдельной личности, из себя определяющей все свои отношения, в общественных связях и собирательном порядке видят только внешнюю границу и про­извольное стеснение, которое должно быть во что бы то ни стало Упразднено; а с другой стороны, выступают гипнотики коллективизма, которые, видя в жизни человечества только общественные массы, признают личность за ничтожный и преходящий элемент общества, не имеющий никаких собственных прав и с которым можно не считаться во имя так называемого общего интереса. Но что же это за общество, состоящее из бесправных и безлич­ных тварей, из нравственных нулей? Будет ли это, во всяком слу­чае, общество человеческое? В чем будет заключаться и откуда возьмется его достоинство, внутренняя ценность его существова­ния, и какою силою оно будет держаться? Не ясно ли, что это пе­чальная химера, столь же неосуществимая, сколь и нежелатель­ная. И не такая ли же химера противоположный идеал себе-довлеющей личности? Отнимите у действительной человеческой личности все то, что так или иначе обусловлено ее связями с об­щественными или собирательными целыми, и вы получите жи­вотную особь с одною лишь чистою возможностью, или пустою формой человека, т. е. нечто в действительности вовсе не суще­ствующее. Те, кому приходилось спускаться в ад или поднимать­ся на небеса, и там не нашли одинокой личности, а видели только общественные группы и круги.

Общественность не есть привходящее условие личной жизни, а заключается в самом определении личности, которая по суще­ству своему есть сила разумно-познающая и нравственно-дейст­вующая, а и то и другое возможно только в образе бытия обще­ственного. Разумное познание со стороны формальной обуслов­лено общими понятиями, выражающими единство смысла в не­уловимой множественности явлений; но действительная и объ­ективная общность (общий смысл) понятий обнаруживается в словесном общении, без которого разумная деятельность, за­держанная и лишенная осуществления, естественно атрофирует­ся, а затем и самая способность разумения исчезает или перехо­дит в состояние чистой возможности. Язык — этот реальный ра­зум — не мог быть создан личностью одинокою, следовательно, личность одинокая не была бы существом словесным, не была бы человеком. Со стороны же материальной познание истины основано на опыте — наследственном, собирательном и накопля­ющемся, опыт же единичного существа, безусловно изолирован­ного, если бы даже оно могло существовать, был бы, очевидно, совершенно недостаточен для познания истины. Что касается до нравственного определения личности, то хотя сама идея добра или нравственной оценки и не есть только следствие социальных отношений, как думают многие, однако слишком очевидно, что осуществление этой идеи или действительное развитие человеческой нравственности возможно для лица только в общественной среде через взаимодействие с нею. И в этом главном отношении общество есть не что иное, как объективно осуществляемое со­держание личности.

Вместо неразрешимого противоречия двух исключающих друг друга начал, двух отвлеченных измов мы находим в дейст­вительности два соотносительных и логически и исторически вза­имно друг друга предполагающих и требующих термина. По существенному своему значению общество не есть внешний предел личности, а ее внутреннее восполнение, и относительно множе­ственности единичных лиц общество не есть их арифметическая сумма или механический агрегат, а нераздельная целость общей жизни, отчасти уже осуществленной в прошедшем и сохраняе­мой чрез пребывающее общественное предание, отчасти осуще­ствляемой в настоящем посредством общественных служений и, наконец, предваряющей в лучшем сознании общественного идеа­ла свое будущее совершенное осуществление.

Этим трем основным и пребывающим моментам лично-обще­ственной жизни — религиозному, политическому и пророческо­му — соответствуют в целом ходе исторического развития три последовательно выступающие, главные конкретные ступени че­ловеческого сознания и жизненного строя, а именно: 1) родовая, принадлежащая прошедшему, хотя и сохраняемая в видоизме­ненной форме семьи, затем 2) национально-государственный строй, господствующий в настоящем, и, наконец, 3) всемирное общение жизни как идеал будущего.

На всех этих ступенях общество по своему существенному со­держанию есть нравственное восполнение или осуществление личности в данном жизненном круге; лишь объем этого круга не одинаков: на первой ступени он ограничивается для каждого своим родом, на второй — своим отечеством, а лишь на третьей личность человеческая, достигшая ясного сознания своей внут­ренней бесконечности, стремится соответственным образом осу­ществить ее в совершенном обществе с упразднением уже вся­ких ограничений не по содержанию только, но и по объему жиз­ненного взаимодействия.

Вопросы и задания:

1. Внимательно прочитайте рассуждение самоубийцы. Какие аргументы он приводит в защиту своей точки зрения?

2. Прочитайте комментарий Ф. М. Достоевского. Как писатель объясняет причину самоубийства? Какие аргументы он приводит?

3. Чья точка зрения, самоубийцы или писателя, кажется вам более убедительной. Почему?