Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Нарушил правила 5 страница



Д‑р Гингрич с огромным удовлетворением наблюдал конвульсии, пробегающие по лицу миссис Гудхолл все время беседы с молодым д‑ром Буком, который, конечно, не признал в них чудаков, мимолетно виденных в гостинице городка Оганквита. Д‑ру Гингричу приятное лицо молодого коллеги кого‑то напоминало, именно от этого он почувствовал к нему особое расположение. Но истовый миссионерский взгляд никогда бы не высек в его памяти тоскливое, мятущееся выражение в глазах молодого любовника, виденное им годы назад. Возможно, на зрение миссис Гудхолл повлиял нервный тик, но и она не признала в д‑ре Буке молодого человека из унылой оганквитской гостиницы. Скорее же всего, в ее подсознании прочно засела максима – служение детям и половая жизнь несовместимы.

Гомер не запомнил миссис Гудхолл и д‑ра Гингрича, потому что они ничем не поразили его воображения. Смесь желчи и неустроенности не так уж редко встречается в лицах людей. К тому же близость Кенди всегда застила ему окружающий мир.

Особенно совет поразило отношение д‑ра Бука к абортам: он заявил, что закон, запрещающий аборты, необходим и будет легальными средствами его добиваться. Но при этом, заверил он их, пока этого закона нет, он будет строго придерживаться существующего. Он верит в соблюдение правил и умеет им подчиняться. Попечителям нравились отпечатавшиеся на его лице следы невзгод и самопожертвования. Они узрели их в тонкой сетке морщин вокруг темно‑карих глаз, в опаленной азиатским солнцем коже. Какой огромной ценой заплачено за спасение детей, умирающих от поноса! (Дело в том, что Гомер, добиваясь тропического загара, пересидел перед кварцевой лампой Кенди.) Но больше всего их порадовало заверение д‑ра Бука (религиозные убеждения – наивернейшая гарантия моральной стойкости, особенно в глазах миссис Гудхолл), что сам он никогда не будет делать аборты, даже если их и легализуют.

– Я просто не могу их делать, – солгал он не моргнув глазом. Если закон когда‑нибудь разрешит аборты, он будет посылать женщин к врачам «без предрассудков». Но по тону его было ясно, что эти врачи вызывают в нем отвращение. Несмотря на свою любовь к д‑ру Кедру, он верит, что аборты, которые тот делал, противны божеским и человеческим законам. Отношение к д‑ру Кедру свидетельствовало о «христианском всепрощении» д‑ра Бука. Несмотря на многолетние споры об этом деликатном предмете, молодой миссионер проявил куда большую терпимость к Кедру, чем попечители. «Я всегда за него молился! – с жаром воскликнул д‑р Бук. – И продолжаю молиться». Он едва сдерживал слезы – слабость, объясняемая, вероятно, перенесенным «легким подобием дизентерии». Совет, как и следовало ожидать, был этим растроган. Конвульсии в лице миссис Гудхолл достигли степени пляски святого Витта.

Когда же он высказал свое отношение к социалистическим взглядам сестры Каролины, у попечителей рассеялись всякие сомнения относительно назначения д‑ра Бука, если таковые когда и были. Он объяснил их тем, что горячая поборница справедливости по молодости лет подпала под чье‑то дурное влияние. Он расскажет ей несколько эпизодов коммунистической герильи в Бирме, и это откроет ей глаза. Что до старых сестер и миссис Гроган, убедил совет д‑р Бук, они еще несколько лет могут быть его добрыми помощницами. Закончил д‑р Бук словами: «Самое главное – благотворное духовное воздействие», пролив бальзам на сердце д‑ра Гингрича.

Говоря это, д‑р Бук протянул к ним раскрытые ладони; все в мозолях, они были не похожи на руки обычных врачей. Этот спаситель детишек, почтительно отметила миссис Гудхолл, наверняка помогал их отцам строить хижины или сажать деревья – словом, делал за морем тяжелую работу, какая там есть. Д‑р Бук простер к ним руки как миссионер пастве или как добрый акушер, принимающий головку новорожденного, умильно думали, глядя на него, попечители.

А как удивительно благословил он их на прощание!

– Нга сак кин, – сказал он.

– Что это значит, переведите! – раздались возгласы.

Уолли, разумеется, научил его правильно произносить эти слова. В других он не был уверен, но в этих не сомневался. Он ошибочно думал, что это имя, так и объяснил Гомеру.

– Это значит, – сказал Гомер, ловя восхищенные взгляды слушателей, – да хранит Господь ваши души, которым не посмеет причинить вред ни один смертный.

Слова были встречены возгласами одобрения.

– И все это в одной короткой фразе! – воскликнула миссис Гудхолл.

– Это поразительный язык, – мечтательно проговорил д‑р Бук. – Нга сак кин, – повторил он еще раз. И предложил произнести их всем вместе, приятно щекоча себя мыслью, как они завтра будут приветствовать друг друга этими сакральными словами. Он бы еще больше порадовался, если бы знал, их настоящий смысл. «Рыбные биточки под соусом карри» – лучшего приветствия для этих идиотов не придумаешь.

– Кажется, с этим делом я справился, – сказал он Анджелу, Уолли и Кенди за ужином в «Океанских далях».

– Следовало ожидать, – сказал Уолли своему другу. – Ты можешь справиться с чем угодно. Говорю это, имея основания.

Наверху после ужина Анджел смотрел, как отец укладывает вещи в старый докторский саквояж. И в другие сумки.

– Не волнуйся, отец, – сказал он. – У тебя все будет здорово.

– Я не волнуюсь, – ответил Гомер сыну. – У тебя тоже все будет здорово.

Они слышали, как Кенди внизу катала Уолли в кресле по всему дому. Те играли в любимую игру Уолли и Анджела. «Летали», как говорил Уолли.

– С Анджелом тебе не тягаться, – подзадорил ее Уолли. – Мы с ним летаем быстрее.

– Летаю, как могу, – засмеялась Кенди.

– Да перестань ты думать о мебели! – шутил он.

– Пожалуйста, помогай Уолли, – наставлял наверху отец Анджела. – Да и мать нуждается в помощи.

– Точно, – кивнул Анджел Бур.

Осенью погода в Мэне непостоянна; в пасмурные дни и в Сердечном Камне люди поеживались от промозглой сырости. Тяжелые белесые космы ходили над Питьевым озером, напоминая то жуков‑плавунцов, то морось, висящую осенью над приютом. Даже в Сердечной Бухте туман, клубящийся на ярко‑зеленых газонах в предвестье декабрьских бурь, наливал сердце свинцовой тяжестью – хроническое чувство, сопутствующее жизни в Сент‑Облаке.

Кенди, Уолли и Анджел ездили в Сент‑Облако на Рождество и другие каникулы Анджела. Получив права, Анджел стал бывать у отца, как только начинал скучать, что случалось довольно часто.

Гомер Бур возвращался в Сент‑Облако поездом, хотя Уолли предложил ему взять любую машину. Он знал, машина в Сент‑Облаке не нужна, к тому же решил проделать путь, которым ездили в приют пациентки д‑ра Кедра. Увидеть его и прочувствовать.

В конце ноября на севере штата Мэн во внутренних районах везде выпал снег. Когда Гомер сошел с поезда, на земле уже лежал синевато‑белый покров и ветви тяжело гнулись под снежной ношей. Начальник станции, с душевной мукой отрывавшийся от телевизора, сметал снег с платформы перед прибывающим поездом. Лицо Гомера в первый миг показалось ему знакомо, но его ввела в заблуждение борода и докторский саквояж. Гомер дня три не брился: сжег на лице кожу, пересидев у кварцевой лампы. А потом подумал, что борода‑то, пожалуй, кстати. Сменил имя – смени и внешность.

– Доктор Бук, – представился он начальнику станции. – Когда‑то жил в этом приюте. Один из сирот. Теперь вот вернулся врачом.

– То‑то мне ваше лицо показалось знакомо, – сказал начальник станции и, поклонившись, протянул руку.

Кроме Гомера, в Сент‑Облаке сошла еще молодая женщина. О цели ее приезда догадаться было нетрудно. На женщине была длинная ондатровая шуба, шарф, лыжная шапочка, надвинутая на глаза; она нетерпеливо ходила по платформе, ожидая, когда Гомер поговорит с начальником станции: внимание ее привлек докторский саквояж. Гомер нанял неизменных станционных бездельников донести до приюта тяжелые сумки и зашагал знакомой дорогой в гору; женщина, не решившись заговорить, пошла следом, стараясь не отстать.

Так они и шли – впереди Гомер с саквояжем врача, за ним доверившаяся судьбе женщина. У отделения девочек Гомер остановился и подождал ее.

– Это дорога в приют? – спросила женщина.

– Точно, – ответил Гомер. Отпустив бороду, Гомер стал широко распускать губы в улыбке, боясь, что собеседник из‑за бороды улыбки не различит.

– Вы врач? – спросила молодая женщина, поглядывая то на саквояж, то на облепленные снегом ботинки – свои и Гомера.

– Да, я доктор Бук, – сказал он и, протянув женщине руку, прибавил: – Вам помочь?

Так и довел се, взяв за руку, до дверей больницы. Гомер вернулся в Сент‑Облако, приведя с собой, как выразилась сестра Эдна «работу Господню».

Сестра Анджела крепко обняла его и шепнула на ухо:

– Ох, Гомер, я всегда знала, что ты вернешься.

– Зови меня Фаззи, – так же шепотом ответил Гомер. Он знал: Гомера Бура, как и мистера Роза, давно уже нет в живых.

Первые несколько дней сестра Каролина была немного настороже. Но после нескольких операций и родов убедилась, что Гомер действительно превосходный врач. Достойный преемник д‑ра Кедра, что подтверждалось и фамилией. Ведь Бук для врача ничуть не хуже, чем Кедр. Звучит столь же весомо и надежно.

Миссис Гроган сказала, что никто никогда не читал вечерами лучше Гомера – сколько же лет назад она слышала последний раз его чтение? Ко всеобщему удовлетворению, Фаззи Бук слегка покашливал – последствие давнего респираторного заболевания. Впрочем, Гомер Бур тоже долго ощущал симптомы порока сердца.

Кенди и Уолли Уортингтоны полностью отдались яблочному делу. Уолли был два срока президентом Мэнского садоводческого общества. Кенди избрали директором яблочного центра «Нью‑Йорк – Новая Англия». А Анджел Бур, в котором Роз Роз пробудила вместе с первой любовью и творческое воображение, в один прекрасный день проснулся известным писателем.

– У малыша в крови тяга к сочинительству, – сказал Уолли Гомеру.

А для Кенди сочинителем был и сам Гомер Бур. Как еще назвать врача‑самозванца, пусть даже очень хорошего, говорила она.

Гомер легко сменил свое имя; во‑первых, Гомером его назвали временно, до усыновления, а во‑вторых, какая разница – Фаззи или Гомер, Бур или Бук, тем более что и поменять‑то в фамилии пришлось всего одну букву.

В минуты усталости или в бессонницу (бывало, что одно накладывалось на другое) он тосковал об «Океанских далях» – о сыне, о Кенди. Порой вдруг отчаянно хотелось «полетать» с Уолли по дому или взять его на руки, отнести за черту прибоя и вместе поплавать. Сколько раз по ночам терзался мыслью, что будет с «работой Господней», если его поймают, или сестры Эдна и Анджела, совсем одряхлев, не смогут ему помогать. Возможно ли найти им, да и миссис Гроган, замену? И тогда он начинал грезить – аборты разрешены законом, доступны и безопасны для всех, так что можно наконец сбросить с себя этот взятый на себя добровольный тяжкий груз.

Но это бывало только в минуты жесточайшей усталости.

Спустя какое‑то время он написал Кенди, что сделался социалистом, вернее, сочувствует некоторым их идеям. Из чего Кенди заключила, что он спит с сестрой Каролиной. По ее мнению, это было хорошо для всех – для Гомера, сестры Каролины и, конечно, в первую очередь для нее, Кенди.

Каждый вечер Гомер читал в отделениях «Большие надежды», «Давида Копперфильда» и «Джейн Эйр»; все три книги давали обильную пищу для размышлений. С улыбкой вспоминал он, что считал когда‑то Диккенса лучше Бронте. Какое ребячество! Оба они – источник мудрости и величайшего наслаждения. А за профессиональным советом по‑прежнему обращался к «Анатомии» Грея.

Не хватало лишь одного – мертвого тела. Он уже хотел послать в Бат заказ, но оно само явилось невесть откуда.

Позвонил начальник станции и сообщил: в Сент‑Облако прибыл труп на имя д‑ра Бука. Отправитель – больница города Бата, давний поставщик мертвых тел для анатомических занятий Гомера. Наверное, какая‑то ошибка, подумал Гомер, но все‑таки поспешил на станцию посмотреть нежданную посылку и по возможности уберечь начальника станции от нервного потрясения.

Гомер долго глядел на мертвое тело, препарированное, по всем правилам, так что начальник станции даже занервничал.

– Или забирайте его к себе на холм, или я немедленно отошлю его назад, – прошептал он.

Но Гомер мановением руки приказал ему помолчать – он хотел без помех созерцать Мелони.

Лорна поведала патологоанатому больницы Бата последнюю волю подруги – отправить ее тело в Сент‑Облако. Как‑то в местной газете Мелони увидела фотографию д‑ра Бука, прочитала о его назначении. И распорядилась в случае ее смерти (смерть приключилась от удара электрическим током) послать ее труп Д‑ру Буку. «Наконец‑то я буду ему полезна», – сказала она Лорне. Гомер, конечно, помнил, как Мелони ревновала его к бедной Кларе.

Он написал Лорне благодарственное письмо, и на какое‑то время у них завязалась переписка. Лорна сообщила, что последние годы Мелони была, в общем, счастлива. Это безмятежное состояние, по мнению Лорны, и было повинно в ее смерти. «Мелони замечталась и попала под ток, – написала Лорна. – Она любила мечтать. (Сиротам свойственно мечтать, подумал Гомер.) И вы наконец‑то стали ее героем».

Гомер долго глядел на Мелони: нет, он не станет использовать ее тело в учебных целях, выпишет себе другого кадавра. Мелони достаточно натерпелась в жизни.

– Отправить его назад? – прерывающимся голосом спросил начальник станции.

– Ее дом здесь, – покачал головой Гомер и перенес Мелони в приют.

Главное теперь – уберечь миссис Гроган от этого зрелища: Мелони в препарированном виде. Ей и сестрам Гомер сказал, что Мелони завещала похоронить себя в Сент‑Облаке. Что и было сделано. Она нашла последнее упокоение в саду на склоне холма. Очень нелегко было вырыть могилу соответствующего размера: корни яблонь так разрослись – пока рыли, семь потов сошло.

– Не знаю, кто она и что, – сказала сестра Каролина, – но, судя по всему, человек она была трудный.

– Да уж, легкой не назовешь, – кивнул Гомер. («Здесь в Сент‑Облаке, – записал когда‑то д‑р Кедр, – мы учимся любить трудных».)

Над могилой Мелони миссис Гроган прочитала своего любимого кардинала Ньюмена, а Гомер произнес про себя собственную молитву. Он всегда ожидал от Мелони многого, но то, что она дала ему, превзошло все ожидания. Тогда в «Океанских далях» после ее ухода он как бы заново родился. Наконец‑то для него впереди забрезжил свет. Не он, Гомер, а она была Солнышко («Давайте порадуемся за Мелони, – мысленно проговорил он, – Мелони нашла семью»).

Но самым поучительным для него было чтение (и размышление над каждым словом) «Краткой летописи Сент‑Облака». Читали они всей неутомимой компанией – сестра Анджела, сестра Эдна, миссис Гроган, сестра Каролина и он. И, читая, ощущали рядом живого д‑ра Кедра.

Не все в «летописи» было понятно Гомеру. Последние записи были сделаны рукой, которой водило быстрокрылое вдохновение и фантазии, навеянные эфиром. Частью они напоминали стенографические заметки.

Что, к примеру, могло значить «рифмуется с писк»? Иные фразы выбивались из текста неожиданной грубостью, несвойственной д‑ру Кедру: «Это я затолкал ей в рот пенис пони! Я прямо к этому причастен!» Ну как такое могло взбрести ему в голову, недоумевал Гомер. Он ведь не знал всех подробностей отношений д‑ра Кедра и миссис Уиск.

«Летопись» д‑ра Кедра, неизвестно почему, была поистине откровением, целительным для души Гомера Бура, то бишь Фаззи Бука.

«Передайте д‑ру Буку, – были заключительные слова „летописи“, – сердце Гомера в абсолютном порядке». Если не считать эфира, думал Гомер, сердце Уилбура Кедра тоже было в порядке.

По мнению сестры Эдны, которая была влюблена, и сестры Анджелы, которая не была (но это она придумала в простоте душевной имена «Гомер Бур» и «Фаззи Бук»), в сердцах д‑ра Бука и д‑ра Кедра не имелось изъянов, ибо они‑то и были, если уж на то пошло, Принцы Мэна, Короли Новой Англии.





Дата публикования: 2015-01-10; Прочитано: 138 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.01 с)...