Глава 10. - В общем я не знаю, как это объяснить, но с ней что-то неладное творится

- В общем… я не знаю, как это объяснить, но с ней что-то неладное творится.

Рон поглядывал на шагающего рядом Гарри.

- Думаешь?

- Конечно. Она мрачная и раздражительная… вечно погружённая в свои мысли. Знаешь, как это бывает у девчонок. – Рон заискивающе всматривался в лицо друга. – Она вчера отчитала Симуса за то, что тот опоздал на травологию. Вот шума-то было…

- Ну, она староста, - Гарри пожал плечами, выискивая Гермиону в Большом зале.

- У неё почти нет времени на нас, – Уизли нахмурился. – Когда ты с ней разговаривал в последний раз?

- Разговаривал?

- Да, Гарри. Разговаривал. «Привет, Гермиона. Как дела? Как ты поживаешь в своей Башне старост с этим ублюдком?». Это к примеру.

Гарри бросил на Рона быстрый взгляд сквозь стёкла очков.

- А, ты имеешь в виду – разговаривал о Малфое.

- А тебе не кажется, что здесь ЕСТЬ о чем поговорить? – Рон неверящими глазами уставился на друга. - Да ладно, Гарри! Тебя не может не беспокоить это!

Его это охренительно беспокоило.

- Если бы что-то было не так, она бы сказала нам.

- Тогда что происходит? – Рон остановился, дергая друга за рукав мантии. – Или ты не заметил, что за последнюю неделю мы с ней поговорили от силы… ну… раза три! Она всё больше закрывается.

- Просто у неё нет времени заходить в гостиную Гриффиндора.

Гарри тоже остановился, оборачиваясь и поджимая губы.

Конечно, он заметил. И понимал беспокойство друга, сам часто думая о том, что происходит с Гермионой, однако что-то сдерживало его – не давало подойти и просто спросить. Он даже не знал, что должен был спросить. Что нужно было спросить. Это нужно было сделать еще давно. Быть ближе. Поддерживать.

Они же друзья, чёрт возьми.

Он на секунду представил себе жизнь бок о бок с Малфоем и его едва не передернуло. А каково было ей? Нечистокровной волшебнице.

Как Малфой её и вовсе не сожрал до сих пор.

- Гарри, давай поговорим с ней. – Рон смотрел почти умоляюще, и он ощутил, как неприятное чувство стыда печёт в груди.

Что мешает просто подойти и узнать, как она? Вдруг ей необходима их помощь?

У Гермионы никогда не было проблем и это приучило к тому, что помощь ей не нужна. Никогда. Она всегда помогала им, но не наоборот.

И Рон чертовски прав.

И стыд, который ощущал Гарри, был вполне справедливым.

Они ведь просто забыли о том, что их лучшая подруга может испытывать какие-то личные трудности. А как можно забыть о лучшем друге?

- Хорошо. – Он решительно кивнул. - Давай отыщем её для начала.

- Вон же она.

Гарри перевел взгляд на ряд гриффиндорских столов и тут же увидел Гермиону. Та сидела в отдалении от остальных, полностью погрузившись в изучение очередного талмуда, слегка прикрыв уши ладонями и шевеля губами. Она всегда делала так, когда у неё не получалось запомнить что-то или же выучить с первого раза. Шевелила губами, впечатывая слова в память.

Вот она оторвала одну руку от уха и перелистнула ветхую страницу книги, бросая недовольный и строгий взгляд на стайку младшекурсников, с щебетом промчавшихся мимо неё. Губы Гарри растянула невольная улыбка.

По крайней мере её строгость при ней. А значит, всё не так плохо, как казалось Рону. Он схватил рыжего за шкирку и потащил по проходу между столами.

Гермиона честно пыталась понять, о чём читает. Честно перечитывала строки по несколько раз, заставляя губы шевелиться.

«Успехи заклинательных наук в основном полагаются …»

Полагаются, да.

Конечно, полагаются…

Мысли закручивались медленно и лениво.

Темный коридор Хогвартса. Запах. Пальцы в её волосах.

Тихое, почти бесшумное дыхание. У самого уха, до горячей дрожи по спине, которую, она могла поклясться, он ощущал.

«…полагаются на факт изучения…»

Это ничего не значит, Грейнджер.

Ты меня ненавидишь.

Тыменяненавидишь.

Проклятье, так ли это? Ненавидит ли? Конечно, ненавидит. Так было всегда. Это основная причина того, что так будет и впредь. Я ненавижу тебя. Ты так чертовски прав.

Скажи это.

Голос - низкий, уставший.

Гермиона зажмурилась, сжимая зубы. Прекрати. Прекрати думать об этом. Целое чёртово утро жить воспоминанием о минуте, проведенной рядом, бесконечно рядом с ним, растворяясь в запахе, ощущая колючий свитер носом.

Гермиона со всей силы прикусила щеку изнутри, уставившись на текст почти с остервенением.

«…полагаются на факт изучения углубленного курса…»

Прошло не больше минуты, когда она ощутила, что его пальцы исчезли с её затылка, а сам он оттолкнул её, отворачиваясь, в два шага обходя и практически растворяясь в темном коридоре. Ощущая холодок в груди, она шла за ним, кусая губу и стараясь всем своим существом сохранить на руках ощущение тепла и твердости его спины.

А потом - стараясь забыть, выкинуть из памяти. Это ошибочное прикосновение, которое он допустил. Которое она себе позволила. Зачем?

Ему было больно, охренительно больно, Грейнджер почти почувствовала эту боль. Ощущала её всем своим существом. Или же эта боль была ее собственной?

Малфой касался её сердца, ускоряя его бег. Когда он молча разрешил обнять себя, он будто позволил этому глупому органу с минуту бить в его ребра, словно в попытке достучаться. Ни черта не вышло.

Они не сказали друг другу ни слова, он даже не взглянул на неё ни разу, в то время как она так отчаянно всматривалась в его спину, что раздеваясь в спальне, он мог бы обнаружить там сочную дыру. Она видела его каменное, равнодушное выражение лица, когда Драко на секунду обернулся, вглядываясь в темноту коридора за ними.

Не за ними – тут же исправила она себя – за ним и за ней.

Мимо пробежало пятеро второкурсниц, недопустимо громко смеясь и перекрикиваясь, что вернуло Гермиону в Большой зал. Она проводила их взглядом, раздумывая, сделать ли им замечание, однако в следующую секунду ей на плечи опустились теплые руки, и кто-то с силой прижал её спиной к себе, душа в крепком объятии.

Глупая мысль возникла и исчезла моментально, от ее абсурдности на мгновение даже захотелось расхохотаться. Она представила себе реакцию окружающих, если бы Малфой вдруг подошёл и вот так обнял Грейнджер за шею. Скорее Дамблдор наймёт гиппогрифа в качестве преподавателя по зельеварению, чем произойдёт что-то подобное. Он с ней даже не заговорит при свидетелях.

- Гермиона, мы рады тебя видеть.

Голос Гарри заставил ее улыбнуться. Рон плюхнулся рядом, глядя на девушку с немного напряженной улыбкой.

Гриффиндорка перевела недоверчивый взгляд с одного друга на второго и обратно.

- Говорите сразу – списать травологию?

- Нет! Что ты!

- Гермиона, как ты могла…

- Мы ведь не только за этим обращаемся к тебе!

- И вообще…

- Мы просто давно не общались, вот.

Гермиона нахмурилась, закрывая том и беря его в руки.

- Со вчерашнего дня, – с озадаченной улыбкой произнесла она, вставая.

Мальчики тут же вскочили, загораживая дорогу к выходу из Большого зала.

- Ты ничего не хочешь нам рассказать? – Гарри смотрел ей в лицо, надеясь разглядеть что-то, наверняка скрытое ее показной невозмутимостью.

- Что рассказать?

- Как ты?

- Нормально, Гарри.

- Точно?

- Конечно, Рон!

Неловкая пауза заставила Гермиону плотнее прижать книгу к груди.

«Ты ничего не хочешь нам рассказать?». Она хотела, очень хотела. Но стыд и страх сковывали язык. Малфой поселился в её голове подобно опухоли, что требовала немедленного удаления. Он злил её, раздражал. Разрушал своим существованием. И своими прикосновениями.

Жестокими, и это было больно. Нежным, единожды – еще больнее.

От небрежно брошенного «грязнокровка» она готова была вцепиться в него пальцами и колошматить, покуда хватало бы сил. Или пока он не убил бы её, свернув шею. А он мог. Перед глазами тут же ожили его мечущие ледяные молнии глаза.

А затем – тепло и колючий свитер крупной вязки.

Идиотка.

Нельзя было позволять себе этой слабости. Такая глупая, глупая!

К черту этого кретина. Она не будет жаловаться своим друзьям как маленькая, будто не может справиться со своими проблемами сама. Да и нет… нет проблемы. Есть её выдумка. И её взгляд, что притягивал к себе слизеринский стол всё утро.

Она не смотрела. Один лишь раз. Или два, может быть. Этого было достаточно, чтобы заметить – он отсутствовал.

Этоничегонезначит.

Ты такой идиот, Малфой. Как бы я хотела и вовсе не знать тебя.

Особенно – в этом году.

Гермиона заставила себя растянуть губы в улыбке, обращая ее к Гарри и Рону, которые стояли, глядя на подругу так, будто не верили ни на йоту в её ложь. Самое страшное было в том, что она тоже не верила себе.

- Мне нужно идти.

- Пообещай, что скажешь, если этот урод хоть как-то обидит тебя, – вдруг сказал Гарри совершенно серьёзно, и Рон торопливо опустил глаза, будто только что их обоих заставили сознаться в каком-то постыдном поступке.

Значит, все-таки они хотели поговорить о нём.

Внутренности Гермионы медленно стянулись в один небольшой ком, пока она заставляла свои губы растягиваться в улыбке ещё шире.

Обидит? А поцелуй на патрулировании считается? Или то, как он въедался в неё в гостиной старост, прижимая к себе, рыча и прокусывая губы почти до крови? Или то, как он трахает вопящую Пэнси, не соизволив поставить заглушку на спальню?

По-видимому, нет.

- Конечно.

- Гермиона, пожалуйста. Мы уже просили тебя говорить нам, что у вас там происходит. Но ты ничего не рассказываешь и закрываешься.

- Гарри… - Рон слегка толкнул друга плечом, но тот лишь отмахнулся, делая шаг вперёд.

Зелёные глаза за стёклами очков смотрели на девушку с беспокойством. Таким искренним, что захотелось моментально открыться перед ними. У них ведь никогда не было секретов друг от друга. Золотая Троица. Лучшие друзья.

- Все хорошо, Гарри, – гриффиндорка вдруг почувствовала, что ей становится немного легче оттого, что им не все равно. – Правда. С Малфоем не может быть чего-то неожиданного или необычного. Стандартный букет оскорблений, ты же знаешь его. Ничего не меняется.

Она слышала свой голос и хвалила себя за то спокойствие, что он нёс в себе.

- Тем более, у меня всегда при себе палочка.

Кажется, он поверил. По крайней мере, смотрел уже без того напряжения, что было в начале. Затем тонкие губы растянулись в улыбке, и Гермионе показалось, что и он, и Рон выдохнули с облегчением. Ощущая в груди очередную волну нежности, она протянула свободную от книги руку и обняла сначала одного, а потом второго, шуточно лохматя их волосы.

- Я обещаю, что расскажу вам, если он обидит меня.

«Пялиться на людей из своей норы – не комильфо…»

«Ты – такая херня, Грейнджер»

«Я хочу, чтобы ты сдохла побыстрее»

«Фригидная сука»

«Ненавижу тебя, грязнокровка»

- Обещаю, что расскажу, слышите?

Гарри кивнул, все еще улыбаясь. Рон тоже кивнул, хоть и смотрел на неё с подозрением в своих плутоватых глазах.

- На воскресенье вроде бы запланирован поход в Хогсмид, – он неуверенно переступил с ноги на ногу. – Мы ведь пойдем вместе?

Гермиона улыбнулась.

- Конечно, Рональд! Кто-то ведь должен проследить за тем, чтобы ты не выпил все запасы сливочного пива в «Трех мётлах».

- Хорошо, – теперь и он разулыбался, и Гермиона почувствовала, что ей становится легче от этого. Будто небольшая гора скатилась с плеч.

- Ну, раз мы всё решили… - Она собиралась было скользнуть мимо них, но ее задержал взгляд Гарри.

- Извини, последний вопрос. – Он взъерошил свои темные волосы. - Ты сделала травологию?

И тут Гермиона по-настоящему рассмеялась, подавляя в себе желание вновь крепко обнять их обоих.

Капитан слизеринской команды стоит в тени трибуны, рядом с отставленной метлой, обмахивая влажное лицо полотенцем и критическим взглядом цепляясь за носящиеся над головой фигуры в зеленых формах. Гермиона хмурится, выискивая в воздухе когтевранцев. Возможно, это сплочённая тренировка? Но нет. Кажется, здесь только это змеиное гнездо.

Это еще что? Где Курт?

Она обвела взглядом поле и пустые трибуны. Чертовщина.

Взгляд снова падает на Грэхэма, что, приложив ладонь к глазам, хмурится от солнца, и она уверенным шагом идёт к нему. Его гулкий рёв на секунду оглушает.

- Твою мать, Уоррингтон! Какого хера ты вытворяешь?

- Отрабатываю забалт! – раздался голос откуда-то сверху, и Грэхэм сжимает зубы.

- Давай ты будешь отрабатывать херов забалт на противниках, а не на Гойле! Нам играть во вторник! Идиоты, блядь. – Он опускает голову и несколько секунд промаргивается от солнца, потирая глаза. А затем замечает Гермиону, которая удивленно молчит, услышав его последние слова. – Что ты тут забыла?

- Что значит – играть во вторник? – его вопрос остается проигнорированным. - Во вторник игра Гриффиндора и Когтеврана.

Грэхэм кривится, будто она произнесла какую-то несусветную чушь.

- Брысь отсюда. Когтевранский матч отменяется, так что Гриффиндорцам нужно будет изрядно напрячь очко в эти выходные.

- Пошёл ты, Монтегю.

- Ну ты смотри. Какая грязнокровная душка.

- Пошёл ты ещё раз, ясно? Матч не могли взять и отменить.

- Блетчли, разуй свои грёбаные глаза! Ещё раз эту комбинацию, и держись колец, чёрт тебя возьми. Держись колец, иначе я выдеру тебя прямо здесь! – Грэхэм бьет себя кулаком по ладони и снова поворачивается к Гермионе. – Послушай, ты. У меня нет времени на объяснения, у них там какие-то свои проблемы, нам сообщили о замене команды утром. А теперь проваливай и не суй нос не в свои дела.

Гермиона нахмурилась, поджимая губы, из которых грозилось вырваться очередное оскорбление. Снова обвела взглядом трибуны, заметив лишь пару кучек слизеринцев с младшего курса, что пришли понаблюдать за ходом тренировки. Несмотря на возраст, они уже зыркали на неё со злобой. То ли из-за красно-золотого галстука, то ли потому, что репутация нечистокровной волшебницы шагает впереди своей хозяйки.

Надоедливые мошки. Они не стоили даже её внимания. Хотелось просто махнуть на них рукой. Грэхэм подобрал идеальный эпитет для характеристики всего их факультета – идиоты.

Она развернулась и пошла с поля, но почти у самого выхода приглушённый расстоянием крик Монтегю врезался в ее барабанные перепонки, медленным льдом протекая в мозг:

- Эй, Малфой. Это к тебе приходила твоя шлюшка? Поговоришь с ней?

Отдаленный гогот слизеринских глоток откуда-то сверху. Спина холодеет. Ноги резко остановились, и она обернулась, глядя, как с середины поля к Грэхэму шагает староста мальчиков, потный, с непривычно живыми глазами. Волосы его были растрёпаны ветром и слегка липли к влажному лбу, а в сильной руке зажата метла.

- Что? – кричит через поле, не расслышав невнятных слов, и Грэхэм услужливо их повторяет, тыча пальцем в её сторону, хоть и сами слова относит порывом ветра. Гермиона со страхом переводит взгляд на Малфоя. Он разгоряченный и тяжело дышащий. Кажется, на его губах почти появляется улыбка, когда он подбрасывает в руке небольшой золотой мячик, поворачивая голову, но затем взгляд останавливается на Грейнджер, и губы сжимаются. Словно крышка захлопнулась – лицо каменеет.

Несколько секунд они смотрят друг другу в глаза, после чего он отшвыривает снитч, что тут же золотой каплей взвивается в воздух, и шагает к ней. Гермиона краем глаза замечает удивленно поднятые брови Грэхэма и слышит короткий свист, что обозначает: перерыв. Ну, конечно. Принцу нужно отдохнуть и поговорить с грязнокровкой.

С «его шлюшкой». Да пошли они все к чёрту!

Гермиона сжимает в кармане палочку, мечтая пустить Сектусемпру прямо в лицо Малфою, который был уже метрах в пятнадцати от неё. Прежде чем он успевает открыть рот, она делает четыре отчаянных шага навстречу и с силой тычет ему пальцем в грудь.

- Ты, чёртов ублюдок, я не знаю, что ты наговорил им, но если этот долбанный кретин ещё раз назовет меня «твоей шлюшкой», я проткну его глотку своей палочкой, понял?

Малфой моргнул и на секунду, кажется, растерялся. Гермиона ощутила отголосок удовлетворения где-то глубоко внутри. Почти как тогда, в прошлом году.

В прошлой жизни.

Это чертовски придало сил.

- Я наговорил? – Он стискивает кулак свободной от метлы руки, одетой в перчатку с прорезями для пальцев. - Совсем крыша поехала, херова дура? Позорить себя перед ними? Может, это ты решила поднять себе цену?

Гермиона ощутила, как язвительные слова, что жужжали на кончике языка, исчезли. Она открыла рот, уставившись на Малфоя не в силах выдавить из себя ничего, кроме:

- Что-о?..

- Что-о, - передразнил Драко, зло кривя губы. - Какого хера ты вообще здесь забыла?

- Мог бы и не подходить вовсе!

- Я пришел дать тебе пинка. Чтобы убиралась побыстрее.

- Я искала Курта.

- А, этого патлача. Его здесь нет. Проваливай.

- Как ты его назвал? – Гермиона сложила руки на груди, глядя прямо на Малфоя.

- Идиот слабоумный, такой же лохматый, как и ты.

- Он собирает волосы в хвост. И ему идёт его прическа.

Он поморщился, будто не поверил. Затем блеснул глазами, быстрым движением убирая со лба влажные пряди. Гермиона выдохнула почти с облегчением. С начала разговора она сама хотела сделать это. Но, конечно же, не сделала.

Не сделала бы никогда.

- Хоть кому-то пришелся по вкусу грязнокровкин запах?

- Ещё раз назовешь меня так, и твоя глотка тоже пострадает, Малфой. Кстати, о запахе, - она легко повела носом, морщась, - уж мой-то получше вашего будет. Чистая кровь и грязное тело, а?

- Я играл в квиддич, - ему адски захотелось что-нибудь ударить, пусть это будет даже каменная стенка или деревянная трибуна.

- Малфой оправдывается?

- Заткнись, - он сделал шаг к ней, но она торопливо отступила.

- Нет-нет, не нужно. Я не шучу. От тебя несёт как от свиньи.

- Пошла вон!

Гермиона хмыкнула, получая какое-то извращенное удовольствие от его раздражения. Сейчас, когда на них были устремлены косые взгляды слизеринской команды по квиддичу, и он наверняка не полез бы к ней, хватая за руки. И ещё – ей невероятно нравился его запах, немного резкий, немного дикий, но всё же настолько густой и отдающий им самим, что хотелось зарыться во влажные от пота волосы носом.

- Почему во вторник не будет игры с Когтевраном?

- Твой ненаглядный лохматый Миллер узнал, что ты преследуешь его. И сбежал.

- Да-да, конечно, Малфой. – Гермиона склонила голову на бок, ожидая ответа, глядя на него с задумчивой поволокой на глазах. - Я жду.

- Ты идёшь, Грейнджер. Идёшь на хер отсюда.

Он резко развернулся и пошёл в сторону развалившихся на траве слизеринцев, которые тут же закопошились и заговорили друг с другом, пряча глаза.

- И все же прими душ, - крикнула Гермиона ему в спину, ловя на себе его взбешенный взгляд через плечо и усмехаясь.

- Не приближайся ко мне, Грейнджер.

Малфой ощущал ветер на лице и сжимал зубы, останавливаясь возле взмыленных игроков и отбрасывая метлу в сторону. Хватая чистое полотенце и ожесточенно вытирая лицо. Смыть.

Смыть.

Смыть её взгляд.

Жаль, что вот так нельзя протереть мозги, приводя их в порядок.

Чёртова дура, возомнившая себя центром Вселенной. Его грёбаной Вселенной! Позволяющая себе занимать его мысли и появляться там же, где появлялся он. Дура. Дура. Он так долго растирал лицо, что оно начало печь, а когда отнял полотенце от глаз, словил на себе взгляды молодых людей.

- Что? – рявкнул он, комкая полотенце и отбрасывая его в сторону метлы.

Крэбб и Гойл тут же отвели глаза, как и вечно вздыхающий Уоррингтон.

- Она горячая штучка, – с ухмылкой протянул Грэхэм, глядя на Драко и почти не смутившись.

Малфой не удержался и фыркнул.

- Ты что, больной, Монтегю?

Капитан покачал головой, открывая фляжку с водой и отпивая.

- А ты слепой, что ли?

Драко фыркнул, отворачиваясь. Какого хера Грэхэм говорит о ней? Какого хера он вообще смотрел на неё?

- Я бы подержался за её попку. – Он хохотнул, и тут же послышалось согласное мычание Блетчли.

- Трахаешь её, а? Скажи, что нет. Я бы тоже не прочь подловить её в темном уголке.

Снова приглушённый гогот, который резко оборвался, стоило капитану и вратарю поймать взгляд Драко. Он понимает значение их какого-хера-с-ним-происходит взгляда. Он и сам не знал, какого хера. Просто чувствовал, как что-то внутри не даёт им позволить говорить о грязнокровке подобные вещи. Даже он сам этого не делал.

Он сам не позволял себе думать о том, как трахал бы её. Трахал бы, трахал. Трахал. Это слово настойчивым звоном повисло в голове, отдаваясь от стенок черепа и замирая, закручиваясь в образы. Живые, движущиеся.

Дышащие.

Влажные.

У них был привкус корицы.

Однако в следующую же секунду Малфой растягивает губы в ухмылке.

- Повелись, идиоты? Ловите, е*ите. Мне до одного места. – Он разворачивается и шагает в сторону раздевалок своей неспешной походкой, разминая шею на ходу.

- У нас еще тренировка, Малфой!

- Мне нужно уйти.

Вот так вот просто – и ни слова в противовес.

Малфой не знал, почему они до сих пор слушаются его. Ведь отца уже не было, и никто не подкупал это плебейское преклонение, которое преследовало его с самого первого курса. Или, скорее, всю жизнь. Люди всегда стремились угодить ему. Даже те, кто был на одной ступени с ним – такие же чистокровные, такие же обеспеченные. Сделать так, чтобы блондин одобрительно кивнул. И это означало бы в высшей степени похвалу.

Или означало, что через Драко они пытались вылизать задницу его отцу.

Малфой покривился от этой мысли, вошел в помещение раздевалки и начал стаскивать с себя форму, отбрасывая её на лавку.

А возможно, в этом была суть всех аристократов – преклоняться друг перед другом, тщательно полируя друг друга языками и лестью. Тогда почему сам Драко никогда не делал этого?

Он всегда был пешкой, ощущая себя королём. Он был пешкой в руках отца. Пешкой, которую не щадили и которой делали первый шаг в каждой игре. Но каким-то образом она никогда не бывала съедена. В этом была тактика Люциуса. Отец был поразительным стратегом, у которого всё было схвачено. Все и всегда. Нужные люди подкуплены. Да и не только люди.

Драко воплощал в себе две роли сразу. Две грёбаных сильнейших роли для своего отца – был его сильной и слабой стороной. Люциус был слишком уверен в нём. Слишком хорошо знал, что сын не осмелится предать его.

А сын предал.

Сын осмелился.

Драко разделся, проходя в душ и открывая воду так, чтобы горячие струи ударили прямо в лицо.

«Чистая кровь и грязное тело».

Снова она в его голове. Ни с того, ни с сего.

- Сука.

Он оскалился, ударяя кулаком по каменной стене. Снова и снова, пока кожа на костяшках не рассеклась. Боли всё равно не было. Просто жжение. Просто горячо.

И горячая кровь по пальцам, смешиваясь с горячей водой.

Маленькая сука, почему она позволяет себе говорить те вещи, которых бы не позволил сказать никто другой? Драко опускает руку и упирается в стенку лбом, ощущая, как прямые струи лупят в выступающие на шее позвонки, и наблюдая за тем, как кровь капает с его пальцев на пол, смываемая водой.

Чистая кровь. Чистая.

Видишь, какая она чистая, Малфой?

Смотри. Гордись.

Вот оно – твое величие. Вытекает из тебя как из дырявой бочки.

Он закрыл глаза, стоя так целую вечность, гоня мысли. Гоня от себя подальше, и постепенно они начали затихать. Будто успокаиваясь, укладываясь в прежнем хаосе друг на друга. Но они замерли, недвижимые.

Вместе с отцом.

Вместе с Грейнджер. От этого становилось легче.

Произнесенное про себя имя – и во мраке под закрытыми веками вновь оживает она. Её глаза, что смотрят на него, будто он – это всё. Весь её мир. Все её существование. Именно это увидел он в карем море её радужек, когда она обняла его вчера.

А он позволил. Позволил, идиот.

Прижаться к себе, уткнуться, гладить свою спину и поить запахом густых волос, который он тайком вдыхал, пока она бормотала что-то о ненависти в его плечо. Он так ненавидел её тело.

Её руки, её губы, её глаза.

Он так, блядь, ненавидел его, потому что оно было грейнджерским. А значит – никогда – его. Он не имел права касаться. Он так хотел и так не имел грёбаного права. Вот Миллер – другое дело. Миллер мог бы трахать её до потери пульса. Или уже трахал. Недаром же она так носилась за ним.

А ему, Драко Малфою, нельзя. Это бесило. Он ненавидел это. И был этим всю свою жизнь.

Он был долбаной крайностью.

Никогда не отказывая себе ни в чем, он отказывал сейчас лишь потому, что эта слабость идет против принципа всей его жизни. Его и отца. Но почему тогда ему это так н у ж н о?

Нужна она. Нужен её рот. Прямо сейчас.

Распахнутый, открытый перед ним, влажный и тугой. Он врывался бы в него языком. Глубже. Сильнее. Быстрее. Её рот, который стал вдруг идеей фикс. Грязной, бесконечно горячей и запретной.

Грейнджер. Грейнджер. Грейнджер.

Драко вновь ощущал жар. Не от воды. Вода ведь грела его лишь снаружи, а огонь пылал внутри. В крови, в голове, в каждой нервной клетке.

Глухой стон полного разочарования в себе сорвался с губ, отражаясь от каменных стен душевой. Рука, по которой всё ещё стекали капли крови, потянулась к члену. У него стоял. Чёрт.

Он зажмурился, выдыхая ставший вдруг горьким воздух из лёгких, и замер с рукой на члене, не шевелясь.

Представь Пэнси. Прямо сейчас, представь, как она стоит перед тобой на коленях, делая привычный её губам минет.

Пальцы шевельнулись, и стоило ему ощутить это движение, как образ Пэнси вынесло из головы волной отчаянного желания.

Это была Грейнджер. С её крошечным и ядовитым ртом.

Нет, нет. Не думай о ней. Не думай. Но, кажется.

Рука пришла в движение, сжимаясь у самого основания члена, проводя по всей длине горячей, пульсирующей кровью плоти, разнося по телу горячие волны постыдного удовольствия, а мозг рисовал картинки, от которых Малфой плотнее закрывал глаза, желая не только видеть, но и ощущать. Закрой глаза плотнее. Чувствуй. Это не твоя рука, не твоя.

Сердце колотится как ненормальное, а легкие сейчас разорвутся.

Она. Стоит за его спиной. Вода стекает по её лицу и волосам. Она протягивает руку, проводит по его животу, вниз, к члену, обхватывает, сжимая. Сжимая.

Сильнее сжимая.

Да.

Горячие губы скользят по его спине, кусая, вылизывая каждый позвонок. Он зажмурился, но не смог ощутить этого, ощущая лишь её руку.

Слишком не такую.

Слишком грубую.

Слишком. Все было слишком. Так блядски слишком. Мерлин, помоги.

Он дрочил в душе как малолетка, судорожно сглатывая слюну, что не хотела течь по сухой гортани. Ловил губами влажный воздух, сжимая зубы, дышал как херов утопленник, жмуря глаза. Это была она. На коленях. Перед ним.

Или нет.

Прижатая к стенке. И он – внутри. Влажно, туго, растягивал, входил, врезался. Слышал шлепки их тел, её крики. Нет. Не такие, как у Паркинсон. Нежные. От которых мурашки по спине и заряд по позвоночнику.

Ещё. Ещё, сжимает сильнее, принимает глубже, открывает рот шире.

Мерлин. Сколько её было в нем. Сколько. Её. Было.

Выйди из меня.

Пожалуйставыйдияпрошутебяпожалуйста.

Драко впился зубами в кулак, с глухим рычанием кончая, захлебываясь дыханием, вздрагивая, снова, снова, продолжая двигать рукой. Грейнджер. Грейнджер.
Грейнджер.

Ему казалось, что он падает. И теперь он на коленях. И вода льется на спину, а он продолжает резкие движения.

Он вздрогнул в последний раз, выдыхая. Застыл, чувствуя, как на мгновение расслабляются мышцы шеи и плеч. И как прекрасно пусто на одно мгновение становится в голове. Но вдруг понимает, что её лицо все еще смотрит на него, снизу. Она улыбается, облизывая губы. А он проводит по ним пальцами.

Такая нужная. Такая правильная.

Его.

А потом он открывает глаза. Её нет. Конечно, её нет. И никогда не будет.

Злость наполняет тело. Спасительная. Он был рад ей.

Драко медленно поднимается. Выключает душ, выходит из кабинки.

Садится на ближайшую скамейку и опускает голову, зарываясь руками в волосы. Впервые в своей жизни ему захотелось, чтобы его голова была слепа.

Чтобы ни одного образа не рисовала воспалённому сознанию. Ни одного чёртова образа.

Что мне делать?

Вопрос повис в воздухе, невысказанный. А она всё улыбалась ему, стоя на коленях. А он всё гладил ее губы.