Звезды на небе

Итак, молодой Абу-Ханифа решил оставить калам и найти занятие, ориентированное на практику, постичь науку, полезную для жизни. Все это он нашел в фикхе. «Я увидел, - говорил Абу-Ханифа, - что исполнение своих обязанностей и соблюдение религии будет точным лишь на основе знания о нем и искать [решение проблем] этого и потустороннего миров возможно лишь с помощью его». «Тогда я спросил: "[каков же будет людям толк] если я изучу фикх?" И мне сказали: "Тебе будут задавать вопросы, и ты станешь отвечать людям, к тебе станут обращаться за решением тяжб, несмотря на твою молодость". Тогда я воскликнул: "Нет другой более полезной науки, чем эта!" - и приступил к изучению фикха».
Фикх - комплекс практических норм - представлял собой одну из главных религиозных дисциплин Ислама. Перечень вопросов, рассматриваемых данной наукой, был весьма широк и включал в себя как вопросы богослужебной практики, так и всевозможные социальные нормы, в том числе и этикетные.
Некоторые авторы склонны считать мусульманский фикх восточным аналогом канонического права христиан. В действительности общим между ними может быть лишь то, что обе нормативные системы являются правом религиозных общин. В остальном же они существенно расходятся. «Мусульманское право, вплоть до мельчайших деталей, - пишет известный компаративист Р.Давид, - неотъемлемая часть религии Ислама. Оно несет на себе характер откровений, как и эта религия; следовательно, нет никакой власти в мире, которая могла бы изменить мусульманское право. Тот, кто не подчиняется мусульманскому праву, - грешник, который подвергается наказанию на том свете; тот, кто оспаривает решение мусульманского права, - еретик, который изгоняется из общества Ислама. Наконец, общественная жизнь не создает других норм, кроме норм религиозных, неотъемлемой частью которых является мусульманское право. Всеми указанными чертами мусульманское право отличается от канонического права христианских обществ».
Таким образом, в мусульманском сознании фикхи религия выступают как однопорядковые и синонимичные явления, которые при этом сливаются воедино в таком понятии, как «знание», «наука» - 'ильм. Данное единство хорошо выражено в словах Пророка: «Кому Бог желает добра, того Он делает сведущим (йатафаккаху) в религии». Слово йатафакках и слово фикх (букв, «знание», «понимание») являются однокоренными. Поэтому этот хадис всегда понимался так, что Всевышний своих избранников делает религиозными правоведами - факихами. В этой связи весьма характерны разночтения источников. Когда Абу-Ханифа осознал религиозную практичность фикха, он воскликнул: «Никто не может сказать: "Служи Богу без знания". Но скажут: "Со знанием и действом, основанным на знании!"». Концовка этой же фразы в другом месте: «Но скажут: "С фикхом и действом, основанным на знании!"».
Слово «фикх» обычно переводят как мусульманское право. Однако следует иметь в виду, что речь в данном случае идет не о действующем праве Арабского халифата, а о его доктринальной разработке. Иногда (в первую очередь через деятельность судов) эта доктрина санкционировалась государством, и тогда фикх перетекал из религиозной ипостаси в правовую, становился позитивным правом, правом в юридическом смысле. Однако на лекциях, которые стал посещать Абу-Ханифа, изучалось не то право, которое порождалось государством, а его религиозный идеал, лишь призванный стать действующим законодательством. Другими словами, для Абу-Ханифы фикх и по своему охвату, и по своему содержанию, и, наконец, по своему происхождению был не чем иным, как проявлением религии, религией в ее правовом, нормативном измерении. Ведь в действительности фикх как научная дисциплина - это не что иное, как практическое богословие, ибо его положения являются религиозными по сути, хоть и юридическими по форме. В силу этого двойственного характера мусульманского фикха Абу-Ханифа одновременно станет и столпом суннитского правоверия, и явлением общемировой правовой культуры.
Мусульманские юристы-факихи пользовались огромным уважением в мусульманской религиозной среде, ведь они были стражниками не земного закона, но небесного, были учителями веры и хранителями религии. «Они для земли, - писал о факихах Ислама Ибн-аль-Каййим, - как звезды на небе: ими руководствуется блуждающий во мраке. Люди нуждаются в них больше, чем в еде и питье. И послушание им более обязательно, чем послушание матерям и отцам». Таковым и суждено было стать Абу-Ханифе.

Знание - в богобоязненности

Хаммад, первая и самая яркая путеводная звезда в жизни Имама, вел свое происхождение из Исфахана и относился, как и Абу-Ханифа, к тому же социальному классу мавали, что лишь поспособствует сближению учителя и его нового ученика. Хаммад был «муфтием Куфы и видным человеком в области фикха». Он сменил на этом посту своего предшественника - Ибрахима ан-Нахи, продолжив научную традицию, заложенную в Куфе Али ибн Абу-Талибом и Абдаллахом ибн Масудом.
Али ибн Абу-Талиб и Абдаллах ибн Масуд относились к тем семи великим факихам первого поколения, которые внесли огромный вклад в развитие мусульманского права и сохранили для будущих поколений значительное количество хадисов Пророка. При этом из них двоих на становление куфийской школы большее влияние оказал, видимо, Ибн-Масуд, ибо он прибыл в этот город именно для обучения религии, в то время как первой задачей Али было все же управление государством.
Тот факт, что именно эти два человека - величайшие знатоки Сунны Пророка - заложили основы куфийской правовой школы, должен был превратить иракский город в один из центров хадисоведения. Однако на практике и Ибрахим ан-Нахи, и Хаммад ибн Абу-Сулайман, а затем и Абу-Ханифа стали представителями противоположного крыла - сторонниками умозрительных методов в праве. Помимо недолгого пребывания в Куфе отцов-основателей ее научной школы, отмеченного выше, у этого странного обстоятельства есть еще несколько возможных объяснений.
Обычно склонность факихов Ирака к рационализму объясняют разными объективными причинами: иной социокультурной средой, не имеющей прецедентов в Коране и Сунне и потому вынуждавшей обращаться к разуму как единственно возможному в новых условиях источнику знания; влиянием сасанидского прошлого иракских персов; отдаленностью региона от родины Ислама - Мекки и Медины, где проживала основная часть носителей религиозного предания и т. д.
Во многом соглашаясь с традиционными аргументами, следует отметить, что характер куфийской школы был также предопределен и субъективным фактором: личностью ее основателя Ибн-Ма-суда и тем влиянием, которое оказал на него халиф Умар, поручивший ему вести в этом городе религиозное просвещение. Дело в том, что, согласно источникам, «Умар очень сурово порицал тех, кто много рассказывал хадисов (ман аксара ар-ривайа)». Поэтому, напутствуя своих посланцев в Куфу, и в первую очередь Ибн-Масуда, он говорил: «Вы отправляетесь к жителям селения, которые читают Коран так же [усердно], как жужжат пчелы, так не отталкивайте же их хадисами и не отвлекайте их [ими]! Предавайтесь только Корану и поменьше рассказывайте повествований от Божьего посланника, да благословит его Бог и да приветствует!».
Речь, видимо, шла о некой политике, проводимой халифом Ума-ром, по борьбе с неконтролируемой многочисленностью хадисов. По некоторым свидетельствам, за свою страсть к «хадисомании» Умар бросил троих сподвижников Пророка, среди которых был тот же Ибн-Масуд, на некоторое время в темницу. «Вы слишком много рассказываете хадисов от Божьего посланника», - объяснил он им причину ареста. Эти «показательные процессы» дали желанный эффект. Поэтому известный рассказчик хадисов Абу-Хурайра на вопрос: «Вы так же рассказывали и во времена Умара?» - отвечал: «Если бы во времена Умара я рассказывал так же, как и вам, то он побил бы меня своей плетью!».
Очевидно, запреты Умара в большей степени были направлены против новообращенных, «непосвященных» мусульман, которые, не зная предыстории Ислама, всей канвы происходивших на его заре событий и атмосферы эпохи Пророка, могли бы дать его изречениям и поступкам ошибочное толкование. Поэтому, по другой версии, Умар усердных рассказчиков хадисов не сажал в темницу, а лишь запретил им выезжать за пределы Медины.
Безусловно, подобные факты вступают в противоречие со взглядом на Сунну как на второй после Корана сакральный источник религиозного знания. Поэтому события тех лет не получили в дальнейшем должного освещения, а достоверность и без того крохотных сведений, которые имеются в данной связи, ставилась под сомнение. Основной смысловой аргумент исходит из принципиальной невозможности того, чтобы Умар, сам передавший немало хадисов, запрещал бы повествования о Пророке. В действительности Умар запрещал не хадисы - как глубоко верующий человек и весьма дальновидный политик, он никогда не пошел бы на это, - а несанкционированное хадисотворчество. Он как великий государственный деятель Ислама, многие годы выстраивавший «вертикаль власти», отчетливо понимал, что без единой, слаженной законодательной системы, которая невозможна в ситуации, когда почти каждый самочинно предается общеобязательному правотворчеству (чем и является, по сути, изложение хадисов), устои государства будут подтачиваться и оно в итоге рухнет. История показала, что Умар был абсолютно прав. Поняв, какой силой обладает авторитет Пророка в мусульманском сообществе, различные политические группировки не чурались в дальнейшем сочинять подложные хадисы, отражавшие их интересы, и ввергли халифат в пучину разногласий И смут, от которых мусульманская умма не может оправиться до сих пор.
Если факт проводимой Умаром политики действительно имел место, то становится понятным, почему Ибн-Масуд, знавший и в течение жизни передавший достаточно много хадисов, заложил во время своей командировки в Куфе совершенно иную, рационалистическую школу, противоположную хадисоведческому традиционализму. Известно, что Ибн-Масуд находился под большим влиянием Умара. «Он оставлял свой мазхаб и свое мнение в пользу мнения Умара и стремился ни в чем не расходиться с ним», - говорится в источниках. Поэтому на своих занятиях, как отмечали его современники, Ибн-Масуд никогда не произносил фразу: «Сказал Божий посланник», то есть не рассказывал хадисов. «Знание не во множестве хадисов, - пояснял он, - но в богобоязненности». Это и следует учитывать, когда речь заходит о научной парадигме величайшего предстоятеля, ведь «Абу-Ханифа испытал на себе влияние метода Ибн-Масуда и куфийской школы в целом, характеризующегося малым использованием хадисов, анализом правовых казусов и комментированием нормативных положений».