Елена Тюгаева 1 страница

Часть II

Автор иллюстрации - Мария Орфанудаки

Глава 11. «... эти вздохи, дрожь, жар, мурашки по коже...»

Володя уже сжевал в меланхолической нирване полбатона, две сосиски, банку скумбрии, сырок "Янтарь", запил этот плебейский завтрак здоровенной чашкой кофе и направил свои стопы к компьютеру. Никаких стихов в голове не было, сплошная муть. Володе требовалось убежать от навязчивого желания купить бутылку водки. Любым способом, а Интернет - лучший в мире доктор, способный предложить шоковую терапию в виде ленты новостей или же обезболивание порносайтами. Володя не успел нажать заветную кнопку Reset. Кто-то нажал на кнопку звонка.
Он распахнул дверь и чуть не рухнул, чуть не завопил, чуть не разрыдался. На пороге стояла Нонна - в обыкновенных вылинявших синих джинсиках и простом, но дьявольски подходящем ей ярко-жёлтом свитерке.
- Извини, не позвонила, - сказала Нонна, - через центр ехали, там шум от машин просто сумасшедший... ты не хочешь поехать с нами на дачу?
Господи, с тобой хоть в концлагерь, мысленно ответил Володя, а вслух спросил:
- С нами - это с кем?
- Мой благоверный, его друг с женой, и ещё пара семей в другом автомобиле. Все ужасно старые и нудные. Я с катушек съеду от них, Вовка.
- А твой благоверный - ничего, не возбухнет?
Нонна засмеялась.
- Всё продумано этим гениальным мозгом, - она ткнула пальцем себе в лоб, - с одной из семей дочка. Такое юное дарование в очках. Я предложила Михалычу: "Давай возьмём с собой Вовку, он будет парой для девушки".
- И мне придётся быть парой для какой-то очконавтихи? - расстроено спросил Володя.
Он до сих пор не мог прийти в себя от того, что Нонна, живая, настоящая, а не рождённая мучительными эротическими мыслями, стоит на его пороге.
- Немножко. Для видимости. Утром Михалыч уйдёт с мужиками на охоту на весь день. И мы с тобой...
Безжалостная обвила одной рукой Володину шею, а другой стала гладить пояс и застёжку его джинсов. Конечно, для иллюстрации будущего счастья, но Володя долго - половину пути до упомянутой дачи боролся с телесными муками.

День был прекрасный - без единого облачка, с ослепительно синим, прошитым солнечными лучами и серебристыми паутинками небом. И дача была хороша, деревянная, вся в резьбе и башенках, с множеством балкончиков, галереек, дверей и дверок. И лес, окружающий дачу - тёмные сосны и жарко-золотые берёзы, дубы, осины, тоже изумлял. Володя никогда не был любителем природы и загородных утех, но сейчас его утомлённая депрессией душа искренне радовалась.
Во дворе, в беседке был накрыт "шведский стол", так выразилась хозяйка, дама возраста Зинаиды Андреевны, но без её моложавости и обаяния. Володя увидел ржаной хлеб, сервелат, мелкие маринованные огурчики, розовое сало и жёлтый копчёный сыр, выпил с мужчинами стопку водки ("с устатку", как выразился муж хозяйки), и легко вынес пытку знакомства. "Иван Сергеевич, известный композитор", "Борис Дмитриевич, бизнесмен, хлебный комбинат "Борисово" знаете?"
Володе были до лампочки самодовольные брюха бизнесменов и важные бороды именитых деятелей искусства. Голова приятно покруживалась от лесного воздуха, водки и особенно - от близкого присутствия Нонны. Вот её улыбка сливается со смолистым запахом сосен и с каждой молекулой этого воздуха входит в Володины лёгкие. Вот её глаза отражают и передают взгляду Володи сказочную синеву неба. Вот её свитерок обрисовывает дивные линии груди, склонённой над мангалом у беседки...
- Володенька, знакомьтесь, это - наша Агаша, - прервал Володину медитацию хрипловатый женский голос. Дородная дама в модном меховом жилете, уже знакомая Володе, как "Екатерина Валентиновна, редактор известного журнала", влекла одной рукой сразу два хрупких объекта: сигарету в янтарном мундштуке и тоненькую девушку в золотых очках. Володя сразу понял, что девушка - та, ради которой он, по легенде Нонны, был сюда приглашён. И сразу возненавидел её острой ненавистью.
"Зубрилка. Целка-невредимка. Доска и два соска".
- Агаша - это Агафья? - спросил Володя, чтобы что-то спросить.
- Да, - смущённо ответила девушка в очках, - моё слишком оригинальное имя, которое приносит мне одни неприятности.
- Почему - неприятности? - Володя искал боковым зрением Нонну.
- Потому что я стесняюсь каждый раз объяснять всем, что такое имя существует.
- А ты не стесняйся, - сказал Володя, - на свете полно куда более странных имён. Нонна, например... Пойдем, посмотрим, что они там с мангалом делают. Мне кажется, что-то немыслимое.
Девушка Агаша повлеклась за Володей, и дальше торчала у него за спиной всё то время, что он помогал хозяйке, Нонне и хлебному бизнесмену Борису Дмитриевичу надеть мясо на шампуры и правильно уложить шампуры на мангал. Чаще всего его руки соприкасались с руками Нонны, и, хотя все у мангала шутили, болтали, весело спорили, он слышал одну Нонну и разговаривал только с нею.
- Борис, Володя, Нонна, я принёс вам напитки, - сказал благодушный, уже пьяненький Виктор Михайлович.
Нонна взяла у него бокал с вином и погрозила ему пальцем: "Не рано ли вы начали, мон шери? Учти, я слежу за тобой!" Володя разозлился и залпом опрокинул в рот водку. Агаша (оказывается, она всё это время вертелась у него за спиной) с лёгким ужасом посмотрела на пустую стопку и убежала.
- Ну, и чёрт с вами всеми! - сказал вслух Володя. - Борис Дмитриевич, а может, сбрызнем мясо красным вином? Судя по запаху, его в чём-то таком и мариновали...
Хлебный бизнесмен начал спич о сравнительных характеристиках разного типа маринадов. В это время тонкая ручка тронула Володин локоть. Это Агаша. Принесла бутербродик с красной рыбой:
- Закуси, пожалуйста.
- Спасибо, - почти растроганно сказал Володя. Агаша показалась ему (водка начинала действовать) "даже ничего" - за очками у неё были тёмно-серые глаза, хорошо отражавшие синее небо, носик и ротик как будто художник-миниатюрист нарисовал, а волосы, стянутые тяжёлой заколкой на макушке, сияли естественным блеском.
- Я только один раз в жизни пробовала водку, - сказала Агаша, - о последствиях лучше не вспоминать.
- Правда? Расскажи, - Володя снова шарил глазами по саду, ища Ноннины лунные волосы и солнечный свитер.
Свет жёлтого спектра шёл от качелей в зарослях сирени. Виктор Михайлович качал Нонну, оба смеялись, лунные волосы взмывали в воздух, и каждый их взмах бросал в сердце Володи пучок ядовитых стрел.
- А пойдём, Агашка, по окрестностям погуляем, - предложил Володя, - шашлык ещё не скоро будет, а водку пить вредно.
- Сейчас, - сказала Агаша, - я только маме скажу.
Состояние Володи было смутным, взволнованным, рассеянным, болезненным, отчаянным, тоскливым, возбуждённым, и Нонна усугубила все эти характеристики, помахав Володе и Агаше рукой со своих чёртовых качелей. Её чёртов муж тоже помахал, и Володе почудилось, что они оба пригласили его сюда и подсунули очкастую девушку, чтобы поиздеваться над Володиными чувствами.
"А что? С этой богемы всё станется. Пьесы её извращённые, брак - такой же. Может, она трахалась со мной и рассказывала мужу, и они вместе обсасывали подробности... есть такие психи на свете"...
- Володя, мама сказала, что ты стихи пишешь, - голосом испуганного котёнка произнесла Агаша, - может, почитаешь?
- Я на память не помню, - ответил Володя, - если хочешь, вот, посмотри.
Он протянул ей свой затасканный блокнот. Агаша остановилась и стала читать про себя. Володя скучающе смотрел на отлого спускающийся вниз, густо усыпанный рыжей листвой склон оврага. Ему было всё равно, что скажет Агаша о стихах. А ведь раньше он волновался, даже выкладывая стихи на бесплатный сайт в Интернете. Нонны нет, и не будет, думал он, и мне безразличны эти красные овраги, синие небеса, рябины-калины и очкастые девчонки.
- Это очень хорошо, - сказала Агаша, - это настоящее... Гораздо лучше моих.
- А ты тоже пишешь? - спросил Володя без всякого интереса.
- Да. Пробую. Но мне, видимо, не дано.
- Кто тебе сказал, что не дано?
- Я посылала в литературные журналы. Нигде не берут. Даже никак не комментируют. Мама, конечно, предлагала напечатать у неё... Но я так не хочу. По блату, по связи - это не настоящее, правда?
Володя кивнул рассеянно, а девушка продолжила, вдруг нанеся ему своим нежным голоском садистскую рваную рану:
- Здесь все - Иван Сергеевич, Виктор Михайлович, Нонна, ты - таланты. А я - посредственность. Обидно, конечно, у меня ведь и мама, и папа - выдающиеся литераторы...
- Нонна - талант? - усмехнулся Володя. - Я думаю, насчёт неё все заблуждаются.
- Как же? Её пьесы ставят в театрах и дают им престижные премии...
- Может быть. Но начала она именно по связи, по блату, то, что ты презираешь. Её муж. Скажи, ты вышла бы за мужчину на двадцать лет старше себя?
- А почему бы нет, если любишь?
- А если ради связей и блата?
Агаша посмотрела растерянно Володе в лицо и спросила:
- Володя, ты влюблён в Нонну?
Он опустил голову, вдохнул самый грустный запах на свете - запах палой листвы. И ответил: "Да". Глаза Агаши наполнились испугом, состраданием, невероятной осенней печалью.
"Зачем я ей сказал? Она разболтает матери, мать - мужу, муж - Виктору Михалычу"...
- Володя, а хочешь, я покажу твои стихи своей маме? Она оценит это, у неё замечательный вкус, она их напечатает...
- Но ведь это тоже будут "полезные связи"?
Агаша не успела ответить. Зазвонил телефон у неё в кармане - хозяйка дачи созывала гостей на фондю.

Сон Володи был неспокойным и даже страшноватым. Мелькали знакомые лица: мать, отец, Матвей, Зинаида Андреевна, Бук, а чаще всех мелькала Нонна. Обнажённая, сладостная, она выходила из морской пены, как Афродита, или же растрёпанная, грязная, искала бутылки по помойкам. Из развалин панельного дома выглядывали неизвестные дети, чёрные коты, старухи, а на пятом этаже из каждого окна - Нонна, Нонна, Нонна... Неслась надрывная скрипичная музыка, гремели выстрелы. Последние, впрочем, оказались реальностью.
Проснувшийся Володя понял, что это охотники пальнули несколько раз холостыми, то ли проверяя оружие, то ли выпендриваясь. Тотчас вспомнился вчерашний вечер: шашлыки, печёная картошка, пироги, алкоголь. Болтовня вокруг костра во дворе. Включенная хозяйкой музыка - классика в исполнении страстной Ванессы Мэй. Единственная танцующая под эту музыку пара - Нонна и Виктор Михайлович.
- Сейчас эти живодёры свалят, - сам себе сказал Володя, - и я потихоньку домой сбегу. До железной дороги здесь пара километров, а там на электричку сяду.
Володя ночевал в мансарде под крышей, а "удобства" были на втором. Он спустился в полной темноте. Внизу, впрочем, бубнили голоса - кое-кто из женщин встал проводить охотников. Володя зажёг свет в ванной, почистил зубы и даже побрился и побрызгался лосьоном, как будто хотел смыть с себя позорный визит в гнусный вертеп. Голоса тем временем смолкли, дача погрузилась в сладкий предрассветный сон. Володя взял со спинки стула свой свитер. И тотчас уронил его, потому что в комнату без стука вошла Нонна.
На ней была белая пижамка, состоящая из короткой распашонки и шортиков. Между распашонкой и шортами сверкало колечко в пупке. Кожа блестела, волосы сияли, глаза Володя не успел рассмотреть - Нонна прыгнула ему на шею, и вместе они свалились на кровать.
- Володька, я чертовски хочу тебя, я так скучала!
Володина обида улетучилась, как жалкая пыль, снесённая смерчем. Он не мог вспоминать обидных эпизодов, мозг отключил все кнопки, кроме одной, и эта кнопка посылала Володе бесконечный алгоритм: целовать, гладить, прижимать, врываться, лететь в горячей темноте, целовать, гладить и т.д. Весь мир сжался до пределов крошечной комнатки с деревянным косым потолком, где в рассветных лиловых сумерках белое тело Нонны казалось фантастическим: слишком длинные ноги, слишком светлые волосы, слишком острые соски. Володя не успевал фиксировать зрением ракурсы, которые хотел бы сохранить в памяти навсегда - те, что принимала Нонна, те, что придумывал он сам, безумный от вожделения. Я хочу запомнить это, я хочу жить с этим. Пусть она никогда не станет моей женой, пусть я проживу пятьдесят, шестьдесят лет без неё, стану сморщенным лысым инвалидом в кресле на колёсиках, но внутри меня будут жить этот свет её волос, эти босые ножки, заброшенные в изнеможении на стенку, отделанную лакированными планочками, эта тонкая ладонь на моём животе. Эти вздохи, дрожь, жар, мурашки по коже, липкая влага на простыне, слитые тени на потолке, пряный запах, отчаянье, счастье, мерцание совсем близких звёзд на воротах рая...

Глава 12. «... согласилась на компромисс, хотя он был тяжёлый и неправильный...»

- И что случилось? - спросил Володя, едва Верка открыла дверь. - Что значит: "Приезжай срочно, мне очень плохо"?
Верка заревела и бросилась Володе на шею. Он машинально отметил не менее приятный, чем у Нонны запах кожи, не менее упругую грудь, прижавшуюся к нему...
- Ладно, ладно, Верёнок. Что ты как маленькая. Пойдем в комнату, вина выпьем, расскажешь, что случилось.
Пока Володя откупоривал бутылку, Верка всхлипывала и сыпала бессмысленными восклицаниями вроде: "Если бы Матвей знал!", "Какая я дура дебильная!", "Не хочу жить после этого!"
Володя подал ей бокал, который наугад вытащил из серванта и заставил выпить вино почти залпом. Оно было холодное. Одна из двух бутылок настоящего розового лафита, привезённых Нонной и оставшихся в Володином холодильнике. Он уже детально нарисовал в уме картину Веркиного несчастья (а что, скажите, может случиться с очень красивой и очень неопытной девушкой в большом городе?), и искал слова для её утешения.
-... самое главное, что с Матвеем у меня ни разу не было, понимаешь, Вовка, не было, он порядочный, он не такой, как все мужики, сволочи...
- Ну! Вера! Я-то чем тебя обидел?
- А ты не мужик. Ты просто мальчик, друг.
Вот эту роль, определённую для тебя Веркой, ты должен научиться играть виртуозно, Рыбаков, сказал Володя сам себе. Вокруг тебя столько персонажей женского пола, мечтающих видеть в тебе "мальчика, друга": Верка, Маша Челищева, Агаша. Даже Нонна иногда, как ни трагично. Сегодня с утра она позвонила Володе и радостно сообщила:
- Прыгай до потолка! Я устроила тебе публикацию у Екатерины Валентиновны!
- Какую публикацию? - растерянно переспросил Володя, и тотчас понял, зачем Нонна спрашивала адрес его стихотворной странички в Интернете. Как будет презирать меня наивное созданье Агаша за эти "связи и блат"...
- И когда?
- В ноябрьском номере. Сегодня отправь им свою автобиографию и фото, их имейл есть в Инете, только укажи, что ты тот поэт, о котором говорила Нонна Мазовецкая, окей?
- Нонна, спасибо, конечно... а когда мы увидимся?
- Виктор Михайлович тоже поздравляет тебя! - ответила Нонна, и Володя услышал на заднем плане какие-то комментарии законного супруга.
... и никакие публикации не снимут тоску от амплуа мальчика-друга, на которую я обречён...
- С кем ты переспала, Верка?
Верка вскочила, пролетела по комнате, как торнадо, от чего задрожали и зазвенели бесчисленные безделушки и хрустали на полках покойной бабушки.
- Я - ни с кем! Это со мной пытались! Это такая подлость, свинство, и что самое противное - под религиозной подливкой типа! Ненавижу все эти жидовские прибамбасы!
Верка схватила с этажерки пепельницу, изукрашенную золотой вязью иврита и швырнула её об стену. Пепельница не разбилась, но, отскочив, больно стукнула Володю по шее.
- Котина, ты охренела? Такой кувалдой и убить можно. Расскажи нормально. В религиях я, предупреждаю, ничего не смыслю. Ни в нашей, ни тем более, в твоей.
- Кой чёрт моей, я крещёная!
Вот с этого всё и началось. Марк Анатольевич Гурвич, серьёзно запавший на юную художницу Котину, не мог использовать дешёвые способы соблазнения - ресторан, диско, кофе на прощание. Да и Вера вряд ли поддалась бы. Сразу было видно, что девушка не разгульного поведения.
Надо быть хорошим психологом, чтобы знать, как добиться расположения такой девушки. Благо, Верка работала практически на дому. Несколько раз в неделю она приходила в офис издательства - получить заказ, сдать заказ. Где она будет работать над рисунками, начальству было безразлично. Под этим предлогом Марк Анатольевич несколько раз навестил Верку. Передать какие-нибудь рекомендации. Посмотреть эскизы. По наивности девчонка верила, что подобные дела входят в обязанности зам. начальника по финансово-экономической части.
Марк Анатольевич приметил "жидовские прибамбасы". Решил, что она - девушка из ортодоксальной семьи. Аккуратно завёл беседу, и оказалось - Вера о мировых религиях не знает ничего. Об иудаизме в том числе, а сама вообще крещёная.
- Верочка, но вы же понимаете, что это неправильно? - с искренним ужасом воскликнул он.
Сам Гурвич далеко не был традиционалом. Религия была от него примерно на таком же расстоянии, как и от Веры, но сейчас он легко дотянулся, выудил из памяти самые привлекательные и мощные аргументы, и начал конопатить ими наивное сознание заблудшей овечки. Конопатил пару раз в неделю, привозя для усиления сенсорного восприятия сначала эклеры и миндальные пирожные, а потом специфические сласти из лавочки при синагоге. В последний раз была добавлена бутылка вина. От двух рюмок Верка раскраснелась, свернулась в кресле напротив Гурвича калачиком, погрузила пальцы в собственные золотые волосы, отчего сбоку выпало несколько изящных спиралевидных локонов... Марк Анатольевич рассказывал об обряде перехода в иудаизм, гиюре. Обряд предполагает погружение в воду.
- Совсем как крещение! - воскликнула Верка.
- А как же, Верочка? Все мировые религии - христианство, ислам, буддизм берут начало в иудаизме!
- Правда? А нырять как - в купальнике или голышом?
Провокационный вопрос, любой мужчина сказал бы, глядя на Верку: золотые волосы Евы, стройные ножки Суламифи, невинные губы Руфи и страстные глаза Далилы... Марк Анатольевич встал, обошёл сзади Веркино кресло, положил руки на её плечи и попробовал поцеловать. Верка сначала не очень поняла, чего хочет от неё дяденька. Она была уверена, что целоваться можно только с Матвеем, ну, или с другим мальчиком-другом (последнее - чисто теоретически). Марк Анатольевич воспользовался замешательством и попробовал в поцелуе подхватить Верку на руки, как это делают герои-любовники в голливудских фильмах.
- Вы чего? Офигели совсем? Вы чего себе позволяете, а? А ну, пошёл отсюда, гицель паршивый, поц поганый!
На этом моменте Веркиного эмоционального рассказа Володя захохотал в голос, съехал в кресле и далее хохотал почти на уровне пола.
- Верка! Я сейчас сдохну со смеху! Где ты набралась этих ругательств? Ты в курсе, что они - чисто еврейские?
- Книжки вот читаю, которые тут стоят, - обиженным голоском сказала Верка, - но они же на русском языке, Володя... А тебе смешно, что теперь меня попрут с работы, да?
- За что? - Володя вытер слёзы, набежавшие от смеха. - За то, что ты не дала начальнику? Не гони, Верёнок. Над этим начальником есть другой начальник, а с тем начальником я сплю иногда. Я ей позвоню прямо сегодня. Прямо сейчас.
Верка посмотрела горестно на Володю и сказала:
- Какие вы все сволочи, весь мужской пол! Один Матвей хороший!
Пока Володя звонил, она твёрдо решила в выходные поехать в Волчанск и поговорить с Матвеем серьёзно и решительно. Немедленно жениться! Причём, назло М.А. Гурвичу обвенчаться в церкви по православному обряду.

Володя не был в Волчанске более полугода - со дня рождения матери, на котором, помнится, напился в зюзю, пошёл бродить по знакомым до омерзения улицам, хлебнул ещё в грязном баре с двумя одноклассниками, потом добавил на автобусной остановке с отдалёнными знакомыми... Результатом было явление в родительский дом под утро в крови, грязи и блевотине. Володе было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Родной городок всегда вызывал у него подобное настроение.
Но сейчас было немного иначе. Или из-за неба ярко-синего, как тогда, на даче, или из-за того, что Нонна прислала вчера электронное письмо: "Володька, во вторник Законный Супруг уезжает в мскв, а я остаюсь, ибо должна присутствовать на репетициях моей новой пьесы (хороший повод, верно?). Его не будет целую неделю. Приготовь квартиру для недельного проживания меня и Альфа. Целую, и мысленно делаю тебе минет. Твоя Нонна."
"Три дня! Всего три дня подождать!"
В эйфории Володе казалось, что улицы в Волчанске стали шире, заборы - ровнеё, человеческие лица - приветливеё. Впрочем, и на самом деле, городок преобразился. Вдоль тротуаров центральной улицы были устроены чёрные оградки, похожие на кладбищенские. На перекрёстке ежеминутно мигали четыре светофора (а прежде не было ни единого на весь город). Вокруг старинной церкви чернели рвы, похожие на окопы времён Второй мировой.
- Светофоры, как я понимаю, для украшения природы? - сказал Володя. - Они ведь неисправны.
Верка не обратила внимания на светофоры. Она направила стопы прямо к окопанному храму, Володя едва поспевал за нею. Верка стремительно перелетела окоп по шаткой жёрдочке и бросилась к священнику.
Тот был занят странным для представителя своей профессии делом - ругался с бабкой-замухрышкой в рябом платке.
- А больше, кроме вас, некому бросить памперс в канализацию! - пронзительно визжала бабка. Её голос по ритму и тембру напоминал сигнал детского игрушечного мобильника.
- А вы уверены, что это был именно памперс? - священник, в противовес бабке, рокотал тяжёлым басом.
- Сантехник сказал - памперс! Ни у кого, кроме вас, в нашем доме детей нет!
- Да откуда вы знаете, что это памперс?
- Извините! - решительно перебила сантехническую баталию Верка. - Если мы хотим обвенчаться - как это можно сделать?
- Пройдёмте в храм, молодые люди, - священник рад был сбежать от бабки. Но та вклинилась за Веркой и впереди Володи, продолжая вибрировать игрушечным голосом:
- Вы памперс бросили, а за ремонт весь дом платить должен?
- Пошла вон отсюдова! - рявкнул поп.
Бабка с перепугу рванула так, что едва не опрокинула Володю в ров. Вернуться она не осмелилась, только с улицы продолжала верещать:
- Быдло! Хам! В епархию напишу на тебя!
Священник не слишком порадовал Верку. Венчаться можно только после троекратного оглашения, а значит - не раньше, чем через месяц.
- А как ты хотела? В ЗАГС тоже заявление подают за два месяца, - сказал Володя.
- Ну и что, ну и ладно, - упрямо повторила Верка, - вот в понедельник и подадим!

- Ты же знаешь, Вера, - мрачно сказал Матвей, отрезав ножом основание целой грозди опят, - я никак не могу уехать отсюда.
- А если выплатить твоей фабрике за обучение? - быстро спросила Верка. Набрала горсть опят из ведра и ловко-ловко, в два раза быстрее Матвея, обрезала их.
- Где взять столько денег? - Матвей коротким движением ножа велел Верке молчать пока. - Я знаю, ты сейчас скажешь: "Продадим одну из моих квартир или дом". Вера! Недвижимость не продаётся так быстро. Это раз. И мама моя очень больна, предынфарктное состояние, на кого я её оставлю одну, на старого деда?
- Анна Павловна так сильно болеет? - Вера испуганно выглянула в окошко кухни. Анна Павловна ощипывала курицу во дворе, болтала с соседкой, и умирающей никак не выглядела.
- Конечно, она не инвалид, - сердито сказал Матвей, - но ей нельзя нервничать, ей нужна постоянная поддержка, я не могу обрушить ей на голову всё это сразу: я женюсь, я бросаю институт, я уезжаю...
- Не надо сразу, - пролепетала Верка, - постепенно. За два месяца надо заявление подать...
Матвей видел, что Верка того гляди заплачет. За три с половиной года (дружбы? помолвки? ухаживания? - нет определения в современной жизни) он знал все Веркины выражения лица и блески глаз. Немедленно бросил нож в миску с опятами и погладил Верку по щеке:
- Конечно, подадим. В понедельник схожу и напишу. Мы поженимся, и будем приезжать друг к другу. Я к тебе на выходные, ты ко мне - среди недели. Ты же и здесь можешь рисовать свои иллюстрации...
Верка согласилась на компромисс, хотя он был тяжёлый и неправильный. Не должны муж и жена жить отдельно. Не должны родители обременять детей. Не должны богатые глупые люди держать умных бедных в рабстве. Не должно быть такой чёртовой тоски, когда в саду шуршат золотые листья, по синему небу летят кружевные облака, а в кухне жизнеутверждающе пахнет рассолом для маринования опят.

На столе красовалась традиционная праздничная еда: салат из крабовых палочек, салями, красная рыба, домашние маринады, курица с тмином, толчёная картошка. Отец разливал водку. Мать побежала на кухню за соком для детей (дети тоже имеют право чокнуться за приезд дяди Володи). Зять накладывал себе на тарелку три разных салата. Телевизор показывал взрывы и окровавленные бинты. За стеной, у соседей, натужный голос завёл в четвёртый раз подряд: "Свет озарил мою больную душу, нет, твой покой я страстью не нарушу..."
-... и хорошо платят за ремонты?
- Смотря какой ремонт, - терпеливо ответил Володя, - если косметический, то не очень. Я специализируюсь на отделочных работах и плитке...
- А ты слышал, Алёшка Шувалов утонул по пьяни?
- Бурмистров Серёга тоже погиб - в автобус врезался.
Зять и родители начали бурные прения по статистике неестественных смертей в Волчанске. В промежутке была выпита пара стопок, конечно, с тостами. Володя тоскливо жевал курицу и пытался переключить мысли. Лицо сестры показалось ему более осмысленным, чем остальные.
- Знаешь, у меня будет публикация стихотворений в журнале. В следующем месяце.
- Да?
Володя назвал журнал, и, видя, что сестре название ни о чём не говорит, перечислил, кто из знаменитых поэтов и прозаиков печатался там.
- Но ты же запятые всегда неправильно ставил! - перебила сестра. - Например, при деепричастном обороте и вводных словах...
Дети с визгом бегали на четвереньках под столом и кусали взрослых за брюки. Натужный голос за стеной застонал: "Бред, полночный бред терзает душу мне опять..."
- А заплатят-то много? - крикнул зять в ухо Володе.
- За что?
- За стишки!
Володя не ответил. Он рассматривал фотографии Нонны в своём телефоне, и это спасало его от отчаянного желания пойти в бар, на автобусную остановку, за гаражи и напиться вдрызг с кем попало.

Верке постелили в той комнатке, где она ночевала у Матвея ещё в школьные годы. Весёлая комнатка, в ней когда-то жил брат Анны Павловны, умерший подростком. До сих пор на шкафу стоят модели самолётов, которые этот мальчик клеил, а на стенах висят его фотографии в овальных рамочках и совершенно уж выцветшие календари с тремя мушкетёрами из советского мюзикла. Диван, который разложили для Верки, был сработан в эпоху развитого социализма, ответственно и качественно. Никто не спал на диване почти сорок лет, разве что Верка - эпизодически. Он не скрипел, не проваливался и умел дарить ласковые гладкие сны.
Но Верка твёрдо решилась не тратить нынешнюю (решающую!) ночь на сон. Едва погас свет во всём доме, она стала скрести ногтями по стене. Собственно, это была не стена, а тонкая перегородка, за которой находилась комната Матвея. Верка поскребла, потом побарабанила пальцами. Так делалось в последнем классе школы. Тогда Матвей приходил к ней на цыпочках, и они лежали под одним одеялом, с головой окунаясь в зной поцелуев и того, что Матвей называл "петтинг".
Скрипнула дверь. Матвей скользнул к Верке под одеяло. В одних трусах, кожа горячая, с запахами грибов, палой листвы, дыма костра, короче, совсем не то, что дорогие искусственные ароматы мерзкого М.А.Гурвича. Верка припала к его губам, подняла на себе рубашку, прижала намеренно, бессовестно, сильно свою грудь к его груди. Запустила руку под резинку на его животе.
- Верка, сумасшедшая, - простонал Матвей.
- Ну, вот, - засмеялась еле слышно Верка. И стала искать на спинке кровати полотенце, чтобы вытереть преждевременную липкость.
- Я ужасно соскучился, а ты налетела на меня, как суккуб.
- Что такое суккуб?
- В средневековой мифологии суккуб - это демон женского пола, который является по ночам к мужчинам и высасывает из них душу...
Матвей, попутно лекции на мифологическую тему, начал привычные манипуляции, неизменно вызывавшие быстрый и жаркий взрыв удовольствия у Верки. Но невеста уже не была школьницей с косой, цеплявшейся за ветки. Она назначила эту ночь решающей, и она дорого отдала бы, чтобы снять её на видео и показать М.А.Гурвичу.
- Вера! Ты что! Зачем сейчас, Вера!
Но кто бы устоял перед хитростью Далилы, тихой страстью Руфи, наивностью Суламифи и мудростью Евы?

Глава 13. «... со мной так бывает. Просто ты ещё не видел...»

Никогда прежде ненавистная осень не казалась Володе Рыбакову таким приятным временем. Каждый миг приносил блаженство: проснуться до солнца и наблюдать то редкие огни автомобильных фар, прорезающие туман или дождевую морось, то мелкое дрожание век спящей Нонны, бродить по старому парку, держа одной рукой поводок Альфа, другой - тонкую тёплую руку любимой, вбежать в мокрой куртке в пустое, серое от сумерек кафе и крикнуть: "Дайте два кофе, быстро!", слушать вечером тихое бормотание телевизора вперемешку со стуком дождя в стёкла и ощущать на своём плече голову Нонны...
Кажется, на этой неделе было сделано всё, о чём грезили поэты и мечтатели всех времён: прочитаны вслух стихи и пьесы, исхожены скверы и парки, излиты внезапные поцелуи в троллейбусах и такси, выпиты любимые вина, измяты и испачканы все имеющиеся в запасе простыни. Володя испугался и ощутил удар реальности (безжалостно, прямо по лицу) только один раз - когда Бук явился посреди счастливой недели и потребовал Володю на работу.
- А это нельзя отложить? - растерянно спросил Володя, в то время, как Бук, стоящий в дверях, нахально рассматривал ножки Нонны, а Нонна, сидящая в шортах и маечке на столе, гадливо разглядывала Бука.
- Какой на *** отложить! Бабки дают ********, работа не ******* лёгкая, на один ****** день, собирайся, на ***.
Володя обернулся к Нонне. Нонна качнула головой и приглушила усмешку ресницами.
- Иди. Я пока займусь сценарием.
Каждый час Володя подавлял в себе сверлящее желание позвонить Нонне. Ему казалось, она ушла из его квартиры, едва он закрыл за собою дверь. Разве могут сочетаться Нонна и матерная ругань, штаны, измазанные штукатуркой, запах таджикского насвая? Бук попробовал спросить Володю, пока они перестилали полы в особняке, очень похожем на дом Зинаиды Андреевны - а кто эта *********** тёлочка у тебя дома? ты с ней живёшь или просто *******?
- Клади ровнее, - ответил Володя, - и не ***** под руку, мешаешь, *****!
Но звонить Володя не смел. Он чувствовал, что Нонне это будет почему-то неприятно.