Кн. Е. Трубецкой. Русская иконопись. Умозрение в красках

Икона – не портрет, а прообраз грядущего хра­мового человечества. И, так как этого человечест­ва мы пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем, икона может служить лишь символическим его изображением. Что означает в этом изображении истонченная телесность? Это – резко выраженное отрицание того самого биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью оправдывается не только грубо-ути­литарное и жестокое отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кро­вавую расправу с другими народами, препятству­ющими его насыщению.

Мы подошли к цент­ральной идее всей русской ико­нописи. Мы видели, что в этой иконописи всякая тварь в сво­ей отдельности – человек, ан­гел, мир животный и мир рас­тительный – подчиняется общему архитектурному замыслу: мы имеем здесь тварь соборную, или хра­мовую. Но в храме объединяют не стены и не архитектурные линии: храм не есть внешнее един­ство общего порядка, а живое целое, собранное воедино Духом любви. Единство всей этой храмо­вой архитектуре дается новым жизненным центром, вокруг которого собирается вся тварь. Тварь ста­новится здесь сама храмом Божьим, потому что она собирается вокруг Христа и Богородицы, становясь тем самым жилищем Святого Духа. Образ Христа и есть то самое, что сообщает всей этой живопи­си и архитектуре ее жизненный смысл, потому что собор всей твари собирается во имя Христа и пред­ставляет собою именно внутренне объединенное царство Христово в противоположность разделившемуся и распавшемуся изнутри царству «царя космоса». Царство это собрано в одно живым об­щением тела и крови. И вот почему олицетворение этого общения – изображение Евхаристии – так часто занимает центральное место в алтарях древних храмов.

Но если во Христе Богочеловеке наша иконопись чтит и изображает тот новый жизненный смысл, который должен наполнить все, то в образе Бого­матери Царицы Небесной, скорой помощницы и заступницы, она олице­творяет то любящее мате­ринское сердце, которое через внутреннее горение в Боге становится в акте бо­горождения сердцем вселен­ной. Именно в тех иконах, где вокруг Богоматери со­бирается весь мир, рели­гиозное вдохновение и ху­дожественное творчество древнерусской иконописи достигает высшего преде­ла. В особенности замеча­тельна в древней новгород­ской живописи разработка­ двух мотивов – «О Тебе ра­дуется, обрадованная, вся­кая тварь» и «Покров Божией Матери».

Как видно из самого на­звания первого мотива, образ Богоматери утверж­дается здесь в его космическом значении, как «ра­дость всей твари». Во всю ширину иконы на вто­ром плане красуется собор с горящими луковицами или с темно-синими звездными куполами. Купола эти упираются в свод небесный: словно за ними в этой синеве нет ничего, кроме Престола Все­вышнего. А на первом плане, на престоле царит ра­дость всей твари – Божия Матерь с предвечным Младенцем. Радость твари небесной изображает­ся ангельским собором, который образует собою как бы многоцветную гирлянду над головою Пречис­той. А снизу стремятся к ней со всех сторон чело­веческие фигуры – святые, пророки, апостолы и девы – представительницы целомудрия. Вокруг храма вьется райская растительность. В некоторых иконах соучаствуют в общей радости и животные. Одним словом, именно тут идея мирообъемлющего храма раскрывается во всей полноте своего жизненного смысла; мы видим перед собою не холодные и безразличные стены, не внешнюю архитек­турную форму, которая все в се­бе объемлет, а храм одухотво­ренный, собранный любовью. В этом заключается подлинный и полный ответ нашей иконопи­си на вековечное искушение звериного царства. Мир не есть хаос, и мировой порядок не есть нескончаемая кровавая смута. Есть любящее сердце матери, которое должно собрать вокруг себя вселенную.