Родил автора «Исторических писем», того самого автора «Исторических писем», который родил г. Михайловского и братьев его

Объективность историка есть, подобно всякой объективности, не больше как простая болтовня. И вовсе не в том смысле, что объективность есть недостижимый идеал. До объективности, т. е. до взгляда, свойственного большинству, до миросозерцания массы, историк может только унизиться. А раз он поступает так, он перестаёт быть творцом, он работает из-за поштучной платы, он становится наёмником своего времени» 1.

Эти строки принадлежат Шелиге, который был рьяным последователем Бруно Бауэра и над которым так едко смеялись Маркс и Энгельс в книге «Die Heilige Familie» («Святое семейство». — Ред.). Поставьте в этих строках «социолога» вместо «историка», замените «художественное творчество» истории творчеством общественных «идеалов», — и вы получите «субъективный метод в социологии».

Вдумайтесь в психологию идеалиста. Для него «мнения» людей суть основная, последняя причина общественных явлений. Ему кажется, что, по свидетельству истории, осуществлялись в общественных отношениях нередко самые нелепые мнения. «Почему же, — рассуждает он, — не осуществиться и моему мнению, которое, слава богу, далеко от нелепости. Раз существует известный идеал, существует, по крайней мере, возможность общественных преобразований, желательных с точки зрения этого идеала. Что же касается до проверки этого идеала посредством какого-нибудь объективного мерила, то она невозможна, так как подобного мерила не существует: мнения большинства не могут же служить мерилом истины».

Итак, есть возможность известных преобразований,

Die Organisation der Arbeit der Menschheit und die Kunst der Geschichtschreibung Schlosser's, Gervinus's, Dahlmann's und Bruno Bauer's, von Szeliga, Scharlottenburg 1846, S. 6 (Шелига, Организация труда человечества и искусство историографии Шлоссера, Гервинуса, Дальманна и Бруно Бауэра, Шарлоттенбург 1846, стр. 6. — Ред.).

«»212

Потому что их призывают мои идеалы, потому что я считаю эти преобразования полезными. Считаю же я их полезными потому, что мне хочется считать их такими. За исключением объективного мерила, у меня нет другого критерия, кроме моих желаний. Нраву моему не препятствуй! — вот последний довод субъективный. Субъективный метод есть — reductio ad absurdum (доведение до абсурда. — Ред.) идеализма, а по пути и эклектизма, так как на голову этого паразита обрушиваются все ошибки объедаемых им «хороших господ» философии.

С точки зрения Маркса невозможно противопоставление «субъективных»взглядов личности взглядам «толпы», «большинства» и т. д., как чему-тообъективному. Толпа состоит из людей, а взгляды людей всегда«субъективны», так как те или другие взгляды составляют одно из свойствсубъекта. Объективны не взгляды «толпы», объективны те отношения в природе или обществе, которые выражаются в этих взглядах. Критерий истины лежит не во мне, а в отношениях, существующих вне меня. Истиннывзгляды, правильно представляющие эти отношения; ошибочны взгляды, искажающие их. Истинна та естественно-научная теория, которая верно схватывает взаимные отношения явлений природы; истинно то историческое описание, которое верно изображает общественные отношения, существовавшие в описываемую им эпоху. Там, где историку приходится изображать борьбу противоположных общественных сил, он неизбежно будет сочувствовать той или другой, если только сам не превратился в сухого педанта. В этом отношении он будет субъективеннезависимо от того, сочувствует ли он меньшинству или большинству. Но такой субъективизм не помешает ему быть совершенно объективным историком, если только он не станет искажать те реальные экономические отношения, на почве которых выросли борющиеся общественные силы. Последователь же «субъективного» метода забывает об этих реальных отношениях, и потому он не может дать ничего кроме своего дорогого сочувствия или своей страшной антипатии, и потому он поднимает большой шум, упрекая своих противников в оскорблении нравственности всякий раз, когда ему говорят, что этого мало. Он чувствует, что

«»213

Не может проникнуть в тайну реальных общественных отношений, и потому всякий намёк на их объективную силу кажется ему оскорблением, насмешкой над его собственным бессилием. Он стремится потопить эти отношения в воде своего нравственного негодования.

С точки зрения Маркса оказывается, стало быть, что идеалы бывают всякие: и низменные, и возвышенные, и правильные, и ошибочные. Правилен идеал, соответствующий экономической действительности. Субъективисты, слышащие это, скажут, что если я стану приспособлять мои идеалы к действительности, то я сделаюсь жалким прислужником «ликующих». Но они скажут это единственно потому, что они, в своём качестве метафизиков, не понимают двойственного, антагонистическогохарактера всякой действительности. «Ликующие» опираются на уже отживающую действительность, под которой зарождается новаядействительность, действительность будущего, служить которой значит содействовать торжеству «великого дела любви».

Читатель видит теперь, соответствует ли «действительности» то представление о марксистах, согласно которому они не придают никакого значения идеалам. Это представление оказывается прямой противоположностью «действительности». Если говорить в смысле «идеалов», то надо сказать, что теория Маркса есть самая идеалистическая теория, которая когда-либо существовала в истории человеческой мысли. И это одинаково верно как по отношению к её чисто научным, так и по отношению к её практическим задачам.

«Что прикажете делать, если г. Маркс не понимает значения самосознания и его силы? Что прикажете делать, если он так низко ценит сознанную истину самосознания?»