Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Тема 4. Социальные группы и общности



Как это сложилось еще на заре человечества, люди продолжают жить группами. Лишенные живого, непосредственного или опосредованного (техносом) общения люди постепенно теряют суть своего человеческого естества, уходя в мир животных страстей или внеэмоционального сверхсознания.

В центр внимания современной социологии перемещается общность (ассоциация) и основная форма ее социального проявления – массовое (групповое, коллективное) поведение.

Многие исследователи (К. Маркс, Г. Зиммель, М. Вебер и др.) отмечали различия между архаическим и современным обществом. Научная типологизация исторически существовавших общностей была проведена в 1887 г. Ф. Тённисом, который выделил две специфические формы социальной организации: общину (Gemeinschaft) – традиционное сообщество, и общество (Gesellschaft) – современное сложноструктурированное сообщество.

Относительно связи между общиной и обществом (гемайншафт и гезельшафт, community и society) был выдвинут ряд теорий. В их основе лежат три гипотезы:

• эволюционного перерастания,

• интеграционного слияния и

• параллельного сосуществования.

Большинство социологов считает, что община, усложняясь, развивается в общество, т.е. примитивная социальная организация становится более совершенной, а гомогенное строение сменяется иерархическим и комплементарным (говоря простым языком, разветвляется система управления и растет число взаимодополняющих специализированных в своей деятельности общественных групп). Усложнение социальной системы для «эволюционистов» является единственным неоспоримым критерием прогресса.

В обоих случаях имеют место архаическая структура и соответствующий тип организации общностей. В них доминирующее значение приобретают связи «общинного», а не «современного», т.е. опосредованного, ролевого и отчужденного, социального характера. Поэтому социологи-регионалисты (изучающие локальные территориальные сообщества людей – социумы) и примордиалисты (исследующие первичные, «родовые» микрообщности) делают вывод о том, что архаические структуры социальной организации любого развитого общества органично включают в свой состав разнообразные «общины»: поселенческие, религиозные, этнические, клановые, корпоративные. Они не интегрируются, а вкрапливаются в структуру современного общества, сохраняя относительную замкнутость и свой особый характер воспроизводства.

Община и общество. Чем же различаются традиционные и современные общности (ассоциации)? Упрощенно, схематично их особенности можно представить следующим образом.

Традиционное общество (Gemeinschaft) характеризуется:

1) естественным разделением и специализацией труда (преимущественно по половозрастному признаку),

2) персонализацией межличностного общения (непосредственно индивидов, а не должностных или статусных лиц),

3) неформальным регулированием взаимодействий (нормами неписаных законов религии и нравственности),

4) связанностью членов отношениями родства («семейным» типом организации общности),

5) примитивной системой управления общностью (наследственной властью, правлением старейшин).

Современное общество (Gesellschaft) отличается иным:

1) ролевым характером взаимодействия (ожидания и поведение людей определяются общественным статусом и социальными функциями индивидов),

2) развивающимся глубоким разделением труда (на профессионально-квалификационной основе, связанной с образованием и опытом работы),

3) формальной системой регулирования отношений (на основе писаного права: законов, положений, договоров и т.п.),

4) сложной системой социального управления (выделением института управления, специальных органов управления: политического, хозяйственного, территориального и самоуправления),

5) секуляризацией религии (отделением ее от системы управления),

6) выделением множества социальных институтов (самовоспроизводящихся систем особых отношений, позволяющих обеспечивать общественный контроль, неравенство, защиту своих членов, распределение благ, производство, общение).

В современном обществе усложнение системы социальных связей приводит к формализации межчеловеческих отношений, которые в большинстве случаев оказываются деперсонифицированы. Люди общаются через свои ролевые и статусные «маски»; Президент и Гражданин, Преподаватель и Студент, Водитель и Пассажир, Директор и Работник, Муж и Жена вступают в «социально регламентированные» взаимодействия. При этом поведение каждой из сторон должно оказаться «ожиданным» (предсказуемым, банальным), т.е. ролевые и статусные отношения в принципе развиваются как игра. по обоюдно известным правилам. И если для российской культуры межличностного взаимодействия весьма показательно стремление неделикатно «переходить на личности», что, собственно, не удивительно, поскольку отчужденная городская цивилизация сформировалась у нас на протяжении жизни всего одного поколения, а «культурные консервы», по выражению Я. Морено, перевариваются с непривычки так же трудно, как и пищевые), то в более развитых обществах даже эмпатические, «теплые» символы общения (улыбки, объятия, вопросы «как дела?») являются отвлеченными от конкретных «персон» демонстрациями вежливости и опосредованного межролевого взаимодействия.

Российское общество, несмотря на характерное для нас «очеловечивание» (архаизацию) статусных, структурных и ролевых, межличностных, отношений давно нельзя назвать общиной. Оно чрезвычайно сложно структурировано: полиэтнично, функционально дифференцировано, имеет разветвленную систему социального управления, множество развитых общественных институтов. Однако наша милая и очень ценная для западного наблюдателя «национальная особенность» – проникновенная, эмоциональная, непосредственная, интимная ориентация в отношении человека к человеку – социологически может быть истолкована как «недоразвитость» общественной организации, основанной на патернализме и патриархальном восприятии государственной власти, инфантильности правосознания граждан, повышенной роли межличностных связей в решении административных, профессиональных и иных «внеличностных» вопросов.

Критерии выделения общности. Если систематизировать взгляды современных социологов по этому вопросу, то следует отметить ряд потенциальных и реальных, необходимых и достаточных оснований выделения общности:

1) сходство, близость условий жизнедеятельности людей (как потенциальная предпосылка возникновения ассоциации);

2) общность потребностей людей, субъективное осознание ими сходства своих интересов (реальная предпосылка возникновения солидарности);

3) наличие взаимодействия, совместной деятельности, взаимосвязанного обмена деятельностью (непосредственного в общине, опосредованного в современном обществе);

4) формирование своей собственной культуры: системы внутренних норм взаимоотношений, представлений о целях общности, нравственности и др.;

5) укрепление организации сообщества, создание системы управления и самоуправления;

6) социальная идентификация членов общности, их самопричисление к этой общности (как достаточное условие и главная характеристика зрелости ассоциации, превращение общности, по словам Гегеля, из «вещи в себе» в «вещь для себя»).

Социологи подразделяют общности на два больших класса, которые в российском обществознании всесторонне обосновал Б.А. Грушин:

номинальные, классификационные группы, искусственно выделенные исследователем, и

реальные, социальные группы, или собственно общности.

Анализируя эти реальные ассоциации, исследователи отмечают существенные различия между общностями:

1) фиксированными в социальной структуре общества (статусными группами – элитами, безработными и т.п., функциональными группами – шахтерами, учителями, военными, директорами и т.п., территориальными группами, социумами – конкретными городскими и сельскими сообществами) и

2) нефиксированными в социальной структуре массовидными образованиями (толпами, аудиториями средств массовой коммуникации, зарождающимися коллективными «движениями»).

Всякая зрелая общность выступает в качестве социального субъекта – активной динамизирующей силы общества. Иными словами, зрелость ассоциации определяется не только субъективным критерием идентификации (самопричисления) ее членов, но и объективным показателем организованного целенаправленного поведения (социальной активности общности).

Поскольку зрелые общности проявляют себя тем, что оказывают разнообразные формы влияния на другие ассоциации и общество в целом, было бы логично предположить, что, в конце концов, они добьются незыблемой монополии – такого положения в социальной структуре, которое позволяет членам общности реализовать наиболее ценные для них интересы и потребности. Возможно, так и произошло становление каст – статусных ассоциаций, воспроизводство которых в веках и даже тысячелетиях было неизменным. Но вот в классовом обществе нет-нет, да и случались бунты, перевороты и революции, которые постепенно (или, наоборот, не очень) меняли весь облик социальной организации и принципы строения общества. (Здесь мы должны иметь в виду, что социальная революция вообще отличается от политической, в частности, тем, что в ней происходит изменение положения основных слоев общества, связано ли это со сменой властвующих персон и идеологий или нет.)

Современное общество западного типа в этом смысле стало самым динамичным, открытым для многочисленных принципиальных и не очень существенных социальных изменений. Именно такой тип общественного развития показал, что экономический расцвет и политическая стабильность (мечта любого населения и любой элиты) вполне достижимы и без консервации социальной структуры, и даже вопреки ей. Недаром современные технологии управления апеллируют к творческой индивидуальности человека, учитывают его стремление к социальной мобильности и мотивируют к участию в принятии управленческих решений теми, кто в обычной социальной структуре был бы однозначно отнесен к разряду «исполнителей» (которым особенно-то думать и решать не положено).

Почему же и каким образом происходят структурные изменения в обществе, которые мы называем социальными революциями? Как они связаны с поведением общностей, т.е. основных элементов социальной структуры? Все ли общности играют в этом процессе сходную роль? Как возникают и разрушаются сложившиеся ассоциации? Эти таинственные процессы давно интригуют социологов. Еще такие исследователи, как К. Маркс и М. Вебер, каждый в своей теоретической картине общества, связывали социальную макродинамику с возникновением новых социальных субъектов (зрелых общностей), которые «раздвигают» сложившиеся пласты социальной структуры, «бурят» и «взрывают» залежи статусных стереотипов (массовых представлений о ценности социальных позиций различных групп), создавая собственные комфортные общественные «ниши». Иными словами, объяснение социальных изменений во многом свелось к изучению проблемы происхождения общностей.

Итак, основная гипотеза исследователей общественного «развития» указала на главный элемент, первоисточник динамизации общества – новые, общности.

Первый вопрос «почему возникают общности?», естественно, был связан с проблемой «потребностей» и «активности» (т.е. со смежными понятиями «зачем?» и «как?»). Общность может зародиться там и тогда, когда происходит осознание разными людьми единства их интересов. В основе интереса лежит потребность. Это не фантазия, не мечта или надежда на получение чего-то, а настоятельная необходимость, взывающая к удовлетворению! Потребности людей – единственный внутренний источник их побудительной активности, они лежат в основе наиболее осознанных мотивов – человеческих «интересов» и «ценностей».

Поскольку человек – весьма окультуренное животное, то даже его естественные, врожденные, побуждения приобретают добрую толику «социальной причудливости»: в еде он ищет эстетику и гармонию, в сексе – личностное принятие и признание уникальности, в одежде – стиль, в жилище – имидж (статусный социальный образ) и т.п. Будучи существом в принципе вдумчивым и «сознательным» (в обоих смыслах), он желает того, что знает, т.е. осуществленного или практически возможного. (А об остальном – мечтает.) Поэтому К. Маркс и выдвинул концепцию порождения потребностей производством. Следовательно, отметили социологи, с развитием общества создаются новые возможности и порождаются соответствующие потребности, носители которых могут составить «критическую массу» объединенных интересами потенциальных членов новой общности. Объединение позволяет им осуществлять целеустремленную, наступательную активность во имя насыщения первоначально соединившей их усилия потребности, да и всех остальных потребностей заодно.

Маргинальность – это специальный социологический термин для обозначения пограничного, переходного, структурно неопределенного социального состояния субъекта. Люди, по разным причинам выпадающие из привычной социальной среды и неспособные примкнуть к новым общностям (зачастую по причинам культурного несоответствия), испытывают большое психологическое напряжение и переживают своеобразный кризис самосознания.

Теория маргиналов и маргинальных общностей была выдвинута в первой четверти XX в. одним из основателей Чикагской социологической школы (США) Р.Э. Парком, а ее социально-психологические аспекты развиты в 30–40-х гг. Э. Стоунквисто. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что довольно четкие взгляды на сей предмет сформулировали ранее и представители европейской социологии. К. Маркс рассматривал проблемы социального деклассирования и его последствий, а М. Вебер прямо сделал вывод о том, что движение общества начинается тогда, когда маргинальные слои организовываются в некую социальную силу (общность) и дают толчок социальным изменениям – революциям или реформам.

С именем Вебера связана более глубокая трактовка маргинальности, которая позволила объяснить формирование новых профессиональных, статусных, религиозных и подобных им сообществ, которые, конечно же, не во всех случаях могли возникать из «социальных отбросов» – индивидов, насильственно выбитых из своих общностей (безработных, беженцев, мигрантов и др.) или асоциальных по выбранному стилю жизни (бродяг, наркоманов и т.п.). С одной стороны, социологи всегда признавали безусловную связь между возникновением массы людей, исключенных из системы привычных (нормальных, т.е. принятых в обществе) социальных связей и процессом формирования новых общностей: негэнтропийные тенденции и в человеческих сообществах действуют по принципу «хаос должен быть как-то упорядочен». (Именно подобные процессы происходят в современном российском обществе.) С другой стороны, возникновение новых классов, слоев и групп на практике почти никогда не связано с организованной активностью попрошаек и бомжей, скорее, оно может рассматриваться как строительство «параллельных социальных структур» людьми, чья общественная жизнь до последнего момента «перехода» (который часто выглядит, как «прыжок» на новую, заранее подготовленную структурную позицию) была вполне упорядоченной.

Определение общности базируется на такой реальной предпосылке, как сходство потребностей людей и возникающее на его основе единство интересов, целей, ценностей. Следовательно, невыполнение этого условия должно повлечь за собой разложение уже существующей ассоциации. А поскольку социальное развитие стимулирует потребности, в то время как индивидуальные особенности членов общности обусловливают разную степень их восприимчивости к новым «соблазнам», возникает возможность потенциального выпадения отдельных личностей из конкретных сообществ, поскольку очень важные для них интересы не удовлетворяются в прежней системе связей.

Это пограничное состояние, когда человек структурно принадлежит какой-то общности, но содержательно не удовлетворен качеством реализации своих интересов, социологи и стали называть маргинальностью. Маргиналы находятся в таком объективном состоянии, которое может порождать разнообразные поведенческие реакции. Иногда они составляют «внутреннюю оппозицию», не покидая пределы прежней общности, иногда ведут жизнь «двойного агента», будучи параллельно вписаны в несколько однотипных ассоциаций (например, профессиональных, семейных, дружеских и даже политических), а зачастую порывают с прежней ассоциацией и вливаются в другую, где их значимые потребности и цели оказываются более достижимы.

Такая трактовка маргинальности позволяет понять, откуда берется «человеческий материал» для строительства новых ассоциаций в стабильных общественных системах; в нестабильных, как мы видим на примере собственного российского общества, «неудовлетворенность» и «выпадение» из структурных общностей может носить преимущественно вынужденный или принудительный характер, т.е. не быть связанной со свободным поиском лучших возможностей, а определяться внешними неблагоприятными обстоятельствами.

Консолидация. Итак, недовольные и озабоченные соединяются в новую общность, чтобы, наконец, достичь своих целей. Но они не объединяли бы свои усилия, если бы могли достичь полноценного удовлетворения в одиночку. Следовательно, до сих пор «за кадром» оставалась важная характеристика ассоциации. Для удовлетворения своих потребностей человеку зачастую нужны специфические ресурсы (материальные, финансовые, трудовые и организационные – их выделил Г. Ленски), а для получения этих ресурсов от других людей или от общества требуется сила (или «вес»). Объединение с другими «страждущими» позволяет решить проблему демонстрации (или имитации): социальной силы – чтобы «взять» необходимые ресурсы, или функциональной значимости, «нужности» обществу – чтобы «отдали».

Общности обычно стремятся обрести «волшебную палочку» в виде постоянной возможности влиять, контролировать и перераспределять ресурсы в свою пользу. Иными словами, они стремятся к достижению власти.

Продвижение в элиту. Эту существенную особенность порождения социальной динамики отметил итальянский социолог В. Парето, который писал, что социальные изменения связаны с появлением новой элиты. Она «прорастает» из нижних слоев, когда общности начинают выталкивать «на поверхность» (в наиболее привилегированные и одновременно наиболее влиятельные слои) своих представителей.

Общества, управление которыми происходит в формах представительной демократии, фактически легализуют этот «хитрый» механизм естественного социального перемещения вверх «от имени и по повелению» заинтересованной «массы». Поселенческие общности выдвигают своих депутатов, а партии и общественные организации – своих. В промежутке между выборами они «теребят» своих представителей или терпеливо надеются, что у тех достанет совести (точнее, чувства солидарности) что-нибудь сделать для удовлетворения потребностей избирателей. Конечно, среди населения всегда находится горстка циников (т.е. «социологов», взгляд которых на реальные отношения не замутнен поэтическими метафорами политической риторики) и они замечают, что изменение социальной позиции выдвиженцев приводит к смещению их ценностных ориентиров, что принадлежность к элите должна подтверждаться солидарностью с нормами и целями именно элиты и что власть включает создание социальной дистанции между общностью «избирателей» и общностью «депутатов».

Другой итальянский социолог, Г. Моска, связывал общественную динамику с конфликтом внутри элит. Он считал, что новые движения в обществе начинаются тогда, когда возникает борьба в верхних слоях. Для жестко структурированных обществ это особенно верно, поскольку является почти единственной возможностью социального обновления в системе сложившихся социальных монополий и высокой степени подконтрольности низов верхам. Скажем, в России, как доказывал отечественный историк Н. Эдельман, цикл социальных изменений обычно начинается как «революция сверху» и проходит без «огонька», поскольку народ не разделяет управленческой эйфории чуждой ему просвещенной элиты, до тех пор, пока инициатива не переходит вниз, после чего дело, естественно, кончается бунтом и его последующим подавлением. Репрессивный период противостояния правителей и подчиненной массы начинается снова.

Поскольку элита обладает социальной монополией, что обеспечивает ей неподконтрольность, значительные привилегии и широкий доступ к социальным благам, трудно представить с точки зрения «здравого смысла», что она вдруг воспылает альтруизмом и станет делиться с народом налево и направо. Но несмотря на выводы Г. Моски о тенденциях к социальному самозамыканию, порождающему застой в элитах и обществе, социологи редко высказывают «крамольную» идею о том, что верхние слои могут привлекать к власти новую элиту.

Такая осторожность связана с тем, что речь идет не об «обновлении крови» (как вульгарно представляют дело обыватели), а о кардинальной смене принципов организации элит: наследование заменяется избранием, вассальные отношения – гражданскими, конкуренция – кооптацией и т.п. Необходимость периодического «оживления» переживается элитой двойственно, и разнообразие антикризисной тактики делит ее на противоборствующие части.

Социолог К. Кумар в своем исследовании возникновения современного общества* критикует концепцию буржуазной революции К. Маркса (который считал, что более прогрессивный экономический класс добился политического господства, вырвав власть из рук недееспособной аристократии), доказывая в противовес ему, что именно аристократия была творцом капитализации Европы. Проведенный им анализ персонального состава элит до и после индустриально-политических переворотов показал, что крупнейшие собственники земли стали впоследствии и крупнейшими капиталистами. Рассматривая логику взаимодействия новой экономической и старой политической элит, он интерпретировал его как игру с нулевой суммой, в которой «смертельная» схватка не выгодна обеим сторонам, поэтому происходит парадоксальное явление: верхние слои приводят к власти новую элиту (сохраняя важные для себя монопольные позиции).

Итак, сложный, многозвенный путь социального познания привел социологов к выводу, что возникновение новых социальных общностей из маргинальных, неустроенных групп есть источник общественного саморазвития, социальных изменений.

Массы и толпы. Как потребности людей имеют кардинальный или дополнительный, постоянный или спорадический характер, так и общности, которые объединяют многочисленных членов, жаждущих «сатисфакции», могут быть устойчивыми или временными, хорошо структурированными или «размытыми» (диффузными). Массовидные общности, к которым социологи относят массы, аудитории, социальные движения и толпы, являются наиболее загадочными, поскольку не имеют привычного структурного «скелета».

Построенные порой из «случайного» материала, массовидные общности соединяют в единых поведенческих порывах очень разных, ничем другим не связанных, незнакомых людей. Их однотипное поведение (футбольных фанатов, зрителей сериала, демонстрантов, любопытных зевак и т.п.) продиктовано зачастую не разумом, а чувствами, т.е. их за собой влечет не осознание общности целей, а ощущение общности эмоций. Конечно, люди всегда способны приписывать смыслы своим действиям (в том числе рациональные), но специалисты давно отметили, что поведению массовидной общности присущи эмоциональное заражение и аффект. Выходя из зала, со стадиона или выбираясь из толпы, человек нередко удивляется тому, что он только что делал нечто, вовсе ему не присущее.

Классические труды, посвященные феномену массового поведения, были написаны задолго до нашего рождения. Это «Толпа и публика» Г. Тарда (1883) и «О поведении толпы» Г. Лебона (1903). Тард впервые разделил (в понятиях, конечно) «толпу» и «массу». Толпу он определил как группу людей, находящихся в прямом контакте, обусловленном физической близостью. Масса, члены которой ведут себя сходным образом, отличается от толпы опосредованным контактом в группе.

Внимание, которое стали проявлять ученые к коллективному поведению в XX в., было неслучайным. По мнению нашего современника, известного социального философа X. Ортеги-и-Гассета, изучавшего в первую очередь тоталитарные, фашистские, общества, в этот период сформировалось массовое общество, в котором господствуют стандарты массовой культуры. Это бесструктурное общество, маргинализирующее всё и вся. Социальная атомизация происходит во всех современных обществах, для которых характерными явлениями становятся психозы моды, массовые истерии и иные проявления, более ярко выраженные в обществах тоталитарного типа.

Если какие-то значимые потребности людей не реализуются и они осознают это как угрозу своему существованию, включаются особые механизмы защитного поведения. Когда возникает общность интереса, основанная на беспокойстве или даже страхе, формируется толпа или масса. Дело может дойти даже до паники, словно происходит «заражение» отрицательными эмоциями, в первую очередь страхом. Поэтому теорию Г. Лебона и Г. Тарда стали называть эпидемиологическим направлением социологии общностей.

Эти исследователи подчеркивали возникновение чувства анонимности, бесконтрольности и поэтому вседозволенности члена толпы, поскольку потерянность в массе других людей и единство испытываемых всеми эмоций выводят индивида из состояния «социальной зачарованности». Он перестает ощущать свои ролевые маски, они в этот момент ему не требуются, никто из окружающих людей не предъявляет ему этих «ролевых ожиданий». Человек как бы регрессирует в мир первозданных «нутряных» страстей.

И Лебон, и Тард отмечают, что в толпе формируется чувство особой мощи, многократного увеличения собственных усилий отдельного человека, он чувствует себя увлеченным общим порывом, превращается в часть единого живого организма (русский писатель М. Горький так описывал толпу-птицу в романе «Мать»). Во главе этой свежепереплавленной общности стоит лидер, и толпа полностью, беспрекословно подчиняется его воле.

Г. Мид, решавший ту же проблему, пришел к выводу, что человеческие объединения больше зависят от общих представлений людей, которые он рассматривал как «индивидуальные перспективы». В своей теории «акта», которая впоследствии легла в основу нового социологического направления – символического интеракционизма, Мид глубоко обосновал, что люди часто взаимодействуют, общаются, помогают друг другу из таких «эмоционально-рациональных» побуждений, как одинаковое понимание добра и зла, социальных ценностей и т.п. Иначе говоря, люди, соединяющиеся в общности, реагируют не на угрозы и не на блага, а на смыслы, значения, трактовки символов, пытаясь упредить действия друг друга.

Рассматривая коллективное поведение с точки зрения предварительных установок (предиспозиций), другой исследователь, Г. Олпорт, выдвинул теорию, заключающуюся в том, что новый социальный субъект формируется посредством конвергенции предрасположенностей, т.е. единства оценок, ценностей, придаваемых значений, стереотипов, которыми обладают члены формирующейся общности. Он теоретически обосновал, что в основе зарождения нового массового движения лежат и сходство эмоций, и рациональные предпочтения людей.

Теория рационального ценностно ориентированного поведения Н. Смелзера позволила не только отразить и интерпретировать этапы формирования общностей, но и воспроизвести (научно смоделировать) логические стадии этого процесса:

1) формирование максимально обобщенных представлений относительно идеалов, целей, задач будущей ассоциации;

2) нагнетание на основе «общего видения» проблемы определенной напряженности, в первую очередь за счет преувеличения угроз и выявления «общего врага»;

3) взращивание неявного, предварительного туманного верования о принципах действия общности, воспитание предпочтений относительно будущей модели активности (легальной, нелегальной, насильственной, мирной и т.п.);

4) обращение к истории в поисках образцов для заимствования (так поступают в новой России «казаки», «дворяне» и другие «возрожденческие» общности);

5) мобилизация для действий: расширение числа сторонников и подготовка их к организации;

6) введение внутреннего социального контроля, т.е. прав и обязанностей, позволяющих требовать, наказывать, поощрять, изгонять, носить символику;

7) вхождение новой массовой организации (встраивание, вливание, принятие общественным мнением, узаконение) в существующие общественные структуры.

Последний этап знаменует врастание новой общности в систему сложившихся общественных связей: образование партии, другой юридически фиксированной организации, институционализация, продвижение «своих» во властные элиты и т.д.

Мобилизация общности. Обратная, «отрицательная» логика искусственной мобилизации общности. Оказалось, что наиболее действенным механизмом консолидации является не единство целей, а наличие общего врага. Другими словами, общности наиболее легко объединяются не «за», а «против», поэтому первое необходимое условие – обеспечить возможность осознания противника, а не апеллировать к общим интересам, целям и ценностям.

Второе важное практическое условие мобилизации – максимально примитивные и простые, очень привлекательные по содержанию и туманные по подтексту лозунги. Они должны привлекать наибольшее число сторонников и при этом не поддаваться анализу и контролю. Формулировка лозунга должна быть такова, чтобы с его «идеей» могли солидаризироваться самые разные люди, которые, на поверку, вкладывают в него весьма различающиеся значения (смыслы).

Третье действенное условие реализации механизма социальной мобилизации – демонстрация силы. За слабым не идут, поэтому для привлечения новых сторонников необходимо или произвести впечатляющий «смотр сил», или организовать фальсификацию силы. Социальная мощь общности ассоциируется: 1) с большой массой (многочисленностью), 2) хорошо отлаженной организацией (дееспособностью), 3) функциональной монополией (значимостью) и 4) наличием специфических ресурсов влияния (властью). Каждый из этих признаков может быть специально проявлен или «заявлен» для того, чтобы привлечь новых сторонников.

Четвертое условие мобилизации, которое необходимо реализовать для искусственного «конструирования» общности, – это привлекательный харизматический лидер. Он не просто избранный, а скорее «богоизбранный» руководитель, которому приписываются исключительные личностные и социальные качества. Харизматический лидер несет благодать избавления от проблем, выполняя великую общественную миссию и открывая своим последователям новые горизонты. Он воспринимается членами общности как вождь, полумистическая фигура, отношение к которой предполагает полную эмоциональную самоотдачу, подчинение и доверие. Именно таким остается традиционное отношение россиян к главе государства, что своеобразно обусловливает и ограничения конкурентной борьбы внутри политической элиты, и дополнительные ресурсы центральной власти, использующей харизму лидера как социальный капитал.





Дата публикования: 2015-02-28; Прочитано: 391 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.014 с)...