А. Ф. ван дер Мейлен. Встреча короля в Аррасе

В Бургундии королевское войско осадило Бельгард. Осажденные прислали гонца и передали через него, что из уважения к Его Величеству в течение целого дня они не будут стрелять. Солдаты короля, услышав это, закричали: «Да здравствует король!» Самое невероятное, что солдаты с враждебной стороны вылезли на крепостную стену и с не меньшим воодушевлением и радостью кричали: «Да здравствует король!» После этого с городом начались переговоры, и к досаде фрондеров он сдался.

Вся Франция радовалась тому, что наконец отошла от Фронды. Вероятно, в эти дни Людовик в полной мере понял утверждение Гроция, который говорил, что Франция – самое прекрасное королевство после Царства Божьего. В эти дни король узнал свою страну такой, какая она есть, без прикрас.

Страна устала от бесконечных раздоров. С 1653 года Мазарини отправлял в провинции королевских посланников, которые преследовали две цели: заставить быстро навести порядок и добиться своевременной уплаты налогов. Король подписал 17 налоговых указов и 20 марта представил их на утверждение парламенту. Парламентарии предложение приняли, но уже на следующий день потребовали созыва новой ассамблеи, так как присутствие на ней короля препятствовало «свободе высказываний». В начале апреля протест продолжал нарастать, и вот наступило знаменитое 13 апреля.

Эрнест Лависс в своей «Иллюстрированной истории Франции» пишет: «Известен вымысел об этом дне: король узнает в Венсенне, что парламент собирается обсуждать эдикты, которые были зарегистрированы в его присутствии, он быстро приезжает во дворец в охотничьем костюме с хлыстом в руке, бранит, угрожает и, так как первый президент Помпонн де Бельевр напоминает об интересах государства, говорит в ответ: “Государство – это я!”» Однако в век утонченных нравов и цивилизованности подобная сцена не представляется возможной. Людовик никогда не смог бы произнести такую фразу хотя бы потому, что не мыслил подобным образом и всегда привык быть слугой государства, в крайнем случае его основной опорой. Он воплощает королевскую власть, что само по себе не является легким трудом.

Как бы то ни было, но парламент, проглотивший неудовольствие таким странным поступком Его Величества, был поставлен на место и уже никогда больше не стеснял короля в его действиях внутри государства.

В 1650‑е годы у короля начала зарождаться мысль о Версале. Прежде всего этому способствовало установление очень жесткого ритуала. Дюбуа так писал об утренних королевских процедурах: «Тотчас, как только он просыпается, он читает наизусть утренние молитвы, обращаясь к Господу, перебирая свои четки. Затем входит де Ламот Левейе, чьи блестящие и потрясающие уроки никогда не утомляли отрока. Находясь в своей спальне, король изучал под руководством этого наставника, не самого старшего по положению, какую‑либо часть Священной истории или истории Франции. Как только король вставал с постели, тут же появлялись два дежурных лакея и гвардеец, охранявший спальню… Затем он проходил в свою большую комнату, где обычно находились принцы и знатные вельможи, ожидавшие его, чтобы присутствовать при его утреннем туалете». Все еще будучи облаченным в халат, Людовик подходил к вельможам, «говорил то с одним, то с другим так дружески, что приводил их в восхищение». Король снова молился Богу вместе со всеми присутствующими, которые становились на колени. В это время гвардеец, стоявший на посту возле двери, следил, чтобы никто не потревожил молитвы короля. Только после этой процедуры король причесывался, просто одевался (в голландский камзол и саржевые панталоны) и шел заниматься верховой ездой, фехтованием, метанием копья. После этого король переодевался и завтракал. Перекрестившись, он поднимался к кардиналу Мазарини, «который жил над его комнатой, располагался по‑домашнему и вызывал сюда государственного секретаря с докладами», беседовал с кардиналом «об этих докладах и о других более секретных делах в течение часа или полутора часов»». Король отшлифовывает в это время манеры и делает их поистине совершенными. Двор и монарх действуют необычайно слаженно, и благородное поведение одних способствует развитию благородных чувств у других. Современники считали, что страна наконец достигла наивысшего уровня цивилизации.

9 июля 1660 года в Сен‑Жан‑де‑Люзе состоялась свадьба Людовика XIV и испанской принцессы Марии‑Терезии. Королю должно было исполниться 23 года. Естественно, возникал вопрос: что он теперь намерен делать. Еще долгие десятилетия находиться под опекой кардинала и стать похожим на ленивых королей, к которым он испытывал в детстве неприязнь, либо расстаться с кардиналом, сделавшим для страны так много, что его проступки меркли по сравнению с заслугами? Вероятно, сам Бог разрешил этот вопрос, и Мазарини ушел со сцены как верный слуга, в самый подходящий момент: в ночь с 8 на 9 марта он умер.

Кардинал скончался в два часа ночи, и уже в тот же день король собрал своих министров. Мадам де Лафайетт пишет: «Над всем и вся еще витала тень кардинала, и казалось, что все помыслы короля только и были направлены на то, чтобы вести себя в духе его наставлений. Эта смерть давала большую надежду тем, кто мог рассчитывать занять пост министра; они, по‑видимому, считали, что король, который еще совсем недавно позволял полностью управлять и государством, и своей собственной персоной, доверится, вероятно, министру, который будет заниматься исключительно общественными делами и не станет вмешиваться в личные дела короля. Им и в голову не приходило, что человек мог оказаться совсем непохожим на самого себя и что он, отдававший до сих пор королевскую власть в руки премьер‑министра, вдруг захочет в своих руках сосредоточить власть короля и премьер‑министра».

Людовик принял окончательное решение: лично управлять государством, полагаясь исключительно на себя. Придворных он попросту выпроводил, объявив, что вызовет их, когда ему потребуются их советы. Весь облик Людовика выражал благородство, силу и непреклонность. Возможно, он был чересчур резок, но это было намеренно: король хотел привести вельмож в замешательство.

Аббат де Шуази замечает о короле: «В возрасте двадцати двух лет он приступил к управлению государством, и это не показалось ему обременительным. Его ум, который скрывался до этого под скромным обличьем детского простодушия, проявился полностью: он изменил порядок ведения дел, подобрал министров, учредил регулярные советы и, отдавшись всецело государственным делам, даровал покой своим народам, удивил Европу своими способностями и одаренностью, которых никто в нем не подозревал».