Глава 31 Застенчивость и страхи у детей

Задача доктора - заниматься индивидуальными потребностями одного-единственного пациента, которого он консультирует. Поэтому доктор не тот человек, кто бы мог беседовать с учителями, поскольку у учителей как раз и нет возможности уделять внимание одному ребенку в каждый момент времени. Вероятно, у учителя часто возникает желание сделать что-то абсолютно подходящее для одного-единственного ребенка, но они воздерживаются от этого из страха нарушить групповой процесс, в целом.

Это не означает, однако, что у учителя отсутствует интерес к изучению подопечных детей каждого в отдельности, и то, что может сказать доктор, вероятно, позволит учителю лучше понять, что происходит, когда ребенок, например, застенчив или имеет фобии. Лучшее понимание приведет к уменьшению тревоги и увеличению способности справляться с этими явлениями, даже в ситуациях, когда прямой совет не может быть дан.

Есть одна вещь, впрочем, которую делают врачи и которой могли бы заняться и учителя в большей степени, чем это делается ими обычно. Доктор выстраивает из бесед с родителями образ прошлой жизни ребенка и его состояние в настоящем и пытается соотнести те симптомы, из-за которых ребенка привели к врачу, с личностью ребенка и с его внутренним и внешним опытом. У учителя не всегда достаточно времени и возможностей для этого, однако мне хотелось бы отметить, что и те возможности для диагностики, которые имеются в наличии, не всегда в полной мере используются. Часто учителя знают, что собой представляют родители ребенка, особенно, когда те просто «невозможны»: придирчивы к ребенку или же, наоборот, попустительствуют. Учителю может быть известно и положение ребенка в семье. Но можно увидеть значительно больше.

Даже когда на внутреннее развитие не обращается специального внимания, всё же многое можно связать с такими событиями, как, например, смерть любимого брата или сестры, тети или бабушки, или, разумеется, с потерей одного из родителей. Иногда на приеме я встречаюсь со случаями, когда ребенок вполне хорошо справлялся до тех пор, пока, скажем, старшего брата не задавила машина и он не погиб, и который после этого стал мрачным, или у него появились боли в конечностях, появилась бессонница, пропало желание ходить в школу, или появились трудности в общении со сверстниками. Часто я вижу, что никто не потрудился выяснить это, или хотя бы просто связать эти факты вместе. Родители, в распоряжении которых имеется вся информация, должны справляться с собственным горем, и потому они часто не сознают связи изменений в состоянии ребенка с семейной утратой.

Следствием такой недостаточности в изучении истории развития является то, что учитель вместе со школьным врачом, пытаясь помочь такому ребенку, совершают ряд ошибок, что лишь запутывает ребенка, которому всего лишь нужен кто-то, кто смог бы дать ему понимание.

Конечно, этиология детского страха и робости не так проста, как я сейчас это представил. Чаще всего невозможно найти четко выступающего внешнего фактора, однако позиция учителя должна состоять в том, что если такой фактор всё-таки существует, то его обязательно надо заметить.

Я всегда вспоминаю очень простой случай подобного рода - случай смышленой девочки двенадцати лет, которая в школе стала раздражительной, а по ночам у неё появился энурез. Никто, как выяснилось, так и не понял, что девочка боролась со своим горем в связи со смертью любимого брата. Этого маленького брата увезли из дома на неделю или две, пока у него не пройдет грипп, но сразу после этого он не вернулся домой, поскольку у него появились боли, и ему был поставлен диагноз туберкулез бедра. Как и все в семье, сестра была довольна, что брата поместили в хорошую туберкулезную клинику. С течением времени боли у брата усилились, и, в конце концов, он умер от распространившегося туберкулеза. Она опять радовалась вместе со всеми тому, что, как они говорили, было счастливым избавлением для брата. События повернулись таким образом, что она так и не испытала острого горя, а горе все-таки в ней было, оставаясь нераспознанным. Я застал её врасплох, спросив: «ты ведь была очень к нему привязана, не так ли?», что вызвало полную потерю контроля с её стороны и море слез. Результатом этого выражения горя стало то, что она вернулась к обычному поведению в школе, прекратился и энурез. Возможности такого прямого излечения не подворачиваются, конечно, каждый день, тем не менее, этот случай иллюстрирует, насколько беспомощными могут быть учитель и врач, которые не знают, как собрать историю жизни ребенка.

Иногда диагноз становится ясным только после длительного обследования. Девочка 10 лет, училась в школе, где очень много внимания обращалось на индивидуальность каждого ребенка. Я встречался с её учительницей, которая сказала:

«Этот ребенок, как и многие другие, пугливая и застенчивая. Обычно, при общении с детьми своего класса, мне удается справляться с этим, так что за несколько недель дети избавляются от изрядной доли робости. Но с этой девочкой мне не справиться, ничего из того, что я делаю, не приводит к изменениям, она не становится ни лучше, ни хуже.»

Так случилось, что эта девочка проходила психоанализ, и не могла избавиться от застенчивости, пока её скрытые подозрения не были вскрыты и проанализированы. Она страдала от серьёзного психотического расстройства, которое не могло быть вылечено иначе, как с помощью психоанализа. Учительница была абсолютно права, обратив внимание на отличие этой застенчивой девочки от других детей, которые были похожи на неё лишь поверхностно. Любое проявление доброты для этой девочки было ловушкой, а любые подарки -отравленными плодами. Она не могла ни учиться, ни чувствовать себя в безопасности, пока она была больна. При этом, движимая страхом, она, насколько была в состоянии, старалась походить на других детей, с тем, чтобы не выдать себя и свой потребности в помощи, потому что она не верила, что кто-нибудь может ей помочь и не могла эту помощь принять.

После года лечения девочки у психоаналитика, та же учительница уже смогла оказывать ей помощь, так же, как она помогала другим детям, и в конце концов девочка смогла стать гордостью школы.

Многие дети с повышенной пугливостью, имеют в своей психологической организации ожидания преследования, и хорошо, если удается отличить их от других детей. Такие дети часто на самом деле становятся объектами преследования. Они в буквальном смысле напрашиваются на то, чтобы их дразнили и обижали, можно сказать, что они создают ситуацию преследования в компании сверстников. Они с трудом могут подружиться со сверстниками, скорее, с другими детьми их может связать поиск и наличие общего врага.

Этих детей, как правило, приводят к нам по поводу различных болей или нарушений аппетита, но интересно, что эти дети часто жалуются, будто бы учитель их бил.

К счастью, мы знаем, что предметом жалоб не является объективная правда. Эти жалобы - значительно более сложное явление, часто бред в чистом виде, иногда искажение фактов, всегда -сигнал страдания, сигнал гораздо худших бессознательных преследователей, тайных и потому более угрожающих для ребенка. Конечно, существуют и плохие учителя, и некоторые из них могут больно бить детей, но крайне редко можно столкнуться с ними именно посредством такого метода. Жалоба ребенка -почти всегда представляет собой симптом психического заболевания, связанного с идеями преследования.

Многие дети справляются с иллюзиями преследования, постоянно совершая мелкие неблаговидные поступки, вызывая тем самым к жизни реального учителя-преследователя, который постоянно наказывает. Такой ребенок подталкивает учителя к строгости, и один такой ребенок может привести к строгому обращению учителя с целым классом, которое на самом деле, «выгодно» только для одного ребенка. Иногда может быть полезно передать такого ребенка какому-нибудь ничего не подозревающему коллеге, с тем, чтобы сохранить возможность нормального обращения с другими, более здоровыми детьми.

Конечно, важно помнить, что страх и робость имеют и здоровый, нормальный аспект. В своей клинике я узнаю определенные типы психических расстройств именно по отсутствию нормальной застенчивости. Ребенок может всё время вертеться рядом, пока я занимаюсь с другим пациентом, или подойти прямо ко мне, не будучи вовсе знакомым со мной и забраться на колени. Более нормальные дети будут бояться так себя вести, их методы общения - совсем другие. Часто они открыто заявляют, что их папа лучше.

Такой здоровый страх со всей очевидностью проявляется у тоддлеров. Маленький ребенок, который совершенно не боится Лондонских улиц, или даже грозы, наверняка болен. Как и у других детей, во внутреннем мире такого ребенка существуют многие вещи, которые ему страшны, но он не может пойти ни риск обнаружения их во внешнем мире, не может позволить своему воображению выйти из-под контроля. Родители и учителя, которые сами используют уход в реальность как главную защиту против всего непостижимого гротескного, и фантастического, иногда обманываются, считая, что ребенок, который не боится собак, докторов и чернокожих, разумен и смел. По-настоящему же маленький ребенок должен быть в состоянии пугаться, с тем, чтобы получить облегчение от внутреннего ощущения «плохого» тем, что «плохое» перенесется на людей, предметы и явления во внешнем мире. Постепенно тестирование реальности позволит смягчить внутренние страхи, но этот процесс та ни для кого и не совершается в полной мере. Малыш, который не боится, либо притворяется, усиливая свою храбрость, либо же просто болен. Но если он болен, и полон страхов, его всё-таки можно разубедить, исходя из его способности видеть хорошее внутри себя как хорошее вовне.

Таким образом, робость и пугливость, - это предмет диагностики и рассмотрения непременно в соответствии с возрастом ребенка. Исходя из принципа, что нормальные дети обучаемы, а больные дети впустую занимают время и силы учителя, важно прийти к заключению относительно нормальности или ненормальности симптомов в каждом конкретном случае. Я выдвинул предположение, что надлежащее применение сбора жизненной истории может существенно в этом помочь, особенно если сочетается со знанием механизма эмоционального развития ребенка.