Глава 14 Тоскливое ожидание

Алан и Мэри… «Алан и Мэри». Алан и Мэри — одна команда. Ну и как бы вы оценили их шансы? Лично я (это просто мое мнение) не думаю, что этакий тандем — хорошая мысль, ни для одного из них, ну правда же, не ахти. На это вы можете заметить, что любовь слепа. Но куда один слепец может привести другого? По нехоженым тропам, с растерянными лицами, в беспросветные тупики. И потом, не следует забывать о других людях.

Расс, к примеру, в дикой ярости. У Алана теперь из-за этого жуткие проблемы с Рассом. И вот в чем секрет. Еще совсем недавно Расс имел обыкновение проводить три-четыре ночи в неделю в постели безработной и нечистой на руку Веры в ее комнатке в полуподвале (собственно, этим его знакомства со звездами подмостков и экрана ограничивались). Однако прошлой ночью, когда он, как обычно, вальяжно туда направился, он обнаружил там развалившегося в ее постели самодовольного лоснящегося Париса, преспокойно почитывающего «Нью стэндард». Следующей новостью было явление Мэри и Алана, спустившихся к завтраку вместе, рука об руку.

Что ж, серьезное переосмысление происходящего было, по-видимому, неизбежно. И как только Расс им занялся, он увидел, что на каждом шагу его подстерегают все новые и новые сомнения. Будучи неграмотным, Расс втайне глубоко почитает многочисленные достоинства Алана. Целый ряд качеств приятеля вызывает у него едва ли не безмерное восхищение. Вот чем он ее охмурил: ведь он так складно пишет, так бегло читает. Более того, после Вериного едкого замечания Расса терзают жгучие и безграничные сомнения иного рода — на сей раз относительно величины его члена. А вдруг малыш Алан отхватил настоящий брандспойт (в конце концов, никогда не знаешь, кто вытянет этот счастливый билет)? Всему готов Расс поверить в эти отравленные часы помрачения духа. Каждая мысль его вопиет о предательстве, и во мраке ночи вынашивает он планы отмщения.

«Ну что ж, хоть Алан теперь заживет как человек», — слышится мне ваше вялое бормотание. Но и этому не бывать. Алан считает, что все прошло ужасно. Он думает, что все было настолько из рук вон плохо, насколько вообще может быть. Вот тут-то он ошибается. То ли еще будет.

* * *

— Хочешь спуститься вниз первой? — спросил он ее на следующее утро.

Мэри оглянулась. Алан, уже полностью одетый, сидел на краешке кровати, плотно сжав ноги. Эта ночь мало что изменила в нем. Кажется, вся кровь перетекла с его щек к белкам глаз: их краснота была ярче голубизны радужек. Сухие губы по-прежнему подрагивали. Мэри поднялась на кровати, и Алан тут же отвернулся.

— А почему я должна этого хотеть? — удивилась Мэри.

— Ну, не знаю, — пробормотал он, и все же на его дрожащем лице проявились следы жалкого торжества. — То есть я в смысле, хочешь ли ты, чтобы все узнали?

— О чем?

— О нас с тобой.

— Что именно?

— Мэри, знаешь, я очень, очень тебя люблю.

— Что это означает?

— Я… я за тебя жизнь отдам, клянусь здоровьем мамы, правда.

— Понятно. Но ведь тебе не нужно из-за меня умирать, разве нет?

— Нет, но я готов.

— Но ведь это не обязательно.

— Не обязательно.

— Тогда что же это значит?

— Я ради тебя на все пойду, — сказал он хриплым голосом и вырвал клок из головы. — Слушай, я сейчас спущусь вниз первым, чтобы никто ни о чем не догадался.

Но вскоре все об этом узнали. Догадаться было нетрудно, ведь все воскресенье Алан сидел с ней рядышком — либо тоскливо на нее уставившись, либо держа за руку (его ладонь оставалась холодной и влажной, и он непрестанно ею шевелил, то загибая пальцы, то постукивая большим пальцем о костяшки ее руки). Мэри была совершенно сбита с толку той мгновенной реакцией окружающих, которая последовала за проявлением этих знаков внимания. Норман и Чарли принялись мерзко перемигиваться, натянутые улыбочки Венди и Альфреда выражали их неприкрытое презрение. Пожалуй, лишь Рэя и малыша Джереми эта новость не тронула, зато смех и взгляды Веры и Париса стали откровенно грубы и фамильярны. А Расс просто пялился на нее весь день с брезгливым недоумением.

Донельзя смущенная, Мэри воспользовалась первым же удобным случаем, чтобы попросить Алана забыть о случившемся и вернуться на круги своя. Однако Алан ответил, что ради нее он готов решительно на все, кроме этого.

— Ну же! Проси. Все, что угодно, — умолял он.

Но Мэри не могла представить себе ничего, что ей могло бы быть от него нужно, за исключением того, о чем она только что уже попросила. Когда она сдалась, он залился жгучими слезами. Мэри начала всерьез задумываться о том, во что она вляпалась.

Возьмем, например, вечер вторника.

Расстелив на мокрой траве плед, Мэри сидела в саду в лучах вечернего солнца и читала книжку. Это была «Дама с собачкой и другие рассказы», откуда она узнала много удивительных вещей о природе женщин. Вторая половина дня в кафе прошла, как водится, довольно бурно. Как только Алан на минуточку отлучился, Расс влетел в его комнатку и вернулся оттуда, пританцовывая и размахивая какими-то таинственными брошюрами, которые Алан прятал в ящике письменного стола. Они рассказывали о таких необыкновенных явлениях, как «Трансплантация волос: достоверные факты о том, как спасти наши волосы», или задавали совсем уж прямолинейные вопросы, типа «Лысеем?». После этого происшествия Алан весь день ходил как в воду опущенный. Позже, с дрожью в голосе и с жалкой желтушной ухмылкой, он обратился к Мэри:

— Мэри, а ты знаешь про Расса? Представляешь, он ведь даже читать и писать не умеет.

Неожиданно для себя Алан почувствовал, что не испытывает той радости, которую втайне рассчитывал испытать после распространения столь интригующих сведений.

— Бедный Расс, — сочувственно прошептала Мэри.

Мэри продолжала читать в лучах увядающего солнца. Она перевернула страницу. Время от времени ее темную челку взбивал порыв заплутавшего ветерка. Она наклонилась и задумчиво почесала голую лодыжку. Потом перевернула страницу. При этом на ее лицо упал свет, так как, переходя к следующей странице, она просто приподнимала голову, а не переводила взгляд. Но и не переводя взгляда, она знала, что Алан тревожно следит за ней из окна гостиной, подобно невзрачной рыбешке, выглядывающей из аквариума.

Далее. Мэри чувствовала, что скоро Алан наберется смелости и подойдет к ней. Знала она также, что он и сам понимает: не стоит ему этого делать, потому как его присутствие ей совершенно ни к чему и может вызвать лишь еще большую жалость и скуку. Но все же ему придется это сделать, ведь решения за него принимала любовь. И если он не поспешит, его опередит Расс. По странной прихоти судьбы, Расс, по-видимому, мог вести себя с Мэри практически как хотел — и на людях тоже, — совершенно непринужденно и раскованно. К этому времени она уже провела целых два вечера, сидя у него на коленях. И не могла не признать, что ей там было очень уютно, да и Алан, кажется, особо не возражал. Он все время смотрел в другую сторону и был всецело сосредоточен на остатках своей шевелюры. И так и не высказал своего мнения по этому поводу.

Уголком глаза — тем местом, где глаз соединяется с мозгом и его радаром, — Мэри наблюдала за тем, как Алан подбирается к спуску в садик. Она перевернула еще одну страницу. Его фигура снова возникла на невысоком деревянном балкончике, откуда он обратил взгляд на небо, словно просто наслаждаясь свежим вечерним воздухом. Кажется, еще немного, и для демонстрации беззаботности и жизнерадостности он начнет насвистывать. Что он, собственно, и сделал. Боже, какое это было жалкое блеяние! Она перевернула очередную страницу. Вот он уже занес ногу в воздух, чтобы поставить ее на первую ступеньку, ведущую в садик, как вдруг услышал за спиной знакомый шум и суматоху. Расс! Решение посвистеть оказалось величайшей ошибкой! Он смиренно отошел в сторону и принялся с глубочайшим интересом разглядывать цветы, меж тем как Расс вприпрыжку спускался по ступенькам.

— Вот ты где, мой цветик ненаглядный, — промурлыкал Расс.

Мэри отложила книгу в сторону. Когда рядом Расс, о чтении можно забыть. Он предпочитал играть, в основном щипаться и щекотать. Так они забавлялись минут двадцать. Мэри хохотала до колик, катаясь по пледу и дрыгая ногами, — Расс такой смешной, призналась она себе. Потом Расс взял Мэри за руку и повел вверх по ступенькам. Алан по-прежнему торчал на балконе, дотошно изучая растения. Когда Мэри проходила мимо, он повернулся в ее сторону, и она отчетливо услышала звук вырываемых из головы волос. Он обалдело посмотрел на свою руку: урожая в ней хватило бы на небольшую косичку. Поднял взгляд на Мэри. Они одновременно подумали о том, что для подобных операций его богатства хватит ненадолго. По сути, раза на три-четыре, не более.

Мэри вошла вслед за Рассом в гостиную. Ей было искренне жаль Алана, и она очень хотела, чтобы он наконец прекратил так убиваться из-за своих волос.

Все смены успели отужинать, телевизор исчерпал программу передач на сегодня, и обитатели сквота по одному или по двое разошлись по своим комнатам. Лишь Мэри, Расс и Алан все еще сидели в общей гостиной.

Мэри примостилась у Расса на коленях. Она плохо представляла, как следует ей вести себя в сложившейся обстановке, да и имеет ли это вообще какое-нибудь значение. Расс просто взял и посадил ее к себе на колени. Однажды Алан тоже попытался так сделать, но его эксперимент не увенчался успехом. Он усадил ее как можно дальше, и его так затрясло, что, когда Мэри пыталась что-то сказать, голос ее дрожал. Тогда она встала и пересела на колени к Рассу. Там было гораздо удобнее. Расс усаживал ее поглубже и крепко к себе прижимал, надежно обвившись руками вокруг талии.

— Чего ты печешься об этом жалком гребаном лохе? — спросил ее Расс, кивком указывая на пристыженно улыбающегося Алана.

Мэри пожала плечами. Ей было нечего сказать. Теперь все вечера заканчивались подобным образом. Это вызывало у нее беспокойство, причину которого она не могла себе объяснить. Но мальчикам, кажется, такое времяпрепровождение было в радость. Расс звонко чмокнул ее в ухо. Она для удобства обняла его рукой за плечи.

— Ты да я, мой пупсик, — громким шепотом вещал Расс, — мы могли бы взлететь до небес. И исполнить там нежнейшую серенаду. Ммм-хммм… Да ты, ты только посмотри на него!

— Ну чего ты, Расс, — робко промямлил Алан.

— Да он будет лыс, как яйцо, через… через полчаса. Ха! Да у меня больше волосни под левой подмышкой, чем у него на всей его тыкве. Глянь-ка на мою грудину. — Расс глубоко втянул живот. Мэри потрогала его грудь, чтобы что-то сделать. — Сечешь? А теперь взгляни на этого мудачка, на Алана!

— Ну-у-у, Расс, — сдержанно сказал Алан, пожимая плечами.

— Посмотри на него… Ты вообще видала когда - нибудь такого ничтожного, такого жалкого мудозвона? И как он там в кроватке? А, Мэри? Слабак сраный, пари держу. И как он справляется, а? Ась? Всунул - вынул, о подушку вытер? А? А? Ха-ха! Что касается меня, так я первым делом…

— Мэри, пойдем, — попросил Алан.

Он стоял перед ней, протянув ей руку. Мэри взяла его за руку — исключительно чтобы унять его дрожь. Она встала и направилась вместе с ним к двери.

— Сладких снов, Лысеныш. Слейтесь в экстазе, голубки, — прокричал им вслед Расс, и еще долго до них доносился его желчный смех.

Мэри разделась догола, легла постель и стала ждать Алана. Тот предпочитал подготовиться к завершающей стадии своего каждодневного бдения еще внизу. Через пару минут он войдет. Затем развяжет пояс, скинет свой нелепый косматый халат и тихонько прокрадется к ней под простыню, чтобы приступить к тому, в чем так нуждался.

Было, однако же, ясно, что эти кувыркания даруют ему не большее удовольствие, чем ей. Мало что в земной жизни казалось Мэри столь же бессмысленным, как это занятие. Они с Аланом испробовали оба варианта — спать вместе и спать раздельно, — но ни один не доставил им радости. Может быть, им стоило вернуться к тому, что было прежде, или же продолжить попытки, снова ложась раздельно. Вероятно, если бы уж ей непременно нужно было выбрать кого-то, с кем спать, она скорее спала бы с Рассом, который, кажется, не стал бы сильно сопротивляться. Она представила Алану и тот и другой вариант, но тот оказался сугубо против обоих. Сказал, что сделает для нее что угодно, но только не эти две вещи, хотя она его никогда ни о чем, кроме них, не просила. На самом деле она хотела только одного — вернуться к тому, что было прежде. Тогда бы она снова могла читать по вечерам книжки и спала бы гораздо привольнее. Расс, пожалуй, стал бы таким же, как раньше, а она, может, избавилась бы от этой докучливой ненужной власти над Аланом — власти причинять боль. Нет сомнений, что долго он так не протянет. Очевидно, так любить невозможно.

Алан вошел в комнату. Он попытался заговорщически прошептать «привет», но вместо этого из глубины его горла донесся сдавленный хрип. Торопливыми движениями, которые, однако, отняли у него уйму времени, он высвободился из своего халата — его действия под конец больше напоминали борьбу с прилипчивым волосатым существом. Алан бросил его на стул, пригнулся и стал крадучись пробираться к ней сквозь темноту.

Грудь у него взмокла, зато во рту пересохло. Подобные неприятности преследовали его постоянно. От него попахивало дезодорантом, рот источал запах зубной пасты и остатков сильнодействующего многоцелевого полоскания. В такие моменты казалось, что он впитывает, как губка воду, всякие резкие запахи, и влажным затылком, и трясущимися руками. Бедный призрак, про себя жалела его Мэри. Она лежала в позе распятия, пока он целовал ее в губы донельзя стиснутым ртом. Причинное его место — одно название, ни мягкое, ни твердое, — свисало над ее бедром, обмирая в тоскливом ожидании. Тоска — вот что это такое, догадалась Мэри. Он приподнялся над ее распластанным, как морская звезда, телом. О боже, испугалась Мэри, да он сейчас умрет. Он весь растекается, он испаряется и тает.

Каждый раз все заканчивалось довольно быстро, и вскоре он засыпал, во всяком случае, пытался уснуть.

Но бедняге и тут сопутствовала неудача. Ночи напролет Мэри лежала и слушала его разговоры во сне. Он бормотал неразборчивые слова, но все же они вполне ясно говорили о его тоске, о страхе жить среди других людей.

Для Мэри это было тревожное и изматывающее время, хотя ничего особенного не происходило. Тот вечер, что она провела с Принцем, вызывал у нее самые противоположные чувства — от полного неприятия до немой покорности. Но она не понимала, что с ними делать — не считая стремления быть доброй. И она изо всех сил старалась быть доброй. Призрак прошлого не собирался отступать, так что она заставляла себя просто привыкнуть к нему, научиться относиться к нему спокойнее. Она в трудах проживала день за днем, как и все остальные. Она ждала. Время ждало. И однажды в воскресенье ей стало совершенно ясно, каким будет ее следующий шаг.

В этот день они все вместе отправились в расположенный неподалеку бассейн: Мэри, Алан, Расс, Рэй, Парис, Вера, Альфред, Венди и Джереми. Вначале Мэри нервничала по поводу предстоящего мероприятия, особенно из-за того, что она наденет, но Венди ее успокоила. Венди к этому времени стала ее ближайшей подругой, растолковав ей, к примеру, все, что касалось контрацепции. По какой-то причине Мэри до той поры полагала, что детишки родятся только у людей из книг. Но вот у Венди-то есть ребенок, так ведь? Мэри задумалась о том, какому риску она себя подвергла — завести ребенка, ребенка от Алана. Да уж!

Только подумать, что именно этот акт тоски и боли ведет к заселению Земли.

— Мэри, ты плавать умеешь? — спросила Венди, когда они вместе с Верой и Джереми шлепали по узкому проходу, направляясь на звуки, доносящиеся из бассейна.

— Не знаю, — ответила Мэри, с удовольствием оглядывая одолженный купальник; черный цвет очень ей шел.

— То есть как это не знаешь? — не поняла Вера.

— Ну… д, может, разучилась, — смутилась Мэри, входя в высокий и просторный зал.

— Тогда пошли, где помельче, — предложила Венди.

— Я, пожалуй, сначала просто посижу, — сказала Мэри.

У Мэри разбегались глаза. Еще ни разу нахальное настоящее не сгущалось перед ее взглядом в таком кипучем столпотворении. Смотри, смотри! Смотри сюда, смотри туда, на него, на нее, на них на всех, погруженных в эту плещущую прозрачность. Вода отражалась от высоких бортиков бесчисленным множеством извивающихся лент. Буйные, замысловатые, колючие формы бились и метались в хаотичном круговороте, озаренном потоками света… Мимо стремительно проплыл темнокожий Рэй; он с глухим шлепком закинул обе ноги на пробковый край бассейна, вскарабкался на него и, извернувшись дугою, снова рухнул вниз, пронзая воду руками. Через секунду на поверхности появились его голова и плечи, и вот он уже прокричал что-то Парису, который вскочил на подкидную доску и, прижав колени к груди, сиганул в воду, взметнув столб брызг, как после атомного взрыва. Даже Алан, который в своих серых ворсистых плавках выглядел сейчас не старше Джереми, размахивая руками, промчался мимо и, широко раскинув ноги, нырнул в бассейн с глубокой стороны. Сам Джереми стоял навытяжку на краю бассейна, запихнув в рот сразу восемь пальцев и наблюдая за тем, как папа пытается утопить маму. Венди, кажется, была этим очень воодушевлена и сладострастно повизгивала после очередного погружения, пока Альфред не притомился и не отплыл с довольным видом на мелководье, где теперь прогуливался Парис с Верой на плечах.

«Хватит ли у меня духу пойти туда?» — размышляла Мэри, чувствуя переполняющее ее жгучее желание. Она наблюдала, как Алан помогает затащить брыкающегося Джереми в воду на мелкой стороне. Даже Алан выглядел свободным в этой праздничной прозрачной стихии.

— Только посмотри на этих очумелых дуриков.

Расс, с которого стекали капельки воды, угрюмо

плюхнулся рядом с Мэри. Он указал на Рэя и Париса, которые явно вознамерились стать главными героями дня. В данный момент они сцепились друг с другом на доске; Парис подсек правую ногу Рэя, и они в обнимку свалились в воду. Вера и Венди что - то кричали с бортика, Венди хлопала в ладоши, а Вера радостно подпрыгивала.

— Просто детсад хренов устроили, — пробурчал Расс.

— Смотри-ка, — проговорила Мэри.

Рэй снова был на исходной — теперь он стоял на голове, раздвинув ноги. Парис стремительно пробежал по настилу и прыгнул между подрагивающими розовыми пятками Рэя — солдатиком. Коснувшись воды, Парис тут же с легкостью исполнил кувырок назад. Мэри заметила, что чернокожие всегда так делают при нырянии. Они не в силах удерживать в подчинении свою кипучую энергию, их тела вечно заняты подготовкой к следующему движению.

— Ну, крутняк. Стало быть, наш Парис умеет стоять на голове. Улет. Парис. Ха! Что за имя-то такое? Па-рис. И это имя? Скажешь, это имя?

— На голове стоял Рэй, — поправила Мэри.

— А-а-а, — скучно протянул Расс. — Ну и какая, на хрен, разница? По мне, так все они на одно лицо.

Мэри уже слышала нечто подобное. И была с этим согласна. Ей они тоже казались довольно-таки похожими. Тут и возразить нечего: ведь это все равно что заявить, мол, у них у всех одинаковые зубы. Все они такие похожие, потому что все они такие пригожие: такие живые, такие ловко скроенные. Они просто на более короткой ноге со своими телами, не то что мы, решила Мэри, вот и вся разница. В то же время она еще не встречала ничего более чудовищно пестрого, болезненно аляповатого и тяпляпистого, чем этот пандемониум розовых телес, булькающий и брызжущий перед ее глазами. Мужчина, чьи распухшие, разъединенные пузо и задница находились между собой не в большем союзе, чем две Америки на глобусе; женщина с ногами как спички; старик, полностью собранный из колючей проволоки и овечьего меха. Даже молодежь взваливала на себя бремя несхожести. Возьмем, к примеру, грудь: у худощавой Веры она была большой, благодаря чему ее тело сразу приобретало гибкий, очень спортивный вид. А вот Венди — толстушка, а грудь у нее крошечная, что говорит о явной и удручающей несправедливости мира. Толстая, но без сисек: вот спасибо, удружили. И такой расклад случился еще до того, как приступило к своей неумолимой работе время. Мэри замечала эту работу времени повсюду, куда бы ни взглянула. Так вот как оно работает…

— Вот молокосос, вот обезьяна, — громко комментировал Расс. — Сучье племя.

Теперь Парис и Рэй, ухватив Веру за руки за ноги, качали ее, как если бы она лежала в гамаке. Алан стоял поблизости и считал. Они раскачивали ее из стороны в сторону — и… раз, и… два, и… три, — а потом отпускали. Вера взмывала в воздух, подгоняемая, казалось, собственным визгом, пока ее беснующееся тело не касалось воды. Парис прыгал вслед и выныривал рядом с ней, как гигантский головастик, всплывающий с глубины.

Позже, когда остальные пили чай за стойкой, Мэри незаметно ускользнула к бассейну. Она прошла вдоль скользкого бортика к тому краю бассейна, где было мелко. Бассейн уже почти опустел, но вода все еще жадно хлюпала возле бортиков. Мэри встала к нему спиной и, ухватившись за поручни, погрузилась в холодную среду. Без колебаний она повернулась и оттолкнулась ногами. Да. У нее получается. Она тоже могла бы присоединиться к остальным. Ее ноги точно повторяли движения рук, и она спокойно разрезала поверхность воды, которая все еще свободно плескалась, чмокая губами в поисках добавки. Задрав голову и подставив лицо свету, Мэри поплыла на глубину.

Так что послание, полученное ею вечером того же дня, застало ее в полной готовности. В конечном счете сообщение это было совершенно простым. Возможно, оно звучало и раньше, просто Мэри тогда его не расслышала. Оно явилось из телевизора.

Мэри уже привыкла к телевидению, к его состязаниям, к его зыбким мирам, к бесконечному ряду ревущих катастроф. Только никто там так и не появился (а Мэри ждала этого каждый вечер), чтобы объяснить, что случилось с Землей и почему она со своими кризисами и яростными столкновениями дошла уже до точки кипения. Все люди на экране выглядели немного не в себе, что, вероятно, тоже этим самым кризисом и объяснялось. Мэри представлялось, что Земля содержит в себе комок шипящего пламени и металла, который непрестанно рвется наружу из ее сердцевины. Когда давление станет критическим, гигантские куски Земли начнут извергать пламя в виде свободы, ужаса и скуки. Огонь выбирал горячие точки, но пожар неумолимо разрастался. Казалось, планета теперь непрерывно изрыгала пламя. И видимо, его уже нечем было остановить. Наверное, скоро вся Земля превратится в один ревущий пожар. Какая невероятная удача, что ей довелось жить в таком месте, где пламя появляется только маленькими очажками, которые вскоре гасят. Какая удача — совершенно невероятная! — что она живет на булькающем себе потихоньку, не доходя до кипения, острове.

— А чуть позже сегодня вечером, — ласково сообщил телевизор, — мы услышим Майкла Шейна, который только что вернулся из Эфиопии и представит нам свой двухсерийный репортаж.

Мэри оторвалась от книги. На экране появилась фотография изящного молодого человека, который сидел в непринужденной позе, подперев кулаком подбородок, и смотрел на зрителей вдумчивым, исполненным терпения взглядом. Мэри вспомнила наставление Принца не забывать о фотокарточках, которые она видела в своей бывшей комнате. Стоило ей подумать о них, как в голове ее всплыли слова Мардж: «Это Майкл. Теперь он, конечно, знаменитость… Такой внимательный мальчик».