Идея парадигмы и концепция научно-исследовательских программ (Т. Кун, И. Лакатос)

Основным понятием философии науки Имре Лакатоса является понятие «научно-исследовательской программы».

До некоторой степени это понятие близко к идее «парадигмы» у Томаса Куна, но все же здесь есть и существенные отличия. Исследовательская программа понимается Лакатосом более широко, чем только логическая теория.

Лакатос выделяет в программе две основные компоненты:

1) «негативное» ядро (система центральных утверждений научной теории, которые никогда не подвергаются сомнению в рамках данной программы (ядро «негативно» в том смысле, что оно не восприемлет, отталкивает от себя все возможные контрпримеры).

2) «позитивную» эвристику (определяет проблемы для исследования, выделяет защитный пояс вспомогательных гипотез, предвидит аномалии и победоносно превращает их в подтверждающие примеры).

Таким образом, Лакатос отходит от фальсификационизма Поппера с его утверждением, что одно эмпирическое высказывание может опровергнуть теорию. Теория и факты ― это как бы игроки разных весовых категорий, и опровергнуть теорию (программу) может только другая, более успешная, теория (программа).

Исследовательская программа считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, т.е. когда она с некоторым успехом может предсказать новые факты (такое предсказание Лакатос называет «прогрессивным сдвигом» программы). Наоборот, программа регрессирует, если ее теоретический рост отстает от эмпирического роста, т.е. накапливаются факты, которые программа не успевает объяснить, не то что предсказать. Такое состояние Лакатос называет «регрессивным сдвигом» программы.

Таким образом, критерием научности для Лакатоса является скорее осуществление верификации дополнительного (прогностического) содержания теории, чем обнаружение фальсифицирующих ее примеров. Казалось бы, в такой формулировке Лакатос возвращается к неопозитивизму, но следует помнить, что, во-первых, верифицируемость и фальсифицируемость, как это было отмечено выше, не противоречат друг другу, и, во-вторых, Лакатос, как и Поппер, принимает многие положения конвенционализма, рассматривая науку как некоторый род методологической игры.

Главная идея этой концепции состоит в том, что развитие научного знания происходит в результате конкуренции научно-исследовательских программ, составляющих «внутреннюю историю» науки.

Однако, для Л. представило трудность установить момент, когда одна научно-исследовательская программа окончательно может вытеснить другую. Такое вытеснение происходит также и потому, что наступает «точка насыщения», когда программа встречает на своем пути все больше трудностей, противопоставляет им ad hoc гипотезы, которые размывают ее «жесткое ядро» и приводят к ее коллапсированию.

По Л., история науки ― это история событий, выбранных и интерпретированных некоторым нормативным образом. И если это так, то следующая проблема ― это проблема оценки конкурирующих реконструкций или научно-исследовательских программ.

15. Проблемы философии науки в теоретическом наследии А. И. Герцена (А. И. Герцен «Письма об изучении природы»)

«Письма об изучении природы»- главное философское соч. Герцена, опубликованное в 1845-1846 гг. в журн. “Отечественные записки” под псевдонимом И-р (“Искандер”- турецкая форма имени Александр; Герцен вынужден был взять псевдоним, ибо осужденным но политическим мотивам запрещалось выступать в печати под настоящим именем). Это соч. в переписке Герцен иногда называет “Письмами об естествознании”, т. к. оно посвящено анализу взаимоотношений философии и естествознания. В нем подчеркивается важность преодоления антагонизма между философией и естествознанием, значение философии для наук о природе и необходимость для философии опираться на естественные науки, к-рыми “многое уясняется в вечных вопросах” Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т. 2. С. 385). Однако такая проблематика составляет содержание гл. обр. первых двух писем: “Эмпирия и идеализм” и “Наука и природа – феноменология мышления”. Остальные 6 писем были посвящены изложению истории философии. Правда, и последнюю Герцен рассматривает под углом зрения преодоления разрыва между природой и духом, между познанием явления и познанием сущности. Древн. философия, по Герцену, была одностороння в своей слитности с миром, в своей опоре на природу, средневековая была одностороння в сосредоточенности в себе, в духе человеческом. Новая философия со времен Р. Декарта и Ф. Бэкона постепенно преодолевает дуализм природы и духа, развивая вечное (дух) из временного (природы). Т. обр., Герцен подводит читателя к выводу, что вся история философии свидетельствует о стремлении человека уяснить ту истин у, что духа вне природы не существует, что природа развивается до духа и в нем познает самое себя. В этом движении человека к истине, подчеркивает Герцен, огромную роль в новое время играет естествознание, к-рое приучает ум к ее постижению. При написании “Писем” Герцен опирался на огромный объем литературы как по философии, так и по естествознанию. Осн. источником и стимулом явились для него соч. Гегеля, гл. обр. его “Энциклопедия философских наук” и “Лекции по истории философии”. Однако, при всем своем преклонении перед Гегелем, Герцен не столько опирается на нем. мыслителя, сколько спорит с ним, стремясь преодолеть его идеализм и логицизм. Гегель, пишет он, “приносит все временное, все сущее на жертву мысли и духу; идеализм, в котором он был воспитан, который он всосал с молоком, срывает его в односторонность, казненную им самим, – и он старается подавить духом, логикою – природу”. “Гегель хотел природу и историю как прикладную логику, а не логику как отвлеченную разумность природы и истории”. Однако всеобщее не существует без частного, бесконечное без конечного, и нет сущности, отрешенной от бытия.

Выделяя осн. мысль первого письма, Герцен писал Огареву: “Логика хвастается тем, что она a priori выводит природу и историю. Но природа и история тем велики, что не нуждаются в этом, еще более – они сами выводят логику a posteriori”. Герцен упрекает не только философию за притязание “на обладание если и не всею истиною”, то на единственно верный путь к ней. В этом же он обвиняет естествознание, к-рое, в свою очередь, будучи не в состоянии понять объективность разума, не обладая должным методом познания, изобретает “свои маленькие привиденьица” в виде жизненной силы, эфира, теплотвора, электрической материи, к-рые не столько объясняют природные явления, сколько уводят от истины. Потому, считает Герцен, “ философия без естествоведения так же невозможна, как естествоведение без философии ”. В примечании к “Письму” о греч. философии Герцен замечает, что, излагая главные ее моменты, он хотя и следовал лекциям Гегеля, однако в самом изложении древн. философии сделал “некоторые довольно важные отступления”, т. к. “во многих случаях не хотел повторять чисто абстрактных и пропитанных идеализмом мнений германского философа”. Оценивая в целом свое изложение истории философии, Герцен замечает, что “в таком виде, кажется, у нас она не часто излагалась”.

Продолжая критику философского идеализма, Герцен определял природу как «родословную мышления», а в идее чистого бытия видел всего лишь иллюзию. Природа для материалистически настроенного мыслителя – вечно живое, «бродящее вещество», первичное по отношению к диалектике познания. В Письмах Герцен, вполне в духе гегельянства, обосновывал последовательный историоцентризм: «ни человечества, ни природы нельзя понять мимо исторического бытия», а в понимании смысла истории придерживался принципов исторического детерминизма. Однако в размышлениях позднего Герцена прежний прогрессизм уступает место гораздо более пессимистическим и критическим оценкам.

В первую очередь это относится к его анализу процесса формирования в обществе нового типа массового сознания, исключительно потребительского, основанного на вполне материалистическом индивидуализме (эгоизме). Такой процесс, по Герцену, ведет к тотальному омассовлению общественной жизни и соответственно к ее своеобразной энтропии («поворот всей европейской жизни в пользу тишины и кристаллизации»), к утрате индивидуального и личностного своеобразия. «Личности стирались, родовой типизм сглаживал все резко индивидуальное и беспокойное» (Концы и начала, 1863). Разочарование в европейском прогрессе, по признанию Герцена, привело его «на край нравственной гибели», от которой спасла лишь «вера в Россию». Герцен надеялся на возможность установления социалистических отношений в России (хотя и испытывал немалые сомнения в прежних революционных путях, о чем писал в статье К старому товарищу, 1869). Перспективы развития социализма Герцен связывал прежде всего с крестьянской общиной.