Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Германия. «Бременские музыканты» братьев Гримм



Теплорот: Брадочёс, чего это ты разлегся тут на дороге, и челюсть‑то себе в самые мозги засунул, а потроха‑то все нараспашку, будто ты шоссе заглотить хочешь?

Брадочёс: Теплорот, бывали времена, шарахался я по разделительным полосам да помойными обочинами, головою в петле виниловой от пивной упаковки, и кольца от банок золотили мне зубья. Жир по пакетам из‑под тако мог на лету слизывать. Пенопласт был мне хлеб. Эх, где ж она, та жизнь хорошая, далека от меня, простертого в мольбе, а голова моя давлена джипом на большой скорости!

Теплорот: Вот уж сочувствую тебе, Брадочёс, потому как и я этой ночью один. Полезай‑ка ты ко мне в теплый рот, пошли вместе ночь поглядим.

Теплорот: Коленчёс, чего это ты сидишь такой тихонький на кресле вспухшем, что будто дышит да стонет вокруг тебя, все равно как заглотить хочет тебя, крохотку?

Коленчёс: Не кресло это, а моя бабушка. Не бойсь, не померла она – спит, а под нею коляска инвалидная, только не видать ее под эдакой тушей. Может, ты нас примечал в потоке машин по самое горло или как пробирались мы через перекрестки, все равно что гиканутый жук, эволюционный непротык, я у ней на коленях, и мотор‑то все силится проволочь нас сквозь выхлоп, а подлокотники‑то у нас сумками с едою увешаны: двухлитровки, да плюшки‑снежки, да индюшка‑копчушка. Бабушка мне наказывала не бросать ее, да ночь такая интересная – рельсы всю ее секут, как доску игральную, фургоны златопузые ползут к бензоколонкам. Как тут слово сдержать!

Теплорот: Коленчёс, и мне такая ночь интересна, и другу моему Брадочёсу. Полезай‑ка ты ко мне в теплый рот, пошли вместе ночь поглядим.

Теплорот: Кривошея, чего это ты разлеглась между кроватью и стенкой, в щель втиснулась, что на пару дюймов у же могилы, а тут такая ночь расстилается вся блистательно за спиной «Деревянного индейца»?

Кривошея: Я ль не красавица? Трудно разговаривать, когда эдак скрутило. Мать приводит меня сюда встречаться с мужчинами. Люба я им в принцессиной моей ночнушке, а иногда я балетные па им выделываю, которые с диска про Барби. А за это дают мне жидкого да сладкого, и я даже цвет могу сама выбрать. Допиваю редко – засыпаю. Не всегда мне все нравится, но зато рано или поздно заканчивается. А теперь вот засунули меня между кроватью и стенкой, и лезет мне ворс ковровый в нос, а на голове что‑то мокрое, и волосы‑то немыты.

Теплорот: Кривошея, и мы все грязны, давлены, скучно нам, любопытно да пить хотим. Выбирайся из‑за кровати, отвратная ты девчонка. Полезай‑ка ты ко мне в теплый рот, пошли вместе ночь поглядим.

Кривошея: Отныне зовите меня Красотою, ибо сказ этот я буду сказывать. Тою ночью Теплорот провел схожие собеседования с подстреленным псом, гноящейся берцовой костью лошажьей и синим яйцом, насаженным на палку. Все они влезли в Теплорота – да так, что нижняя губа у него раздулась, как у жабы, и ворочаться стало совсем уж невозможно. Вонючая труппа эта решила было встать лагерем на дорожке у публичной библиотеки, но кругом так насорили петлями да засовами, стеклом бутылочным да пластиковыми останками дешевых очков от солнца, что кожа у Теплорота вся иззуделась, того и гляди проткнется раздутая губа.

Теплорот: Ой!

Брадочёс: Ой!

Коленчёс: Совой!

Кривошея: Носовой!

Пес: Но свой!

Увечье: Вой!

Яйцо: Бред дармовой!

Кривошея: Ох, ничего задарма не жди! Жизнь – вынь да покажь, а не глянь да гляди!

Кривошея: И пошли они дальше. Тут глядь – мотель на мели, там люди спали за шорами: то ли драными, то ли простреленными, то ли сбитыми, будто колючий косой семафор.

Коленчёс: Что он сигналит? Что означает? Этот узор из штор и теней. Зашоренный этот узор. И как это выстрелом пробило солнышко в будке кассира.

Увечье: Не снесешь позора – не поносишь узора.

Пес: А калибр‑то невелик. И кассир сбежал давным‑давно. Не ходят тут деньги с рук на руки. У этих людей тут сквот.

Яйцо: Как полопаешь канарейку, так и потопаешь кота. Любишь пыль в глаза катать, люби и пули во лбы пускать.

Брадочёс: Вот что скажу. Я истаскался, что твой половик. Расползаюсь по швам не сходя с места. Лежу плашмя. С кошками жить – по‑кошачьи хвостом крутить.

Кривошея: И тут‑то они приметили, как сочится свет из дальней правой комнаты. Все прижались к стеклу, да так, что чуть не порвали вязкий свой возок, и заглянули в шторную щелку, и оказалось, что смотрят они через плечо юнцу, а тот курил и играл в бокс на телевизоре. Комната пустая да убогая, но труппа все равно подумала: вот бы славно внутрь, на диване посиживать да в бокс поигрывать, а не подпирать собою стенку мотеля, что потонет того и гляди в сырой земле. Лучше уж вместе с мотелем провалиться, чем вслед за ним.

Все: Слей в дыру

Вмажь кроту

Вякать рту

Всем в дому

Нам нужен сток

Вот нам дыра

Вот нам ржа

Дайте нам кровь

Есть в нас брешь

Дай нам кокиль

Всем домой, всем домой

Дыра та всосет

Все что вольем

Ей в глотку, когда

Папка в домик придет

Слушай, сладко было нам

Но есть мед и у меня

Хезал я этот мед

Из дыры в потрохах

Мне его через край

Мне своих бед полно

Кривошея: Одна я лишь останусь с тобой навсегда. Кра‑соо‑та.

Кривошея: Их заворожила эта гармония, а юноша прикурил трубку – и вдруг одним движением подпрыгнул и развернулся. Отдернул шторы и выглянул на улицу. А потом как тяганет их вниз, они в правом углу и оторвались от потолка – полкомнаты стало видно снаружи. Тут юноша исчез из виду, но потом вернулся, а сам тянет себя за нижнюю губу и десны трет.

Юноша: Дум‑думай

Тюк‑тюкай

Туша, крага

Круто вдарь

Дай в сопло

Мясо в фарш

Блядь на блядь

Шасть да хрясь

«Странк и Уайт»

Страсть – морд‑дасть

Свет не заря

Мочи почем зря

Клад, клад

Клад души

Чем Бог нам помог

Тем, что взял да родил

В ночь меня, я юро‑

диво живо

Во дела‑а.

Под замком с остальными дичьем.

Кривошея: И лишь я одна с тобой навсегда. Кра‑соо‑та.

Кривошея: И вот наконец глянул он вниз и увидел их: размазню дорожную, отощавшего мальчонку, пришитую девчонку, подстреленного пса, гнойную кость и яйцо на колу, все сидят в Теплом Рту, который так растянуло, что едва не просвечивает, и течет из уголка его прозрачная жидкость с гноем. Все они на юнца из ран своих глазами захлопали, и давленые затекшие члены их влажно заелозили. И заговорили они тут все хором, что тебе кладбище дыбарем или циркулярная пила.

(Все говорят в один голос, что тебе кладбище дыбарем или циркулярная пила.)

Кривошея: Юнец схватился за резиновое свое лицо да как заорет, хоть крик его и смахивал на хрип. Да и бросился в хлипкую дверь и мимо них в ночь, что уж слегка посерела по швам, будто застиранная.

Кривошея: Брадочёс, Коленчёс, Красавица, подстреленный пес, гнойная кость, яйцо на колу и Теплорот обомлели, как увидели мечту свою – открытую дверь. Забрались они внутрь, на диван уселись. Понажимали на пульт от игры в бокс. Потом закрыли сломанную дверь и сломанные шторы задернули, как сумели, после чего все заснули зловонным сном.

(Все галдят, как на скотном дворе.)

Кривошея: Тем временем день занялся. Юнец пробежал пару кварталов, но быстро выдохся. Влез на знакомую веранду, свернулся под остатками качелей, что висели на одной цепи, будто скат крыши. День разогревался, и на жаре воспрянул он от стиснутой своей дремы, встал на ноги и постучал в дверь. И рассказал о своем виденье другу:

Юнец: Я прям прозрел, будто, ну, прям, прозрел, до кишков, как под кожу себе, заглянул. Что было, в, прошлом, ну, будто сквозь спину себе, через, сзади, дырку в черепе себе, как сквозь рот, мне ее в коже прострелили, жизнь мою, будто вся жизнь прошла, жизнь, ну, прям в кишках. И все, что случится со мной, и все, что я натворил, будто, ну, со мной случилось.

Кривошея: Друг дал ему в долг шишку в лоб да еще и посмеялся.

Друг: Ну да, чувак, но где ружье и где заначка? Где ж ружье и где ж заначка? Может, внутри лошажьей кости той спрятались или спят в яйце давленном, или убитой восьмилетке в манду напиханы? Давай‑ка дуй обратно, если дорога тебе твоя жизнь. Шана да хана, раны драны, страсть да жисть, нутро да манда, бензин‑карабин. Вали. Вали назад.

Кривошея: Любил ли он свою жизнь? Юнец не задался этим вопросом. Подскочил, будто задний ход ему включили, да спиною вперед – к мотелю, к мотелю, а сам от него боком, боком. Как кино на перемотке. Как по луне. И так вот мало‑помалу добрался до двери, от которой бежал. Уже слышит, как видеоигра гоняет первые кадры. Уже чует морг со сломанной вентиляцией, разрытую могилу, раздавленных на дороге, гноящуюся рану, каменеющий труп, комнату, где только пот да секс, немытого ребенка. Он узнал да опознал каждый запах. Может, юным юнцом‑то он и не был. А еще сочилось что‑то вокруг его кедов, зеленое да мерзкое, с черными прожилками. Он затаил дух и приоткрыл дверь.

Кривошея: И открылось ему взрывное зрелище: в комнате полно вонючего гноя, ошметков кожи и тканей телесных, вмазанных в стены, а комната пульсирует вся и будто бы переваривает всю эту ужасную мешанину – мех, кости и внутренности животного, сгнившего до неузнаваемости, мальчика тощего до того, что мослы ребер его, запястий и ступней плоть наконец прорвали, девочку с выпученными глазами и свернутой шеей, освежеванного пса, чьи мышцы сходят с костей, гноящуюся рану почти что без всяких остатков тела, куски ракушки, зуба, волоса, языка, когтя и жир качаются да всплывают в дымящейся жиже, которой все залито – залиты даже его, юнца, глаза. И тогда он закрыл их, открыл рот и все это в рот к себе принял – и комнату, и мир, все причины и их следствия, диван и игру, ружье и заначку, вмазу и мясо, озлобленье и утешенье, надежду и зверство, иллюзии взрослых и главную средь них – детство, – рост и распад, распад и гниенье, все это брал он в рот, покуда рот его не стал теплым и не потек в уголке, и не отвисла губа, как у жалобной жабы.

Так говорит Красота – моим теплым ртом.

* * *

«Теплый рот» – переписанные «Бременские музыканты» братьев Гримм: в ней есть и жестокая странность оригинала, и жестокая странность жизни постиндустриальной/захолустной северной Индианы (эти места прозываются Мичианой, потому что рядом граница с Мичиганом). И сказка Гримм, и моя пьеса – о важности крыши над головой, в том числе и тела, эдакого несуразного дома. Я сама живу неподалеку от Бремена, Индиана (произносится «Бри мин»), Герои «Теплого рта» – персонажи, которых можно встретить буквально когда угодно на Бриминском шоссе или увидеть из машины в Саут‑Бенде. Главная достопримечательность и моей жизни в Мичиане, и «Теплого рта» – «Деревянный индеец», мотель‑«общежитие», целиком состоящий, похоже, из мостков, лестниц и сараев: не укрывающее укрытие, будто без внутренностей. Эта конструкция, а также ее немощные, но изобретательные насельники, которых отовсюду видать, поскольку нутра у здания нет, отчего‑то напоминают о Босхе, Данте и Делёзе. Недавно мотель обзавелся вторым деревянным индейцем, и оба они прикованы к автомату с колой, который, в свою очередь, тоже прикован и стоит, естественно, снаружи. По контрасту со всем вокруг автомат с колой смотрится румяным и рассеянно жизнерадостным, будто в маразме или обдолбанный лекарствами. К слову о воплощении и медикаментах: мне также хотелось вытрясти музыкантов Гримм из их раздельных, цельных биологических форм (собака, осел и др.) в некое гротескное, вязкое, гибридное тело – Теплорот; его потом заглотит Красота, самая кошмарная из всех.

Дж. М.

Перевод с английского Шаши Мартыновой





Дата публикования: 2015-03-29; Прочитано: 163 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.01 с)...