Договор Игоря

Вторым памятником русского законодательства в первом периоде был договор Игоря с Греками, написанный в 945 г. В этом договоре хотя большею частию повторяется то, что уже сказано в Олеговом, но есть и некоторые изменения и указания на такие стороны тогдашнего русского законодательства, которых не заметно еще в Олеговом договоре. Разбирая договор Олега, мы, конечно, не могли не заметить отсутствия в нем системы и перерыва между статьями. Причина этого заключается в том, что перед договором 911 года был заключен между Русскими и Грека ми словесный договор 907 года. Договор этот, по всей вероятности, был весьма подробен и заключал в себе условия, касающиеся различных предметов. Быть может договор этот и был записан, если не в форме трактата, то в византийских хрониках, и мог сохраняться еще в памяти народа, когда был заключен договор Олега. Но, видя нарушение словесного договора, Греки приступили к совершению письменного договора. Вот этим-то и объясняется, почему в договоре Олега не упоминается о некоторых статьях, вошедших в договор Игоря. Византийские хроники записали даже некоторые из условий словесного договора 907 года. В летописи нашей мы также встречаем известие об этом словесном договоре: «Олег же мало отступи от града, нача мир творити с царема грецкима, с Леоном и со Александром, посла к нима в град Карла, Горлофа, Велмида, Рулава и Стемида, глаголя: «имете ми ся по дань». И реша Греци: чего хощеши, и дамы ти. И запове да Олег дати воем на 2,000 корабль по 12 гривен на ключ; и потом даяти уклады на Руськия грады, по тем бо градом сидяху князи под Олегом сущи; да приходяще Русь хлебное емлютъ, ели ко хотяще; a иже придутъ гости, да емлютъ месячину на 6 месяц хлебъ» и пр. Греки подтвердили все эти условия словесного договора a потому они и не вошли в договор Олега 911 года. Итак, договор Игоря полнее, нежели договор Олега. Заметим касательно статей договора Игоря 945 года. Промежуток времени между 911 и 948 гг. был, само собою разумеется, значительнее, нежели промежуток между 907 и 911 гг. В это время некоторые статьи могли быть нарушены, a с другой стороны и сами Греки увидели невыгоды тех условий, которые они заключили с Русскими в 911 году, находясь под влиянием страха. Поэтому, хотя число статей договора и более и самые статьи подробнее, однако смысл их более или менее ограничивающий, сравнительно с договором Олега 911 года. Не разбирая всех статей Игорева договора, как или не относящихся к нашему предмету, или уже известных из договора Олега, мы пересмотрим только то, что указывает на незамеченные прежде стороны русского законодательства и общественного устройства.

1-е указание договора Игоря касается значения земщины на Руси. Так, на первой странице договора (Лавр. сп., стр. 24) мы встречаем целый ряд имен послов, отправленных в Грецию для заключения этого договора. Здесь, кроме послов от Игоря, от сына его Святослава, от княгини Ольги, мы встречаем имена послов от Сфандры, жены Улебовой, от какой-то славянки Предславы от знаменитых дружинников и от купцов. Из этого видно. что в заключении договора участвовало все общество, что в делах общественных значение князя было ограничено, и рядом с его властью рука об руку, шла власть земщины.

2-е указание касается прав и положения русской женщины. В договоре упоминаются послы от женщин — от Сфандры, жены Улебовой, и от Предславы. Из этого официального указания мы видим, что женщины в тогдашнем русском обществе имели не только семейное, но и чисто гражданское общественное значение. Общество признавало их не только, как членов той, или другой семьи, но и как членов целого общества, до некоторой степени равных мужчинам. В этом указании заключается подтверждение 3-й статьи Олегова договора, в которой значится, что жена могла иметь имущество отдельно от имущества мужа. В договоре Игоря упомянуто, что жена может иметь не только отдельное имущество, но может и распоряжаться им независимо от мужа, потому что послу от Сфандры и от Предславы могли быть не иначе, как по торговым делам; таким образом, мы здесь находим свидетельство не об одних правах по имуществу, но и о правах личных женщины на Руси. Женщины римские и германские всю жизнь были под опекой: незамужние под опекой родителей, замужние под опекой мужа, a вдовы под опекой сыновей. Русские же женщины, напротив, находились под опекой только до выхода в замужество, а вступив в замужество, они освобождались от всякой опеки. Что таким независимым положением пользовались не одни варяжские женщины, но и славянские, видно из того, что в заключении договора участвовал посол от Предславы, конечно, Славянки, что можно заключить по ее имени. Кажется с достоверностью можно сказать, что упоминаемая в договоре Предслава была вдова, ибо об ее муже в договоре ничего не упоминается, тогда как Сфандра прямо названа женою Улеба. A вдова в то время вполне занимала место мужа; мужнин дом становился ее собственностью и назывался именем. Она делалась главою семейства, и, в этом значении признанная обществом, пользовалась многими правами, как прямой, непосредственный член общины. Это, засвидетельствованное договором, общественное значение русской женщины вполне согласно со взглядом на женщину всего последующего русского законодательства. Так по Русской Правде женщина по смерти мужа делалась главою семьи, так что при ней семье не назначалось ни опекуна, ни попечителя; жена по смерти мужа по своему усмотрению управляла своим и мужниным именьем и по возрасте детей не отдавала в своем управлении никакого отчета. A по законодательству современному Судебникам, жена по смерти мужа принимала на себя и обязанности мужа в отношении к обществу, поскольку они не противоречили ее полу; так вдова даже несла воинскую службу, конечно, не лично, но высылкою в поход определенного (по ее имению) числа вооруженных людей.

3-е указание касается значения бояр. Между боярами времен Игоря были такие значительные мужи, что посылали от себя особых послов вместе с княжескими. Так, в договоре упоминаются послы: Улеб от Володислава, Прастень отъ Турда, Либіар от Фаста и др. Между боярами, отправлявшими послов, были и Славяне, как напр. Володислав. Конечно, мы не можем признать этих бояр чем-нибудь в роде феодальных баронов западной Европы потому что прежде изложенные исследования ясно доказывают, что феодализма у нас не было и не могло быть, но тем не менее нельзя не признать, что старейшие из бояр составляли сильную аристократию, имевшую свое значение независимо от службы князю, ибо если бы значение бояр заключалось в одной службе, то боярские посольства не имели бы значения при посольстве княжеском. В следующем периоде, когда значение бояр было ослаблено влиянием княжеской власти, мы уже не видим особых посольств от бояр, равно как и от других сословий земства. Так, во всех договорных грамотах князей 2-го периода и в подлинных списках посольств московских государей нет нигде и помину об особых послах от бояр[1]. Поэтому одно простое сравнение договорных грамот первого периода с грамотами второго периода ясно показывает большую разницу в общественном значении бояр, в том и другом периоде. Из трех договорных грамот первого периода нет ни одной, которая бы писалась от имени одного князя без участия бояр; даже в самой краткой из них — в грамоте Святослава упоминается имя старшего дружинника Свенельда, тогда как все договорные грамоты второго периода, за исключением новгородских, писаны от имени одного князя. Нельзя предполагать, чтобы упоминание о боярах было внесено в грамоты первого периода Греками для большего обеспечения договорных условий, ибо, как мы знаем, Греки не имели достаточных сведений о значении бояр на Руси. Доказательством этому может служить так называемый «обрядник греческого двора», составленный императором Константином Порфирородным. В этом обряднике читаем следующее: «К владетелю России посылается граммата за золотою печатью в два солида с следующим титулом: Граммата Константина и Романа, христолюбивых государей римских к князю России». Это была обычная форма, принятая византийским двором в сношениях с русскими князьями, и в этой форме нет и помину о русских боярах, послание титулуется к одному только князю; из этого ясно, что Византийцам не было известно важное значение бояр на Руси. Следовательно, упоминание о боярах в договорах первого периода принадлежит не Византийцам, a самим Русским.

4-е указание касается значения купцов в русском обществе. Из договора видно, что купцы, также как и бояре, участвовали вместе с князем в договорах с Греками и отправляли от себя послов. Это свидетельство указывает на купцов не только, как на особое сословие, но и как на людей, имевших в то время большую силу в обществе. Во 2-м периоде, когда значение их, как и всех других сословий, уменьшилось, они не принимали никакого участия в договорах с иноземными государями. Так, смоленские грамоты, хотя они имели и торговые цели, написаны от имени одного князя без участия смоленских купцов, когда бы по всему следовало быть тут купцам, так как дело главным образом касалось до них и по свидетельству грамоты 1229 года даже первоначально было ведено торговцами или купцами, как прямо сказано в грамоте: «про сей миръ трудилися добрии люди: Рольфо из Кашеня, Божий дворянин и Тумаше Смольнянин, аж бы мир был до века». Это простое сравнение договорных грамот первого и второго периодов показывает, что купцы в первом периоде пользовались высшим значением в русском обществе, какового уже не имели они впоследствии.

5- е указание (находящееся в 1-й ст. и в заключении договора Игоря свидетельствует о веротерпимости, которою отличалось русское общество времен Игоря. В договоре Руссы разделяются на крещеных и не крещеных. В 1-й статье говорится: «И иже помыслить от страны русские разрушити таку любовь и елико их крещение прияли суть, да примуть месть от Бога Вседержителя, а елико их есть не хрещено, да не имуть помощи от Бога, ни от Перуна». (Лавр. сп., стр. 24). Подобное же указание находится в заключении договора, где говорится, что даже между русскими послами были Христиане. Так, утверждая договор клятвою, русские послы говоят: «Мы же, елико нас хрестилися есмы, кляхомся церковью святаго Илии в сборней церкви и предлежащем честным крестом и каратьею.... А не крещеная Русь полагают щиты своя и мече под ноги, обруче свое, и прочя оружья, да кленутся о всем, яже тут написана на харатьи сей». (Лавр. сп., стр. 27). Эта статья служит доказательством того, что перед тогдашним русским законом все были равны, к какой бы религии кто ни принадлежал[2]. А это служит сильным подтверждением тому, что русское общество сложилось и развилось под влиянием общинных начал. Община, принимая в свои члены всех без различия, не разбирая того, кто к какому племени принадлежит, очевидно не обращала внимание и на то, кто какую исповедовал веру, ибо при разноплеменности одноверие не представляет необходимого условия для вступления в общество. При одноплеменности же и особенно при родовом устройстве общества разноверие решительно невозможно.

6-е указание свидетельствует о существовании в первом периоде письменных документов, выдававшихся правительством частным лицам. Во 2-й ст. договора говорится о проезжих Грамотах, выдававшихся князем послам и купцам, отправлявшимся в Грецию. В этой статье говорится: «Ныне же князь русский разсудил посылать Грамоты, в которых прописывалось бы, сколько кораблей послать, чтобы Греки по этому знали, с миром ли приходят корабли». Очевидно, это была совершенная новость в тогдашнем русском обществе, ибо при Игоре же, как свидетельствует та же статья договора, вместо грамот употреблялись печати для послов золотые, a для гостей серебряные. Но была ли заимствована эта новость от Греков, мы не знаем, и в договоре не только не сказано, что это сделано по настоянию Греков, но даже прямо говорится противное, т. е. так рассудил сам князь русский. Что же касается до употребления печатей, то это, кажется, было давнишним обычаем Славян, ибо они употреблялись и у Славян Дунайских[3].

7-е указание, заключающееся в 5-й ст. договора, содержит в себе уголовные законы Игорева времени о разбойниках и ворах. В статье говорится: «ежели кто из Русских покусится отнять что либо силою у наших людей, u ежели успеет в этом, то будет, жестоко наказан, a что взял за то заплатит вдвое, a также и Грек примет ту же казнь, ежели то же сделает с Русским» (Лавр. сп., стр. 25). Эта статья соответствует Русской Правде, где сказано: «за разбойника людие не платят, но вдадят ею u с женою u с детьми на поток u на разграбление». Хотя слова договори «будет жестоко наказан» не определяют собственно в чем должна состоять казнь, слова же Русской Правды «вдадят на поток и на разграбление» более определенны, тем не менее для того и другого закона остается один и тот же смысл — строгое преследование разбойников. Самая же неточность и неопределенность статьи о разбойниках в договоре Игоря произошла оттого, что наказания, определявшиеся разбойникам по законам Греции и Руси, были неодинаковы в частностях. В Греции в то время были в большом ходу и уважении пытки, которых мы не видим ни Руси до XVI в. Но в общих чертах законы о разбойниках в Греции и Руси были одинаковы — и в Греции, и в Руси разбойники наказывались жестоко. Поэтому, обе договаривающиеся стороны и не нашли нужным определять подробно, какому наказанию следует подвергать разбойников, a условились только в одном, чтобы разбойники были жестоко наказываемы, так как требовали тоги вообще законы Греции и Руси: «И то показнен будет по закону гречьскому, по уставу u закону русскому» (Лавр. сп., стр. 26), сказано в договоре. Та же статья договора заключает закон о ворах. Сравнивая закон о ворах по обоим договорам, мы находим, чти в Игорево время этот закон подвергся значительной перемене, вместо римского quadrupli (вчетверо), которое положено по Олегову договору, по Игореву договору вор обязывался платить только вдвое, т.е. возвратить украденную вещь с придачею цены ее, или же, если самая вещь не могла быть возвращена, — отдать двойную цену ее. К этим указаниям Игорева договора об уголовных законах того времени нужно присоединить свидетельство летописи Нестора о том, что в Игорево время назначалась особая вира с разбойников, которая определялась на оружие и на коней князя.

Вот и все законодательные памятники 1-го периода, которые сохранились до нашего времени. Были ли другие писаные законы в то время, этого мы не знаем; по всей вероятности их не было, и обычное право вполне заменяло право положительное.

Примечания:

[1] Договорная грамота квязя Федора Ростиславича Смоденского с рижским епскопом, магистром и ратманами (1284) начинается словами «Поклон от князя от Федора к пископу и к местеру и к ратманм. Што будет нам речь с пископом или с местером, то ведаем мы сами, а вашему гостеви nyть будет чист». Или грамота 1330 года смоленскаги князя Ивана Александровича к рижскому магистрату говорит: «Се яз князь великий смоленский Иван Александрович, внукь Глебов, докончал есмь с братом своим, с местером с рижским и с пискупом и с рыдели и с ратманы». Таким образом во всех дошедших до нас договорных грамотах, начиная с ХПІв., нигде не упоминается о боярах, как необходимых участниках договора, и нигде не встречаются послы от бояр вместе с послами князя.

[2] На веротерпимость русского общества Игорева времени указывает и древний русский пантеон, находившийся в Киеве против теремного дворца великого князя. В этом пантеоне были боги всех племен славянских, литовский, финских и др. При такой веротерпимости русского общества христианская вера, как это видно из самого договора, успешно распространялась на Руси, так что во время Игоря в Киеве была даже христианская церковь Св. Илии. Впрочем, это замечание о веротерпимости касается только жителей Приднепровья, чего однако же нельзя сказать о других местностях, напр. о Новгороде и др.

[3] Об этом свидетельствует договор Болгарского царя Крума с византийцами, писанный в 715 году, где в числе условий было сказано, чтобы купцы по своим делам являлись не иначе, как с грамотами печатями, так чтобы те из них, которые являются без печати, будут лишены своих товаров в пользу казны

Источник:

Библиотека Гумер: http://www.gumer.info/bibliotek

№ 2