Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Глава пятая. Заступив на должность начальника штаба Черноморского флота в 1832 году, Михаил Петрович Лазарев начал проверять корабли и базы и остался чрезвычайно недоволен



Заступив на должность начальника штаба Черноморского флота в 1832 году, Михаил Петрович Лазарев начал проверять корабли и базы и остался чрезвычайно недоволен их состоянием. К этому времени флот имел в своём составе 13 линейных кораблей, 12 фрегатов, 3 корвета, 7 вооружённых пароходов и ряд других более мелких парусных судов. Произведённый осмотр показал, что большинство линейных кораблей и фрегатов имели изрядно изношенные корпуса, гнилой и повреждённый рангоут, а их экипажи отличались низкой боевой подготовкой. В письме другу [47]Лазарев излил в полной мере своё возмущение тем, что корабли находятся в таком запущенном состоянии и почти не плавают; Севастополь как главная база флота недостаточно укреплён и защищён, на флоте большой некомплект личного состава, боевой подготовкой серьёзно никто не занимается. Во всём этом он гневно обличал командующего флотом А.С.Грейга [48], которому «всё наскучило, ко всему он сделался равнодушен и намерен запустить флот донельзя». В докладе же начальнику Главного морского штаба князю А.С.Меншикову Лазарев прямо указал, что в таком состоянии флот «не может решать поставленные перед ним задачи» [49].

И тогда же, буквально не теряя ни одного дня, М.П.Лазарев, с присущей ему энергией, взялся за ремонт кораблей, приведение в порядок главной базы флота – Севастополя и повышение боевой подготовки экипажей. Но не только эти проблемы волновали нового начальника штаба: ремонт кораблей – это лишь полумера, нужно было заменять их на новые, в чём ему удалось убедить высшее начальство. Удалось ему и расширить для этого кораблестроительную базу в Николаеве – было сооружено несколько новых эллингов для постройки крупных парусных кораблей. Ни один корабль не закладывался на верфях и не спускался на воду без одобрения Лазарева. Он постоянно держал под своим личным контролем все строившиеся корабли, добиваясь того, чтобы по тактико‑техническим показателям они отвечали самым высоким требованиям судостроения того времени.

Михаил Петрович нередко вносил существенные изменения в проекты кораблей с целью улучшения их конструкций, особенно рангоута и парусов, от которых во многом зависят маневренные качества корабля.

…Всего за восемнадцатилетний период командования Лазарева Черноморским флотом под его руководством и при непосредственном участии было построено 212 кораблей и судов, в том числе 16 линейных кораблей, 8 фрегатов, 13 военных пароходов, 55 лёгких парусных кораблей, 33 судна гребного флота, 14 портовых пароходов и 70 других портовых судов [50]. По оценке председателя кораблестроительного комитета «флот Черноморский с 1834 года получил во всех частях его современное преобразование и представляет доказательство великих попечений начальствующего или главного командира». Лазарев добился своего: к концу его жизни он создал выдающуюся школу воинского обучения и воспитания молодых офицеров, а сам флот, как и во времена Ф.Ф.Ушакова, снова стал одним из лучших парусных флотов в мире.

М.П.Лазарева интересовало не только проектирование и постройка кораблей, но и их вооружение с использованием новейших достижений в этой области. В конце 30‑х – начале 40‑х годов талантливый изобретатель А.А.Лехнер предложил новый разрывной снаряд (бомбу) для корабельных бомбических пушек, изобретённых М.В.Денисовым и С.А.Мартыновым в 1756 году. Испытания снаряда производились в Николаеве в присутствии Лазарева и дали положительные результаты, однако из‑за дороговизны изготовления ударного механизма (трубки) для этого снаряда Главный морской штаб отказался от финансирования дальнейших работ изобретателя над совершенствованием ударной трубки. Но Михаил Петрович сразу же оценил огромные преимущества разрывных снарядов перед ядрами обычной артиллерии и помог Лехнеру закончить работу над изобретением. В письме Лехнеру в мае 1842 года Лазарев писал: «Эти результаты доказывают важность вашего изобретения и убеждают меня в величайшей пользе иметь ударные снаряды на приморских батареях и на всех военных судах, не исключая пароходов, вооружённых хотя и небольшим числом орудий, но большого калибра, действующих пустотельными снарядами» [51].

Бомбические орудия предназначались для разрушения и сожжения корпусов кораблей: длинные пушки ставились на носу и корме для обстрела преследующих и преследуемых судов, – эти пушки имели самую большую дальнобойность. На верхней палубе ставились каррокады, предназначавшиеся для поражения команд неприятельских кораблей, рангоута и такелажа. Первым кораблём Черноморского флота, на котором были установлены бомбические пушки, стрелявшие разрывными снарядами Лехнера, стал «Двенадцать Апостолов» – самый крупный на Чёрном море 120‑пушечный линейный корабль, заложенный в 1838 году и строившийся под руководством лучшего инженера николаевских верфей Чернявского. Командиром этого флагманского корабля Черноморского флота в начале 1839 года был назначен тридцатидвухлетний капитан 2‑го ранга Владимир Алексеевич Корнилов.

Лазарев завёл на Черноморском флоте правило: на должность командира корабля назначать в период нахождения корабля ещё на стапелях. Это позволяло командирам хорошо изучить корабль во время его строительства. К тому же командир мог оказывать влияние на ход и качество выполняемых работ. Он ещё до спуска корабля на воду уже знал особенности его оборудования и вооружения.

Впрочем, принял он его ещё в 1838 году, когда «Двенадцать Апостолов» был только заложен, и всё это время капитан отдавал его постройке. Ни одной мелочи не упускал Корнилов, вникая во все детали вооружения и снабжения корабля. «Голова ходуном ходит», – говорил он об этих днях. Постоянно думал он об усовершенствованиях; писал в Севастополь с просьбой прислать «крепкого, очень крепкого лесу для правил к бомбическим станкам».

Вслед за «Двенадцатью Апостолами» бомбические пушки стали устанавливать и на других кораблях флота России. Таким образом, благодаря настойчивости Корнилова, с помощью Лазарева линейный корабль «Двенадцать Апостолов» получил первоклассное для своего времени артиллерийское вооружение. Он по праву стал считаться одним из самых мощных линейных кораблей Черноморского флота.

Постройка «Двенадцати Апостолов» продолжалась более трёх лет. Летом 1841 года он был спущен на воду, но и после этого на нём ещё в течение года продолжались различного рода работы. Корнилов, принявший с момента спуска корабля на воду «всякую ответственность за целость корабля и всего на нём находящегося», делал всё от него зависящее, чтобы быстрее ввести линейный корабль в строй.

Лазарев в ноябре 1841 года, подчёркивая значимость постройки линейного корабля, писал: «За таким огромным кораблём и работы и хлопот очень много… Он ещё не совсем готов по внутреннему устройству, которого, как и обыкновенно бывает при отделке таковых чудовищ, – чем дальше в лес, тем больше дров».

Наконец, весной 1842 года работы по отделке и оборудованию корабля были закончены. Завершилось и комплектование корабля личным составом. По штату его экипаж насчитывал около 900 матросов и офицеров. В мае на нём был поднят Андреевский флаг и, как полагается в таких случаях, Корнилов приступил к ходовым испытаниям. Он гордился тем, что именно ему выпала честь командовать таким прекрасным кораблём, в который он вложил столько сил. И действительно, «Двенадцать Апостолов» вобрал всё лучшее, что было накоплено за многовековую историю не только отечественного, но и мирового судостроения парусного флота. Он представлял собой образец корабельной архитектуры, в нём гармонично сочетались огромные размеры с необыкновенным изяществом форм и превосходными морскими качествами. А артиллерийское вооружение, состоявшее из 120 орудий, в том числе и бомбических пушек, ставило его в один ряд с самыми мощными линейными кораблями последнего этапа развития парусного флота.

Линейный корабль «Двенадцать Апостолов» высоко оценивали не только специалисты отечественного флота, но и зарубежные, в том числе такой авторитетный знаток кораблей парусного флота, как главный кораблестроитель английского королевского флота Вильям Саймондс. После того как Саймондс осмотрел русские корабли, строившиеся на николаевских верфях, и среди них «Двенадцать Апостолов», Лазарев отметил, что англичанин «нашёл всё в гораздо большем размере и лучшем виде, нежели ожидал».

Но занятость Корнилова строительством корабля не отрывала его от жизни и боевой деятельности флота. В 1838–1842 годах адмирал Лазарев нередко брал его с собой в качестве начальника штаба практических эскадр. Такие эскадры впервые начали создаваться на Чёрном море как раз по его инициативе. В них входили корабли различных классов и из разных соединений. Обычно практические эскадры использовались для поддержки армии, действовавшей на Кавказском побережье, и ведения крейсерских действий.

В обязанности начальника штаба такой эскадры входило: подготовка эскадры к походу, разработка маршрута перехода и выполнение всех связанных с этим расчётов, назначение походных порядков и ордеров кораблей при выполнении ими поставленных задач и др. С выходом эскадры в море и до возвращения её в базу он обязан был контролировать выполнение командирами кораблей этих задач, постоянно информировать адмирала об обстановке и от его имени передавать приказания командирам. Участие Корнилова в десантных действиях в районе Туапсе не ограничивалось лишь разработкой боевых документов. Он принимал и непосредственное участие в самой высадке десанта, командуя одной из двух групп гребных судов, использовавшихся в качестве высадочных средств. Причём действовал с исключительной храбростью и большим умением.

Начальником Черноморской береговой линии был в то время знаменитый герой Отечественной войны генерал Н.Н.Раевский [52]. Во время подготовки к высадке десанта он вместе с Корниловым и подполковником Ольшевским тщательно проверил все необходимые боевые расчёты.

12 мая началась высадка у устья реки Туапсе. На следующий день Раевский писал в своём журнале: «Начальник левой половины гребных судов десанта капитан 2‑го ранга Корнилов имел весьма большое влияние на успех высадки. Когда огонь с кораблей прекратился, капитан‑лейтенант Корнилов открыл с гребных судов сильный и удачный огонь; с самой большой быстротой он двинул все суда, сохраняя между ними отличный порядок, чрез что все войска вышли на берег без малейшего беспорядка. Наконец, с десятью солдатами Тенгинского пехотного полка он из первых выскочил на берег для занятия точки, весьма важной для прикрытия прибывающих войск».

Адмирал М.П.Лазарев в донесении начальнику Главного морского штаба князю А.С.Меншикову писал: «Командир корабля «Силистрия» капитан 1‑го ранга Нахимов и капитан 2‑го ранга Корнилов, постоянно отличающие себя примерною службою, командовали при занятии Туапсе и Псезуапе, первый правым, а второй левым флангом гребных судов… исполнив сделанное им поручение с быстротою и в совершенном порядке».

На следующий год эскадра Черноморского флота под командованием Лазарева произвела высадку крупного десанта в районе устья реки Шахэ. Для подготовки десанта и высадки его адмирал снова привлёк в качестве начальника штаба эскадры капитана 2‑го ранга Корнилова. На этот раз ему пришлось командовать всеми гребными судами, обеспечивавшими высадку десантных войск, и он, как и в предыдущей десантной операции, проявил личную храбрость, высокие организаторские способности и большое воинское мастерство. «Никогда порядок и быстрота гребных судов, – писал генерал Н.Н.Раевский, – не были столь полезны, как в сём случае. Несмотря на близость эскадры, неприятель встретил десант в 50 саженях от берега. Несколько минут позже, и он бы застал первый рейс ещё на гребных судах». Корнилов «один из первых выскочил на берег, и когда на самой опушке леса неприятель встретил авангард, Корнилов с вооружёнными гребцами бросился с авангардом для их отражения, чем весьма способствовал к первому решительному успеху. После высадки второго рейса капитан Корнилов, составя сводную команду из гребцов, с примерной решительностью повёл их на атаку… Во всё время сражения Корнилов показывал замечательное соображение и неустрашимость».

Следующий крупный десант был высажен в районе Туапсе в мае 1840 года. Подготовку его Лазарев возложил на Корнилова, который разработал все необходимые боевые документы, после чего в районе Феодосии провёл репетицию с фактической высадкой десантных войск на берег. Проведённое учение позволило проверить реальность разработанных на высадку документов и произведённых Корниловым тактических расчётов, что во многом обеспечило затем успех десанта [53].

Как и в предыдущих операциях при высадке десанта, Корнилов командовал гребными судами, перевозившими войска на берег, и вновь проявил мужество и высокое тактическое искусство.

За большие заслуги в подготовке и высадке десантов на побережье Кавказа и проявленные при этом личную храбрость и высокое военное искусство Владимир Алексеевич Корнилов в декабре 1840 года был произведён в капитаны 1‑го ранга.

* * *

В мае 1842 года линейный корабль «Двенадцать Апостолов» вступил в строй и начал свою первую кампанию на Чёрном море.

Поистине бесценные свидетельства о времени командования Корнилова кораблём «Двенадцать Апостолов» приводит А.П.Жандр в своих «Материалах для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова», вышедшие через пять лет после гибели адмирала – в 1859 году.

«Между многими несомненными достоинствами Владимира Алексеевича Корнилова было одно качество, обращающее на себя тем большее внимание, что оно весьма редко встречается в людях, хотя качество это в начальнике обширной части управления едва ли не занимает первое место по мере пользы для государства, какую приносит каждое качество начальника, – пишет А.П.Жандр– Это – умение употребить с пользою способности и самолюбие подчинённых, показать своё доверие к достойнейшим, возбудить соревнование и заставить подчинённых считать долгом точное выполнение своей обязанности, – словом, особенная способность властвовать, которою обладал Корнилов в высшей степени.

Способность эта была уже весьма заметна, когда он командовал кораблём «Двенадцать Апостолов». На корабле всегда было много офицеров, но каждый имел своё место и обязанность с личною по ней ответственностью, и Владимир Алексеевич так умел очертить степень влияния каждого на общий ход какой‑нибудь работы, что никто не вмешивался в распоряжение другого, но все действовали и помогали друг другу… Владимир Алексеевич следил сам за распоряжениями офицеров на верху и в деках, во время тревоги, так же как он следил и за самым старшим офицером, осматривая ежедневно корабль с юта до киля. Он входил во все подробности обязанностей каждого, но никогда не терял общего из вида и учил тому же своих офицеров… Во время учений, после каждой работы он призывал на ют поочерёдно офицеров, сделавших ошибки, и объяснял каждому каким образом можно скорее достигнуть совершенства и избегнуть упущений. Его система была: учить матросов в то же время быстрой и правильной работе, и не раз он говорил, что ошибаются те, которые учат сначала правильности и думают достигнуть со временем скорости, ибо матросы, привыкнув делать медленно, никогда уже не приобретут быстроты в работе. На вахте он никогда не вмешивался в распоряжения вахтенных начальников и предоставлял им свободу управления парусами днём и ночью… но ни одно упущение на вахте не оставалось без замечания, и для многих служба на «Двенадцати Апостолах» была суровою школою. Иногда Владимир Алексеевич призывал в каюту сменившегося с вахты офицера и объяснял ему его ошибки; тогда слова его походили более на советы любящего наставника, чем на выговор строгого капитана… Когда он замечал, что упущения происходят от ложного взгляда офицера на свои обязанности, то старался победить заблуждение доказательствами разума; с этой целью он перевёл на русский язык главу «О лейтенанте» из английского регламента и «О вахтенных и субалтерн‑офицерах» – из французского регламента, и передал перевод офицерам «Двенадцати Апостолов» вместе с инструкциями своими. Но когда он видел, что от упущения могут быть вредные последствия, то отдавал приказ и требовал безусловного исполнения своей воли.

При такой системе немудрено, что корабль быстро шёл к цели – быть образцовым; при этом надо заметить, что Корнилов был враг всяких подготовлений и фокусов…

Ничто, однако же, не обращало на себя столько внимания Владимира Алексеевича, как готовность корабля к бою, и каждый день, кроме ежедневных одиночных учений, производилась на корабле тревога с 4‑х до 5 1/2 часов пополудни. Тут всё делалось методически, постепенно, всё совершенствовалось и приспособлялось к бою, и едва ли существовал в то время корабль, на котором в такой мере, как на «Двенадцати Апостолах»… соединялись бы вместе: умение и быстрота заряжания, верность прицеливания, скорость подачи картузов, правильность вызова абордажных партий и удобство всех приспособлений к бою… Переводя на русский язык английское артиллерийское учение, Владимир Алексеевич применил его к делу на «Двенадцати Апостолах», совершенствуя в течение пяти кампаний и извлекая из опытов различные присобления к бою. Впоследствии… по Высочайшему повелению, напечатана книжка «Артиллерийское ученье» [54], познакомившая весь флот с новым способом обучения действию орудиями, который уже был блистательно приложен к делу на «Двенадцати Апостолах»».

Для проверки знаний артиллеристов он разработал специальный вопросник, охватывавший различные аспекты устройства материальной части артиллерии, её применения. К обучению артиллеристов Корнилов привлекал не только артиллерийских, но и строевых офицеров, строго разграничив между ними круг обязанностей, которые они должны были исполнять. «Я находил всегда выгодным, – писал он, – артиллерийским офицерам подчинять одиночные учения, от которых флотские офицеры освобождались. Выгода такого порядка в моих глазах состояла в том, что одиночные учения, составляющие основу артиллерийского дела, производились под руководством одного постоянного, и притом специального лица». Общие же корабельные учения производились под наблюдением строевых офицеров. Руководил этими учениями командир корабля. «Все общие учения, – писал Корнилов, – производятся по назначению командира, в его присутствии или в присутствии старшего офицера, и причём обязаны находиться все офицеры… Командир составляет расписание, которое и даёт старшему офицеру для руководства. Кто же лучше командира может рассчитать, какое учение когда потребно команде? За действие её он отвечает своей честью и своей жизнью».

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«1 мая 1846 г., Севастополь.

…Посылаю также моё «Артиллерийское ученье»; я его пересмотрел, исправил и сомнительные статьи проверил с присланными английскими оригиналами, которые позвольте задержать на время… Извините, Ваше Высокопревосходительство, что я представляю Вам труд мой неоконченным, но Вам известно, что переписывать и чертить здесь так не могут, как у Вас, и что если что поручено кому от Вас, то оно несравненно лучше и с большим удовольствием исполнится. Мне очень будет жаль, если эта записка не дойдёт до нашего генерал‑адмирала; я уверен, что она может принести пользу артиллерии нашего флота, ибо составлена добросовестно, а проверена опытом!..

Благодарю Вас за пансион. Поздравляю с возвышением Путятина и Истомина, ведь это ученики Вашего Высокопревосходительства! Назначение Истомина флигель‑адъютантом должно смирить все пустые толки насчёт его промахов при Великом Князе. Корабль мой вооружается. 15–го по заключении контракта насчёт библиотеки выйду в море. Мне весьма желательно увидеть картины Айвазовского, особенно Одессу, где изображён «Двенадцать Апостолов»… Надо бы задать ему хороший сюжет! Ваше Высокопревосходительство вряд ли будете, впрочем, может быть, не соберётесь ли Вы в Ростов, куда Вы, кажется, хотели пробежать нынешним летом. Сейчас у меня был Вигель; в 2 часа я еду с ним по достопримечательностям города, большой говорун и для меня человек интересный, ибо был в Сибири во время губернаторства моего незабвенного для меня старика…[55]

Самое странное, что генерал Берх нашёл средство наградить у меня же на корабле своего фаворита Аронова, когда я об нём ни письменно, ни словесно не объявлял ничего. Простите мне мою откровенность, но эта мелочь до того меня огорчила, что я при всём желании не прибавлять Вам беспокойства не мог воздержаться.

Душевно преданный В. Корнилов».

Помета М.П.Лазарева: «Ответил 6 мая».

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«10 мая 1846 г. Севастополь.

…Очень жаль, что представленные мною артиллерийские замечания найдены составленными с излишней поспешностью. Я над ними трудился четыре года. Если есть грехи, то виноваты мои способности. Впрочем, я просил Вас, если они не стоят внимания, то не давать им никакого хода…»

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«2 июня 1846 г., Севастопольский рейд.

Со страхом и верою представляю Вашему Высокопревосходительству мои артиллерийские записки. Кажется, лучше не сумею; согласно дозволения Вашего перемены и пометки выставил красными чернилами. Боюсь только, чтобы при переписывании не случилось пропусков, каких довольно много встретил я в привезённом Вами экземпляре. Нельзя ли будет поручить Шестакову или Бутакову прочесть потом с Поспеловым. Они, конечно, это сделают аккуратнее других. За чертежом также старались, – не знаю, понравится ли, но что же делать, ведь кто же виноват, что у нас на Руси всё ещё сапожники пекут пироги, а пирожники тачают сапоги…»

Помета М.П.Лазарева: «Ответил 6 июня».

Одним из основных принципов обучения и воспитания моряков Корнилов считал сознательное усвоение ими материала, а не механическое зазубривание, которое не может дать глубоких и прочных знаний. «Всякое искусство, – писал он, – тогда только прочно вкореняется в ум и память человека и тогда только может быть применено им к разным обстоятельствам, когда обучение основано на рассуждении и понятии цели и назначения всего к нему относящегося».

Руководствуясь этим принципом, Корнилов требовал от своих офицеров, чтобы они при обучении матросов объясняли им не только что нужно делать, но и для чего это необходимо, чтобы каждый начальник мог на деле осуществить принцип: делай как я, а каждый матрос должен был «знать свой манёвр».

Командир «Двенадцати Апостолов» старался прививать матросам интерес к боевой подготовке, считая её залогом успеха. Он стремился «развить в матросах охоту и соревнование различными средствами». Особенно важное значение он придавал последовательности процесса обучения. «Для усовершенствования команды в военно‑морском деле, – писал Корнилов, – командир занимает оную в удобное время учениями, разделяя все эти учения на общие и одиночные и имея для них заранее составленную таблицу, дабы через систематическое наблюдение не упустить ни одного предмета».

Другим важным принципом он считал учёт индивидуальных особенностей каждого офицера и матроса. «Командир, – писал он, – обязан обращать особое внимание на поведение каждого офицера и каждого лица, в его команде состоящего, дабы, зная их достоинства, он мог употреблять их по способностям, а в случае надобности или опасного предприятия – мог бы всегда избрать таких, коих искусство и мужество обещали бы успеха»; от. каждого он требовал «настоящего внимания к своим обязанностям и всегдашнюю бодрость в дополнении их при всякого рода обстоятельствах».

Корнилов прекрасно понимал, что задачи должны быть сложными, но посильными. Люди должны и отдыхать. Поэтому он запрещал излишние работы и дежурства на корабле. «Подвахтенных, – писал Корнилов, – не должно вызывать наверх без надобности, особенно в дождь или ночью; кроме того, если обстоятельства позволят, не держать из вахтенных наверху под парусами более одного отделения, остальных спускать вниз и давать им покой».

На линейном корабле «Двенадцать Апостолов» Корнилов завёл такой порядок, что свободные от вахты, во время приёма пищи и сна матросы без его разрешения не привлекались ни к каким работам и занятиям.

Заботясь о здоровье матросов, он требовал, чтобы офицеры постоянно следили за чистотой жилых палуб, систематическим просушиванием и проветриванием жилых помещений. Он обязывал офицеров приучать матросов менять своё бельё, добиваясь от них «той необходимой чистоты, которой должен отличаться образованный военный человек». А унтер‑офицеров, которые стояли ближе к матросам, Владимир Алексеевич предупреждал, что они «будут в прямой ответственности за всякого человека, замеченного немытым, небритым и в разорванном платье».

Но Корнилов не только требовал. Он отечески заботился о том, чтобы матросы были здоровы, нормально питались и имели исправное обмундирование. «Необходимо стараться, – писал он, – при всякой возможности употреблять в пищу команды свежее мясо и зелень; последнюю, равно как и капусту, при случае заготавливать впрок. В море, как удобно, полезно ловить рыбу, чтоб разнообразить пищу».

…Из письма М.П.Лазарева А.А.Шестакову о пребывании Николая I на корабле «Двенадцать Апостолов»:

«11 декабря 1845 г., Николаев.

Ты всё спрашиваешь меня, чем в особенности остался довольным Государь… Государь остался всем, что видел, решительно доволен, и это видно было на радостном его лице. На корабле «Двенадцать Апостолов» приказал ударить тревогу, и подобную штуку в настоящем её виде, казалось мне, он видел в первый раз, он с изумлением смотрел на живость и проворство людей, с которою действовали орудиями, – 68‑фунтовые бомбические пушки казались игрушечками, и рад был случаю; тут в первый раз он увидел, что значит в настоящем смысле Sailtrimers, Firemen и Boarders [56]и, наконец, что значит хорошее боевое расписание. Он ходил по всем декам и особенно долго оставался в нижнем деке, – я стоял близ его, – он, наконец, невольным образом сказал: «Ну, этот корабль порядком отделает своего противника, кто бы он ни был». Ты можешь себе представить, до какой степени мне было приятно слышать это».

Командование Корнилова кораблём «Двенадцать Апостолов» составило эпоху в жизни Черноморского флота. Не говоря уже о том, что это был лучший из черноморских кораблей, в смысле его технических средств, блестящим был и распорядок службы на нём, выработанный лично Корниловым и им же осуществлённый. Высшей оценкой послужило распоряжение Лазарева – ввести этот распорядок как образцовый для всего флота. Современник писал: ««Двенадцать Апостолов» был редкое явление во всех отношениях. Как образец корабельной архитектуры нам не случалось видеть ничего подобного до введения винтовых кораблей… Во всём выказывались познания командира, его рассудительность и соображение. Внутреннее устройство, прекрасное вначале, после нескольких месяцев плавания, указавших недостатки, стало безукоризненно. Все приспособления к облегчению различных действий и к содержанию корабля во всегдашнем порядке, были собраны на этом истинно образцовом судне… «Двенадцать Апостолов» мог служить прекрасной школой талантливому офицеру и в последние годы командования Корнилова представлял во всех отношениях предмет, достойный тщательного изучения».

…«Как истинно государственный человек, – писал историк Крымской войны Н.Ф.Дубровин, – Лазарев сознавал, что для принесения наибольшей пользы отечеству и исполнения важных предначертаний недостаточно деятельности и жизни одного человека и что для достижения полезных результатов главная заботливость начальника должна состоять в выборе способных помощников, которые сначала поняли бы виды его, потом содействовали ему и, наконец, могли продолжать начатое дело самостоятельно и в том же направлении… Если М.П.Лазарев замечал в ком‑либо из офицеров особые способности, точность и аккуратность в исполнении, он вводил его в школу более специальную, и, независимо от практической деятельности, делал такого офицера хорошим теоретиком в постройке и вооружении судов. Как на пример такого ведения офицера можно указать на Владимира Алексеевича Корнилова, бывшего впоследствии начальником штаба Черноморского флота». Всего через несколько страниц читаем такие строки: «Своим умением обращаться со всеми, устранить недоразумения и направить дело Корнилов обратил на себя всеобщее внимание и скоро флот уже угадывал в нём человека, которому предстояли важные обязанности» [57].

С того момента, как сам Михаил Петрович угадал в Корнилове офицера, «который поддержит честь нашего флага», началось, можно сказать, и это «угадывание флота», происходившее хронологически параллельно с лазаревским принципом «ведения офицера». За десять лет, которые прошли с момента возвращения Корнилова из средиземноморской миссии на бриге «Фемистокл», а именно с 1836 по 1846 год, Владимир Алексеевич под неусыпным руководством своего учителя одновременно занимался строительством корабля «Двенадцать Апостолов»; переводами с английского и французского специальной литературы по военно‑морской теме, снабдив их собственными обширными комментариями; принимал участие в боевых операциях Черноморской эскадры для поддержки армии, действовавшей на Кавказском побережье, и ведения крейсерских действий. В этих практических плаваниях он назначался М.П.Лазаревым начальником его штаба, в чьи обязанности входили подготовка эскадры к походу, разработка маршрута перехода и выполнение всех связанных с этим расчётов; назначение походных порядков и ордеров кораблей при выполнении ими задач; контроль выполнения командирами кораблей заданий и постоянное информирование Лазарева об обстановке, а также – полномочие от его имени передавать приказания.

Лазарев не случайно привлекал Корнилова к оперативной штабной деятельности. И постепенно, шаг за шагом, – учитывая его глубокие и разносторонние знания, аналитический склад ума, исключительную работоспособность, необыкновенно ответственное отношение к выполнению служебных обязанностей, выдающиеся организаторские способности, «дар управлять людьми, умение употреблять с пользой каждого человека, заставлять всех работать и любить своё дело», – готовил Владимира Алексеевича к занятию самых высоких должностей на флоте. Он надеялся увидеть своего ученика, с которым его роднило единомыслие, прогрессивность взглядов, лидерство, смелость суждений и редкий род честолюбия, который плодотворно преображает всё вокруг, – заменой себе в недалёком будущем, преемником на посту руководителя Черноморского флота.

Для такой цели Лазареву был необходим не только соратник, преуспевший в практических навыках своей профессии, но и конечно же теоретический талант. В Корнилове счастливо сочеталось и то, и другое: ещё в двадцатичетырехлетнем возрасте, по предложению Лазарева и под его личным контролем, Владимир Алексеевич в 1830 году занялся составлением проекта руководства «О сигнальных флагах».

В 1836 году в Англии была издана книга капитана английского королевского флота Гласкока под названием «Морская служба в Англии, или Руководство для морских офицеров всякого звания». Ознакомившись с её содержанием, в котором автор изложил обязанности офицеров корабельной службы и некоторые общие положения, связанные с развитием английского флота, Корнилов перевёл книгу на русский язык. В предисловии к переводу он писал: «Полагая, что такое сочинение, кроме удовлетворения любопытства, может принести моим сослуживцам на русском флоте и пользу, я решился перевести это сочинение на отечественный язык. Не имея притязаний на литературное достоинство моего труда, я сочту себя вполне вознаграждённым, если перевод мой будет понятен для морских офицеров, которым он исключительно посвящается» [58].

Перевод книги занял целый год. В 1837 году он закончил эту работу и представил её для ознакомления адмиралу Лазареву, который высоко оценил её. Главная ценность работы Корнилова заключалась в многочисленных комментариях и примечаниях, сделанных Владимиром Алексеевичем. Это намного повышало ценность переведённой им книги. Комментируя отдельные статьи английского автора, переводчик часто высказывал по тому или иному положению своё мнение, основанное на опыте его личной службы или других известных моряков отечественного флота. Особенно много таких высказываний было сделано о морской артиллерии и организации корабельной службы. О последней Корнилов писал: «Ничто так не показывает порядка на судне, как исправный вид его и спокойствие на нём тотчас после всякого действия».

…Эту склонность к упорядоченности и системности взглядов Владимир Алексеевич, думается, унаследовал от своего отца – Алексея Михайловича Корнилова, который (будучи почти в одних летах со своим прославленным сыном) в 1800 году написал книгу, имевшую в своё время важное практическое значение – «Сигналы, посредством коих производятся тактические действия гребного флота», а в своей главной книге, «Замечания о Сибири», он – наблюдательный, рассудительный, неравнодушный гражданин и патриот, радеющий о воспитании государственного, мудрого подхода к малым народностям и природным ресурсам. Интересна стоящая некоторым образом обособленно глава о «воспитании детей в Китае», где Корнилов‑старший излагает свой взгляд на воспитание вообще и решительно настаивает на том постулате, что «только домашнее воспитание может выработать из детей полезных граждан и верных сынов Отечества».

В 1844 году Алексей Михайлович умер. Переписываясь со своим братом Александром, Владимир Алексеевич не раз с сердечной болью напоминал ему, что «надлежит жить так, как завещал нам наш дорогой старик»; почти дословно он повторяет эту фразу и в письме к М.П.Лазареву: «…Так мне завещал отец и словом и делом и так я надеюсь пройти жизнь…» Вероятно, что именно эти взгляды отца, изложенные в «Замечаниях о Сибири», отца, которого он почитал и нежно любил, повлияли и на его собственную позицию. В письме от 26 декабря 1850 года он сообщает брату: «Насчёт воспитания детей [59]я покуда остановился на домашнем подготовлении их до тех пор, покуда не исполнится Алёше 14 лет. Желал бы знать, если Сашу помещать в Правоведный или Лицей, то каких лет следует присылать в Петербург…"…

С годами, очевидно, он лишь утвердился в правильности этого подхода, потому что в своём завещании, составленном 7 сентября, почти за месяц до своей гибели, Владимир Алексеевич выразил свою последнюю волю: «Полагал бы семейству нашему, пока дочери малы, я лучшее для них воспитание есть домашнее под наблюдением и в правилах и в примере такой редкой и заботливой матери, жить в сельце Ивановском…»

…Несмотря на то что перевод Корнилова очень понравился авторитетным специалистам флота, издать эту книгу оказалось не так просто. Потребовалось два года энергичных действий адмирала Лазарева для того, чтобы Морское ведомство изыскало средства для её издания, и то лишь 600 экземпляров. А когда Лазарев обратился к начальнику Главного морского штаба князю Меншикову с просьбой увеличить тираж книги из расчёта обеспечения не только Черноморского флота, но и Балтийского, то последний ответил ему: «Имею честь сообщить Вам, милостивый государь, что по крайне ограниченному ассигнованию Морскому министерству сумм приобретение книги Корнилова для Балтийского ведомства не представляется в настоящее время возможным».

Выход в свет книги в переводе Корнилова с интересом восприняли на Черноморском флоте. По личному указанию Лазарева по одному её экземпляру было направлено на каждый корабль и в береговые части флота, а также в морскую библиотеку. Не просто положительные, но восторженные рецензии появились в различных газетах и журналах.

После выхода в свет этого перевода Корнилов сделал ещё несколько удачных переводов с английского языка: «Мачтовое искусство» и «Артиллерийские учения».

Но самой крупной из его научных работ являлось составление, по поручению Лазарева, «Штатов вооружения и снабжения судов Черноморского флота». Выбор М.П.Лазарева, как и всегда, не был случаен: эта работа требовала от составителя солидной теоретической подготовки, глубоких и разносторонних знаний морского дела, большого практического опыта службы на кораблях. В наиболее полной мере этими качествами обладал, на его взгляд, только Владимир Алексеевич.

«Штаты» включали в себя полный свод всего вооружения, оборудования и оснащения корабля каждого класса в отдельности – очень объёмный и важный для флота труд, которым руководствовались кораблестроители, командиры кораблей и начальство интендантской службы при строительстве кораблей и их эксплуатации.

Работу над новыми штатами В.А.Корнилов начал в 1837 году. Потребовалось три года напряжённого труда, чтобы разработать новые штаты вооружения и снабжения судов Черноморского флота. При этом одновременно приходилось выполнять и другие обязанности, связанные со строительством «Двенадцати Апостолов» и участием в боевых действиях у побережья Кавказа.

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву о ходе работы над «Штатами вооружений» и над «Артиллерийскими учениями»:

«29 ноября 1843 г. Севастополь.

…Дельная книга корабля и при ней особенная гребных судов, так как эти последние на «Двенадцати Апостолах» вооружены не по штату, при сём прилагается: равно как отчёт за месяц о баролитрах…

Надеюсь, что здоровье Ваше с тех пор, как мы оставили Николаев, поправилось. Молю Бога, чтобы на радость всем добрым людям Вам возвратилось Ваше старое и мы бы услышали, что Вы более не держите никаких диет и посещали в лёгкой шинели Адмиралтейство. В эти ненастные дни я много занимаюсь переводом английского «Артиллерийского ученья» и дошёл до ученья у бомбовых пушек на подвижных станках. Не понимая некоторые технические термины и сомневаясь в верности копии, я бы желал иметь печатную книжечку. Если Ваше Высокопревосходительство не найдёт неудобным выслать мне её, то я бы просил выслать. Это ученье так подробно и так удобопонятно для всякого, что перевод его, конечно, будет весьма полезен. Ведь может случиться и военное время, когда придётся думать не об одной красоте и симметрии! Письмо это заключу благодарностью моею за доставление случая Ендогурову ехать в отпуск на казённый счёт. Я слышал, что Ендогуровым Ваше Высокопревосходительство недовольны за его поведение за границей. Могу Вас уверить, что он виновен только в недостатке такта, который не всем достаётся. И в исполнение моих советов, может быть, в исполнении слишком личном: в службе и не службе, несмотря ни на какие отношения…»

Помета М.П.Лазарева: «Ответил 8 декабря [1843]».

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«16 декабря 1843 г., Севастополь.

Горько было мне читать бумагу Вашего Превосходительства от 10 декабря, вчера полученную с листком дельной книги, в которой Вы так справедливо изъявляете Ваше неудовольствие нам с Львовым. Вполне понимаю неприятное положение, в которое Вас поставили бы эти ошибки перед князем, если бы Вы, понадеясь на меня, отправили книгу в Петербург. Львов тут виноват менее меня, потому что мне, с моею опытностью, никак бы не следовало в таком важном случае доверять таблице составления Вьюнова. Эта таблица одна мною не была проверена и осталась в том виде, в каком Вьюнов прислал её в своей дельной книге из Николаева! Остальные ошибки дельной книги весьма незначительны и произошли от описки писаря. Таблица, при сём прилагаемая, должна быть совершенно верна. Она составлена с натуры. Вчера комиссия из лейтенантов перемеривала все паруса корабля моего… Я бы сам присутствовал при этой работе, если бы не боль в ноге. Разница со штатом помечена красными чернилами по принятому правилу. Рассматривая эту таблицу, надо иметь в виду, что паруса обмерявшиеся сделали кампанию. Надеюсь, что теперь дельная книга корабля «Двенадцать Апостолов» будет без пятен. По крайней мере, она вся совершенно прошла цензуру, ибо мы вместе со Львовым прочли…»

«Польза штатов – громадна и очевидна для всякого моряка, особенно для тех, которым приходилось командовать судами или снаряжать их под свою ответственность, – так отозвались моряки‑черноморцы на появление этой книги. – Это лучшая справочная книга нашей морской части; подобного труда – вместе полезного и гигантского – нигде не существует» [60].

Представляя начальнику Главного морского штаба этот документ, адмирал Лазарев писал: «Полезный труд этот наиболее принадлежит капитану 1‑го ранга Корнилову. Постоянные его занятия при одном помощнике (мичмане Львове), которого он сам избрал, значительно даже ослабило его здоровье, ибо работ действительно быдо очень много. Соображаясь со всеми известными иностранными штатами и разными изданиями о вооружении судов, он нашёл возможным подвести штат под некоторые правила, приложил новые таблицы, им же из многих опытов составленные, составил оригинальные чертежи, по которым 66 тысяч листов налитографированы и приложены к штату, пополнил оный многими полезными правилами, относящимися до мачтового, парусного, флажного и блокового мастерства, которых прежде не было. Словом сказать, неусыпными трудами и постоянной заботливостью капитана 1‑го ранга Корнилова штат этот, подробно мною рассмотренный и одобренный, представляется в таком виде, в каком ни одна из морских держав никогда оного не имела».

Почти такого же неослабного внимания и сил требовали иные проблемы; силы подчас тратились впустую, хлопоты ничем не заканчивались, сослуживцы интриговали, а Михаил Петрович впервые стал чувствовать признаки болезни. Всё это отражают письма этого периода.

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву о результатах инспекторского смотра корабля «Двенадцать Апостолов»:

«25 августа 1843 г., Севастополь.

…Резолюция Вашего Превосходительства насчёт известного Вам дела здесь всех (можно смело сказать) привела в восторг. Последние события распространили было какое‑то общее уныние. Адмирал Конотопцев в своих поступках так прав, что даже самое пристрастное разбирательство (чего не должно ожидать) не может его обвинить. Не понимаю, за что адмирал Чистяков так негодует на меня? Зная его раздражительный характер, я с ним всегда был особенно осторожен, и если случились с моей стороны поступки, в которых он подозревал неуважение к себе, то они были совершенно неумысленны…

Касательно содержания экипажа и корабля, я смело скажу, что ничего не боюсь, – во‑первых, я не из числа тех, которые ставят собственное своё дело выше службы и, во‑вторых, сам же адмирал Ч., сделав последний инспекторский смотр, объявил при бригадном командире моим офицерам, что всё в отличном виде, что они должны гордиться, что служат у такого во всех отношениях исправного командира. На корабле же, рассматривая в последнее время артиллерийское ученье, – что всё как нельзя лучше – так удовлетворительно, что может понравиться Государю Императору! О работах команды несколько раз относил, что удивлялся, как споро всё делают, что подтверждалось сигналами «хорошо!» и, наконец, за перемену брам‑стеньги – «очень хорошо!». В последнем случае ему показалось так быстро, что он не хотел верить и послал своего флаг‑офицера справиться на «Махмуд», действительно ли у меня спускали брам‑стеньгу. Я бы даже желал, чтобы он вздумал придраться ко мне, тогда бы я имел случай на бумаге объяснить несправедливость его ко мне и в прежних случаях и тем лишил бы его возможности объявлять всем и каждому, что он терпит негодование Вашего Превосходительства за то, что «осмелился беспристрастным быть к фавориту вашему Корнилову» (а это, как я догадываюсь, теперешняя его уловка). В том, что я не интриган, кажется, мне нечего оправдываться. Вашему Превосходительству это должно быть известно лучше, чем кому. Если бы я вздумал делать вред адмиралу Ч., то, конечно, первое, за что бы я взялся, это за случаи, в коих мог говорить Вам об нем, а делал ли я это? Рассказывал ли я Вам об нем иначе, как когда меня спрашивали! Но что об этом глупо‑злом человеке! Жаль только, что случай бросил его в наше общество и тем к вашим многосложным хлопотам прибавил разбирательство этой грязной истории…»

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«16 декабря 1843 г., Севастополь.

…Не могу не кончить письма к Вашему Превосходительству без просьбы: 1) нельзя ли поговорить интенданту об отоплении новой казармы! Мы в начале ещё осени подали об этом, и до сих пор никакого решения, а между тем казарму не топим, и верхний этаж так сыро, что кивера и амуниция плеснеют! В большие холода Нахимов и я покупали даже дрова и топили на счёт экипажной экономии. Надеюсь на будущие блага, т. е. на разрешение топить от казны, а этого решения и до сих пор не воспоследовало! 2) Позвольте просить, как милости собственно мне, назначить Дергачёва на какую‑нибудь шхуну. Тендер «Нырок» его совершенно расстроил. Он человек больной, а «Нырок», как я слышал ещё от Комаровского, до того течёт при волнении, что в каютах бывает вода! Этот бедняк Дергачёв, полагая навлечь на себя неудовольствие начальства, боится отказаться от предстоящей «Нырку» зимней кампании в Сухуме, хотя и болен и ревматизмом, и застарелыми ломотами и, Бог знает, чем. Он, как я слышал от офицеров, ходит как полусумасшедший, тем более что мать и сестра живут на его содержании. Если нельзя его перевести на шхуну, то, по крайней мере, оставить этот тендер от зимней кампании, заменив его «Лёгким», командир которого Фролов, как я слышал, просился.

Сию минуту приехал курьер из Николаева с письмом Вашего Высокопревосходительства от 14 декабря и привёз весьма неутешительные вести и о Вас и о Николаеве. Дай Бог, чтобы всё это кончилось так, как Вы и все Вам истинно преданные желают. Насчёт леченья ваннами и декохтом, признаюсь Вам, страшно подумать. О последнем лечении я слыхал, как о лечении, требующем комнату, в которой никогда бы не было менее 23° тепла и самое спокойное состояние духа.

Можете ли надеяться иметь последнее, занимаясь делами? А проживая в Николаеве, Вы, конечно, не решитесь запереть себя от Ваших кровопийц на 6 недель. Простите меня, а я всё‑таки такого мнения, что прежде чем решиться на такой курс, не бесполезно бы было списаться Вам самим с Арндтом. Если он человек с душой и желает добра России и хотя бы Государю, то он примет это к сердцу и, конечно, всё продумает, чтобы восстановить Ваше здоровье. Скажу Вам откровенно, если покойный дядюшка был бы жив, то, несмотря на запрещение Ваше не болтать о болезни Вашей, я бы написал к нему и попросил бы его съездить к Арндту, а теперь это мог бы сделать Алексей Петрович, ведь Алиман писал докторам, не говоря от Вас ни слова, – это много значит! Высказав Вашему Высокопревосходительству всё, что было у меня на душе, я прошу Вас извинить мою откровенность, – она ведь следствие участия. Конечно, я мало, или лучше, ничего не смыслю в медицине, но всё‑таки лечение Вас посредством расслабления организма мне крайне не нравится…»

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«11 января 1844 г., Севастополь.

…Насчёт отопления казарм никаких перемен. На днях только мы с Нахимовым получили назначение в комиссию о учинении испытания потребности каменного угля как для отапливания казарм, так и для варения пищи и печения хлеба. К казармам не знаем как и приступиться с этим испытанием, ибо они до такой степени запущены, что топить иначе нельзя, как не затворяя труб, а это какое же испытание! В верхнем этаже особенно сыро. Стены совершенно мокрые, а окна – ни одно не подымается. По‑моему, самая действительная тут мера – отпустить дров по николаевскому положению на остающиеся зимние месяцы, а испытывать уже в будущем году при начале зимы. Если будут отпущены дрова, то можно будет жечь их не закрывая труб и таким образом поддерживать здание. В противном случае, говорят, будто летом придётся отбивать штукатурку.

В бытность мою в Николаеве я просил Вас выписывать ещё экземпляр «United Service Journal» и «Nautical magazine» для экипажа Нахимова. Чтоб Ваше Высокопревосходительство не забыли это, то я беспокою Вас в другой раз. Распространение такого рода чтения так для наших молодцов‑офицеров полезно…

О случае с фрегатом «Браилов» Вам, конечно, пишет подробно Александр Павлович, – по‑моему, только надо благодарить Бога, что счастливо кончилось. Разбитие фрегата в виду порта в умеренную погоду было бы неприятное для Вашего Высокопревосходительства происшествие. Все говорят, и я того же мнения, что если бы пароход «Бессарабия» подал помощь часом прежде, то фрегат был бы цел и невредим, ибо он стал на якорь в 11–м часу и до 2 стоял на совершенной свободе, имея воды 15 дюймов, ветер был NW умеренный…

Окончу письмо благодарностью моею за корону на Анну, внимание Ваше для меня всегда было дороже внимания самого царя, ибо мне известно, на чём оно основано…»

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«21 февраля 1844 г., Севастополь.

…Насчёт топления казарм и кухонь мы с Нахимовым хлопочем сколько можем и весьма понимаем важность этого дела. Но что же мы можем сделать с инженерами, к несчастью, тут, можно сказать, всё зависит. Духовые печи в казармах пробовал сам Кузьмин с самого начала испытаний, и всё‑таки ничего не вышло. Он ссылается на уголь и решительно отвергает возможность топить «антрацитом» без примеси обыкновенного каменного угля и дров; на кухне у Нахимова, где котлы, он переделал одну печь своими средствами по указанию печников артиллерийского ведомства (где Павловский), и дело пошло весьма хорошо; печей для печения хлеба не испытывали, ибо переделка их не по нашим силам, да и без указаний трудно решиться на такую работу, а указания взять негде. Г.Мейнард с самого вашего отъезда едва ли удостоил раз казарму нашу посещением. Кузьмин бывает, да только на всё отвечает, что от него ничего не зависит. До сих пор не кончены перила к сходным трапам. Недавно только закрыли мины люками, и то после того, что у меня человек чуть не ушибся до смерти, причём я подал рапорт. По записке, утверждённой Вашим Высокопревосходительством, кроме столов и цейхаузов, ничего не сделали, – да если бы Вы посмотрели, что за работа в цейхаузах и какие столы. Но мне жутко всё это исчислять, зная, как Ваше Высокопревосходительство всё горячо принимаете!..

Жаль только, что о долге ни слуху, ни духу. Неужели общество черноморских морских офицеров не заслужило от Государя такой ничтожной суммы…

Больно только одно, что, Ваше Высокопревосходительство, так надолго откладывается Ваше посещение, неужели до мая! А г. Релицкий, которого мы угощали как благодетеля, обещал нам Вас в марте. По словам Релицкого, болезнь Ваша должна скоро уничтожиться. Неужели он хвастун? С нетерпением ожидаю известий об этом из важных важнейшем для нас предмете. Благодарю покорно за деньги и обещанную кампанию, утешаюсь мыслью, что поход этот, как бы кратковременным он ни случился, не проведу без пользы службы, то есть кораблю моему…»

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«29 февраля 1844 г., Севастополь.

…Сюда дошли слухи, что есть назначение судов в Архипелаг и в Константинополь. Позвольте напомнить о докладной записке моей, поданной в прошлом году по окончании кампании, в которой я просил о назначении за границу из моего экипажа лейтенанта Волоцкого и мичмана Болговского. Если шхуна «Забияка» будет в числе, то я бы просил лейтенанта Волоцкого поместить не на шхуну, ибо на шхуне этой старшим офицером лейтенант Змеев, также очень хороший офицер, моложе Волоцкого, и, следовательно, ему будет сие обидно, тем более, что в продолжение трёх лет Манганари не мог нахвалиться Змеевым. Я надеюсь, что Ваше Высокопревосходительство не откажете мне в этой просьбе, – это единственный случай для меня вознаградить труды моих офицеров по кораблю и экипажу, за которые я сам получил награду…

Сегодня принесли мне приказ увеличить команду парохода «Бессарабия» ещё одною артелью, между тем как и другие две, составляющие команду парохода, назначены из корабельной команды, т. е. из корабельных 6 1/2 рот. Конечно, если б роты были комплектованы, то по мирному времени ослабление команды 100 человек корабля на 3/4 роты было бы не так важно, но в теперешнем состоянии экипажа, при 113 человеках (113 человек и 3/4 роты, т. е. 90 человек, составит 203 человека!), недостающих до комплекта, оно весьма будет чувствительно и особенно для боевого расписания, и поэтому позвольте просить воспретить трогать хотя первые 6 рот моего экипажа, ибо и в таком случае, как мне известно по прошлогоднему опыту, при боевом расписании придётся ограничить себя только расписанием у одних орудий и то за исключением адмиральской и капитанской кают, лазарета и кают‑компании.

С душевной преданностью честь имею оставаться

В.Корнилов».

* * *

В Севастополе имелась небольшая библиотека, основанная ещё в 1822 году, но ветхость и теснота помещения, в котором она размещалась, и ограниченность книжного фонда не отвечали представлению М.П.Лазарева об учреждении, цель которого, по его словам, состоит в том, чтобы «отвратить господствующую между многими молодыми офицерами праздность… и служить источником полезных для молодых людей знаний». Сам Лазарев не мыслил своего существования без книг, посвящал чтению почти каждую свободную минуту, обладая прекрасно подобранным собранием изданий по русской и всемирной истории, военно‑морской истории, философии, географии, военной и военно‑морской технике и другим отраслям знаний на русском и иностранных языках.

К тому времени Лазарев решил принять решительные меры по улучшению работы библиотеки. Он добился от Главного морского штаба выделения необходимых денежных средств на постройку нового здания, но их оказалось недостаточно. Тогда Михаил Петрович обратился к офицерам Черноморского флота, предложив им принять участие в постройке библиотеки, на что черноморцы с радостью и воодушевлением откликнулись и собрали недостающую сумму.

В.А.Корнилов, в чьём становлении как Личности и профессионала лазаревские книги сыграли выдающуюся роль, будучи сам высокообразованным, просвещённым, прогрессивно мыслящим человеком, глубоко интересовавшимся почти всеми видами искусства и знакомым со многими выдающимися деятелями того времени, – не мог, как и его учитель, не принимать близко к сердцу прозябание очага культуры Черноморского флота. С горечью и раздражением он пишет М.П.Лазареву о том, что «каталог пополнен романами и именно такими книгами, которые читают женщины мещанского воспитания, беспорядок дошёл донельзя, журналы за этот год не выписаны».

Но Корнилов не был бы Корниловым, не умей он постоянно переплавлять своё недовольство и горечь в плодотворную деятельность созидания…

Он обдумывает и советуется с М.П.Лазаревым по своему проекту учреждения новой должности – секретаря‑казначея, которого надлежит выбрать из числа членов комитета директоров библиотеки. По мнению Владимира Алексеевича, на попечительстве секретаря‑казначея должны состоять хозяйственная часть, закупка книг, журналов, газет; денежные сбережения и расходы библиотеки, а также на него возлагается вся ответственность за организацию работы библиотеки. В обязанность же комитета директоров, ежегодно избирающегося среди офицеров Черноморского флота, вменить контроль за работой секретаря‑казначея и проверку имущества и денежных расходов библиотеки.

«…Если Ваше Превосходительство благоволит мою мысль, то я предложу её официально и буду интриговать попасть в секретари‑казначеи…»

24 октября 1842 года в его письме о том же: «Скоро выборы директоров, и я интригую попасть в число избранных. Тогда надеюсь уговорить сочленов своих выбрать меня секретарём‑казначеем комиссии… и поставить это заведение на ногу, достойную его высокого назначения…»

И вскоре уже торопит Лазарева принять это неотложное решение:

«…Ради Бога, Ваше Превосходительство, прикажите скорей выслать ответ, я надеюсь дать этому заведению вид приличный, который бы не выставлял каждому приезжему, каждому иностранцу в таком невыгодном свете образование морских офицеров».

В феврале 1843 года доклад Корнилова был препровождён Лазаревым в комитет директоров библиотеки на обсуждение и исполнение, а в марте Владимир Алексеевич входит в комитет и избирается секретарём‑казначеем. Идея Корнилова воплотилась и имела самое решительное влияние на судьбу Севастопольской морской библиотеки.

Корнилов начинает с ревизии всего библиотечного имущества; в нескончаемых бумажных баталиях с бюрократами добывает новые стеллажи, оборудование; составляет новые каталоги; исключает из фонда книги «недостойные стоять в библиотеке образованного общества»; особое внимание и время уделяет приобретению новых книг. «Для нашей библиотеки, – пишет он М.П.Лазареву, – ничто так не нужно, как сочинения, относящиеся до географии и истории, и в особенности морские. Этого рода книги охотно читаются молодёжью и более чем какие другие содействуют к приобретению практического познания человека и развитию благородных побуждений: действовать и не быть пешкой на белом свете, а эти побуждения чуть ли не самые необходимые основы для образования хороших капитанов и адмиралов, составляющие, по‑моему, главную цель заведения…»

Владимира Алексеевича беспокоило отсутствие в библиотечном фонде учебников и книг по военно‑морскому делу: он составляет список литературы, необходимой для пополнения военного отдела, и посылает его Лазареву. Выписка книг производилась через книготорговцев Одессы, Москвы, Варшавы и Санкт‑Петербурга. А начало английскому отделу положено было капитан‑лейтенантом Истоминым. Именно ему Корнилов поручал отбирать лучшие английские издания, когда Истомин ездил в Англию для наблюдений и испытаний строящегося там корабля. При отборе книг Корнилов руководствовался библиотечными журналами на иностранных языках и пользовался услугами учёного‑астронома Кнорре, в течение многих лет выписывавшего для библиотеки книги на французском и немецком языках; регулярно просматривал Корнилов и критические отделы «Морского сборника», учитывая при этом все пожелания офицеров – читателей библиотеки.

В.А.Корнилов разрабатывает Устав Севастопольской Морской библиотеки, оказавший впоследствии большое влияние на организацию работы военных библиотек Кронштадта, Измаила и Архангельска. Устав этот регламентировал всю деятельность библиотеки: выдачу литературы и учёт книжного фонда; выписку и приобретение книг и журналов; библиотечные сбережения и расходы. По Уставу, доход библиотеки составляли взносы читателей «по 1 % из получаемого жалованья». Все читатели, независимо от должности и звания, должны были лично являться для получения книг. Устав был принят и подписан Главным командиром Черноморского флота и портов генерал‑адъютантом адмиралом М.П.Лазаревым.

А между тем строительство нового здания для библиотеки подходило к завершению. Все хлопоты по оборудованию здания и подготовке фондов к переезду легли на плечи Корнилова. В одном из выпусков «Морского сборника» за 1843 год опубликован отчёт секретаря‑казначея В.А.Корнилова, из которого видно, с каким воодушевлением он справляется со всей этой непростой работой: «Деньги, принятые на баланс библиотеки, 12 224 р. 45 коп. серебром, большей частью израсходованы. Часть их употреблена на окончание нового здания библиотеки, на них сделано: кафельные печи во всех этажах, двойные рамы с филёнками и полуторными бемскими стёклами, железная решётка и поручни из красного дерева, с прекрасным прибором, выписанным из Англии…»

21 марта 1844 года комитет директоров Морской библиотеки вынес единогласное решение: секретарю‑казначею В.А.Корнилову принять здание новой библиотеки от архитектора Уптона.

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«11 января 1844 года, Севастополь.

…Открытие же библиотеки в полном блеске и при оном уничтожении долга в 50 тыс. руб. расположит всё иначе…

О моделях нам нечего думать. Николаевское адмиралтейство, конечно, не откажет довершить ими всё, что сделано для библиотеки. Если бы Севастопольское, соревнуясь с Николаевским, подарило нам модель пароходной машины! Как это было бы полезно и какое у нас для этого прекрасное место!

По случаю этого Устава у нас было шумное заседание. Спор возник насчёт равенства членов. Зная, как это равенство дорого для молодого поколения, и желая всеми средствами приохотить его к чтению, я стоял за равенство. Из прилагаемого, Ваше Высокопревосходительство, увидите моё мнение».

Несколько позже Корнилов напишет в письме Лазареву: «Старая библиотека переменила свою гробовую физиономию – всегда почти полна офицеров». И действительно, библиотека начинает приобретать всё большее общественное значение, обещает стать вскоре духовным, интеллектуальным центром для черноморцев…

17 декабря 1844 года, в 16 часов, в библиотеке вспыхнул пожар и здание сгорело дотла. «К счастью, большая часть великолепных шкафов и книг необходимым усердием офицеров была спасена или, лучше сказать, выхвачена из огня», – описывал это трагическое событие «Морской Сборник».

Только в сентябре 1845 года Корнилов напишет Лазареву: «…52 тыс. серебром весьма достаточно, если только будут действовать осмотрительно. Если Ваше Высокопревосходительство спросите об этом комитет, то я подам своё мнение, на каком основании я полагаю произвести возрождение или восстановление этого Палладиума Севастополя».

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«14 марта 1846 года, Севастополь.

Пожар этот меня поразил прямо в сердце, до сих пор не могу поверить ему. Я смотрю на него как на примерное общественное бедствие не только для Севастополя, но и для всего Черноморского флота, ибо удача такого заведения обещала важные нравственные выгоды… Для возобновления библиотеки надлежит составить комиссию, которая бы как можно была согласнее в своих действиях и вместе с тем заключала бы в себе членов, понимающих архитектурное дело, и для того я бы назначил в неё двух директоров, именно Нахимова и Корнилова, оба они, пользуясь доверием Вашим, могут вести с Вами переписку, что так необходимо для успеха этого дела! Потом двух членов – не директоров из постоянных жителей Севастополя, именно: капитана 1‑го ранга Ключникова и капитан‑лейтенанта Аркаса. Первый может быть казначеем, второй, по влиянию своему в порту, может быть полезен впоследствии и, наконец, из пятого члена, Н.Н.Уптона, с которым я виделся и который на предложенных мною условиях соглашается с удовольствием. Более пяти не надо! Трудно собирать. Может быть, Вы найдёте, что Нахимова неловко назначить теперь по случаю отсутствия его, но ведь он к осени будет, а теперь мы и без него обойдёмся. Я бы потому его желал, что он самый охотливый помощник всяким Вашим начинаниям…»





Дата публикования: 2015-01-10; Прочитано: 172 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.036 с)...