Глава 2. Джим живет в кемпере на окраине нового жилого квартала

Джим

Джим живет в кемпере на окраине нового жилого квартала. Каждый день на рассвете он пешком идет через пустошь и каждый вечер пешком возвращается обратно. Работает он в супермаркете, в только что отремонтированном тамошнем кафе. Там теперь есть и вай‑фай, и возможность зарядить мобильник, только Джиму все это ни к чему. Когда полгода назад он начал там работать, его определили в секцию горячих напитков, и он без конца подавал посетителям капучино и рогалики с ежевикой и сахарной пудрой, но потом начальство сочло, что он с этой работой не справляется, и его понизили до роли протирщика столов. Если окажется, что он и с этим не справляется и все путает, тогда все. А ведь теперь даже «Бесли Хилл» больше нет.

Черное небо все в разводах легких облаков, похожих на серебристые волосы, воздух такой холодный, что стынет лицо. Земля под ногами промерзла насквозь, и ботинки Джима безжалостно сокрушают хрупкие стебельки травы. Уже виднеется вдали неоновое зарево над Кренхем‑вилледж, а за спиной у Джима автомобили с зажженными фарами осторожно прокладывают себе путь через пустошь – отсюда эти вереницы автомобилей похожи на ожерелья из крошечных движущихся огоньков, красных и серебристых, протянувшиеся по холмам.

Ему было лет восемнадцать, когда его нашли там, на этом шоссе, в одних подштанниках и ботинках. Свою одежду он отдал деревьям. Он уже много дней ночевал под открытым небом, его, собственно, и застигли «на месте преступления». «Ну, здравствуй, Джим», – сказал ему врач, словно они были старыми друзьями, словно Джим был одет не хуже самого доктора – в костюм и рубашку с галстуком. «Ну, здравствуйте, доктор», – ответил Джим, чтобы показать, что с ним все в порядке, и он не хочет никому причинять беспокойства. Доктор прописал гальванотерапию, после чего Джим начал заикаться, а чуть позже у него появилось еще и неприятное покалывание в кончиках пальцев, которое до сих пор не исчезло.

Боль, она такая – уж он‑то знает. Все, что с ним когда‑то случилось, странным образом перепуталось у него в мозгу. И боль, испытанная им тогда, превратилась в нечто иное, куда более сложное, связанное не только с физическими муками, но и со всем тем, что произошло более сорока лет назад и мучает его до сих пор, со всем тем, что он потерял.

Джим идет по дороге, ведущей в их микрорайон. Там есть знак, приветствующий посетителей Кренхем‑вилледж и призывающий их ехать осторожней. Недавно, правда, этот знак изуродовали, как и автобусную остановку, как и детские качели, теперь там написано: «Добро пожаловать в Кретин‑вилледж!» Еще хорошо, что в Кренхем люди заезжают только в том случае, если у них навигатор ошибся. Джим стирает написанное, потому что это позор, когда пишут такое, но прежние буквы обратно возвращаться не хотят.

Новые дома стоят тесно, как зубы. Перед каждым – маленький садик, размером не больше парковочного места, под окнами пластиковые ящики для цветов, в которых ничего не растет. В прошлый уик‑энд многие жильцы прикрепили к водосточным трубам гирлянды рождественских фонариков, и Джим останавливается, чтобы ими полюбоваться. Особенно ему нравятся те, что похожи на мерцающие снежинки. На одной крыше виднеется надувной Санта – он качается на ветру и вот‑вот снесет спутниковую тарелку. Пожалуй, этот Санта совсем не похож на чудесное существо, появления которого из вашего камина вы с нетерпением ждете. Джим проходит мимо грязноватой площадки, которую местные жители называют Лугом, в центре Луга виднеется огороженная яма. Джим собирает разбросанные повсюду банки из‑под пива и относит их в мусорный бак.

Вот и знакомый тупичок. Первым делом Джим смотрит на тот дом, где квартиры снимают иностранные студенты, а затем на тот, где у окна всегда сидит какой‑то старик. Затем он проходит мимо ворот с надписью: «Осторожно, злая собака!», затем мимо сада, где на веревках вечно висит белье, но в окнах никогда никого не видно. Если б оттуда кто‑нибудь выглянул, Джим непременно помахал бы ему рукой. Вон впереди уже сияет в лунном свете его кемпер, белый, как молоко.

Мимо на огромной скорости проносятся двое мальчишек на велосипедах, визжа от возбуждения, один, по крайней мере, хоть на сиденье сидит, а второй и вовсе закинул ноги на руль. «Эй, ос‑с‑сторожней!» – кричит им вслед Джим, но они его не слышат.

Как же я здесь оказался? – спрашивает себя Джим и думает: ведь когда‑то нас было двое.

А ветер все дует и дует, но так и не говорит ни слова ему в ответ.