Источники. Себастиан Франк "Всемирная книга".1534г

Себастиан Франк "Всемирная книга". 1534 г. (извлечение)

Дворянство, которое по Божьему повелению должно быть благородно, должно быть устрашением и бичом злых, защитой и прибежищем добрых, охранителем вдов и сирот, поступает как раз наоборот. Те, которые должны быть собаками, охраняющими овчарню, являются, напротив, сами волками и хватают все, что только могут, так что беречь и сторожить надо было бы именно от этих пастухов и сторожей, благородство которых исключительно происходит от их прежнего блеска. Раньше их благородство находило основание в добродетели, теперь они доказывают его лишь гордостью, роскошью, богатством, знатным происхождением и тиранией. И как их каждый боится и ненавидит, так и они должны бояться и ненавидеть. Их друзья - только блюдолизы и лицемеры; в действительности все их слуги и подданные - рабы…Они только и делают, что охотятся, пьют, кутят, играют - превосходно живут, получая в изобилии ренты, чинши и подати. Но на каком основании они берут, и что они должны за это делать, вообще о своих обязанностях вряд ли из них кто думает. Ведь привилегия сваливать всю тяжесть податей на шею горожан и требовать ограничения себя единственным пфеннигом дана им не для причинения ущерба подданным, но потому что они обязаны производить улучшения там, где этого требует нужда, подобно тому, как поденщику дается плата за то, что он работает в течение дня. Так же и им для того именно даны привилегии, чтобы они защищали от обид вдов и сирот, помогали бедным добиваться управы против насилия и принимали к сердцу нужды всех людей, как свои собственные, как это подобает отцам отечества. Но так как они этого не делают, то [их привилегии] - лишь бесполезная тирания и насильственный побор, подобно тому как если бы поденщик требовал у меня поденную плату, даже отнимал бы ее насильственно, а своей работы так и не начинал, даже не прикасался бы к ней. На шерсть поглядывают, а о благополучии овец не заботится никто.

Дворянство немецкой нации считает себя за то хорошим, что оно охотится, ничего не делает или же проводит время в езде верхом и в соколиной охоте. Дворяне очень стыдятся быть обыкновенными горожанами и подчиняться наряду с последними городскому праву. Дворяне сторонятся общества горожан, держатся обособленно, бывают только среди равных себе и на равных себе женятся. Их жилища представляют собой крепкие замки на горах, в лесах и т.д. Они заводят роскошь в своем доме, держа при нем многочисленную челядь, лошадей, собак и всячески его украшая; у них особенная щегольская походка, и с ними постоянно целый хвост родственников. Свои гербы они вешают в церквях - на стенах и в алтаре. Многие приобретают свое богатство не так как в старину, путем добродетели и подвигов храбрости, но по наследству. Бедность считают для себя позорной и охотно бросаются во всякого рода опасности, чтобы добыть себе почет и состояние, необходимое, по их мнению, для их звания; многие идут на войну вслед за князьями и господами. Попадается им добыча, и они возвращаются домой обогатившись, и вот они уже считают себя поистине благородными. Дворяне редко ходят пешком через поля, потому что считают это для своего звания позорным. Если подвергнутся какой-либо обиде или нападению, то они редко защищаются законным путем, а заводят ни с того ни с сего междоусобия, объявляют письменно о своей вражде, воюют и мстят огнем и разбоем.

Третье сословие - это бюргеры, или городские жители; одни из них в имперских городах подчинены императору, другие князьям, третьи, в Швейцарии и вольных городах, независимы. Их ремесла разнообразны и стоят на большей ступени совершенства, чем у какого бы то ни было народа на земле. Будучи некогда варварами, народом неуклюжим, невежественным, диким, необузданным, воинственным, они стали теперь мудрыми и искусными, предприимчивыми и способными во всяком деле.
Далее, в могущественных и свободных имперских городах население имеется двух категорий: простые горожане и родовитые, стремящиеся быть в некотором роде знатью и живущие на дворянский манер со своих рент и чиншей. Они не терпят в своей среде простого горожанина, хотя бы он равен был по богатству, и, подобно дворянам, не заключают неравных браков; кто не хочет быть исключенным из их среды и презираемым, тот женится на равной себе. Каждая из категорий имеет свое право, и одна подчинена другой. Эти люди живут между собой дружно. Там они сходятся, говорят, обсуждают дела, приглашают один другого. Одежда каждый день новая. Еще недавно носили, с незапамятных времен, остроконечные башмаки с длинными носками, узкую, короткую одежду; теперь же все наоборот, широко, велико, широкие башмаки. Женская одежда теперь дорогая, впрочем, приличная и мало заслуживает порицания, за исключением бьющей в глаза роскоши. Что касается богослужения и заказывания обеден, то это благочестивый и даже суеверный народ: большое значение они придают богослужению и часто до зари гонят девушек и работников к ранней обедне. В деле милостыни они сострадательны и щедры, кормят много нищенствующих монахов и других лиц из духовенства, которых у них масса, - вряд ли будет столько у кого-нибудь другого народа. Равным образом [у них] монастырских церквей с большим числом каноников, епископов, прелатов, пробстов, деканов и т.д., а также госпиталей; по городам еще много бродят бедных учеников и церковников, которых они готовят в священники, и хотя они к ним не очень благосклонны, все же каждый охотно имел бы в числе членов семьи священника, полагая, что этим освещается весь род. В Германии очень много нищих и вообще бедного люда, больше по невоздержанности, чем естественным путем впавшего в бедность и расшатавшего здоровье, дошедшего до нищеты больше благодаря безделью, постоянному обжорству и разгулу, нежели вследствие недостатка земли и вздорожания съестных припасов. Ибо, если этот народ что-нибудь имеет, то проматывает, прославляя св. Мартина, потом живет изо дня в день на авось, без всяких забот о том, что их пищевые запасы тают с каждым днем и едва хватит им на неделю, не говоря уже о том, что они должны страдать потом целый год. Работает всего лишь половина; если же не считать их господ, праздных горожан, купцов, дворян, князей, школьников, попов, всякого рода монахов, детей больных, нищих, всех женщин, то работающих не наберется третьей части [всего населения]. Трудящийся в поте лица народ: крестьяне, угольщики, пастухи и т.д. - это четвертое сословие. Их дома, жизнь, одежда, пища и т.д. хорошо известны. Это очень трудолюбивый народ, которым каждый всячески помыкает, чрезмерно обремененный барщинами, чиншами, податями, налогами, пошлинами, но оттого не ставший скромнее, далеко не простосердечный, лукавый и необузданный. Их занятия, нравы, молитвы, хозяйство знакомы каждому, однако не везде одинаковы: как и всюду, что город, то норов.

«Крестьянский Башмак»
(Из хроники Памфилия Гегенбаха «Происхождение "Башмака", как он начался и чем он кончился»)

Случилось это в год от рождения Господа нашего Иисуса Христа 1513; в одной деревне, называемой Леэн, расположенной в Брейсгау, жил булочный подмастерье по имени Иероним по происхождению из Эча, и другой человек, некий Иосс Фриц, главарь и зачинщик сего дела. Эти двое часто устраивали с некоторыми другими лицами собрание, говорили о "башмаке", каким образом можно было бы его поднять и так ловко повести дело, чтобы оно имело успех. А поступали они так: когда они приходили к какому-нибудь человеку, который показался им подходящим, они говорили ему так: если он поклянется, что будет молчать и будет им помогать, они скажут ему нечто такое, что могло бы быть полезным честно и по-Божески и ему самому, и его близким, и всему деревенскому люду. На это такой человек отвечал: ну, раз по-Божески, и честно, он хочет им помочь в таком деле. Вот таким-то образом они и обработали свое дело.

1. А был у них такой замысел: что не должно быть отныне никаких господ, которым надо было бы повиноваться, за исключением императора и папы.

2. Во-вторых, лес и воды, а также всякая дичь должны быть доступны всем.

3. В-третьих, все проценты и платежи, которые достигли размеров основного капитала, должны погашать долг, и отныне никаких больше процентов платить не следует.

4. В-четвертых, они хотели сделать так, чтобы у каждого священника было не больше одного доходного места - приход.

5. В-пятых, они хотели взять в свои руки все чинши и платежи монастырям, превышающие их нужды, для улучшения своей доли и доли своих детей.

6. В-шестых, они хотели, чтобы никто не мог привлекать другого к суду, иначе как перед своим судьей по месту жительства.

7. В-седьмых, они хотели, чтобы всякие (административные) приказы, пригласительные, увещевательные и запретительные предписания отныне не имели силы и не принимались.

8. В-восьмых, чтобы ротвейльский суд не имел больше силы.
9. В-девятых, всем, кто будет с ними, гарантируется неприкосновенность имущества.
10. В-десятых, все, кто будут сопротивляться их приказаниям, будут убиты.
Эти и другие статьи, изложенные здесь вкратце, они решили держать в полной тайне, приняв их в урочище Гартматте, а также избрать себе предводителя и знаменщика, и фельдфебеля. Вышеупомянутый Иосс Фриц, главный зачинщик, сделался предводителем, Яков Гузер - знаменщиком, хотя он и отказывался от этого, указывая на свою бедность и неопытность. Но Иосс Фриц сказал ему: "Раз дело пойдет на лад, будет у тебя хорошая одежда", после чего Яков согласился. Они установили взносы в своем отряде и приняли пароль, чтобы узнать друг друга. А пароль был такой: «Милейший, как с тобою знаться? (Ответ): Бедняк не может уж подняться».

Впрочем, насчет пароля окончательно решено не было. Между тем Иосс Фриц и старый приказчик в Леэне пошли во Фрейбург к одному живописцу. И велели они ему изготовить знамя такого рода: чтобы было распятие, дева Мария и св. Иоанн, а также знаки папы и императора, а посреди крестьянин и крестьянка и большой мужицкий башмак с золотыми ремнями. Живописец испугался, подозревая неладное, а поэтому не договорился с ними до конца, а попросил зайти еще раз: а сам пошел рассказывать о случившемся. Тогда Иосс Фриц счел нужным бежать из Фрейбурга до самого Гейльбронна. Там он опять обратился к живописцу с тем же предложением. "Как же, - ответил живописец, - всюду говорят, что скоро поднимется "Союз башмака". Но Иосс Фриц уговорил его, говоря, что с подобным знаменем он обещался св. деве в Аахене во время военной беды; он-де сын сапожника, а посему избрал изображение башмака со шнурками. Убедил он живописца и тот изготовил ему знамя.

Между тем в Бингене, в Брейсгау между работниками в риге произошел спор, а затем драка. Один убил другого и бежал, пока не прибыл в Эймельдинген, что в маркграфстве. Там он зашел в гостиницу и поведал хозяину свое дело, спрашивая, не грозит ли ему здесь опасность. Хозяин ответил, что бояться нечего, пока нет судебного требования. Тогда беглец сказал: «Эх, если бы маркграф дал мне гарантию, рассказал бы я ему такие вещи, полезные и нужные как ему, так и всей стране». Хозяин обещал ему добиться гарантии, и тогда тот рассказал ему все доподлинно о "Союзе башмака" и о том, что и сам принадлежит ему и что, если не примут мер, гром грянет во время ярмарки в Бингене (9 октября), когда сойдется много народа. И спросил его хозяин: «А посмеешь ли ты все, что ты сказал мне, подтвердить и самому маркграфу? Ведь дело не шуточное, и нужно быть твердо уверенным в своих словах…» Пошли они, хозяин и беглец, в Реттельн, к замку, где в это время находился маркграф баденский Филипп. Здесь беглец повторил свой рассказ от слова до слова, так что не нужно его вторично приводить. Иосс же Фриц, главный зачинщик и предводитель, и его товарищи часто собирались на Гартматте, и все они решили, если их число достигнет четырехсот, идти напролом. Впрочем, сперва сообщить о предприятии императору; если он соблаговолит их поддержать, сделать его главою всего дела, а если не пожелает - просить о помощи крестьянскую Швейцарию.

Между тем город Фрейбург был извещен о грозе и принял надлежащие меры. Когда же об этом узнал Иосс Фриц, он созвал своих товарищей опять-таки на Гартматте и сообщил, что предприятие их открылось, ибо Фрейбург вооружается спешно. Следует поэтому воздержаться от выступления и ничего пока не предпринимать. Одновременно все поклялись нерушимо молчать. Когда же маркграф Филипп и фрейбуржцы стали хватать людей, Иосс Фриц, Яков Гузер, знаменосец и еще один должны были бежать из Леэна. Прибыли они в Листаль, на территорию города Базеля; там их схватили. Иоссу Фрицу удалось бежать со знаменем, а остальные двое были отведены в Базель и казнены.

Эразм Роттердамский из «Похвального слова глупости»

в) Люди, тщеславящиеся благородством своего происхождения

Как ни тороплюсь, я не могу, однако, обойти молчанием тех, которые хоть и не отличаются ничем от прохвоста, однако, кичатся благородством своего происхождения. Один ведет свой род от Энея, другой от Брута, третий от Артура. Повсюду выставляют они скульптурные живописные изображения своих предков, исчисляют прадедов и пращуров, вспоминают старинные фамильные прозвища, хотя сами недалеко ушли от бессловесных истуканов… Есть и такие дураки, которые готовы приравнять этих родовитых скотов к богам

г) Богословы

Что до богословов, то, быть может, лучше было бы обойти здесь молчанием, не трогать этого смрадного болота, не прикасаться к этому ядовитому растению. Люди этой породы весьма щекотливы и раздражительны. Того и гляди, набросятся на меня с сотней своих заключений и потребуют отречения от моих слов, а ежели я откажусь, вмиг объявят меня еретичкой. Они ведь привыкли стращать своими громами всякого, кого не возлюбят… По своему произволу они толкуют и объясняют сокровеннейшие тайны. Им известно, по какому плану создан и устроен мир, по каким каналам порча первородного греха распространяется на позднее потомство... Вот и другие вопросы, достойные знаменитых и великих богословов. Они немедленно оживляются, едва речь зайдет о чем-нибудь в этом роде. В какой именно миг совершилось Божественное рождение? Является ли сыновство Христа однократным или многократным? Возможно ли предположить и доказать, будто Бог-отец возненавидел сына? Может ли Бог превратиться в женщину, дьявола, осла, тыкву или камень? Если бы он действительно превратился в тыкву, могла ли бы эта тыква проповедовать, творить чудеса, быть распятою? Что случилось бы, если бы святой Петр отслужил бы обедню в то время, когда тело Христово висело на кресте? Можно ли сказать, что Христос еще оставался тогда человеком? Позволительно ли есть и пить после воскресенья? Ибо эти господа заранее хотят обеспечить себя от голода и жажды на том свете. Одна из их истин гласит, что зарезать тысячу человек не столь тяжкое преступление, как починить бедному башмак в воскресенье, и что лучше допустить гибель мира со всеми его потрохами, нежели произнести малейшую ложь. Все эти архидурацкие тонкости делаются еще глупее благодаря множеству направлений, существующих среди схоластиков, так что легче выбраться из лабиринта, чем из сетей реалистов, номиналистов, фомистов, альбертистов, оккамистов, скотистов и пр., ибо я называю здесь не все их секты, а только главные.

г) Германские князья и их придворные

Теперь вообразите себе - такими ведь иногда они и оказываются в действительности - человека, совершенно невежественного в законах, к общественным интересам не только равнодушного, но чуть что не враждебного, поглощенного исключительно своими личными выгодами, целиком отдавшегося удовольствиям, ненавистника всякой науки, свободы и правды, всего менее думающего о благе государства и все измеряющего своим произволом и личной выгодой. Наденьте на этого человека… золотую цепь - символ гармоничного сочетания всех добродетелей, потом возложите на него усыпанную драгоценными каменьями корону - видимое напоминание о том, что ее носитель должен быть впереди всех своим геройством и всякими доблестями. Дайте ему также скипетр - символ справедливости и душевной прямоты. Оденьте его, наконец, в порфиру - символ особой любви к государству. Если бы теперь князь вздумал бы сопоставить эти символические знаки своего достоинства со своей жизнью, то право же, думаю, ему стало бы стыдно своего собственного одеяния: он не на шутку почувствовал бы в душе тревогу, как бы какой насмешник не поднял бы на смех весь этот торжественный убор. Нужно ли говорить о придворных? Я не знаю ничего продажнее, подлее, бессовестнее и гнуснее этих тварей, которые, однако, хотят, чтобы на них смотрели как на первейших из людей. В одном лишь отношении они безусловно скромны: они довольствуются тем, что украшают свою особу золотом, драгоценными камнями, пурпуром и прочими внешними знаками добродетели и мудрости, осуществлять же все эти прекрасные вещи великодушно предоставляют другим. Они с избытком счастливы тем, что могут запросто разговаривать с государем, что могут сказать удачный комплимент и кстати ввернуть в свою речь почтительные титулы «светлости», «высочества», «превосходительства». К тому же они так умеют раздушиться и с таким тактом говорить самую изысканную лесть! Спит наш вельможа до полудня. Наемный поп ожидает его пробуждения, чтобы тут же, пока тот еще потягивается в постели, пробормотать утреннюю молитву. С постели - к столу завтракать. Едва кончили завтракать - обедать. Потом - игра в кости, в шашки, битье об заклад, скоморохи, потехи, шутовство. Одна или две закуски в промежутке. А затем - опять стол: ужин, за которым следуют обильные возлияния. В такой беззаботной и беспечной жизни проходят часы за часами, дни за днями, месяцы за месяцами, годы за годами, века за веками. Для меня [богини глупости] настоящее наслаждение - любоваться торжествующим самодовольством этих людей