Сад оказался запущенной частью старого парка и отделялся высокими стенами от соседей, за стенами тоже виднелись старые, тенистые деревья

Я присел на скамью и радостно отдыхал в этом уединённом месте. Пёстрые картины недавнего прошлого одна за другой вставали в моей памяти, чрезмерно перегруженной и утомлённой всем пережитым. Я положительно не мог остановиться ни на одном человеке или факте, чтобы тотчас же они не связывались в целую вереницу чувств и мыслей, сбиваясь в конце концов в кашу.

Яркий образ Флорентийца один доминировал над всем: как-то отступила, точно в тень отошла, фигура брата. Я подумал, что он теперь переживает "медовый месяц". Но что, собственно, подразумевают люди, когда так восхищаются им? - думалось мне. Какое-то новое, неведомое мне раньше чувство стыда вдруг ворвалось в мои мысли.

Потом, ни с чем не связанно, я стал думать о Лизе и капитане, о Жанне и князе. И в их отношениях почудилась мне греховность, они не были, казалось мне, столь чистыми, чтобы их единила только красота...

- Где ты, Лёвушка? - услышал я особенно радостный голос И. Я вышел ему навстречу и увидел в его руках письмо, сейчас же узнав крупный и властный почерк. То было письмо, лежавшее на столе подле роз.

- Я получил известие, что Ананда будет здесь послезавтра вечером. Какая радость! - обняв меня за плечи, произнёс И. - Но ты как будто всё ещё не оправился? Или ты не рад Ананде?

- Уже по одному тому я рад Ананде, что счастьем встречи с вами, Лоллион, обязан ему. Если бы он не спас вас, что бы я теперь делал? В каком трюме жизни и кто искал бы меня? - ответил я, в первый раз до конца осознав, как много, бесконечно много сделал для меня И.

И. ласково улыбнулся, снова искорки юмора засветились в его глазах, и он спросил:

- А разве в том, что сказал тебе сейчас Ананда, - что нет связей иных, чем причины и следствия нашей собственной жизни и деятельности, - ты не видишь смысла и нашей связи? Быть может, я, как и все, только отдаю тебе свой прежний долг?

Я потёр себе лоб.

- Постойте, мой дорогой. Ведь не хотите же вы сказать, что в моей галлюцинации была хоть капля действительности? Как мог говорить со мной Ананда, находясь от меня за тысячи вёрст?

- Точно так же, как разговаривал с тобою Флорентиец, будучи очень далеко.

Ты волнуешься, чуть не плачешь и ищешь сверхъестественные тому объяснения. А я уже говорил тебе, что жизнь твоя принесёт тебе не боль безумия, а огромное счастье знания, если ты захочешь трудиться и воспитать в себе полное самообладание.

Ты забыл мои слова или слушал меня невнимательно. Я ведь объяснял тебе, что в каждом имеются творческие силы сверхсознания: в одних людях они дремлют; в других - пробуждаются. И оживают в каждом поразному, в зависимости от его чистоты и культуры - от юродивого до мудреца.

- Ох, Лоллион, до мудреца мне так далеко, что вряд ли и дойти. И юродивым быть, пожалуй, мало чести и радости, - горестно сказал я, прижимаясь к моему другу и как бы ища у него защиты.

- Дитя ты ещё, Лёвушка, - засмеялся И. - Дитя, дитя удивительное, а с другой стороны, являешь собою очень большую силу. Как-то справишься ты со своей жизнью, которую только ты один и можешь создать? Как-то поднимешь на плечи всё то, что сейчас требует от тебя ответов и труда. И никто, кроме тебя самого, не может исполнить твоих, только тебе одному присущих, индивидуальных задач, - тихо и серьёзно говорил И.

- Но ведь вы меня не оставите! Вы поможете мне жить и учиться до тех пор, пока не приедет Флорентиец? О Лоллион, не оставляйте меня; я знаю, какой я для вас груз, какая обуза, но я не в силах буду пережить сейчас ещё одну разлуку, - едва сдерживая слезы, вцепился я в него.

- Мой дорогой мальчик, мой брат, я буду с тобою очень долго. И наша с тобой дружба мне радостна, и вовсе она не груз и не обуза. Ты только уверься в том, что слух и зрение могут внезапно обостриться у каждого, от всяких, тебе ещё пока непонятных, причин. Будь спокоен. Сейчас ты так счастлив, никакие обязательства не давят на тебя, - всматривайся же свободно в жизнь и оберегай каждого от неприятностей, сколько можешь. Пойдём посмотрим, какие комнаты приготовил наш хозяин Ананде.

Страх мой прошёл, мы поднялись по ступенькам довольно высокого крыльца и точно попали в восточный город.

Прихожая была застлана пушистым персидским ковром; вдоль стен тянулись низкие, обтянутые шёлком диваны с подушками; узкие стрельчатые окна были прикрыты ставнями из разноцветного стекла. Роскошная тяжёлая занавесь отделяла прихожую от комнат. И. раздвинул портьеру, и мы вошли в комнату.

- Боже, - вырвалось у меня. - Да тут принцу жить, и жить не месяцы, а годы.

- Так оно и есть. Ананда - принц, а жить ему здесь не меньше года, - так тихо проговорил эти слова И., что я еле уловил их.

Целая гамма фиолетовых тонов расточена была в комнате, царственно роскошной и, вместе с тем, простой. Это был кабинет-библиотека; но стиля её я не понял, да и сейчас затрудняюсь определить. Точно на ковре-самолёте чья-то воля перенесла это жилище откуда-то из средневековья и расставила в доме князя. Я никогда не видел таких кресел, массивных, высоких, из какого-то светло-зеленоватого с чёрными разводами дерева, крытых лиловым шёлком.

- Где только могла отыскать Анна эти вещи? - невольно вырвалось у меня.

- Они стояли на складах её отца очень много лет. Теперь нашли себе применение, - ответил мне И. - Но пойдём дальше.