Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Город Кондар 2 страница



Венн ничего ему не ответил, понимая: что ни скажи, только дождёшься ещё худших насмешек. А Эврих продолжал:

– Думается, этих двоих ты нынче же вечером застанешь в трактире, где они славно пропьют наш с тобой сребреник…

– Если застану, головы поотрываю, – нехотя буркнул Волкодав. Подумал и добавил, вспомнив ветхость жреца: – Ну, может, не поотрываю… но деньгу отберу…

Эврих накинул на локоть полу плаща и простёр перед собой руку движением оратора, держащего речь перед всей Школой знаменитого Силиона:

– Как ты думаешь, друг Волкодав, сколько Хономер платил Канаону? Или Плишке, чтобы тот разыгрывал с ним подставные бои?… А корабельщику, который возил его из города в город?… Не хочешь прикинуть, сколько лечебниц для бедных можно было бы обустроить даже на часть этих денег?…

Волкодав про себя полагал, что со старика, вышедшего с молодым сотоварищем побираться ради больных, грешно было спрашивать за чужие дела. С другой стороны, город, в котором бедняки были вынуждены гибнуть от болезней прямо на улицах, а возле ворот ждала милостыни голодная и оборванная ребятня, – такой город вообще подлежал немедленному искоренению, если только водилась в здешних Небесах хоть какая‑то справедливость. В этом Волкодав был убеждён нерушимо, так, что весь Силион не смог бы отговорить. Но, опять же, не старика винить: он‑то силился хоть что‑то поделать…

– Ну а от меня ты чего хочешь? – угрюмо спросил он арранта. – Чтобы я вернулся и сребреник отобрал?…

– Я хотел бы, – чопорно ответствовал Эврих, – чтобы у меня тоже была возможность разбрасывать деньги направо и налево, если я того пожелаю. Почему только ты носишь наш кошелёк? Я не ребёнок и не намерен всякий раз спрашивать у тебя позволения!

У них была при себе примерно половина всего серебра, принесённого из‑за Врат: они ведь рассчитывали, идя на пристань, платить задаток корабельщику с Островов. И лежала эта половина в кошеле у Волкодава, ибо венн не без основания полагал, что с ним местные воришки связываться остерегутся. Как поступит просвещённый аррант, обнаружив чужую пятерню возле своей мошны? Кликнет стражу, самое большее. А варвар с рожей беглого каторжника?… Вот то‑то и оно.

Волкодав полагал, что рассуждает правильно и никому не в ущерб, но выяснилось, что он в очередной раз поступал как самодур. И ему это успело порядком‑таки надоесть.

– На, держи! – только и сказал он, отстёгивая и передавая Эвриху кошель. Он видел, что аррант слегка растерялся. Не ожидал, наверное. А может, смекнул: деньги ведь придётся стеречь. Волкодаву было всё равно.

Душевные сомнения Эвриха, впрочем, продолжались недолго. Зоркие зелёные глаза арранта высмотрели неподалёку торговца книгами, и он устремился в ту сторону, на ходу цепляя кошель к поясу и едва не роняя его в пыль. Волкодав подошёл следом за ним.

Торговец оказался соотечественником Эвриха и очень обрадовался ему. Он, конечно, не знал, что родились они в разных мирах, в разных Аррантиадах. Скоро они оживлённо беседовали, сравнивая между собой каких‑то ископаемых философов и раскрывая посерёдке пухлые тома, выглядевшие так, словно их сто лет никто не читал и ещё сто лет не будет. Продавец несколько раз начинал подозрительно коситься на Волкодава, пока Эврих не пояснил ему:

– Это мой телохранитель.

Хозяин прилавка понимающе кивнул, сказал, что учёному человеку в наше время иначе никак, и перестал обращать на Волкодава внимание. Довольно долго венн терпеливо слушал их разговор, потом тоже стал рассматривать книги. Зелхат из Чирахи, – неожиданно разобрал он на одном затрёпанном корешке и насторожился, как охотничий пёс, почуявший дичь. Он отлично помнил рассказы Ниилит о соседе, ссыльном мудреце и великом лекаре по имени Зелхат. Того Зелхата, правда, прозывали Мельсинским. Девчонка говорила, до ссылки он жил в саккаремской столице и был учёным советником самого шада. Однако нищий зачуханный городишко, где выросла Ниилит, как раз именовался Чирахой. Волкодав рассудил про себя, что вряд ли в клопиной дыре обитало сразу два Зелхата, пишущих книги, и взял томик с прилавка. Если окажется, что это и впрямь тот самый мудрец, книжку надо будет купить. Какую бы цену за неё ни заламывали. Деньги дело наживное, их можно и заработать.

Он ведь так и не сделал Ниилит толкового подарка к свадьбе с Тилорном…

Волкодав открыл книгу. Он почему‑то заранее полагал, что она окажется о лекарском деле. Какой‑нибудь «Родник исцеления», о котором упоминала девчонка. Однако, к его удивлению, полное название Зелхатова труда оказалось длинное и заковыристое. По‑саккаремски венн читал довольно медленно, но всё же разобрал: Начертание стран, земель и народов, Зелхатом Отринутым в Чирахе на закате земных дней его составленное, сиречь записанное со слов многих отважных и достославных людей, обозревших своими глазами отдалённейшие края подлунного мира.

Начертание стран!… Книга сулила оказаться ещё полезнее, чем он ожидал. Не просто дорогим подарком для Ниилит. Тут и самому найдётся что почитать!… Волкодав перевернул страницу и тотчас уверился, что книга не поддельная. И дело было не в переплёте из сарсана, водившегося только в саккаремских болотах. На листе красовалось одно из многих изобретений Зелхата: перечень глав с кратким обозрением каждой, да ещё с указанием, где какую искать. Венн заглянул внутрь пухлого фолианта. Так и есть! Для облегчения поиска в углах страниц виднелись чёткие цифры. Ниилит как‑то рассказывала – это её учитель первым придумал такие пометки; прежде в толстых книгах торчали десятки разноцветных закладок. Любопытство подвигнуло Волкодава заглянуть в самый конец, и он преисполнился благоговения. Двести пятьдесят четыре страницы!…

Сколько мудрости надо в себе носить, чтобы воплотить её в этакий труд!… Он сразу вспомнил, что книг ничуть не меньшей толщины Зелхат написал ещё не одну. И даже не две. Венн слегка огорчился, представив, что получилось бы, вздумай он сам однажды изложить какие‑то свои мысли с помощью пера и чернил. Да… Были всё же пространства, которых ему до скончания жизни не обозреть…

Мыш перелетел ему на запястье, понюхал пыльный пергамент и звонко чихнул, потом снова принялся рассматривать строчки. Он почти всегда так делал, когда хозяин брал в руки книгу. Наверное, зверёк не терял надежды, что смешные маленькие таракашки, прятавшиеся внутри, однажды всё‑таки поползут.

Палец Волкодава заскользил по крохотным буковкам оглавления. Встретив упоминание о племени веннов, он почувствовал, как стукнуло сердце. Вот это было уже что‑то новенькое. За три года он выучился читать и даже писать на всех языках, которые знал (если этим языкам была свойственна письменность), и добросовестно разобрал от корки до корки несколько книг. Но волноваться над чьими‑то записями?…

Волкодав торопливо нашёл в книге нужное место… И вот тут его ждало жестокое разочарование. «А ещё повествуют о так называемых веннах, живущих в непроходимой крепи лесов, – писал великий Зелхат. – Мой достойный собеседник называл их наиболее дикими и грубыми из людей. И хотя я не одобряю и не придерживаюсь убеждения, будто один народ в чём‑то уступает другому, следует всё же…»

Читать дальше Волкодав не стал. Подобное чувство он испытал семь лет назад, когда вышел с каторги на свободу и впервые поднёс к глазам зеркальце, желая посмотреть на собственное лицо. Он помнил себя улыбчивым ясноглазым мальчишкой. Из серебряного кружочка на него тяжёлым, страшноватым взглядом смотрел матёрый головорез.

Как гласила веннская пословица, нечего на зеркало пенять, коли рожа кривая. Волкодав вовремя вспомнил её и поборол искушение немедленно положить книгу назад на прилавок. Он, правда, переменил мнение о её подлинности и успел решить про себя, что торопиться с покупкой не стоило: книга всё‑таки была скорее всего поддельная. Кто‑то воспользовался именем прославленного учёного, чтобы подороже продать собственные бредни. Ну не мог же, в самом деле, премудрый Зелхат написать подобную чушь!… Тилорн по крайней мере никогда бы себе этого не позволил, а ведь Зелхат, если верить людям, был не глупее… Нахмурившись, Волкодав вернулся к оглавлению. И спустя некоторое время вновь перестал дышать. Одиннадцатый раздел книги обещал Замечания о горах вообще и сугубо о наипаче меж прочими удивительных, именуемых Самоцветными.

Дрогнувшее сердце пошло частыми глухими толчками. Волкодав сам потом не мог толком припомнить, как искал нужную страницу, – только то, что в это мгновение он успел твёрдо решить: покупаю. Поддельную там, не поддельную. Покупаю и всё. «Этот превосходящий всякое вероятие рассказ, – гласило начало одиннадцатой главы, – перенесён мною на долговечный пергамент со слов халисунца Синарка, проданного в подземные копи и выкупленного единоверцами из неволи…»

Дальше этих слов Волкодаву продвинуться не удалось.

– Я смотрю, – достиг его слуха весёлый голос продавца, – ты так выдрессировал своего телохранителя, учёный собрат, что даже дикарь у тебя стал не чужд грамоты букв? Неужели эта обезьяна в самом деле умеет читать?…

Он говорил по‑аррантски, на изысканном столичном диалекте, искренне убеждённый, что понять его сможет только земляк. Волкодав бережно закрыл книгу и посмотрел сперва на одного, потом на другого. Я, значит, вам обезьяна. Лицо у него было деревянное, ничего не выражающее.

– Книга, которую ты листаешь, друг мой, вряд ли позабавит тебя, – уже по‑нарлакски обратился к нему продавец. – Она слишком учёная. Вот, лучше возьми «Отверзание врат наслаждения, или Сто двадцать два способа восхождения по ониксовому столпу». Наёмники часто платят мне вскладчину, чтобы я почитал из неё вслух, и неизменно остаются довольны…

– Да прочти ему что‑нибудь, друг варвар! – засмеялся Эврих. – Иначе он не поверит!

А ты на голову встань и ногами подрыгай, мысленно ответил Волкодав, но вслух ничего не сказал. Я тебе не диковинная зверюшка, чтобы меня за деньги показывать. Он отыскал глазами пустое место, где среди теснящихся корешков надлежало красоваться переплёту Зелхатова труда, дотянулся и молча вставил книгу на место. Потом повернулся к лотку спиной и начал, как полагалось телохранителю, обшаривать взглядом толпу.

– А говорить он у тебя умеет?… – снова по‑аррантски весёлым шёпотом осведомился торговец.

Эврих неохотно отозвался:

– Умеет…

Они начали было снова беседовать, но разговор почему‑то больше не клеился. Эврих отвечал односложно, а потом и вовсе раскланялся:

– Прости, любезный, мне пора.

Они двинулись прочь. Когда книгопродавец больше не мог их видеть и слышать, Эврих повернулся к Волкодаву и придержал его за руку.

– Друг мой, ну пожалуйста, не сердись! – проговорил он просяще, стараясь перехватить его взгляд. – Хочешь, вернёмся и купим книгу, которую ты присмотрел?…

Волкодав ответил ровным голосом:

– Нет. Не хочу.

Трактир назывался «Сегванская Зубатка», и вывешенная над входной дверью деревянная голова большой рыбы с преувеличенными зубами вполне соответствовала названию. Хозяин, правда, был не сегваном, а сольвенном, и звали его Стоум. Позже Йарра узнал, что это означало «умный, как сто человек». Брагелл с трактирщиком разговаривали на родном языке Стоума, который Йарра не понимал уже совершенно. Однако мальчик чувствовал, что сразу не приглянулся хозяину. Он попробовал посмотреть на себя как бы со стороны и решил, что Стоум, конечно, был прав. Это только отцу с мамой он был хорош всяким: и в синих пупырышках после целого дня на протоках, и в синяках, и шелушащимся после солнечного ожога. Кому ещё мог понравиться немытый оборвыш, тощий, голодный, только отвернись – сейчас что‑нибудь стибрит?…

– Из уважения к нашей дружбе, Брагелл, – говорил между тем Стоум. – Только из уважения к нашей дружбе я в самом деле готов был взять мальчишку для мелких поручений. Но, право, я полагал, ты приведёшь ко мне… что‑нибудь попристойнее…

– Твоя правда, он неказист, – вежливо кивал в ответ Брагелл. Его начищенная кольчуга ярко блестела на солнце, заливавшем задний двор трактира. Йарра стоял рядом с ним, держась чуть‑чуть позади, и боялся лишний раз шевельнуться. Когда двое мужчин разом повернули головы и посмотрели на него, Йарра невольно съёжился, втянул голову в плечи… – Да что глядишь, Стоум, не красную девку в жёны берёшь! – засмеялся вдруг Брагелл. – Испытай парня. Если окажется, что он не так честен, как я тебе тут расписывал, ты всегда можешь выгнать его… – Подумал и добавил: – Да и меня больше на порог не пускать.

Из кухни пахло съестным: трактир оправдывал своё название, Стоумовы стряпухи славились рыбными блюдами на весь Кондар. Сказать, что запах сводил Йарру с ума, значит ничего не сказать. Он только надеялся, что у него не слишком громко урчало в животе. Ещё не хватало, чтобы услышали!

«Зубатка» соседствовала с многочисленными мастерскими. И распахивала свои двери как раз когда ремесленному люду приходит охота подкрепиться, а сделанного с рассвета уже достаточно, чтобы со спокойной совестью дать себе передых. Пока Брагелл уламывал хозяина, а Йарра пытался следить за разговором, чего‑то боясь до постыдной дрожи в коленках (чего, спрашивается? ведь хуже не будет?…), во дворе появился молодой парень, смотревший за порядком в трактире. Стражник и вышибала кивнули друг другу, хотя и без особой теплоты. Как старые знакомые, но не друзья.

Парень‑охранник важно прошёлся вдоль забора, заглянул в кухонную дверь, просунулся внутрь, взял что‑то и отправил в рот. Затем посторонился и шлёпнул пониже спины молодую стряпуху, выскочившую за водой. Та игриво хихикнула, ничуть не обидевшись. Наконец вышибала прислушался к разговору хозяина со старшиной, понял, что речь шла о мальчишке, и воззрился на Йарру с высоты своего роста. Йарра тоже присмотрелся к нему, ведь это был человек, с которым, если всё пойдёт хорошо, ему предстояло делить и кров, и стол, и труды… Он сразу пожалел о насиженном камне возле ворот. И непременно попятился бы, не будь рядом Брагелла.

Во‑первых, это был здоровенный верзила. И под кожей у него перекатывалось нечто вроде округлых валунков, которые море ворочает на берегу. Во‑вторых, он, как многие молодые нарлаки – крепкие и не дураки подраться, – одевался в кожаную безрукавку на голое тело. Нарочно затем, чтобы ревнивые соперники (а также, конечно, влюбчивые девчонки) могли как следует полюбоваться мощными мышцами и замысловатой татуировкой на груди и плечах. В‑третьих, вышибала удосужился побывать в мастерской какого‑то бронника и по дешёвке купил там клочья ржавых кольчуг. Расправил, тщательно вычистил и обшил ими свою безрукавку.

То есть, по мнению Йарры, ничего страшнее уже и придумать было нельзя…

– Ладно, – сказал наконец трактирщик Стоум. И уже по‑нарлакски обратился к мальчику: – Иди‑ка вымойся!… Тормар! Покажешь ему?…

Тормар!… Имя у парня оказалось такое же грозное, как и внешность. Йарра затравленно оглянулся на великана, указавшего ему рукой в угол двора, где помещалась маленькая портомойня. Брагелл проводил мальчишку глазами, улыбнулся и пошёл за ворота, но Йарра этого попросту не заметил. Тормар лениво достал из колодца ведёрко воды и с размаху окатил новичка, не дожидаясь, пока тот разденется. Наверное, он считал возню с мальцом бабским делом, недостойным воина и мужчины. Йарра торопливо содрал через голову липнувшую к телу рубашку. Потом скинул штаны, оставшись в одной набедренной повязке и отчаянно боясь, как бы стряпухи опять не начали выглядывать из‑за двери. Народ его отца почитал прилюдное обнажение непристойным. Йарре понадобилось усилие, чтобы не уворачиваться от нового потока воды, ударившего в лицо. Вышибала ненадолго скрылся в клети и наконец бросил мальчику чистую сухую рубашку:

– Надевай.

Торопливо повиновавшись, Йарра вывернулся из промокшей набедренной повязки, распутал её и стал отжимать. Рубаха была, в каких бегали нарлакские мальчишки, не достигшие возраста мужества: длиной пониже колена, с короткими обтрёпанными рукавами. Штанов здешняя ребятня не носила. Оно и понятно. Народ отца жил в горах, там с малолетства лазили по кручам. Здесь не то.

Обноски, которые натянул на себя Йарра, должно быть, раньше принадлежали какому‑нибудь пареньку раза в два толще него. Наверное, решил он, хозяйскому сыну, привыкшему к обильной еде. Ворот был слишком широк и всё время съезжал на плечо, Йарра замучился его поправлять. Тормар понаблюдал за его усилиями и вдруг беззлобно расхохотался. Йарра отважился улыбнуться в ответ. Ничего страшного не последовало, и он заподозрил, что, может быть, всё в самом деле ещё пойдёт хорошо… По крайней мере лучше, чем было…

Эврих с Волкодавом, оба хмурые и очень недовольные друг другом, уже направлялись назад в «Нардарский лаур», где ждали их женщины, когда с середины торговой площади донёсся ясный и чистый зов боевой трубы. Он разлетелся, кажется, по всему городу, легко заглушая гомон и гвалт. Люди непроизвольно обернулись на звук, и Волкодав в очередной раз подивился гению человека, первым придумавшего дать такой голос трубе, зовущей воинов на врага. Если перезвон жреческой бронзы уводил мысли к божественному, к неземным хрустальным вершинам, то этот серебряный клич властно проникал в сердце и ускорял его бег, выжигая всё мелкое и лишнее, даруя крылья лететь на защиту чего‑то родного, светлого и хорошего… и велика ли беда, если полёт станет последним!… Волкодаву случалось видеть, как под песню трубы у самых заскорузлых наёмников, в обычной жизни неистовых похабников и выпивох, вспыхивал в глазах свет, которого вроде и заподозрить было нельзя…

Ну то есть на сей раз никто никого в смертельную битву, к большому счастью, не звал. Боевая труба подавала голос с дощатого помоста, сооружённого посреди торговых рядов, и держал её обычнейший зазывала. Вот он опустил трубу, прижал ко рту сложенные руки и стал зычно приглашать народ насладиться несравненным искусством Слепого Убийцы и его прекрасной помощницы по имени Поющий Цветок.

Эврих поспешил вперёд и начал проталкиваться поближе к помосту. Волкодаву ни на каких убийц смотреть не хотелось, но он последовал за аррантом. Не бросать же одного, в самом‑то деле. Хотя Эврих изо всех сил старался встать от него подальше и вообще всячески показывал, что никакая опека ему отнюдь не нужна. Случись что, потом себе не простишь… И почему мы с ним без конца грызёмся из‑за чепухи, ведь на самом‑то деле кого угодно друг за друга сожрём?…

Между тем на деревянное возвышение вышла очень красивая черноволосая девушка, одетая по‑халисунски – в просторную рубашку из пёстрого шёлка и такие же шаровары. Мужская половина толпы загудела от нескрываемого восторга, а Волкодав подумал, до чего всё же здорово каждый народ умел придумывать для своих женщин одежду, наилучшим образом соответствующую их красоте. Девушка обошла небольшую площадку гибким шагом прирождённой танцовщицы, и повсюду, где она проходила, кондарцы и заезжие гости гулко хлопали по доскам ладонями, что‑то выкрикивали, смеялись, бросали ей под ноги монеты. Поющий Цветок знай шествовала вперёд, наигрывая на деревянной свирели и не обращая никакого внимания на неумеренные мужские восторги. Потом вдруг выгнулась назад так, словно хребет у неё вовсе отсутствовал, и продолжила свой путь на руках. Со стороны казалось, будто ходить вниз головой для неё было едва ли не привычнее, чем на ногах. Волкодав улыбнулся, представив, как десятки зрителей вспомнили толстых неповоротливых жён, оставшихся дома. В это время в задней части помоста работники начали воздвигать широкий деревянный щит. Он мешал любоваться ловкостью девушки, и в толпе начался возмущённый ропот. Недовольные выкрики и угрозы делались всё громче. Наконец пришлось вмешаться зазывале: он объяснил, что никого не собирались обидеть, щит был необходим для выступления. Люди замолчали и полезли друг другу на головы, тесня счастливчиков, устроившихся спереди и по бокам.

Тут в руках у девушки словно сами собой появились два блестящих кинжала. Даже Волкодав с трудом поспел разглядеть, когда это она успела извлечь их из ножен, спрятанных в складках объёмистых шаровар. Опираясь на одну ладонь, Поющий Цветок дала зрителям убедиться в отменной остроте лезвий: подкинула в воздух тонкую ленточку и рассекла её на лету. А потом пошла по помосту, всаживая свои кинжалы и крепко держась за рукояти. При этом она не выпускала изо рта свирели, двигая её губами туда и сюда и как‑то умудряясь извлекать осмысленную мелодию.

– А теперь смотрите, смотрите, любезные гости!… – выкрикнул зазывала. – Такого вы больше нигде не увидите!… То, что она сейчас вам покажет, когда‑то давно умели ещё две девушки, но обе они погибли, зарезавшись насмерть!…

Поющий Цветок перевернула кинжалы. Теперь они упирались в доски рукоятями: тонкие девичьи пальцы держались прямо за лезвия. Кто‑то рядом с Волкодавом прошептал «Колдовство!…» и принялся осенять себя священным Знаком Огня. Венн только усмехнулся. Госпожа Кан‑Кендарат некогда учила его останавливать стиснутыми ладонями удар вражеского меча, и он знал, что колдовства тут не было и в помине. Был навык умного тела, решимость и очень много работы. Поющий Цветок не спеша пересекла помост, прыжком встала на ноги и улыбнулась впервые за всё представление… Народ взорвался восторженным криком. По доскам градом застучали монеты. Волкодав не очень удивился, заметив между ними крупный золотой местной чеканки. Он и сам протянул руку к поясу, но вовремя вспомнил, что там больше не было кошеля. Венн пошарил в кожаном кармашке, нашёл четыре завалявшихся медяка и сначала постеснялся их бросить. Потом передумал и два всё‑таки метнул.

– Смотрите, смотрите, почтенные! – радовался зазывала. – Та, что сейчас услаждала вас своим мастерством, – всего лишь маленькая помощница великого Слепого Убийцы. Смотрите, смотрите, он идёт сюда!… Он уже здесь!…

Бронзовокожая девушка легко перебежала к задку помоста, нагнулась вниз и подала руку кому‑то невидимому из толпы. Последовало движение, и на помосте рядом с гибкой красавицей вырос чёрный, как сажа, мономатанец. Его тело прикрывал лишь пёстрый шёлк на бёдрах, так что цвет кожи можно было рассмотреть без труда.

Волкодав никогда не бывал в Мономатане, но знал по рассказам, что там обитали весьма различные племена. Были совсем чёрные и посветлее. Были такие, чей рост не превышал полутора аршин, а волосы вились тугими пружинками. И настоящие великаны, с прямыми волосами и светлоглазые. Слепой Убийца выглядел не то чтобы великаном: если Волкодав ещё не потерял глазомера, роста они с ним были почти одинакового. И успели нажить примерно поровну седины. Да, кажется, и шрамов на теле. Венн присмотрелся… Волосы мономатанца густой волнистой гривой падали на спину и лицо. Вот он поднял руку и не спеша убрал их со лба, чтобы все могли убедиться в его слепоте. Глаз у чернокожего попросту не было. Вообще никаких. Поперёк лица, как раз там, где полагалось быть векам, пролёг уродливый грубый рубец.

Толпа вздохнула, задвигалась, люди стали показывать пальцами. На родине Волкодава считали зазорным любопытно пялиться на калек и жалостливо ахать по поводу телесных увечий. Венн заметил медленную усмешку, скривившую губы мономатанца. Этот был воином. И, похоже, обычаи его племени не так уж сильно отличались от веннских. Волкодав невольно подумал: а если бы меня изуродовали и заставили поворачиваться под сотнями взглядов, как бы я себя вёл?… Наверное, так же… Только вряд ли я стал бы выступать перед народом… А впрочем… коли припрёт нужда искать пропитание для себя и подруги…

Угадать, какого рода искусство собирался показать людям Слепой Убийца, было нетрудно. К поясу, ногам и предплечьям чернокожего было пристёгнуто ремешками множество ножен. Пристёгнуто не по‑воински – в слишком красивом порядке, не для удобства, а так, чтобы понравилось зрителям. Из ножен торчали разноцветные черенки нескольких десятков ножей. Поющий Цветок провела мономатанца в переднюю часть помоста и показала где край, а сама отбежала назад и встала возле щита. Раскинула руки и с улыбкой продела их в кожаные петли, приколоченные к доскам.

– Смотрите, любезные! – вновь закричал зазывала. – Спешите полюбоваться несравненным искусством, которое не покинуло великого воителя даже после того, как его лишили богоданной способности видеть солнечный свет!…

Он держал в руках нечто вроде длинной удочки из прочного тростника с твёрдым шариком на конце. Мономатанец вытащил из ножен первый нож и несколько раз подкинул его на ладони. Зазывала протянул удочку и постучал по щиту. Шарик соприкоснулся с досками в каких‑то полутора пядях от головы улыбавшейся девушки. Мужчина еле успел отдёрнуть удочку в сторону: брошенный нож впился в дерево, чуть не перерубив трость. Несколько мгновений толпа потрясённо молчала, потом раздалось дружное аханье. Волкодав только покачал головой. Он видывал потешных бойцов, развлекавших народ якобы смертельными поединками; когда приключалась настоящая заваруха, толку от них обычно было немного. Так вот, кем бы там ни был этот Слепой Убийца, беспощадные схватки он знал не понаслышке. И его мастерство вправду стоило того, чтобы им любоваться.

Поющий Цветок стояла спокойно и неподвижно, полностью доверяя товарищу. Так же, наверное, как и он ей доверял, когда она водила его за руку. Блестящие лезвия одно за другим втыкались рядом с её телом и головой. Мономатанец метал их то с разворота, то в стремительном кувырке, то двумя руками одновременно. Он ни разу не промахнулся даже на палец. Ножи входили точно туда, куда указывал металлический шарик. Волкодав ощутил смутный укол зависти. С открытыми глазами он справился бы не хуже. Но вот с завязанными?…

Надо будет попробовать…

Он представил себе, как они с Эврихом стали бы подобным же образом зарабатывать себе на прокорм, вообразил арранта прислонённым к какой‑нибудь бревенчатой стенке – и даже развеселился.

Когда у Слепого Убийцы остался последний нож, зазывала подал девушке стебелёк белой ромашки, и она взяла его в зубы, повернув голову боком. Народ понял: предстояло нечто совсем необыкновенное. И примолк, затаив дыхание.

– Почтенные! – уже не прокричал, а громко проговорил зазывала. – О том, что сейчас предстанет вашим глазам, вы без сомнения будете рассказывать внукам. Я только попрошу вас, добродетельные, хранить тишину, дабы у метателя ножей не дрогнула рука от случайного возгласа или свиста. Ибо то, что мы сейчас вам покажем, причинило безвременную погибель уже шестерым прекрасным помощницам Слепого Убийцы. Эта – седьмая…

Шарик на конце тростниковой удочки снова начал выстукивать, постепенно приближаясь к тонкому коротенькому стебельку. Мономатанец пристально вслушивался, стоя неподвижно, словно чёрное изваяние… и тут в разных концах толпы почти одновременно засвистело сразу два человека.

Метатель вздрогнул… Жилистая рука, свисавшая вдоль бедра, дёрнулась вперёд неловким судорожным движением… Нож полетел!…

В народе отчаянно закричали. У десятков людей мелькнуло перед глазами видение девичьего тела, безжизненно сползающего на помост, привиделась даже струйка крови, текущая на живот как раз из‑под левой груди…

Поющий Цветок не шелохнулась. Нож с шипением рассёк воздух и вошёл в дерево возле самых её губ, так, что она наверняка осязала холодок, шедший от лезвия. Начисто срезанная головка ромашки, кружась, упала на доски.

Что тут началось!… Крики испуга сменились восторженным рёвом. Добрые кондарцы уже изловили обоих свистунов и со вкусом пересчитывали им рёбра. Волкодав накрыл ладонью Мыша, взволнованного зрелищем драки. Венн нимало не сомневался, что шестеро помощниц, якобы загубленных чернокожим, существовали только в воображении зазывалы. А свистунам наверняка заплатили вперёд. В том числе и за неизбежные синяки. Зато народ прямо‑таки сходил с ума от радостного облегчения и щедро метал на помост полновесное серебро…

Волкодав разыскал в кармашке два оставшихся медяка и тут увидел Эвриха, проталкивавшегося в его сторону. Венн сразу насторожился: сказать, что с арранта слетела вся его недавняя спесь, значило выразиться бледно и слабо. На нём попросту лица не было. Когда Эврих подобрался вплотную, Волкодав понял причину. С пояса арранта вместо денежного кошеля свисал короткий хвостик ремешка. Ремешок был опрятно перерезан очень острым маленьким лезвием. Скорее всего, монеткой с заточенным краем. Любимым орудием карманников всех больших городов.

– Так, – только и сказал Волкодав. Наверное, Эврих побеспокоился проверить мошну, лишь когда настало время вознаградить искусство метателя.

– Я… – начал было Эврих, но ничего больше выдавить не сумел. Вид у него был совершенно пришибленный.

Волкодав не стал его попрекать. Деньги ведь от этого не вернутся.

– Иди домой, – сказал он Эвриху. – Скажи Сигине, что мы тут надолго задержимся.

Аррант нерешительно поднял зелёные глаза:

– А ты?…

– А я, – сказал Волкодав, – ещё погуляю.

* * *

Так случилось, что испытание честности Йарры произошло в тот же день. По какой‑то причине народ хорошо налегал на лепёшки, купленные у булочника, торговавшего по ту сторону площади. Сначала Стоум слегка рассердился, возревновав: у него в трактире пекли не хуже. Потом сообразил, что люди макали в подливку и знай похваливали ровно те лепёшки, которые у самого булочника расходились почему‑то с трудом, хоть даром их отдавай. Поняв свою выгоду, Стоум решил прикупить ещё корзинку. И получилось так, что все служанки оказались заняты. Тормар, правда, подпирал плечом дверной косяк и бездельничал, сложив на груди руки, ибо посетители вели себя тихо… Но не его же, действительно, посылать!





Дата публикования: 2015-01-10; Прочитано: 155 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.014 с)...