ВОЗРАСТ. Как и всякий биологический организм, человек рождается и, преж­де чем умереть, обычно проходит стадии детства

Как и всякий биологический организм, человек рождается и, преж­де чем умереть, обычно проходит стадии детства, юности, зрелости и старости. Та или другая ступень в онтогенезе, тот или другой возраст становятся основанием для объединения с другими, для идентифика­ции с ними, а также —для дифференциации, для противопоставления другим по возрасту.

Возраст —это знак в процессе социальной символизации. Данно­му знаку могут быть приписаны различные коннотативные смыслы, оценки. Каждый, вероятно, наблюдал явление, так сказать, «возраст­ной озабоченности», к примеру — восклицания типа «Мне уже 20 лет, а я еще ничего не совершил!» или «Мне уже 25, а я еще не заму­жем!». Молодящийся старец, как, скажем, у Т.Манна в «Смерти в Венеции»; зрелая дама, желающая выглядеть юной, или, напротив, двенадцатилетняя девочка, которая использует все возможности кос­метики, чтобы смотреться на восемнадцать... Какова природа этих знакомых картин¹?

Общности существуют не просто сами по себе: они также выступа­ют как элементы множества, чаще всего — парного. Между элементами этих множеств возникают специфические отношения оппозиции, кото­рые в свою очередь конституируют сами элементы. Главная оппози­ция возрастных общностей — противопоставление и единство «отцов» и «детей». Между «отцами» и «детьми» — вечное соперничество и в то же время фундаментальное отношение взаимной приязни. Эмпириче­ски эта приязнь выражается как вполне наглядная любовь родителей и детей в семье.

Возрасты людей становятся поколениями, связываясь с определен­ными историческими событиями². Единство и противопоставления по возрасту проецируются на социальную иерархию. Всякий социум име­ет привилегированный возраст. В стабильном обществе «отцы» навер­ху, «дети» —внизу³. Отсюда даже сами названия социальных стату­сов по преимуществу имеют возрастную окраску (холоп — «хлопец»,

boy, garcon)⁴. Подчиненный возраст (как и любая непривилегирован­ная общность) несет в себе некоторые моменты маргинализма. Подчи­ненный возраст в цивилизованном обществе наделяется и своими спе­цифическими правами. Они определяются по наличию юридических документов, защищающих эти права⁵. Налицо специфические права молодежи. Они учитывают максимальную мобильность, эмоциональ­ность, импульсивность молодежи и ее меньшие социальные возможно­сти. Подчиненный возраст становится предметом большего внимания социальной науки⁶. Составляющие личности в подчиненном возрасте обладают более высокой символической активностью.

Чтобы оградить общество от молодежных эксцессов и ввести их в русло процессов, разрушительный деструктивный потенциал молоде­жи должен быть канализирован. В цивилизованном обществе вырабо­тались такого рода социальные институты, позволяющие сравнитель­но безболезненно «выпустить пар». Наиболее древняя и грубая форма данного института — война. Разумеется, войны не могут быть объяс­нены только конфликтом отцов и детей. Здесь существенную роль иг­рают также и этнические противоречия и экономические интересы. Однако нет сомнения, что, скажем, в бесконечных конфликтах грече­ских полисов между собой определенную роль играло и стремление господствующих «отцов» сохранить свое положение⁷. Более мягкая форма указанного института— всеобщая воинская обязанность^. Она позволяет удержать самую активную часть молодых мужчин в рамках жесткого порядка. Наконец, наиболее цивилизованным и либеральным способом организовать молодежную энергию и оградить общество от эксцессов служит массовое образование, особенно высшее⁹.

Мы указали только на основные институты, обуздывающие де­структивный (с точки зрения отцов) потенциал молодежи. Кроме того, существенную роль здесь играют такие социальные институты, разви­тые в новоевропейской цивилизации, как спорт, религия, тюрьма.

Взаимная приязнь отцов и детей перед лицом цивилизации транс­формируется в комплекс вины, рационализируется как взаимная вина¹⁰.

На примере постоянного, как бы фонового протеста молодежи мож­но проследить функционирование архетипа освобождения, который всегда сопровождает отношения привилегированных и непривилеги­рованных общностей в цивилизованном обществе. Именно здесь рас­крывается сакральный смысл позитивной свободы (по И.Канту), или «свободы для» (по Н.А.Бердяеву), и — соответственно — негативной свободы, или «свободы от». Возникает представление, что в конеч­ном счете весь смысл социальной жизни состоит в борьбе за свободу, понимаемую в политическом аспекте. Вот и молодежные бунты, по­трясшие цивилизованный Запад в конце 60-х годов XX в., на своем

знамени начертали идеологему освобождения от власти отцов: «Вся история до сих пор существовавших обществ —это история борьбы между поколениями»¹¹.

Говоря об отношениях возрастов, мы все время имели в виду ста­бильное цивилизованное общество. Как организуются отношения по­колений в переходные, или транзитивные, эпохи, в эпохи перемен? Здесь отцы теряют свое привилегированное положение. Уже у проро­ка Исайи читаем в описании гибели Иерусалима: «И дам им отроков в начальники, и дети будут господствовать над ними» (Ис. 3:4-5). Тако­го рода инверсию в отношениях поколений можно было наблюдать во время Русской революции 1917 г., когда, скажем, 16-летний Аркадий Гайдар командовал полком; такие же явления заметны и сегодня, ко­гда в результате российских реформ 90-х годов ветераны потеряли, как правило, не только привилегированное положение, но и необходимые средства к жизни, в то время как у руля экономики и политики часто оказываются совсем еще молодые люди (весьма молодой по меркам то­гдашних правительственных кругов Егор Гайдар, внук Аркадия, стал премьер-министром).

Новоевропейская цивилизация — в отличие от традиционных об­ществ, ориентированных на сохранение status quo, — есть цивилиза­ция, ориентированная на прогресс, и в целом обнаруживает тенденцию к тому, чтобы более высоко ставить молодость. В итоге здесь мы стал­киваемся с амбивалентной оценкой молодости и старости, поскольку оценки, свойственные традиционному обществу, не уходят полностью, но продолжают сосуществовать с новоевропейскими.

Особая проблема в связи с этой установкой на ценность моло­дости — инфантилизация современного цивилизованного общества. В нецивилизованных обществах люди рано взрослеют, поэтому в воору­женных конфликтах цивилизованных и нецивилизованных стран сол­даты одного и того же биологического возраста имеют разный соци­альный возраст. 15-летние чеченские боевики, ставившие фугасы на дорогах Чечни, «старше» по своему социальному возрасту, чем 18-20-летние российские призывники федеральных войск, которые призваны подавлять чеченский сепаратизм¹².

Э. Берн, разделив в каждом человеке существование Родителя, Взрослого и Ребенка, дал некоторые основания для анализа феноме­на инфантилизма. Инфантилен тот человек, в котором Родитель и Взрослый отступают на второй план, а на первый план выходит Ребе­нок с его импульсивностью, эмоциональностью и т. п. За структурой Берна стоит, конечно, структура 3. Фрейда с его Сверх-Я (эквивалент­ным Родителю), Я (эквивалентным Взрослому) и Оно (эквивалентным Ребенку)¹³.

В связи с инфантилизацией населения цивилизованных стран на-

ходится и своеобразное гендерное требование: девушки ждут от своих сверстников большей взрослости (обычные ламентации: «Где же на­стоящие мужчины?! Все — мальчишки, вплоть до 60 лет!»). Однако само это требование есть скрытое свидетельство инфантилизации не только мужчин, но и женщин, которые «по-детски» ищут защиты и покровительства и не готовы к тому, чтобы выполнить функции жены и матери.

Демографическая ситуация Нового времени такова, что увеличи­вается продолжительность жизни и в связи с этим возрастают как абсолютное число, так и процент пожилых людей в общей структуре населения. Это обстоятельство не может не сказаться на том, как скла­дываются отношения между отцами и детьми. Правда, такое влияние не вполне ясно. Возможно, что это демографическое изменение влечет за собой тенденцию возрастания консерватизма. Хотя обнаруживают­ся и противоположные тенденции — психологическое «помолодение» и даже инфантилизация стариков.

Старость в Античности и вообще в стабильном традиционном об­ществе рассматривалась как ценность, лучшее время жизни. Сейчас в новоевропейской цивилизации возникает потребность, так сказать, заново «тематизировать» старость, разработать систему ценностных стереотипов для того, чтобы старик мог с душевным комфортом иден­тифицироваться со своим возрастом. Здесь обретают вторую жизнь ценностные установки античной философии. В современном мире, где господствует культ молодости, классическая греческая философия по­может нам перенести процесс старения менее болезненно¹⁴.

Культура античного мира исходила из двух жизненных моделей, заслуживающих подражания: героя типа Ахилла с его короткой, но насыщенной событиями жизнью и почтенного старца, стремящегося к спокойной, внутренне сосредоточенной жизни, соответствующей иде­алам стоицизма. Древние полагали, что наиболее почетна смерть ли­бо в ранней юности, либо в глубокой старости, так как преклонный возраст, несмотря на все его минусы, — возраст торжества разума. И сегодня Ж. Бодрийяр говорит, что пожилые люди —это «третий мир существования»¹⁵.

Таким образом, возраст выступает одним из важнейших ориенти­ров идентификации и конституирует специфические социальные общ­ности: молодежь, зрелое поколение, старики.