История Икс 5 страница

– Но здесь нет выхода!

– Икс, подожди. Надо всего лишь повернуть налево.

Налево? Спотыкаясь на камнях, я тороплюсь за угол. В моих мыслях сумятица. Ступали ли по этой же самой тропе молоденькие римские невесты? С голыми, гибкими телами, скрытыми под туниками, в алых сандалиях с золотой отделкой, заходили ли в ту темную комнату в ожидании порки?

И какое это имеет отношение к Марку и ко мне? К нам?

Я заблудилась. По обе стороны тянутся коридоры. Стоя за моей спиной, Марк нежно и успокаивающе кладет руку мне на плечо и направляет меня. Я скидываю его руку и упрямо шагаю по темному проходу. Не хочу, чтобы лорд Роскаррик прикасался ко мне. Слишком уж это напоминает о прошедшей ночи.

О том, как он беззастенчиво раздел меня. Как вдавливал лицом в подушку – нежно и властно, с примесью ярости.

И все же мне это понравилось. Правда. Как он обладал мною, раскрывая и поглощая целиком. Мне понравилось. Я уступила перед его ненасытностью, он пожирал меня, будто свежевыловленного ricci: морского ежа, которого подают в лучших ресторанах Позиллипо. Если я стану думать о нашем восхитительном сексе, то вновь сдамся. Но прямо сейчас я готова обороняться.

– Куда идти? – Мой голос звучит натянуто.

– Сюда, Икс, – мягко говорит Маркус. – Всего лишь пройди здесь.

Я чуть ли не бегу. Мне отчаянно нужен свежий воздух, а не эта тысячелетняя пыль. Торопливой походкой иду по темному коридору, мимо других фресок и мозаики. Вдалеке – наконец‑то! – виднеются желтые полевые цветы, покачивающиеся на солнце Кампании. Выход из этого лабиринта. Я выбегаю на свет, летний ветерок окутывает меня. Облегченно вздыхаю.

Я даже вспотела. Пребываю в легкой панике.

Маленький щеголь в белых джинсах испарился. Древняя римская дорога, усыпанная могилами и домами, уходит в бесконечность. Здесь так тихо. Я оглядываюсь, что‑то мне это напоминает. Но что?

И тут меня осеняет. Здесь такая же зловещая атмосфера, как и в Лос‑Анджелесе. На освещенных улицах никого нет. Никто не гуляет. Иногда калифорнийские города с их полным отсутствием пешеходов напоминают мне о местах, пораженных чумой или пострадавших от стихийного бедствия. И вот опять я здесь. В городе мертвых.

Маркус выходит на солнце следом за мной.

– Икс, приношу свои извинения. Не хотел тебя огорчить.

– Ты и не огорчил, – грубо отвечаю я. – В смысле, в смысле… О боже…

– Присядем?

Да, мне и правда нужно сесть. Я оглядываюсь по сторонам и нахожу обломок мраморной римской колонны, в которой вырезано импровизированное сиденье. Подхожу и сажусь. Разглядываю ногти на ногах.

Мы красили их вместе с Джесс. Как же мне хочется оказаться сейчас с ней в моей квартире, смеяться, сплетничать, пить дешевое кьянти из супермаркета и болтать про наши веселые деньки в Дартмуте. Теперь все изменилось. Моя развлекательная поездка в Неаполь превратилась во что‑то иное, мрачное. И лучше, и хуже. У меня был умопомрачительный секс, который, возможно, изменит всю мою жизнь. Но сейчас все покрыто завесой тайны, очень темной и пугающей.

Вдохнув полной грудью аромат трав и диких цветов, выросших в этом археологическом месте, я поворачиваюсь на своем мраморном троне и говорю:

– Хорошо, Марк. Рассказывай.

– Спрашивай что пожелаешь.

– Значит, ты говоришь, что раньше люди делали то… что изображено на тех фресках.

– Да. Делали. – Он пристально смотрит на меня, даже не мигая. – И до сих пор делают.

Теперь завеса тайны приподнимается.

Мне совсем не нравится то, что я слышу. Совсем.

– Мистерии… существуют и сейчас?

– Да, – с серьезной улыбкой говорит Марк.

– Где? Как? Когда?

– По всей Италии, иногда во Франции, Великобритании и так далее. Но в основном в Италии.

– Кто их проводит?

– Не могу рассказать, – отрицательно качает головой Марк.

– Ты же сказал: спрашивай что пожелаешь!

– Ты можешь спрашивать все, что угодно, про меня. – Он искренне разводит руками. – Я не могу нарушать частную жизнь других.

Справедливо ли это замечание? Не знаю. Не знаю, что думать обо всем этом. Возникшая передо мной правда слишком ужасна.

– Хорошо. Что это за люди? – с трудом задаю я следующий вопрос.

– Как правило, богатые и интеллигентные. Умные и образованные.

– Но зачем?

Марк пожимает плечами, будто этот вопрос ниже его или же моего достоинства. Меня это не волнует.

– Когда проводят мистерии? – допытываюсь я.

– Каждое лето. Они начинаются в июне и завершаются в августе или сентябре.

– Значит, они начнутся очень скоро?

– Да.

Мне придется спросить. Но я не хочу спрашивать об этом. Не могу. Однако у меня нет выбора. Марк прав в одном: наши отношения не смогут развиваться, если я не буду знать правду. А если я ее узнаю, то, может, не захочу увидеть Марка вновь. Может, моя жизнь снова меняется, во второй раз за двенадцать часов.

– Ты участвуешь в них, да? – медленно произношу я. Он кивает. – И ты хочешь, чтобы я тоже стала их частью?

Ужасающая пауза.

– Да.

– И что будет со мной, Маркус? – резко говорю я. – Я буду как та римлянка на фреске? Меня будут хлестать кнутом, точно лошадь?

Он не отвечает. Может, я и рада этому.

Слева от меня жужжит пчелка, паря над ярко‑алым цветком. Марк делает несколько шагов прочь, глядя на старый римский магазинчик с мраморным прилавком, в котором вырезаны ровные круги.

– Здешние места, магазины… – произносит Марк. – Из всех достопримечательностей Помпей именно эти маленькие магазинчики больше всего трогают меня. – Он опускает взгляд, ласково проводит рукой по старому мрамору. – Раньше эти отверстия использовали для мисок с горячей едой навынос. Здесь были харчевни. Ресторанчики фастфуда. – Он делает широкий взмах рукой. – Икс, разве ты не видишь ее? Слегка подвыпившую римскую женщину, которая подает еду на этот прилавок, отгоняет мух от баранины, вытирает руки о фартук и вспоминает о своем муже, ушедшем служить в легион… – Пауза. – Живая история. Вот что действительно трогает меня. Человеческие судьбы. Благородная трагедия повседневности.

Марк поворачивается. Возвращается ко мне, от его походки и выражения лица веет опасностью. Этот мужчина привык получать желаемое. Может, он даже привык брать желаемое силой.

– Бичевание – часть мистерий, – после небольшой паузы говорит он.

– Ты даже не отрицаешь этого, Марк?! – чуть ли не кричу я. – Признаешь? Они бьют женщин?

– «Бьют» – неверное слово. Совершенно неверное.

– Ах да, прости. Я такая глупая. Как надо сказать? Лупят? Истязают? Какое слово правильное, Марк!

– Бичевание. И лишь по согласию. Вся суть в том, что участник соглашается на обряд инициации. Он или она должен изъявить желание и подчиниться. Здесь нет принуждения. Без готовности участников мистерии теряют смысл. Тогда величайшая тайна не будет достигнута. Последняя преобразующая мистерия, пятая мистерия, «катабазис», остается нераскрытой.

– Значит, люди сами хотят поучаствовать. Значит, это кучка извращенных франкмасонов.

Лорд Роскаррик печально качает головой и дарит мне обворожительную и всепрощающую улыбку. Мне вдруг хочется ударить его… а еще поцеловать. Все‑таки больше тянет поцеловать, хотя я и испытываю к нему легкую ненависть. Мне словно нужно вывести Марка из себя, разозлить, чтобы он побежал вслед за мной, как и прошлой ночью, когда с хищным оскалом преследовал меня на лестнице.

Чтобы проглотил, как морского ежа из Позиллипо.

Будь он проклят! Дважды!

– Александра?…

Не смотри, Икс, не смей на него смотреть.

Он тоже садится на обломок римской колонны и, подавшись вперед, тихо говорит:

– Алекс, мистериям где‑то три тысячи лет. Они восходят к Древней Греции, рощам и миртам Аттики. Это не клоунада, не поверхностный культ глупцов в нелепых костюмах.

Его голос с великолепным британским акцентом словно льется сквозь меня. Можно ли возбудиться от одного лишь голоса? Как такое возможно? Что мне делать? Заткнуть уши?

Но пока придется послушать.

– Мистерии олицетворяют сексуальные, эмоциональные и духовные истины, приближают к осознанию души. Я прошел инициацию в очень юном возрасте. То, что я познал, теперь часть меня. Мистерии помогли мне достичь высот небывалого экстаза и откровения, я не могу описать свои эмоции, но хотел бы поделиться ими. С тобой, Икс.

– Поэтому ты хочешь, чтобы меня раздели и избили?

– Я хочу, чтобы ты испытала радость и истину, которую обрел я. Тогда у нас есть шанс… быть по‑настоящему вместе.

– Порка принесет мне радость, так, что ли?

Марк качает головой.

– Хорошо, – вздыхает он. – Хорошо… Прости меня. – Он проводит рукой по черным кудрям. – Может… мне следовало рассказать тебе об этом в другое время, может, я слишком увлекся.

– Знаете что, лорд Роскаррик… – Я резко встаю. – Вряд ли в принципе есть подходящее время для слов: «Ой, кстати! Меня очень заводит бить женщин, притворившись римским сенатором…»

– Икс, подожди.

– Но я рада, что ты мне все рассказал. Теперь я со спокойной совестью сяду на обратный поезд до Санта‑Лючии.

– Икс!

Марк сурово окликает меня, будто я нашкодившая школьница. Я прихожу в еще большее бешенство. Когда он подает голос, я веду себя сдержанно и спокойно.

– Икс, я показал тебе это потому, что, когда мужчина проходит полный обряд посвящения, завершает пятую мистерию, ему запрещается вступать в серьезные… отношения… с неинициированными женщинами. Таковы правила.

– Что? Что еще за правила?

– Древние, строгие правила. – Он пожимает плечами. – Им следует подчиняться.

– Значит, ты не можешь быть со мной… пока я не соглашусь на это? Не пройду все ритуалы?

– Да. Боюсь, все так и есть, именно это я и хотел тебе сказать. На самом деле мне не следовало проводить с тобой ночь, но, как я уже говорил, ты обезоруживаешь меня, Икс. Я неспособен противостоять. Правда, теперь мне придется совладать с собой. Пока ты не согласишься. Ради нашей безопасности.

– Ты мне угрожаешь? – презрительно фыркаю я.

– Конечно нет! Если ты не согласишься, с тобой ничего не случится. Но больше мы никогда не встретимся. – В его глазах блестит грусть. – По крайней мере мое желание слишком сильно. Но мистерии не такие ужасные, Алекс, они божественны, они дар. Ты поймешь, обещаю тебе, если согласишься. Но это лишь твой, и только твой выбор.

Мне отчасти хочется дать Марку последний шанс. Под этим знойным солнцем он выглядит печальным, спокойным и идеальным. Он даже не вспотел. Лишь единственный локон темных волос упал на восхитительные голубые глаза, будто с небес спустился ангел мужской красоты и сказал: «Ах, он само совершенство. Пускай хотя бы упадет один локон». Правда, от этого Марк выглядит еще более perfetto. Твердая линия подбородка, с легкой щетиной. Загорелая крепкая грудь. Линия скул – резкая, суровая и прекрасная.

Хватит! К черту его совершенство. Может, он и красавчик, но я не допущу, чтобы меня из‑за кого‑то пороли.

– Ciao![33]

Я поднимаюсь и иду прочь, очень быстро, несмотря на нарастающую жару. Позади раздается голос:

– Икс, per favore, ricordati di me.

Я не обращаю внимания и иду вперед. В самом конце римской дороги вижу первых туристов. Они все в одинаковых бейсболках и фотографируют один и тот же экземпляр римского театра.

Помпеи. Ох, мне даже хочется сплюнуть. Я так радовалась, когда мы сюда приехали. Теперь все пошло наперекосяк. Все в руинах.

Вскоре я пробираюсь сквозь дебри туристов, потом прохожу турникеты, хотя все остальные проталкиваются внутрь.

Я знаю, что поступила правильно. Но в голове отчетливо раздается голос Марка.

«Per favore, ricordati di me».

Зачем говорить это?

Забудь, Александра. Забудь и его, и фрески, и мистерии – забудь все. Темноволосые мужчины, сидящие в маленьких кафе, широко улыбаются мне, как в рекламе пепси. Я бегу вниз по склону к станции Вилла‑деи‑Мистери и вокзалу Чиркумвезувиана, чтобы сесть на поезд до Неаполя.

«Пожалуйста, помни меня!»

– Вообще‑то, очень умно.

– Почему?

Джессика морщится на ярком солнце, ложится на спину и поправляет очки фирмы «Рэй‑Бан» на своем изящном носике.

– Подумай сама, крошка.

Мы в районе Позиллипо: на городском пляже за пять евро в день. Здесь много визжащих, плескающихся и бросающих мячи детей, за которыми присматривают тучные неаполитанские мамаши. Они курят «Майлд севен», оставляя на сигаретах ярко‑красный след от помады. Итальянские женщины красятся на пляж сильнее, чем я, выходя на улицу. Я пока не решила, как к этому относиться.

Но это первое действительно жаркое летнее воскресенье, все счастливы, улыбаются и с предвкушением ждут долгий неаполитанский обед с белым вином «Туфо» и большими порциями кассаты[34]. Все, кроме меня. Я же в задумчивости.

«Помни меня!»

Почему это умно?

– Ладно, сдаюсь. Почему это умно?

– Потому что, Икс, это заставляет тебя задуматься. Если он хочет, чтобы ты вернулась к нему, а я в этом не сомневаюсь, тогда самый верный способ – озадачить тебя.

– Прости?

– Его слова могут трактоваться как угодно. Имел ли он в виду: «Помни меня, потому что ты никогда больше меня не увидишь»? Или: «Помни меня, потому что я самый сексуальный мужчина за всю твою жизнь и тебе ПРИДЕТСЯ меня запомнить»?

– Спасибо.

– А может, он говорил это с оттенком печали и скорби, может, он знает, что на следующей неделе где‑нибудь на дороге в Ла‑Саниту его зарежут парни из «Ндрангеты». Так что в следующий раз ты увидишь лорда Р., когда его труп появится на первой полосе «Иль маттино».

Подруга улыбается, приподнимает очки и подмигивает мне. Потом поправляет завязку на бикини. Солнце печет как никогда. На Джесс новый роскошный купальник изумрудно‑зеленого цвета, может, от Феррагамо? Или, по крайней мере, это очень хорошая подделка под Феррагамо, сшитая на какой‑нибудь фабрике «Каморры» в Казаль‑ди‑Принчипе.

Мое бикини отнюдь не новое и роскошное, не насыщенно‑изумрудное – идеальное сочетание с глубоким загаром Кампании. Оно нежно‑розового цвета и очень симпатично смотрелось на мне в Кали. Не здесь. О боже! У меня открылась мания на новые вещи. Денег нет, но надоело уже экономить.

И тут в мысли вторгается полный секса и страсти голос. Это Марк. В кровати. Со мной. Царственно овладевает мною и говорит: «Я куплю тебе чертову сотню платьев!»

Нет! Как ошпаренная вскакиваю с пляжного полотенца. Что со мной не так? Как я могу вообще об этом думать? Если богатство – одна из причин моей страсти к Марку, тогда кто я после этого? Меркантильная шлюха? Уличная проститутка? Нет, это не я!

– Ты в порядке? – Джесс кладет ладонь мне на руку.

– Да нет, – резко отвечаю я. – Пустяки.

– Что?

– Ладно, я просто вспомнила, что отшила миллиардера.

– Что ж, – усмехается Джесс. – Уверена, тебе сейчас нелегко.

Она отпускает мою руку и тянется к пачке «Мальборо лайтс» с фотографией Балотелли. Это какой‑то футболист, красивый брюнет‑итальянец.

– Объясни‑ка мне еще раз, Бекманн: почему ты его отшила?

Я делаю глоток воды и хмурюсь.

– Он втянут в этот странный культ, – отвечаю я. – Мистерии.

– И что это такое?

– Что‑то извращенное и религиозное, пришедшее из Древней Греции и Рима. Они бьют женщин кнутом.

Джесс поднимает на меня взгляд и кивает:

– И в чем проблема? Все лучше парусиновых туфель.

– Джесс…

Я брызгаю холодной водой на ее нагревшийся от солнца живот, она визжит и хихикает:

– Пляжная садистка!

Теперь мы обе хохочем. Все опять хорошо. На мгновение облака рассеиваются, мои угрюмые мысли исчезают, голова проясняется, как утреннее небо над Неаполитанским заливом и море, что протянулось до сверкающего скалистого побережья Капри. Очень скоро я обязательно наведаюсь на этот остров.

– Нет, ну правда, – говорит Джесс. – Эти ребята из мистерий, парни в тогах, любят бить женщин? Почему?

– Не бить, вообще‑то, а бичевать. Ритуальная порка. Эротический обряд подчинения.

– Что‑то вроде БДСМ?[35]

– Наверное… – Я допиваю «Сан‑Пеллегрино» и закрываю бутылку. – Марк подчеркнул, что все это добровольно и без принуждения.

Внезапно на лице Джесс появляется серьезное выражение. Она привстает:

– Знаешь, Икс, есть вещи похуже шлепков по попе и щекоток. У меня был парень, который увлекался скейтбордом! В свои тридцать два года, черт побери, он перепрыгивал трехдюймовые барьеры, а я смотрела и притворялась, что впечатлена. Вот это действительно угнетает!

– Но порка?! Это извращение.

– Может, и так. Значит, у Марка странноватые пристрастия. И что из этого? Икс, на самом деле глубоко внутри все мужчины извращенцы. И если хочешь знать мое мнение, женщины тоже, просто мы долгое время находились под гнетом патриархата. – Подруга тушит сигарету о песок – неряшливый, но весьма неаполитанский жест. Я подавляю желание поморщиться. – Знаешь, что говорят? – спрашивает Джесс. – Женщин не возбуждают либерально одетые мужчины. – Я прыскаю со смеху, но подруга не унимается: – Икс, разве тебе хоть немного не интересно? Почему бы не попытаться, моя любительница ванильного секса? Пора исследовать свое либидо. У тебя ведь оно есть, так?

– Я же говорила тебе.

– Ах да, самый лучший секс в твоей жизни. Да, крошка, ты все про это мне рассказала. Твой лорд сорвал с тебя платье! Ну, понравилось ведь?

– Да, немножко… Ладно, очень!

– Может, так же тебе и другие вещи понравятся. Секс втроем, вчетвером, лесбийская ролевая игра, поездка голышом в «феррари» с дико сексуальными миллиардерами. Бедняжка моя!

Как прилежная девочка, кладу пустую бутылку в сумку. Может, в словах Джесс есть смысл. Но провинциалка Икс все еще сопротивляется, и очень стойко. Даже помимо мистерий, вокруг Марка сплошные тайны. Легкая, но присутствующая опасность. Намек на сдерживаемую агрессию. Интерес полиции к Палаццо Роскаррик. Гибель его жены.

Подперев голову, Джесс курит очередную сигарету и в открытую пожирает глазами итальянского парнишку в плавках. Смотрю мимо ее симпатичного профиля на странное здание в конце пляжа. Там находится огромная вилла, внушительное и историческое палаццо.

На вид где‑то пятнадцатого века и вся в руинах. Темнеют пустые глазницы окон, вместо крыши раскинулись пальмовые ветви. Почему? Почему там запустение? Место просто безупречное – над пляжем Позиллипо, с видом на Неаполитанский залив, Везувий и величественное море. Если ее восстановить, она будет стоить миллионов десять долларов.

Но нет, там царит разруха.

– Она называется Вилла Донн’Анна, – проследив за моим взглядом, небрежно бросает Джесс. – Говорят, там водятся привидения… Во всех ста комнатах. А еще ее использовали для оргий.

Я молча смотрю на палаццо. Этот город по‑прежнему приводит меня в смятение. Нужно узнать побольше. Осмыслить. И я не вернусь к Марку Роскаррику, но мне хочется понять, почему он стал таким, почему Неаполь столь испорченный. И все же неотразимый.

Так и поступаю. Как только я возвращаюсь в квартиру, слегка перебравшая уцененного розового вина, открываю ноутбук и приступаю к исследованию. Но перед тем как ввести в «Гугл» «Мистерии», вижу уведомление. Письмо. От мамы. Тема: Еду повидаться с тобой!

Что?!

Я ошарашенно открываю письмо.

Привет, Алекс…

Очень типичное для мамы письмо, написанное на одном дыхании и с пунктуационными ошибками. Но суть ясна: лучшая подруга мамы, Марго, состоятельная дама, собирается провести отпуск в Амальфи с друзьями, мама едет с ней. Она жертвует своими последними сбережениями, чтобы прилететь в Италию, повидаться с дорогой дочуркой и отдохнуть. Приедет через три дня.

Знаю ты не хочешь чтобы мама обременяла твои каникулы поэтому не волнуйся, милая. Я не задержусь надолго. Но мы можем провести в Неаполе пару дней вместе. Мне очень хочется попробовать delizioso мороженое!

Закрываю письмо. Моя дорогая мамочка, провинциальная и отгороженная от внешнего мира американка. Что она подумает про Неаполь? Вряд ли это совпадет с ее романтичным представлением об Италии. Но я рада, что она приезжает. Я и правда соскучилась по всей семье. Мы с мамой очень близки. Когда я была ребенком, она вела себя как образцовая мать. Не ее вина, что мне наскучил Сан‑Хосе и «Чик Фил‑Эй»[36].

Что я скажу ей про Марка? И скажу ли?

Лучше пока об этом не думать. Пишу в поисковике «Мистерии» и читаю следующее:

Мистерии процветали в греко‑римском мире с пятого века до нашей эры до конца Римской империи, примерно до 400 года нашей эры. Главной доминирующей чертой мистерии является тайный характер обрядов инициации, которые приводили участников к духовному просветлению. Самыми распространенными мистериями в Древней Греции и Риме были Элевсинские мистерии, однако популярностью пользовались и Орфические, Дионисийские и мистерии Митры.

Так в какой мистерии участвует Марк? После двухминутного поиска, я склоняюсь к мысли, что это Дионисийские мистерии или какая‑то вариация.

Дионисии, или Дионисийские мистерии, были распространены во всей Древней Греции. Дионис (Διόνυσος) был древнегреческим богом вина, а также плодородия и растительности.

Участвующие в обряде посвящения мужчины и женщины проходили инициацию разными путями. Девушки‑последовательницы назывались менадами, или Μαινάδες «безумствующими», или вакханками, «женщинами Вакха». Женский обряд посвящения сопровождался употреблением алкоголя, пением и иногда безумными танцами, зачастую с завыванием, похожим на звериное. Имеются сведения, что инициация также включала активную сексуальную деятельность, от бичевания до оргий, а кроме этого…

Кроме этого?

На три часа я погружаюсь в причудливый мир Орфея и божеств экстаза. Я завершаю исследование, голова пухнет от мыслей. Устало печатаю: «Марк Роскаррик». Зачем? Зачем себя мучить? Мне просто хочется знать. Хотя я толком не понимаю, что именно собираюсь найти.

На странице появляется новостная статья. Зевая после выпивки, я кликаю мышкой на экран. Это сайт о знаменитостях. На итальянском. Написана статья также на одном дыхании, как и послание от моей мамы.

Я вчитываюсь, с трудом переводя слова.

Узнаю из статьи о том, что «molto bello e scapolo» («очень красивый холостяк») лорд Роскаррик был замечен в Лондоне на каком‑то фестивале итальянского кино.

К тексту прилагается маленькая фотография, которую я тут же увеличиваю. На ней видно, как Марк покидает модный ресторан в «il West End di Londra»[37]и адресует камере папарацци свойственную ему отрешенную, слегка грустную и ослепительную улыбку. Он в компании нескольких молодых девушек, конечно же красавиц. Марк смотрит в камеру, я смотрю на сопровождающих его женщин: с длинными, как у жеребят, ногами, они похожи на личные пони для игры в поло какого‑нибудь миллионера. Роскошные, очень дорогие женщины. Модные англичанки и итальянки. Тоже участницы мистерий?

Мне понятно лишь одно: я могла бы быть там. На этом самом фото. Если бы пожелала. Но я не хочу.

Закрываю страницу с легким оттенком ревности и уныния, но и с облегчением. Все, закончили.

Ciao, bello![38]

* * *

Через три дня приезжает из Сан‑Франциско мама.

Она вся на эмоциях, мчится из аэропорта, как реактивный самолет. Мы с Джессикой ковыляем за ней, одновременно хихикая и морщась от тяжести сумок. В такси, по дороге в Санта‑Лючию, мама трещит обо всем и ни о чем сразу. Она забронировала номер в дешевеньком отеле рядом с моей квартирой. Оставляем ее в пыльном фойе, рассчитывая, что ей понадобится пара часиков отдохнуть и привести себя в порядок. Но уже через десять минут мама стоит на пороге моей квартиры. Ее волосы с проседью еще влажные после душа.

– Дорогая! – хватает она мою руку. – Отведи меня в кафе «Гамбринус»! Я слышала, это роскошное место. О нем написано во всех путеводителях!

Я, конечно, опасаюсь встречи с Марком, но ведь сейчас его нет в стране. Поэтому мы пойдем туда, куда пожелаем.

Мама берет меня под руку, и мы выходим на виа Санта‑Лючия. Солнце понемногу склоняется к горизонту. Мама по‑прежнему щебечет про отцовский гольф, пенсию и про моих братьев.

Мы гуляем. Она болтает. Гуляем, болтаем, и тут мои глаза распахиваются. Сердце уходит в пятки, я смотрю вперед. Переходим широкие пустынные тротуары на пьяцца дель Плебисчито, солнце окрашивает небо в розовый цвет над Анакапри.

А нам навстречу идет Марк Роскаррик.

Пока он меня не заметил. О чем‑то увлеченно говорит по телефону, взгляд устремлен налево.

– Скорее, мам, идем сюда!

– Что? – удивляется она. – Но я уже вижу «Гамбринус». Вон же оно.

– Сюда, мам! – Тяну ее за собой.

– Что случилось?

Мама выглядит огорченной. О боже! Слишком поздно.

Мы метрах в трех от «столкновения». Роскаррик идет прямиком на нас. Поднимает глаза и видит меня.

Нам не избежать встречи.

Он как ни в чем не бывало улыбается мне и моей маме, будто между нами нет неловкости. На его лице все та же уверенная, печально‑обворожительная улыбка. Лорд Роскаррик протягивает ухоженную руку. На нем безукоризненный костюм темно‑серого, почти черного цвета. Рубашка ослепительно‑белая. Шелковый галстук зеленовато‑голубого и лимонного оттенков. Я уже и забыла, какой Марк высокий.

– Buona sera[39], Икс.

– Э… – Я совершенно теряюсь, заикаюсь как дура. Смотрю то на маму, то на Маркуса. – Э… а… э…

Мама! Боже мой! Она пялится на Марка так, будто сам Иисус сошел с небес, чтобы подарить ей сумочку от «Булгари». На ее лице застыло обожание с примесью желания. Бесспорно. Я вижу это внезапное влечение!

Хуже того, я слегка смущена из‑за мамы. Теперь я смотрю на нее глазами Марка: полноватая американка в одежде из универмага, в джинсах «Гэп», с растрепанными седыми волосами. Что он подумает?

Но почему меня должно волновать, что подумает Марк Роскаррик? Будь он неладен! Это моя мама, я безумно люблю ее, а он может катиться ко всем чертям в своем нелепом дорогом костюме. Какое он имеет право показывать свое превосходство?

А чего я так злюсь, если он меня не волнует?

– Икс?

Голос Марка внедряется в мои мысли. Спокойный, но твердый.

Вздрогнув, я прихожу в себя. Секунд двадцать я предавалась своим думам. Теперь Марк и мама оба смотрят на меня.

– Извините. Э… Извините.

Давай же, Александра, возьми себя в руки!

– Мам, это… Марк. Марк Роскаррик. Он… Он… – Говори же! – Он мой друг… Мы здесь познакомились. В Неаполе. – Просто супер! – А это, Марк, моя мама, – тараторю я. – Анджела. Из Сан‑Хосе. Она в отпуске. Мы идем в «Гамбринус» выпить по чашечке кофе.

Загорелой рукой Марк берет ладонь моей матери, подносит к губам и легонько целует – грациозно и галантно, с забавной беззаботностью традиций Старого Света.

– Рад возможности познакомиться, – говорит он и пристально смотрит в ее спрятанные за очками глаза.

Мама чуть ли не падает в обморок.

– Разве это не мило! – фальцетом восклицает она. Голос ее звучит комично, будто она только что глотнула гелия. Такого я раньше не слышала. – Как же я счастлива познакомиться с вами! Так счастлива!

Бог ты мой!

– Ну, мам… Марк и я…

Я пытаюсь объяснить нашу дружбу, но в смущении замолкаю. Да и что тут сказать? Ах да, мам, познакомься с Марком. Он миллиардер, аристократ и увлекается древними садомазохистскими обычаями, а прошлой ночью он трахал меня до искр в глазах. Может, кофе выпьем? Мне даже хочется сказать все это. Похвастаться. Поделиться, что я – да, я, Алекс Бекманн, порядочная дочь и дважды победительница в номинации «Старая дева года» – поймала в силки роскошного миллиардера! А потом отшила!

Но не важно, о чем я думаю, мама занята своими мыслями: она пытается говорить по‑итальянски.

Проблема в том, что она его совсем не знает! Она ведь никогда не говорила на иностранном языке. Изо всех сил стараюсь не залиться краской и не закрыть глаза от стыда, перевожу взгляд на пинии на углу площади, рядом с обшарпанным королевским дворцом, и слышу:

– Ага! – говорит мама. – Так… э… buon gonna, senor.

Senor? Она что, думает, он испанец?

– Due… – запинаясь, произносит она. – Senor Раскорр… Mie amigo.

Мама! Остановись! Прошу тебя!

Наконец она понимает, что выглядит нелепо. Вижу, как покрываются румянцем мамины щеки, ей очень неловко. Зачем Марк так унижает ее?

Не успеваю я ударить его или сделать какой‑нибудь отвлекающий маневр – напасть на голубя, например, – как Марк с улыбкой касается ее плеча и дружелюбно смеется.

– Миссис Бекманн, – со свойственным ему спокойствием говорит Марк. – Per favore, печальная правда в том, что большинство неаполитанцев не говорят по‑итальянски, так что не утруждайтесь из‑за меня.

Всего лишь небольшая милая шутка, но ее хватает, чтобы вывести маму из смущения. Теперь она хихикает, как девчонка, стеснение ушло. Вот только мое смятение никуда не делось. Марк поступил по‑джентльменски, мама опять чуть ли не падает в обморок, а мне сейчас очень хотелось бы улететь в Рим.