Универсализм и партикуляризм в современной этике

В проанализированном выше материале мы по­пытались, во-первых, показать, какие опасности подстерегают нас на пути создания концепции морали за счет предельного обобщения отдельных сторон нрав­ственной жизни, в том числе — абстрактного отделе­ния нравственного мотива от других составляющих бытия. Во-вторых, выделить критерии, на основе ко­торых можно обосновать практически ориентирован­ную нравственную активность человека.

Я полагаю, что вся прежняя европейская филосо­фия делала ошибку предельного обобщения при попыт­ке решения этических и метафизических проблем че­ловеческого бытия. Ориентация этой философии на использование традиционных методов научного мыш­ления, связанных с разделением целого на части, их познанием и последующим мысленным объединением в идеальной модели приводила к желанию выделения некоторого абстрактного принципа бытия, развития его в сознании до предельного совершенства, и, затем — к утверждению его в реальности, как в смысле обще­ственной организации, так и в смысле организации способа личной жизни. Это оборачивалось обеднени­ем личностного бытия (выражалось, например, в при­зыве быть исключительно аскетом, или же, наоборот,— гедонистом), а также приводило к упрощению реаль­ности и в целом (скажем, к попытке организовать экономическую жизнь на основе командной системы пла­нового управления). Как отмечал Н. Бердяев, логика воплощения абстрактного принципа в действительно­сти была логикой развития тоталитарного режима.

Многие метафизические конструкции, как я пола­гаю, развивалась прежде всего на основе применения в философии широко известного метода мышления, получившего название восхождение от абстрактного к конкретному. Суть метода заключается в том, что, ис­следуя какое-либо явление, мы сначала движемся от многообразия представленных на поверхности связей к выявлению некоторой абстрактной сущности. Пос­ледняя представляет упрощение действительности, но позволяет выявить некоторое основополагающее осно­вание. Затем начинается обратное движение мысли от выявленной сущности к явлению, что позволяет сфор­мировать мысленную модель целого, предстающего уже в виде определенным образом детерминирован­ных, оказывающих строго определенное воздействие друг на друга отношений.

В древнегреческой философии можно наметить два пути решения проблемы отношения человек — мир: выход из неподлинного мира и постижение общих идей как онтологически приоритетных оснований бытия (Платон); объединение субъекта с.миром, в конечном счете возвышение его индивидуального сознания до созерцания прекрасного порядка бытия (Аристотель).

Платон в движении мысли как бы останавливается на выявленной в абстрактном виде сущности. Эта сущ­ность как истинное бытие противопоставляется реаль­ному миру. Поэтому в нравственном плане у Платона намечается призыв к устранению от неподлинного бытия. Это не означает призыва к самоубийству, но содержит идею о том, что уже при жизни следует избе­гать страстей, сильных чувственных удовольствий, ко­торые связывают душу с бренным телом и затрудняют ее последующее освобождение. Платон отрицательно оценивает деятельность Перикла по развитию торговли и ремесел, говоря, что это захламило город ненужными вещами. Такое отношение как раз демонстрирует ре­зультат попытки понимания реальности через предель­ное обобщение, которая оборачивается стремлением к упрощению реального положения дел, а затем выражается в навязывании людям упрощенных и вместе с тем утопических принципов бытия.

Путь рассуждения, предполагающий противопос­тавление «плохой» реальности и «истинного» метафи­зического мира идей, несмотря на очень высокую оценку морали и добродетели, может оборачиваться жестокостью по отношению к отдельным лицам. Это происходит либо в результате того, что в конкретной ситуации оказываются неприменимы требования стро­гой ригористической морали, которые подавляют ин­тересы личности, либо в результате того, что подобная мораль, вообще, выводит человека за границы конкрет­ной ситуации и отдельные интересы не принимаются в расчет. В первую ситуацию попадают, например, Л. Толстой, И. Кант, во вторую — Платон, буддисты, сто­ики. Попытки постижения сущности вне связи с об­ратным движением от сущности к действительности обязательно уводят человека от реального мира, что можно наблюдать во всех теориях, включающих эле­менты мистической практики или терапевтической процедуры освобождения от образов реальности, по­лагаемых иллюзией, нежелательным колебанием абсо­люта (буддизм), причиной ненужного возбуждения эмоций (стоицизм) и др. Познание сущности, выход к основам бытия в буддистской концепции предполагает соединение с абсолютом, что неизбежно сопровожда­ется потерей индивидуальности. В таком случае обрат­ное движение от познанной в абстрактном виде сущ­ности к реальности оказывается невозможным. Но даже в тех концепциях, которые допускают примене­ние обретенного в результате мистического опыта зна­ния к миру (у Плотина, например, временное соединение с абсолютом оставляет в сознании след божествен­ной любви), в силу понятийной невыразимости самого этого знания, никаких практических рекомендаций относительно действия в многообразной реальности не содержится. Мораль в таком случае в основном огра­ничивается областью мотивов. Ответственности лично­сти за практический результат действия в подобных концепциях обычно не предполагается.

У Аристотеля, наиболее последовательно разработавшего в греческой философии теорию добродетелей, личность не изолируется от мира там, где речь идет об этических добродетелях. Они показывают, что каждый человек должен со знанием дела и нравственным уси­лием выполнять свои общественные обязанности, быть гражданином полиса и т. д. Но в интеллектуальных добродетелях субъект как бы расширяется до уровня охвата всего бытия. Тем самым он также теряет свою индивидуальность и, собственно, лишается каких-либо определенных стремлений. В высших проявлениях своего разума человек, согласно Аристотелю, обретает благо в результате того, что просто созерцает совер­шенный порядок бытия. Этот путь размышления при сравнении его с методом восхождения от абстрактно­го к конкретному как бы охватывает не только сущ­ность, но и всю действительность. Последняя, однако, оказывается статичной в своем совершенстве, в ре­зультате чего практически-преобразовательные моти­вы деятельности теряют смысл.

В современной этике Платона обычно относят к универсалистской тенденции, а Аристотеля к партикуляристской. Партикуляристская тенденция развива­ется в связи со стремлением приблизить анализ нрав­ственной ситуации к конкретным условиям бытия, из­бежать противопоставления конкретного (реального) и абстрактного (метафизического) миров. Это стремление проявляется у очень многих мыслителей: А. Макинтайра, М. Насбаум, Дж. Флетчера, Р. Рорти.

К партикуляризму можно также отнести экзистен­циальную философию. Экзистенциалисты стремятся рассмотреть человека как такого морального субъекта, который принимает бремя ответственности морально­го выбора исключительно на себя, который не ориен­тируется в собственном выборе ни на какие автори­тетные критерии, в том числе и на принятые в обще­стве нормы поведения. Они утверждают, что каждый человек сам ответственен за свою судьбу и ответстве­нен за все в глобальном смысле, так как примером своей собственной жизни он подает пример всем. Однако, отрицая возможность найти какие-то объектив­ные критерии выбора и оценки, экзистенциалисты практически превращают декларируемую ими глобальную ответственность в нечто совершенно неопределенное.

Нравственный анализ в данном случае как бы намеренно не доводится до сущности, выявить которую считается принципиально невозможным. Это со­здает сложности при обосновании морали, не позволя­ет найти систему ценностей, способную объединить нравственные усилия людей ради достижения актуаль­ных политических целей, например таких, как предот­вращение угрозы ядерной войны, преодоление опас­ности экологического кризиса.

Во взглядах американского неопрагматиста Рорти, предлагающего рассматривать все человечество как множество отдельных несоизмеримых масштабов раз­ных культурных ценностей, нет полной изоляции че­ловека от того культурно исторического контекста, в котором совершается моральный выбор, существует признание необходимости ориентации такого выбора на нормативные стандарты общества. Однако в его концепции содержится опасность представления малтикультурализма как сосуществования изолированных сообществ, которые не влияют друг на друга и даже не интересуются жизнью других. Это, с нашей точки зре­ния, неправильно, так как, несмотря на сильные еще в ряде случаев тенденции сопротивления, различные культуры все-таки сближаются, расширяя в себе са­мих поле, содержащее общечеловеческие ценности и единые стандарты жизни, так или иначе связанные с современным обществом массового потребления.

Кроме того высшим проявлением человеческого бытия Рорти считает так называемый аномальный дис­курс. Это своеобразный разговор, общение людей, ко­торое осуществляется ради самого общения как опре­деленного процесса творчества. Такое общение разви­вается, с точки зрения Рорти, на основе нормального дискурса, то есть на основе обычных знаний и пред­ставлений, но идет дальше них, превращается в само­ценный вид творческих проявлений, участвующих в аномальном дискурсе личностей. Философию, отвеча­ющую аномальному дискурсу, Рорти называет образо­вательной или наставляющей. «Великие систематичес­кие философы конструктивны и опираются на аргумен­ты. Великие наставляющие философы реактивны и опираются на сатиру, пародию, афоризмы... Систематическая философия стремится найти свой субъект в оп­ределенной части науки. Наставляющая философия хочет оставить пространство открытым для размышления»*. Это рассуждение весьма примечательно, так как отражает одну из специфических тенденций современ­ной философии, заключающуюся в том, что игра как оп­ределенный вид творчества начинает рассматриваться как самоценный и высший вид человеческой активности.

* Rorty R. Philosophy and the Mirror of Nature.— Princeton.— 1979. Р. 369.

Многие философы рассматривают серьезные виды деятельности, совершаемой человеком, по модели иг­ровой. Хайдеггер, в частности, говорит, что человек играет с бытием как с неведомым противником. Пси­холог Э. Берн, также рассматривающий различные виды человеческой активности по модели игры, видит в этом проявление отчужденных сторон бытия людей в современном обществе.

Я думаю, что распространенная в западной фило­софии игровая модель, несмотря на интересные посыл­ки, заключенные в данном анализе, все же не может быть полностью отнесена ко всем видам человеческой деятельности, тем более, она не может быть рассмот­рена в качестве высшей цели человеческого бытия, так как в игре, при всех творческих элементах, тем не менее отсутствует высший смысл, идущий от совмес­тно разделенных, обусловленных решением конкрет­ных исторических задач, целей бытия людей.

Тенденция универсализма в общем-то находит свое завершение в этике Канта. Кант пытается использовать для оправдания нравственного мотива способность ра­зума быть самозаконодателем собственной воли. Кри­терием, следующим из самого разума, не отягощенного никакими практическими соображениями, кроме идеи морали, оказывается категорический императив — пра­вило универсализации, заставляющее индивида пред­ставлять возможность превращения его мотива по­ведения во всеобщий закон. Если универсализировать мотив не удается, от совершения поступка следует от­казаться. По существу категорический императив не содержит в себе никакого критерия для стимуляции позитивного поведения. Для обоснования последнего Кант вынужден использовать уже другие критерии, в частности — пантеистический принцип, представление о движении истории к совершенному обществу, пред­стающему перед индивидом как царство целей.

Кантовская методология часто используется в де­онтических теориях, предполагающих возможным со­здать общие правила поведения, приемлемые для раз­ных людей, с разными жизненными ориентациями. Они не касаются содержания личных интересов, рас­сматривая лишь справедливые условия их удовлетво­рения. Наиболее радикально такая позиция представ­лена в нейтралистском либерализме.

В современной западной теории морали принцип универсализации используется Р. Хеаром для описания типичной ситуации действия, в которой учитываются интересы всех других людей, а также Ю. Хабермасом и К.О. Апелем, развивающими этику дискурса, пред­полагающую апелляцию в решении моральных вопро­сов к неограниченному коммуникативному сообществу. Универсализация предстает в названных концепциях как форма выражения нравственных суждений, пре­тендующих на то, чтобы быть общеобязательными. Но, в отличие от построений Канта, она не требует здесь столь решительного разделения нравственного мотива и собственного интереса, то есть нравственный мотив оказывается не высшей целью человеческих стремле­ний, а разумным средством обеспечения условий со­четания различных интересов.

Партикуляристы чаще всего пытаются найти исход­ные основания морали в некоторой исторической тра­диции, которая по необходимости оказывается традици­ей какой-то одной культуры и часто связывается с оп­ределенными религиозными представлениями и иными культурными ценностями (Рорти, Макинтаир). Такой подход создает сложности при решении определенных нравственных проблем, возникающих в современном мире, который становится все более и более глобаль­ным, в котором происходит вынужденное, например, связанное с бизнесом, нахождение одних групп населения на территории, где имеется отличная от условий их воспитания культурная традиция. Например, половая связь с 14-летней девушкой рассматривается в запад­ной традиции как нравственное развращение, а в вос­точной традиции это явление при определенных обсто­ятельствах выглядит как вполне допустимое. Универсалистская мораль пытается преодолеть эти противоречия. Но она испытывает сложности с исходными основаниями для определения правильно­сти моральных суждений и в основном развивается в плане утверждения конвенциального характера мора­ли, при котором моральная истина выглядит как общее согласие.

Претендующая на всеобщее значение мораль так или иначе строится с использованием кантовских ар­гументов, которые, как мы уже отмечали, развивались в связи с задачей обосновать мораль из нее самой на основе понятия автономной нравственной воли, т. е. воли, действующей независимо от прагматических соображений, на основе нравственных ценностей, имеющих абсолютное значение. В качестве таких цен­ностей в современном мире, в частности, утверждают­ся основные права человека. Для аргументации необ­ходимости их соблюдения в отдельных случаях требу­ются именно принципы абсолютной морали. Например, принимая право человека на жизнь как абсолютное, мы уже не можем отказываться от гарантий его обес­печения. Мы, например, не можем подсчитывать, что за счет жертвы одной жизнью можно было бы спасти десять других, не можем ограничивать возможности одних ради расширения возможностей других, хотя бы для общества в целом это и было полезно.