Turchin, P

2003. Historical Dynamics: Why States Rise and Fall. Princeton, NJ: Princeton University Press.

2005a. Dynamical Feedbacks between Population Growth and Sociopolitical Instability in Agrarian States. Structure and Dynamics 1.

2005b. War and Peace and War: Life Cycles of Imperial Nations. N. Y., NY: Pi Press.

Turchin, P., Korotayev, A. 2006. Population Density and Warfare:
A reconsideration. Social Evolution & History 5(2): 121–158.

Usher, D. 1989.The Dynastic Cycle and the Stationary State. The American Economic Review 79: 1031–1044.

Voget, F. W. 1975. A History of Ethnology. N. Y.: Holt, Rinehart & Winston.

Wimsatt, W. S. 2006. Generative Entrenchment and an Evolutionary Developmental Biology for Culture. Behaviorial and brain sciences 29:364–366.

Wiener, N. A. 1953. A Machine Wiser than its Maker. Electronics 26(6): 368–374.

Wright, D. C. 2001. The History of China. Westport, CT: Greenwood.

* Предлагаемая вниманию читателей статья является предварительным вариантом введения к монографии «Социальная макроэволюция», готовящейся к печати в издательстве КомКнига / УРСС (Москва). Исследование выполнено при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (проект 06-06-80459).

Пользуемся случаем выразить нашу самую глубокую признательность кандидату биологических наук, старшему научному сотруднику Института общей генетики РАН С. А. Боринской и доктору биологических наук, главному научному сотруднику Палеонтологического института РАН А. В. Маркову за их ценные замечания, которые очень помогли нам при подготовке окончательного варианта этой статьи.

** От редакции. В связи с большим количеством ссылок редакция в виде исключения оставила в данной статье авторскую систему библиографического аппарата.

[1] Например, переход от матрилинейной родовой организации к патрилинейной (см., например: Мёрдок 2002); от частной собственности – к государственной; от экстенсивного земледелия к экстенсивному скотоводству и т. п. Кстати сказать, в отечественной биологии под развитием не обязательно понимается усложнение, может быть и «развитие в сторону упрощения», хотя, на наш взгляд, такое использование термина «развитие» не совсем оправданно. И не случайно оно не получило распространения в мировой биологической науке.. Развитие, связанное прежде всего с усложнением, в отечественной эволюционной биологии, как уже упоминалось, называют «морфофизиологическим прогрессом». В социальных науках под развитием все-таки обычно понимают именно усложняющееся развитие, которое в принципе можно в ряде случаев рассматривать как синоним социального прогресса (о социальном прогрессе см. подробнее: Гринин 1997а; 2006б; Коротаев 1997).

[2] В отечественной философии даже среди тех, кто выступает с аргументированной критикой идей направления, которое раньше называлось диалектическим и историческим материализмом, такие взгляды на природу законов все еще очень распространены (см., например: Хоцей 1999–2000; Жданко 2002–2003). Распространены они и среди западных философов, в том числе и тех, кто критикует детерминистов (см., например: Данто 2002: гл. XI; Мизес 2001).

[3] Альфред Уайтхед (1990: 508) отмечал, что «сейчас можно вычленить четыре основные концепции Законов Природы: доктрина, согласно которой Закон есть нечто имманентное самим объ­ектам; доктрина, по которой Закон навязывается объектам; концепция, утверждающая, что Закон есть наблюдаемый порядок явлений, иначе говоря, Закон как простое описание; наконец, более позднее представление о законе как об услов­ном (то есть конвенциальном. – Авт.)истолковании».

[4] Такими классическими законами является большинство физических законов, включая закон всемирного тяготения. Эти различия между повторяющимися и уникальными явлениями хорошо подмечены синергетикой. Как пишут И. Пригожин и И. Стенгерс, «при переходе от равновесных условий к сильно неравновесным мы переходим от повторяющегося и общего к уникальному и специфическому» (Пригожин, Стенгерс 2000: 21).

[5] А в 11 часов утра в данное воскресенье – тому, что наблюдалось в 11 часов утра в предыдущее воскресенье, в последнем случае мы уже, кстати, имеем дело с не столь уж естественно обусловленным недельным циклом.

[6] Интересное разделение законов на «управляющие» (law-governed) и «феноменальные» (phenomenal), то есть проявляющиеся в виде регулярно повторяющихся и значительно сходных явлений и событий, делает Дэниэл Литтл. Он считает, что феноменальные законы зависят от особенностей поведения индивидов в рамках специфического социального порядка. Можно наблюдать, как они проявляются в определенных явлениях, но нельзя считать, что они управляют событиями. И даже в сравнении с типичными феноменальными регулярностями в природе они действуют значительно слабее (Little 1993). Это интересное различение; однако в нашем понимании это уже деление на подтипы законов внутри одного большого типа, поскольку и управляющие, и феноменальные законы относятся к повторяющимся, то есть, в нашей терминологии, к классическим (см. подробнее: Гринин 1997а). А эволюционно эпохальные события относятся к законам появления нового или, можно сказать, к законам появления ароморфозов. Разделение на классические законы и законы появления ароморфозов мы считаем важнейшим для понимания хода эволюции и в особенности макроэволюции.

[7] «...Если предположить, что природная среда – это совокупность определенных объектов, характер которых может быть понят нами только частично, то из этого следует, что нам известны только некоторые законы, действующие в этой среде» (Уайтхед 1990: 510).

[8] Так, в этнологии нередко стараются во всех позднепервобытных обществах отыскать авторитарную власть вождя или высокую степень его сакрализации, что на самом деле характерно лишь для более сложных обществ и более поздних моделей развития. Это аналогично попыткам перенести черты развитых монархий и сословного устройства европейских государств XVIII в. на раннее средневековье (впрочем, некоторые теоретики делают именно так). Подобные же неудачные экстраполяции можно наблюдать и в стремлении провести единую линию в развитии форм родства, брака, гендерных или религиозных обычаев и многого другого. Причем очень часто в более развитых обществах явления, в чем-то сходные с первобытностью, были просто новообразованиями, генетически никак не связанными с прежними формами. Эти ошибки также были связаны с тем, что однолинейные эволюционисты и детерминисты некоторым признакам приписывали исключительную роль важнейших показателей уровня развития социума, тогда как в реальности социумы, находящиеся на одинаковой ступени развития, могли иметь разные варианты этих признаков (это касается, например, форм родовых групп, в частности матрилинейных и патрилинейных; различных форм собственности: частной и коллективной; форм хозяйства; политических состояний: централизованных и децентрализованных).

[9] На этот момент указывал, в частности, Тейяр де Шарден (1987). На это обращал внимание и Норберт Винер, одновременно подчеркивая, что мы знаем очень мало о происходящем в критические периоды неустойчивости (Wiener 1953). В биологии иногда эта особенность эволюции формулируется как правило «архаического многообразия» (термин Ю. В. Мамкаева [1968; см. также:Расницын 2002]).

[10] Но, разумеется, к проблеме определения важности линий развития надо относиться диалектически, поскольку при изучении социальной макроэволюции нельзя ограничиваться только ее так называемой «магистральной» линией. Кроме того, развитие по этой «магистральной» линии невозможно адекватно понять, не учитывая альтернативных вариантов социального развития. Тогда на указанный пример можно взглянуть и под другим углом. Конечно, демократический вариант политогенеза выглядит «тупиковым», так как демократические политические формы при переходе к сверхсложным аграрным обществам оказались практически полностью вытеснены недемократическими политическими формами (хотя, отметим, сложные демократические политические системы все-таки никогда полностью не исчезали ни на одной из фаз эволюции Мир-Системы даже на этапе сверхсложного аграрного общества). Но, с другой стороны, имеются основания предполагать, что и недемократический путь политического развития при отсутствии демократической альтернативы был бы тупиковым. Действительно, имеются большие сомнения, что монархические развитые государства смогли бы совершить в полном объеме переход к зрелой государственности, если бы в истории Мир-Системы подобная альтернатива отсутствовала. Так, имеются основания полагать, что становление зрелой государственности в полном объеме было бы невозможным без промышленной революции (см., например: Гринин 2007). Вместе с тем совершение этой революции вряд ли было бы возможным без становления современной науки. В свою очередь, становление современной науки было невозможным без той основы, что была заложена в Древней Греции в рамках именно демократических социально-политических систем. Не вызывает сомнения, что классическая древнегреческая социально-политическая система представляла собой очень сильное «отклонение от магистральной линии» социальной макроэволюции, так как она характеризовалась сочетанием аномально низкого уровня развития бюрократических структур и политической централизации с аномально высоким уровнем общей социокультурной сложности, которое и сделало возможным греческую культурно-научную революцию. Да, в конечном счете греческая социально-политическая система не выдержала конкуренции с более политически централизованными (но несравненно менее творчески продуктивными) социально-политическими системами, но до этого она все-таки успела заложить основы современной науки. В этом смысле эволюционно тупиковыми были все направления социокультурной макроэволюции по отдельности, эволюционно прорывное направление же формировалось на мир-системном уровне из взаимодействия обществ, развивавшихся в разных эволюционных направлениях.

[11] Например, галльские развитые политии (с населением в сотни тысяч человек каждая) или даже империю Чингисхана рассматривают как догосударственные, тем самым ставя их на один уровень с какими-нибудь крошечными вождествами или небольшими независимыми деревенскими общинами.

[12] Чтобы проиллюстрировать, как такие подходы меняют понимание процесса эволюции, можно вспомнить, что неандертальцев представляли как эволюционный этап на пути к человеку разумному. А теперь склоняются к тому, что неандертальцы (Homo sapiens neanderthalensis) и Homo sapiens sapiens какое-то время были параллельными видами (или подвидами одного вида). Отсюда наше понимание антропогенеза приобретает совершенно иной характер.

[13] Например, он пишет, что, когда мы имеем дело с политической эволюцией, мы встречаем, без сомнения, однолинейность. Все человеческие общества были когда-то бродячими группами, затем, после перехода к сельскому хозяйству, превратились в большинстве в автономные деревни. Затем деревни развились в вождества, включающие много деревень, а затем некоторое число вождеств превратилось в государство. Таким образом, общая линия эволюции всех государств была одна: локальные группы – автономные деревни – вождества – государства (Carneiro 2003: 234).

[14] Отметим, что в оригинале (Voget 1975: 862; Claessen 2000: 2) здесь стоит ancestral, что все-таки правильнее перевести как «предковый», а не предшествующий. Это достаточно существенно, ибо, как мы уже упоминали, форма города в 11 часов утра радикально меняется относительно формы, предшествовавшей ей в 5 часов утра; однако этот процесс не является эволюционным, а о последнем можно говорить только тогда, когда новая форма или структура отличается не просто от предшествовавшей, а от всех предшествовавших форм или структур.

[15] В оригинале: «Evolutionism then becomes the scientific activity of finding nomothetic explanations for the occurrence of such structural changes» [Claessen 2000: 2], что лучше было бы, наверное, перевести так: «Эволюционизм таким образом становится научной деятельностью по поиску номотетических объяснений для подобных структурных изменений».

[16] «A change from an incoherent homogeneity to a coherent heterogeneity».

[17] Вспомним, что такое различение приблизительно соответствует основным направлениям биологической эволюции по Северцову (1939; 1967). А именно: [а] ароморфозу (» anagenesis в том смысле, который в это понятие изначально вкладывал Ренш [Rensch 1959: 281–308; см. также: Dobzhansky et al. 1977; Futuyma 1986: 286]); [б] дегенерации; и [в] идиоадаптации (» cladogenesis [Rensch 1959: 97 (f)f; см. также: Dobzhansky et al. 1977; Futuyma 1986: 286]).

[18] Западноханьская империя существовала в период конца III в. до н. э. – начала I в. н. э. Иначе еще она называется раннеханьской (иногда Старшей или Ранней Хань) в отличие от позднеханьской или восточноханьской империи (или Младшей Хань), существовавшей
в 25–220 гг. н. э.

[19] Мы считаем, что степень таких «искажений» в социальной жизни существенно выше. И еще более важно, что их роль в социальной макроэволюции возрастает наряду с сознательными изменениями. В то же время в биологической макроэволюции дело, кажется, обстоит наоборот. Если, например, у вирусов и некоторых бактерий мутационная изменчивость просто постоянно необходима для выживания, то у высших животных для выживания она требуется в весьма ограниченном масштабе. Поэтому мы полагаем, что хотя сравнивать человеческие общества и колонии бактерий вполне возможно, однако не в случаях, когда рассматривается динамика и направленность макроэволюции.

[20] К близким результатам приходит Р. Докинз в своей концепции «эволюции мемов» (Докинз 1993).

[21] Поскольку, как отмечают эволюционисты, одно из отличий социальной эволюции от биологической заключается в отсутствии в первой ясного эквивалента различий генотипа –фенотипа (анализ этого положения см.: Mesoudi et al. 2006: 344–345), то вполне очевидно, что выше используемые нами выражения «социокультурный генотип» и «социокультурный фенотип» – это в значительной степени метафора или аналогия, вполне полезная, но не претендующая на статус теории. И к этим выражениям, естественно, не следует подходить слишком строго.

[22] Циклы Китчина (продолжительностью 3–4 года), циклы Жюглара (7–11 лет), циклы Кузнеца (15–25 лет) и Бронсона (~30 лет) (см., например: Пантин 1996; Allen 1968; Solomou 1990; Ball 2004). Особого упоминания здесь заслуживают, конечно же, так называемые «кондратьевские циклы», продолжительностью порядка 45–60 лет (Кондратьев 1928; 1989; 2002: 341–400; Бабинцев, Блинков 1991; Казанцев, Тесля 1991; Умов, Лапкин 1992; Глазьев 1993; Маевский 1994; Абрамов 2001: 79–85; Ерохина 2001; Костюк 2002; Румянцева 2003; Mandel 1980; Mager 1987; Goldstein 1988; Solomou 1990; Barnett 1998 и т. д.), которые рядом исследователей прослеживаются на мир-системном уровне не только в период после промышленной революции, но и в течение многих веков, ей предшествовавших (см., например: Пантин 1996; Devezas and Modelski 2003).

[23] Однако имеются случаи, когда общества воспроизводят себе подобных, например, создавая колонии.

[24] Разумеется, поскольку в социальной эволюции нет ясных различий между «генотипом» и «фенотипом», развитие социальной эволюции «по Дарвину» или «Ламарку» является во многом просто аналогией.

[25] До последнего времени, практически до XX в., тупиковые линии либо уничтожались, либо модернизировались, либо интегрировались в более сложные системы. Однако нередко они просто оттеснялись в экологические ниши, не представлявшие интересы для сложных обществ и поэтому могли достаточно долго сохраняться в этих нишах. Но в современных условиях число таких ниш, в которых бы могли уцелеть «тупиковые социальные виды», резко уменьшилось.

[26] С той большой разницей, что уже более или менее значительное по размерам общество обычно состоит из целой иерархии обществ меньшего уровня сложности, то есть в этом смысле оно, по сути, уже несравнимо с организмом, а на порядки превосходит его (с организмом его можно сравнивать только в функциональном плане, как верно указывал Холл-пайк [Hallpike 1986]).

[27] При этом, что характерно, более сложные надорганизменные объединения могут быть в биологической эволюции у организмов менее развитых, что противоположно тенденции в социальной эволюции.

[28] Напомним, что они дифференцируются на алломорфоз, то есть преобразование организации без повышения или упрощения ее сложности, и специализацию, то есть выработку узких, односторонних приспособлений.