Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Парвус, Ганецкий и «немецкий ключ»?



Ленин мысленно был в России. Мечта и цель всей его жизни неожиданно оказались географически и политически недалеко. На его Родине, от которой он уже стал порядком отвыкать, зрели потрясающие события. Последнее десятилетие, приблизившее Ленина к полувековому рубежу жизни, сделало его тем типом иммигранта, который уже редко возвращается в родные пенаты. А здесь – революция! Еще несколько недель назад он даже не мыслил о ее столь стремительном приходе. Ленин срочно пишет Ганецкому в Стокгольм с требованием искать выход из швейцарского тупика: как попасть в Россию? Обращается к Р. Гримму – местному социалисту – с просьбой проработать вариант проезда через Германию. Но пока никакого ответа. Быстрее всех действует Ганецкий (Ленин давно отметил про себя его скорую исполнительность, сметку, способность к конспирации); уже 10 марта, всего через несколько дней после революции, Ленин получает 500 рублей «на дорогу»{24}. Русское Бюро ЦК, действующее за границей, активнее всех заботится о том, как доставить быстрее своих вождей в клокочущую Россию. Но решения, плана «переброски» пока нет. Где‑то в душе Ленин допускает вариант, что он может остаться только свидетелем революции, а не ее вождем. Поезд истории может уйти без него! Лидер большевиков пишет в Кларан Инессе: «В Россию, должно быть, не попадем! Англия не пустит. Через Германию не выходит»{25}.

Возможно, что ничего бы с поездкой так и не вышло, тем более что Ленин откровенно боялся ареста в Англии или немецких подлодок в море. И, кто знает, останься он в Швейцарии до конца войны, сочиняя «Письма из далека», состоялся ли бы октябрьский переворот? Троцкий позже утверждал, что Октября бы не было без Ленина и его… Но ситуация была такой, что в переезде Ленина и его соратников в Россию были заинтересованы не только большевики, но и, особенно, германское военное руководство. Там давно следили за большевиками, оказывая им через подставных лиц крупную финансовую помощь.

В Берлине германский канцлер Бетман‑Гольвег слушал доводы «за» не только от Генерального штаба, но и от некоторых «собственных» социал‑демократов, и в особенности от Гельфанда‑Парвуса, издававшего в то время журнал «Ди Глоне». Парвус, беседуя с германским послом в Копенгагене Брокдорф‑Ранцау, настаивал на том, что сепаратный мир с Россией опасен. Царь тогда просто задушит революцию. Нужна только победа Германии. Парвус еще не знает, что Ленин вскоре публично заявит, что он всегда был против сепаратного мира с Германией. В своей статье «Где власть и где контрреволюция?», опубликованной 19 июля 1917 года в газете «Листок «Правды», Ленин категорически утверждал, что «сепаратный мир с Германией самым решительным и бесповоротным образом всегда и безусловно отвергал!!»{26}. Вождь большевиков, как мы уже неоднократно отмечали, давно стоял за поражение своего правительства, а значит, и России в войне; стоял за превращение ее в гражданскую как предтечу победы его революции. Во имя власти Ленин не погнушался натянуть на свою плотную фигуру плащ «пораженца».

Такая позиция лидера большевиков глубоко совпадала и с намерениями германского Генерального штаба, ибо голос немецких «пораженцев» был неизмеримо слабее и глуше. В своих воспоминаниях известный государственный и политический деятель Германии Эрих Людендорф, «военный мозг нации», писал: «Помогая Ленину поехать в Россию (через Германию из Швейцарии в Швецию. – Д.В..), наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправданно. Россию было нужно повалить»{27} (курсив мой. – Д.В.). Хотя и цинично, но в высшей степени откровенно. Ведь большевистская революция могла предоставить Германии неслыханный шанс выиграть войну, которую она уже проиграла! Людендорф открыто говорил позднее, что советское правительство «существует по нашей милости».

Заметим, к слову, что, когда в мае 1920 года на заседании Политбюро встал вопрос о публикации на русском языке воспоминаний Людендорфа, все присутствующие (Ленин, Троцкий, Сталин, Каменев, Томский, Преображенский) единодушно сошлись на том, что следует «перевести и напечатать лишь те места книги, которые относятся к брестским переговорам»{28}. Захватив власть, они уже не очень боялись разоблачения, но все же неприятно… Добиваясь поражения России, большевики служили не только целям своей партии, но и фактически устремлениям германского милитаризма.

Как читатель, видимо, понимает, автор в своей книге не может обойти вопрос о так называемом «немецком факторе» в русской революции. Этому вопросу посвящена обширная литература, особенно за рубежом. Русские марксисты предпочитали об этом не говорить, следуя просьбе Ленина (которая, впрочем, не была напечатана сразу после написания): «еще и еще раз просим всех честных граждан не верить грязным клеветам и темным слухам»{29}. Большевики никогда не пытались аргументированно, доказательно отвести обвинения в прямом или косвенном сговоре с Германией в стремлении «повалить Россию». Хотя финансовая связь, видимо, была косвенной, опосредованной, было трудно, просто невозможно опровергать свои пораженческие призывы. Лучше молчать или демагогически огрызаться: «Не верьте клеветникам». Если и были поползновения оправдаться, то они были неуклюжими, неубедительными, декларативными типа ленинского заклинания: «Просим всех честных граждан не верить грязным клеветам и темным слухам». Просим… не верить. И все.

Как же дело было в действительности? Были ли прямые (или косвенные) договоренности большевиков и германских представителей в вопросах «пропаганды мира» (именно так всегда предпочитали публично говорить в Берлине, касаясь этой щекотливой темы)? Получали ли большевики немецкие деньги «на революцию»? Какую роль во всем этом играл Парвус, которого А.И. Солженицын называет автором грандиозного «плана»? Великий писатель в своем историческом исследовании «Ленин в Цюрихе» утверждает, что план Парвуса заключался в «уничтожающем разгроме России и революции в ней! Если Россия не будет децентрализована и демократизована – опасность грозит всему миру. Победа Германии в войне принесет классовые завоевания пролетариату. Победа Германии – победа социализма!»{30}.

Крупный историк С.П. Мельгунов, приговоренный большевиками в 1920 году к смерти, но затем высланный за границу, написал около десятка книг о русской революции. Одна из них – «Золотой немецкий ключ большевиков» прямо утверждает: «В кармане Парвуса, связанного и с социалистическим миром, и с министерством иностранных дел, и с представителями генерального штаба, надо искать тот «золотой немецкий ключ», которым открывается тайна необычайно быстрого успеха ленинской пропаганды»{31}.

С выводами А.И. Солженицына, С.П. Мельгунова, многих других писателей и историков созвучно и серьезное документальное исследование, осуществленное учеными Земаном и Шарлау: «Купец революции»{32}. Открытие партийных архивов в России после памятного августа 1991 года приблизило к разгадке многих исторических ребусов, составленных большевистской революцией. В целом феномен «немецкого золотого ключа» можно представить как дилемму мистификации и тайны. Автор настоящей книги в результате анализа огромного количества самых различных советских и зарубежных материалов пришел к выводу, что «немецкий фактор» не мистификация, а историческая тайна, с которой уже давно шаг за шагом стягивается непроницаемый полог. Я не могу категорически утверждать, что после моей книги все в этом вопросе станет ясно. Нет. Тайна сия велика. Многие действия узкого круга большевиков осуществлялись на вербальной, словесной основе. Многие, очень многие документы после октябрьского переворота были уничтожены, тем более что Ленин умел хранить тайны. Устойчивой, непреходящей ленинской страстью была его любовь к секретам, подпольным конспиративным связям, тайным операциям. Вождь русской революции был непревзойденным Жрецом тайн: исторических, политических, моральных, партийных, революционных, дипломатических, военных, финансовых.

Ленинские «архиконспиративно», «совершенно секретно», «тайно», «негласно» – оттеняют одну из существенных граней ленинского портрета. Это неудивительно: ленинская партия выросла на нелегальной почве; успеха большевики добились в результате политического заговора; система поднялась, окрепла, говоря устами вождей одно, а делая другое…

Чтобы попытаться и дальше приподнять полог большевистской тайны над «немецким ключом», автор должен остановиться на двух исторических фигурах, сыгравших демоническую роль в российской истории. Речь идет об Александре Лазаревиче Гельфанде (Парвус, он же Александр Москович) и еще об одном лице, слабо вырванном из тьмы историческим светом, – Якове Станиславовиче Фюрстенберге (он же Ганецкий, он же Борель, Гендричек, Францишек, Николай, он же Мариан Келлер, он же Куба…).

Эти два весьма темных, злодейски талантливых человека сыграли в 1917 году роль невидимых пружин, толкавших стрелку революционного барометра к отметке «социальная буря». Нет, они не были возмутителями душевного настроения масс. Но они помогали Ленину и его соратникам опираться на конкретные финансовые возможности Германии. Многое говорит об этом.

Александр Гельфанд родился на три года раньше Владимира Ульянова в семье еврейского ремесленника в местечке Березино Минской губернии. Учился в Одессе, университет закончил в Базеле, став доктором философии. Там же, в Европе, он познакомился с грандами теории революционного движения: Плехановым, Аксельродом, Засулич, Цеткин, Каутским, Адлером. Еще до первой русской революции Парвус познакомился с Лениным и Крупской.

Парвус обращал на себя внимание высокой эрудицией, парадоксальностью мышления, радикальностью суждений, смелыми пророчествами. Так, в своих статьях серии «Война и революция», опубликованных в 1904 году, Парвус предрекал России поражение в войне с Японией и как следствие – неизбежность революционного пожара в российском доме. Ленин давно со стороны наблюдал за этим человеком, всегда сохраняя большую личную дистанцию. Может быть, вспоминая именно Парвуса, Ленин в свое время заявил Горькому: «Русский умник почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови»{33}. А может быть, эту фразу он произнес, бросая взгляд на себя извне?

Каутский приобщил Парвуса к журналистскому труду, где тот весьма преуспел. Парвус писал в газету «Танин», редактировал издание «Молодая Турция», писал статьи для «Берлинер тагблат», был корреспондентом «Форвертс». Во всяком случае, Центральный государственный особый архив имеет обширные сведения об этом{34}.

Троцкий, в свою очередь, был очарован Парвусом, завороженный его смелой теорией «перманентной революции». Выходец из России стал немецким социал‑демократом, длительное время являясь главным редактором саксонской газеты «Арбайтер цайтунг», выходившей в Дрездене.

В биографии этого человека яркая страница – участие в русской революции 1905 года. Ему, как и Троцкому, довелось здесь сыграть весьма заметную роль, не в пример Ленину, который ограничился положением статиста. И Троцкий, и Парвус были арестованы в Петербурге и сосланы в Сибирь (хотя и в разные места). И тот и другой бежали. Сначала в Петербург, а затем за границу. Парвус, обладая хорошим пером, тем не менее, оставил очень небольшое письменное наследие; слишком много времени у него отнимала его вторая страсть – коммерция. Одна из его заметных литературных вех – книга «В русской Бастилии во время революции», в которой он описал многомесячное пребывание в Петропавловской крепости после поражения революции.

Свою бурную революционную деятельность Парвус совмещал с не менее активной деятельностью в сфере торговли и посредничества, где он весьма преуспел. Но здесь его ждала большая неприятность. Будучи одновременно литературным агентом Горького, Парвус представлял его денежные интересы в Германии, где одно время неплохо шла на сцене горьковская пьеса «На дне».

Историк Д. Шуб описывает так дальнейшие события, ссылаясь на Горького. Собирая деньги с театров за постановку пьесы, Парвус по договору двадцать процентов со всей суммы брал себе, а остальные делились следующим образом: четверть передавалась Горькому, три четверти – в кассу социал‑демократической партии. У Парвуса в результате собралось что‑то около 100 тысяч марок. Но вместо денег он прислал письмо, в котором простодушно сообщал Горькому, что все эти деньги он потратил на путешествие по Италии с одной барышней. Так как это было «наверное, очень приятное путешествие», писал Горький, «но касалось его только на четверть, он сообщил об этом в ЦК немецкой с.д. партии». Партийный суд в составе Каутского, Бебеля и Цеткин морально осудил Парвуса, и тот был вынужден уехать в Константинополь. Там Парвус быстро сделался советником в правительстве младотурок, посредничал в торговле между Турцией и Германией и быстро очень разбогател{35}.

Когда началась империалистическая война, у Парвуса, уже богатого человека, которого теперь знали и в высших сферах государства, родилась навязчивая идея, надолго захватившая его целиком: помочь Германии победить путем инициирования революционных выступлений в России{36}. Александр Исаевич Солженицын выразился обо всем этом одной фразой: Парвус «взялся сделать революцию в России и вывести ее из войны». По сути, это верно, хотя, как и любая лаконичная формула, она не может отразить все оттенки вопроса. Авторы книги «Купец революции» пишут на основании немецких документов о монологе Парвуса перед германским послом в Константинополе фон Вангенхаймом в январе 1915 года: «Интересы германского правительства вполне совпадают с интересами русских революционеров. Русские социал‑демократы могут достичь своей цели только в результате полного уничтожения царизма. С другой стороны, Германия не сможет выйти победительницей из этой войны, если до этого не вызовет революцию в России. Но и после нее Россия будет представлять большую опасность для Германии, если она не будет расчленена на ряд самостоятельных государств…»{37} Думаю, что в этих словах выражена суть «немецкой роли» в русской революции. Ленин просто воспользовался объективным совпадением в одном пункте интересов большевиков и Германии. Крушение царизма давало в руки Берлина военную победу, а в руки большевиков – вожделенную власть.

Есть основания, исследуя последующую деятельность Парвуса, полагать, что этот «план» у него реально существовал и им заинтересовалось германское руководство. Не ясно было лишь пока, как это руководство хотело способствовать его реализации и как большевики, не теряя своего лица, могли опереться на отдельные элементы этого «плана».

Западные исследователи утверждают, что Ленин в мае 1915 года встречался с Парвусом в Берне. Например, известный исследователь Ленина и ленинизма Д. Шуб пишет: в мае 1915 года Ленин встретился с Парвусом в Цюрихе. «Вначале Ленин внимательно выслушал планы Парвуса, но не дал ему определенного ответа. Он, однако, для контакта с ним послал в Копенгаген Ганецкого‑Фюрстенберга с инструкцией, чтобы тот вступил в парвусовский институт и систематически информировал его оттуда о деятельности Парвуса»{38}. Биографическая хроника Института марксизма‑ленинизма замалчивает сам факт этой встречи. Месяц май в «Хронике» не богат на события. Исследователи жизни Ленина скрупулезно отмечают малейшие штрихи в жизни маленькой семьи Ульяновых. Указывается, что в связи с подготовкой переезда для отдыха в горы Ленин выписывает из бернской библиотеки книги «Курортный справочник» и «Влияние высокогорного климата и горных экскурсий на человека», но о встрече с Парвусом – ни слова.

С середины мая Ленин и Крупская живут в горной деревне Зеренберг в отеле «Мариенталь», совершают прогулки в горы. Вскоре Ленин, естественно, приглашает на отдых в Зеренберг Инессу Арманд, и она почти сразу приезжает… В «Хронике» говорится, что Ленин читает, делает в книгах свои бессмертные пометки, пишет письма, инструктирует К.Б. Радека… но ни слова не говорится о встрече с Парвусом. В то время как сам Парвус в своей брошюре «В борьбе за правду» подробно описывает детали встречи с Лениным именно в мае и именно в Цюрихе.

Упоминавшийся нами известный историк Д. Шуб на основании письменных свидетельств Гельфанда и других документов утверждает, что А.Л. Парвус приехал в Швейцарию вместе с Екатериной Громан и остановился в самой роскошной гостинице. Шуб пишет, что через Е. Громан Парвус распределил крупную сумму денег среди нуждавшихся русских эмигрантов.

Ранее, после первой русской революции, Парвус встречался с Лениным и Троцким в Мюнхене. В один из дней мая Парвус неожиданно пришел в ресторан, где обедали русские эмигранты, и сразу подошел к столику, за которым сидели Ленин с Крупской, И. Арманд и близкий знакомый Ульяновых Каспаров. После короткой общей беседы Ленин и Крупская вместе с Парвусом ушли к себе на квартиру, где беседа была продолжена до вечера.

Парвус в своей брошюре о встрече с Лениным в конце мая 1915 года писал: «Я изложил Ленину свои взгляды на социально‑революционные последствия войны и в то же время обратил его внимание на то, что, пока война продолжается, никакой революции в Германии не будет; революция возможна только в России, которая вспыхнет в результате победы немцев». Эту встречу подтверждает большевик Алфур Зифельдт, который видел, как Ленин с Парвусом отправились из ресторана вдвоем на квартиру к Ульянову{39}.

Д. Шуб пишет, что Ленин к встрече с Парвусом отнесся чрезвычайно осторожно и подозрительно и никогда и нигде не упоминал о ней.

Парвус «соблазнил» эмигрантов сообщением о том, что он открывает в Копенгагене научно‑исследовательский институт причин и последствий войны. Нашлись люди, которые согласились с этим научным центром сотрудничать: Чудновский, Зурабов, Урицкий, другие. Одним из них был и Я.С. Ганецкий, весьма приближенный к Ленину человек. Есть основания считать, что в дальнейшем именно Ганецкий мог служить связующим звеном между Парвусом и большевиками{40}.

Довольно часто встречался с Парвусом и К. Радек, написавший в 1924 году специальный очерк об этом человеке, основанный на личных воспоминаниях. Радек приводит слова Парвуса о себе самом, что он «Мидас наоборот: золото, к которому он прикасается, становится навозом».

В своем двухнедельном журнале «Новая Россия», который издавался в Париже, А.Ф. Керенский через два десятилетия высказался весьма определенно, озаглавив одну из своих статей «Парвус – Ленин – Ганецкий»{41}. «Временное правительство точно установило, – писал Александр Федорович, – что «денежные дела» Ганецкого с Парвусом имели свое продолжение в Петербурге в Сибирском банке, где на имя родственницы Ганецкого, некоей Суменсон, а также небезызвестного Козловского хранились очень большие денежные суммы, которые через Ниа‑банк в Стокгольме переправлялись из Берлина при посредничестве все того же Ганецкого…» Керенский имел основания все это утверждать, ибо первое историческое расследование большевистско‑немецких связей начало именно его правительство.

Однако стоит сказать, что Керенский о связях большевиков с немцами высказывался еще много раньше. Напомним один полузабытый эпизод.

Большевики, обладавшие огромным опытом конспиративной работы, постарались уничтожить прямые улики, свидетельствующие об их денежных и иных связях с немцами. Тем более что эти связи были многоступенчатые и о полной картине поступления средств в большевистскую кассу знали лишь несколько человек. К приведенным выше аргументам о существовании этих связей можно добавить свидетельства солидного российского юриста, следователя по особо важным делам при Омском окружном суде Н.А. Соколова. Как известно, именно он провел первое сенсационное следствие по делу уничтожения царской семьи. Вынужденно оказавшись в Париже, Соколов продолжал расследование этого страшного дела, которое долгие десятилетия мучает умы честных людей.

Представляет, например, интерес протокол допроса Соколовым Александра Федоровича Керенского, как значится в документе, «39 лет, православного, проживающего в Париже, rue de Presbourg, 4». Допрос этого знаменитого свидетеля Соколов действительно осуществил в Париже 14 и 20 августа 1920 года. Главная часть протокола касается Николая II и его семьи. Но не только эти сведения привлекают внимание.

Керенский полностью подтвердил достоверность официального документа, опубликованного в газете «Общее дело» 10 декабря 1919 года и означенного как официальное сообщение прокурора Петроградской судебной палаты Карчевского о связях большевиков с немцами, главным образом денежного и политического характера.

Александр Федорович заявил: «Фактическая сторона, изложенная в этом документе, бесспорна… Роль Ленина как человека, связанного в июле и октябре 1917 года с немцами, их планами и деньгами, не подлежит никакому сомнению. Но я должен также признать, что он не агент в «вульгарном» смысле: он имеет свои цели, отрицая в то же время всякое значение морали в вопросе о средствах, ведущих его к этой цели… Они (большевистские руководители и немцы. – Д.В.) работали на фронте и в тылу, координируя свои действия. Обратите внимание: на фронте наступление (Тернополь) – в тылу восстание. Я сам тогда был на фронте, был в этом наступлении. Вот что тогда было обнаружено. В Вильне немецкий штаб издавал тогда для наших солдат большевистские газеты на русском языке и распространял их по фронту. Во время наступления, приблизительно 2–4 июля, в газете, изданной немцами и вышедшей приблизительно в конце июня, сообщались, как уже случившиеся, такие факты о выступлении большевиков в Петрограде, которые произошли позднее. Так немцы в согласии с большевиками и через них воевали с Россией…»

Далее Керенский продолжал: «Австрия готова была выйти из союза с Германией и искала сепаратного мира. Германия спешила совершить у нас переворот осенью 1917 года, стараясь предупредить выход из войны Австрии. Я констатирую Вам следующий факт: 24 октября 1917 года мы, Временное правительство, получили предложение Австрии о сепаратном мире. 25 октября произошел большевистский переворот. Так немцы форсировали ход событий…»[9]

Конечно, можно возразить: проигравший оправдывается. Немало в утверждениях Александра Федоровича прямолинейного, как он говорит, «вульгарного». Но проигравшему можно верить, во всяком случае, не меньше, чем октябрьским победителям, имевшим большие возможности замести следы в этом деле. Впрочем, победителям никогда не удалось бы отрицать или скрыть факт их долгой и преступной работы, направленной на поражение России в войне. Фактически Германия в империалистической войне против России имела союзниками не только Австро‑Венгрию, Турцию и Болгарию, но и большевиков. От этого никуда не уйти.

Но вернемся к Парвусу.

Материалы Особого архива многократно сообщают информацию о том, что в 1916 году в Берлине создается некий спецотдел под названием «Стокгольм», которым руководит Траутман, с которым через Парвуса поддерживают связи Фюрстенберг и Радек. В архиве содержатся адреса, по которым Парвус и Фюрстенберг проживали неподалеку друг от друга в Копенгагене{42}. К слову, в Мюнхене Ленин и Парвус жили в десяти минутах ходьбы друг от друга и не раз встречались.

Дипломат из австро‑венгерского посольства в Стокгольме Гребинг вспоминал позже, что «Парвус и Фюрстенберг‑Ганецкий могли и действительно вели, с помощью Германии, экспортную торговлю через Скандинавию с Россией. Этот экспорт германских товаров в Россию шел регулярно и в значительных количествах через фирму Парвуса‑Ганецкого следующим образом: Парвус получал из Германии некоторые товары, как то: хирургические инструменты, медикаменты и химические продукты, даже противозачаточные средства, одежду, в которых Россия нуждалась, а потом Ганецкий, как русский агент, отправлял их в Россию. Но за эти проданные товары они Германии ничего не платили. Все вырученные ими деньги с первого же дня революции в России были использованы, главным образом, для финансирования ленинской пропаганды в России»{43}. Нельзя не признать, что для маскировки финансовых связей это было хорошим прикрытием. Другой прием камуфляжа заключался в эпизодической, но довольно вялой ругани большевиками Парвуса как «ренегата», «социал‑шовиниста», «ревизиониста» и т. д. Создавалась видимость полной отстраненности большевиков от этой личности.

Обзорный материал Особого архива сообщает, что авантюристическая политическая деятельность Парвуса опиралась на спекуляции большого масштаба. «Его сделки в Дании, Турции, Румынии, Болгарии, России с продовольствием, зерном, углем, медикаментами, участие в немецкой пропаганде, поставка немецкому генштабу большевистской и антибольшевистской литературы, спекуляции на контрактах по фрахтованию в Скандинавии принесли Парвусу капитал в несколько десятков миллионов, который он помещает в цюрихские банки»{44}.

Ленин лично и прямо не был причастен к этим сделкам, но хорошо знал о них. Более того, они не могли осуществляться без его согласия. Но даже при явном провале он остался бы в стороне. Сохранились некоторые денежные документы (хотя большинство их, естественно, давно уничтожены), которые подтверждают безусловные связи Ганецкого, Суменсон, Козловского, отражающие европейский канал поступления товаров в Петроград. Их десятки. Приведу лишь некоторые.

«Зальцебаден, 389/4 18 4/5 16.25.

Суменсон. Надеждинская, 36, Петроград.

Номер 127. Больше месяца без сведений. Деньги крайне нужны. Новый телеграфный адрес: Зальцебаден, Фюрстенберг»{45}.

«Зальцебаден, 439/7 21 7/5 10.

Розенблит. Петровка, 17. Москва.

Телеграфируйте немедленно, какое количество получили оригинала карандашей, какое продали. Точную отчетность пришлите письменно. Телеграфный адрес: Зальцебаден. Фюрстенберг»{46}.

Грузы шли не только в Петроград и не только для Суменсон.

«Зальцебаден, 427/7 177/5 10.

Гагарин. Одесса.

Своевременно 15 000 получил, письма нет. Телеграфируйте, что остальными деньгами или грузом. Телеграфный адрес: Зальцебаден. Фюрстенберг»{47}.

Шли телеграммы не только в Петроград, но и оттуда, свидетельствовавшие о двусторонней связи.

«Стокгольм из Петрограда, 374201, 20, 10/V 13.35.

Фюрстенберг, Стокгольм, Зальцебаден.

Номер 86. Получила Вашу 127. Ссылаюсь мои телеграммы 84/85. Сегодня опять внесла двадцать тысяч, вместе семьдесят. Суменсон»{48}.

Среди этих денежно‑торговых документов находятся и телеграммы, адресованные Ленину, но уже по политическим вопросам. Здесь не используется эзопов язык нелегальщины и революционной тайны.

«Из Ньебенгафен, 105Л1 30 116 15.6.

Ленину. Главе партии социалистов. Петроград.

Политикен журнал‑радикал Дании вас просит телеграфируйте Ваше мнение о будущем международном конгрессе социалистов Стокгольме и русские условия окончательного мира. Политикен»{49}.

«Из Петрограда. 451840, 23/22, 4, 21.20.

Фюрстенберг. Естергазе, 58, Копенгаген.

Можете ли доставить партию дамских чулок паутинка размер восемь половиной девять, обязательно сертификат, телеграфируйте количество, крайние цены. Суменсон»{50}.

Грузы, среди которых значатся амидобихлоратум, салол, термигросы, карандаши, многое другое, в том числе и «дамские чулки», шли через Стокгольм в Петроград, другие города, где они реализовывались, и Суменсон аккуратно переводила деньги в банк. А их забирал для нужд большевиков Козловский.

«Из Петрограда, 2801 12, 14,2 12 22.

Регат. Фюрстенберг. Кунгсгатан, 55, Стокгольм.

Номер 74. Внесла Русско‑Азиатский банк пятьдесят тысяч. Суменсон»{51}.

Попутно Суменсон шлет информацию Ганецкому, носящую внешне сугубо личный характер.

«Из Петрограда, 79901 15 17/5 13.45.

Регат. Фюрстенберг, Кунгсгатан, 55, Стокгольм.

Номер 81. Сообщите брату, его родные так же капиталы благополучны. Суменсон»{52}.

Эпизодически Ганецкий получает многозначительные телеграммы и от самого Ленина.

«Из Петрограда. 48160 21 21/5 16 10.

Фюрстенберг. Зальцебаден. Стокгольм.

Зовите как можно больше левых на предстоящую конференцию, мы посылаем особого делегата. Телеграммы получены. Спасибо, продолжайте. Ульянов, Зиновьев»{53}.

Ленин не опускался до непосредственного руководства созданным механизмом. Крайние элементы человеческой цепи – деньги, товар, доставка, торговля, банк, изъятие – совсем не знали друг друга. Конспирация, на которой могли бы поучиться позже специалисты ЦРУ и КГБ. А телеграммы, многие из которых весьма загадочны, были часто «лишь условными знаками, шифром, ширмой», пишет Михаил Футрелл, исследовавший пути русских революционеров через Скандинавию и Финляндию в Россию в 1917 году{54}.

А деньги были по‑прежнему так нужны…

Царский контрразведчик Б. Никитин, выполнявший позже поручение Временного правительства о выяснении связей большевиков с немцами, писал, что одним из каналов финансирования партии накануне революции была линия Ганецкий – Суменсон{55}. Эта линия, судя по всему, довольно долго действовала бесперебойно:

«Из Павловска. Петроград, 360 10 2/7 18 56.

Зальцебаден. Фюрстенберг.

Номер 90. Внесла Русско‑Азиатский сто тысяч. Суменсон»{56}.

Исследователь темного дела связей большевиков с немцами С.П. Мельгунов, незнакомый с документами, которые мы привели, утверждает, что Евгения Суменсон располагала крупным счетом в Сибирском банке. «Финансовая экспертиза в дальнейшем выяснила, что этот счет составлял около 1 млн. рублей, с которого накануне революции было снято около 800 тысяч… Козловский по утрам обходил разные банки и в иных получал деньги, а в других открывал новые текущие счета…»{57}

Когда 8 июля 1917 года Евгения Маврикиевна Суменсон была заключена под стражу по распоряжению контрразведывательной службы Временного правительства, она подтвердила эти сведения. И более того. Из протокола, составленного каллиграфическим почерком помощника начальника контрразведывательного управления Петроградского военного округа, явствует, что в общей сложности через ее и Фюрстенберга руки «прошло два миллиона тридцать тысяч сорок четыре рубля»{58}. По тем временам это очень большие деньги. Далее Суменсон сообщила, что по распоряжению Фюрстенберга она была обязана «давать Мечиславу Юльевичу Козловскому деньги по первому требованию (не беря от него никаких расписок), так как М.Ю. Козловский являлся его полным заместителем…». Из протокола также следует, что «через Азовско‑Донской банк она, Суменсон, перевела в Швейцарию 230 000 рублей одной фирме…».

Евгения Суменсон сообщила, что первую партию медикаментов из Стокгольма от Фюрстенберга она получила в декабре 1915 года на сумму 288 929 рублей{59}.

Имеет ли к этому отношение майская 1915 года встреча Парвуса с Лениным в Швейцарии? Известный исследователь этой проблемы Земан пишет: «В июле 1915 года германское министерство иностранных дел за подписью фон Ягова просило статс‑секретаря государственного казначейства о выдаче пяти миллионов марок на усиление революционной пропаганды в России. 9 июля просьба была удовлетворена»{60}. Большинство историков сходится на том, что «немецкие деньги» стали работать у большевиков особенно активно с 1915 года, вскоре после памятной майской встречи.

Когда следственная комиссия допрашивала в августе 1917 года брата Фюрстенберга Викентия Станиславовича, то оказалось, что Яков стал неожиданно богат, ведет большое дело, но от всех попыток выяснить характер этого «дела» явно уклонялся. «Каждый раз, когда я только начинал разговор о состоятельности брата и его предприятии, последний тотчас же стремился перевести его на другую тему… Во время нашего разговора пришел присяжный поверенный Козловский; говорили они тихо…»{61} Викентий также сказал, что его брат в семейном разговоре охотно говорил только о политике, но «мы так ничего и не узнали о его коммерческих делах».

Думаю, что все эти штрихи весьма многозначительны. Ганецкий был «профессиональным революционером», а они умели хранить тайну, тем более что она, видимо, носила общепартийный характер, хотя и была в руках всего нескольких человек. Ленин ценил Ганецкого и не раз решительно защищал его от различных обвинений в ЦК, на Политбюро. В письме А.А. Иоффе в Берлин в июне 1918 года он подчеркивал: «…Красин и Ганецкий, как деловые люди, Вам помогут и все дело наладится»{62}. Ведь альянс с немцами еще не закончился…

Расследование Временным правительством «дела большевиков» велось вяло – было не до того. Власть шаталась и в то же время где‑то надеялась, что большевики помогут ей устоять перед лицом правой опасности, новой корниловщины.

Керенский вспоминал, как пишет Мельгунов, что «несомненно, все дальнейшие события лета 1917 года, вообще вся история России пошла бы иным путем, если бы Терещенко удалось до конца довести труднейшую работу изобличения Ленина и если бы в судебном порядке документально было доказано это чудовищное преступление, в несомненное наличие которого никто не хотел верить именно благодаря его совершенно, казалось бы, психологической невероятности». Сам Керенский связь большевиков с немцами доводит до полной договоренности между сторонами, далеко выходящей за пределы уплаты денег в целях развала России по представлению одних и получения их для осуществления социальной революции в представлении других{63}.

О «договоренности» Керенский, похоже, говорит верно. Большевики не раз договаривались с немцами. Судите сами. Вот документ более позднего времени, собственноручно написанный Лениным.

«Тов. Боровский!

…«помощи» никто не просил у немцев, а договаривались о том, когда и как они, немцы, осуществят их план похода на Мурман и на Алексеева. Это совпадение интересов. Не используя этого, мы были бы идиотами…

Ваш Ленин»{64}.

Как видим, Ленин не отрицает возможности «договоренностей» с немцами. Договорились (ведь «совпадение интересов!») об использовании немецких войск против Алексеева в августе 1918 года и с таким же успехом могли договориться накануне революции и о том, как совместно «свалить царизм». Тоже поразительное «совпадение интересов» при циничном прагматизме большевиков.

Не случайно после Февральской революции большевики начали выпускать такое большое количество газет, листовок, прокламаций! В июле 1917 года партия уже имела 41 газету с ежедневным тиражом в 320 тысяч экземпляров; 27 газет выходили на русском языке, остальные на грузинском, армянском, латышском, татарском, польском и других языках. «Правда» издавалась тиражом в 90 тысяч экземпляров. ЦК партии после февраля приобрел собственную типографию за 260 тысяч рублей{65}. Никакие «взносы» партийцев не могли обеспечить это газетное половодье. Верхушка партии получала партийное жалованье. Касса большевиков не оказалась пустой! И любые деньги (от экспроприации, пожертвования меценатов или ассигнования «доброхота» Парвуса‑Гельфанда) были так кстати в момент, когда представился невероятный, уникальный исторический шанс прихода к власти!

Следователь Б. Никитин, занимавшийся «немецкими деньгами большевиков», пришел к выводу, что деньги в руках Ленина всегда были важным политическим инструментом. «Члены ЦК, – писал Никитин, – получали за рубежом жалованье от Ленина. Неугодные ему его лишались… Деньги, поступавшие в кассу разным способом (экспроприации, пожертвования и пр.), поставили Ленина в исключительное положение. Они оплачивали его печатные издания и штат партийных работников. Деньги делали его хозяином организации за границей и в России»{66}.

Когда с плоской подачи Алексинского, Ермоленко, Бурцева и других в печати был поднят большой шум о связях большевиков с немцами, их «предательстве и шпионаже», Ленин в «Листке «Правды» опубликовал статью «Где власть и где контрреволюция?». Назвав откровения бывшего члена Второй Государственной думы Г.А. Алексинского «клеветнической пакостью», Ленин приводит два главных аргумента, которые, по его замыслу, должны опрокинуть «лубочную работу газетных клеветников». Первый: Ганецкого «недавно свободно впустили в Россию и выпустили из нее»{67}. Но, во‑первых, это было до «шума», и, главное, у Ганецкого было несколько паспортов на разные фамилии… Он мог приехать как Борель, Келлер, Фюрстенберг… Впрочем, когда Ганецкого на границе спецслужбы Временного правительства очень ждали, доверенный Ленина не приехал. Его предупредили об опасности.

Керенский об этом вспоминал: «…С начала мая 1917 года Терещенко и отчасти Некрасов в совершенно секретном порядке собирали все данные по поводу преступной деятельности «Ленина и K°». Чрезвычайно серьезные, но, к сожалению, не судебного, а агентурного характера. Данные эти должны были получить совершенно бесспорное подтверждение с приездом в Россию Ганецкого, подлежащего аресту на границе…» Однако опубликованные в печати некоторые материалы на большевиков «насторожили ленинский штаб. Приезд Ганецкого был отменен, а Временное правительство потеряло возможность документально подтвердить главнейшие, компрометирующие «Ленина и K°» данные…»{68}.

Аргумент второй у Ленина должен бы вроде быть основным: «Ганецкий и Козловский оба не большевики, а члены польской с.д. партии… Никаких денег ни от Ганецкого, ни от Козловского большевики не получали. Все это – ложь, самая сплошная, самая грубая»{69}.

В своей статье «Ответ», опубликованной Лениным 26 и 27 июля 1917 года в газете «Рабочий и солдат», уже после того как Временное правительство отдало приказ об аресте лидера большевиков и он скрылся, вождь русской революции пишет, что у Парвуса служил не только Ганецкий, но и другие эмигранты. «Прокурор играет на том, – пишет Ленин, – что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным! Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких»{70}.

Как же дело было в действительности? Корректны ли аргументы Ленина? Чьи приемы, говоря словами Ленина, являются «мошенническими»?

Совершенно несостоятельно утверждение Ленина о том, что Ганецкий и Козловский «не большевики». Когда Ганецкого в июле 1937 года арестовали, то следователь со слов несчастного записал: «Член ВКП(б) с 1896 года»{71} (видимо, имея в виду социал‑демократическую партию. – Д.В.).

В действительности это видный деятель одновременно польского и российского рабочего движения. Делегат II, IV и V съездов РСДРП. На V съезде РСДРП «небольшевик» Ганецкий избран членом ЦК партии. А в 1917 году (во время описываемых нами событий) – членом заграничного Бюро ЦК РСДРП… Как же Ленин мог утверждать, что Ганецкий «не большевик»? На что он рассчитывал, вводя людей в заблуждение? Почти то же можно рассказать и о М.Ю. Козловском, члене исполкома Петроградского Совета, известном большевике.

А как в отношении того, что Ленин не имел «никаких» денежных дел с Ганецким? Тем более Ленин утверждает, что об этом «все знают»?!

После февральского революционного спазма Ленин кроме И. Арманд особенно много писем и телеграмм шлет Я. Ганецкому. В начале марта специальной телеграммой Ленин предупреждает Ганецкого «об отправке ему важного письма»{72}. 15 марта 1917 года Ленин шлет Ганецкому телеграмму, содержащую план возвращения в Россию. В последующие дни до отъезда лидер большевиков отправляет почти ежедневно Ганецкому телеграммы и письма, и в том числе такие, в которых даются распоряжения «выделить две или три тысячи крон для организации переезда из Швейцарии в Россию»{73}. Вскоре Ленин сообщает И.Ф. Арманд, что деньги из Стокгольма на дорожные расходы получены{74}. И, видимо, это был не единственный перевод. В письме той же Арманд Ленин сообщает, что «денег на поездку у нас больше, чем я думал…»{75}.

Так зачем же Ленин утверждал, что у него не было и нет «никаких» денежных отношений с Ганецким? Распоряжаясь прислать деньги, Ленин знал, что Ганецкий ими располагает! Так кто же, говоря словами Ленина, применяет «мошеннические» приемы?

Решение на проезд через Германию было принято быстро. В дело по предложению Парвуса включились не только Генеральный штаб и министерство иностранных дел Германии, но и сам кайзер Вильгельм II. В публикациях В. Хельвига и З. Земана, составляющих сборник «Германия и революция в России»{76}, на основе немецких документов приводятся более чем откровенные намерения германского руководства. Посланник в Копенгагене граф Брокдорф‑Ранцау советует министерству иностранных дел отдавать «предпочтение крайним элементам… Можно считать, что через какие‑нибудь три месяца в России произойдет значительный развал и в результате нашего военного вмешательства будет обеспечено крушение русской мощи». Канцлер Вильгельм II в письме рейхсканцлеру фон Бетман‑Гольвегу ставит главное условие: «Я бы не стал возражать против просьбы эмигрантов из России… если бы в качестве ответной услуги они выступили за немедленное заключение мира».

Есть еще одно свидетельство со ссылкой на документы французской контрразведки, говорящие о том, что весной 1917 года Ленин в присутствии Анжелики Балабановой, швейцарского социалиста Мюллера, французского редактора журнала «Завтра» Гильбо Анри встречался с представителем немецкого посольства Далленвахом. Рандеву по поводу предстоящего отъезда Ленина через Германию в Россию происходило в ресторане Шоипа на Амтхаусгассе в Берне{77}.

Читатель уже знает, что и революция, и сепаратный мир сотрясут Россию, вольно или невольно в какой‑то мере двинувшуюся по «немецкому маршруту» развития событий. «Ответная услуга» будет оказана. Ленин, прекрасно зная, что немецкие власти не менее большевиков заинтересованы в проезде русских революционеров через Германию, выдвинул с помощью Фрица Платтена несколько условий, которые могли бы сохранить большевикам видимость политического и исторического алиби. Его, алиби, Ленин вроде бы получил, но это не меняет исторического результата: Россия в Мировой войне с помощью большевиков, говоря словами Людендорфа, была «опрокинута». Никто не в состоянии оспорить этот печальный итог.

То, чего так добивались германские руководители, удалось осуществить. Может быть, этот негласный и даже не зафиксированный письменно союз большевиков и Германии вдохновил Сталина и Гитлера, когда они в сентябре 1939 года скрепили подписями своих министров «Договор о дружбе»? Может быть, здесь просто историческое совпадение или проявление вековых традиций в государственных отношениях России и Германии, выраженных во вражде и дружбе? Может быть, Ленин, следуя своей революционной логике, не мог отказаться от неожиданного шанса?

Свое алиби Ленин постарался усилить, когда в Стокгольме отказал во встрече Парвусу. Ленин лучше, чем кто‑либо другой, знал, что Парвус не только социал‑шовинист, но и доверенное платное лицо германских властей. Достаточно было того, что с Парвусом был близок его помощник Ганецкий… Сам Гельфанд‑Парвус вспоминал об этом так: «Я был в Стокгольме, когда Ленин находился там во время проезда. Он отклонил личную встречу. Через одного общего друга (видимо, Ганецкого. – Д.В.) я ему передал: сейчас прежде всего нужен мир, следовательно, нужны условия для мира; спросил, что намеревается он делать. Ленин ответил, что он не занимается дипломатией, его дело – социальная революционная агитация»{78}. Не случайно Ленин, добившись цели, презрительно и иногда демонстративно отвергал Парвуса. Он ему уже был не нужен. Дело было сделано. Работал механизм, ими запущенный, совсем не требовавший личных контактов.

Наконец, Ленин свое алиби обосновал и тем, что пальму первенства в поездке через Германию передал меньшевикам. В своей статье «Как мы доехали», опубликованной одновременно в «Правде» и «Известиях» 5 (18) апреля 1917 года, Ленин писал, что инициатива выдвижения плана проезда через Германию принадлежит Мартову{79}. Как писал Луис Фишер, «Ленину дело представлялось простым: он стремился в Россию, а все остальные пути были закрыты. Что об этом скажут враги в России и на Западе, его нимало не беспокоило. Меньшевики, он знал, не станут на него нападать: их вождь Юлий Мартов приехал в Россию той же дорогой»{80}.

Но все эти алиби, повторим, не могут оспорить непреложного исторического результата: совпадения по одному пункту интересов большевиков и Германии – свалить, опрокинуть царскую Россию. Это совпадение интересов было с максимальной эффективностью использовано заинтересованными сторонами. Обе избегали огласки. И та и другая стороны осуществили сделку через второстепенных лиц. Оба партнера смогли многое превратить в историческую тайну.

В поездке революционеры были охвачены противоречивыми чувствами: возбуждение, нетерпение, подспудные опасения перед неизвестностью. В 15 часов 27 марта Ленин и его спутники выехали из Цюриха в Россию. Большевистский вождь еще не знает, что долгие эмигрантские годы остаются за его спиной навсегда, Ленин и Крупская, Зиновьев и Лилина, Арманд, Сокольников, Радек, – всего тридцать два человека разместились в отдельном вагоне, с хорошим поваром. И, что больше всего радовало, с дипломатической неприкосновенностью в придачу.

Последующее известно. Немцы оказались на высоте. Один вагон стоил нескольких пехотных корпусов. Немцы не допустили осечки, спокойно доставив Ленина в желаемый пункт. Вагон через Готмадинген – Штутгарт – Франкфурт‑на‑Майне – Берлин – Штральзунд – Зосниц пересек Германию. 30 марта на шведском пароходе революционеры прибывают в Троллеборг. Находясь на борту, Ленин получил радиограмму Раненого: «Следует ли этим паромом господин Ульянов?» Встречал Ленина и спутников в порту тот же Ганецкий… Ленин пробыл в Мальме и Стокгольме что‑то около суток, в сплошных разговорах, обменах мнениями, за расспросами Ганецкого и других большевиков. Улучив минуту, Ленин с Ганецким побывали в магазине, где путешественник купил себе обувь и пару штанов…

Ганецкий обеспечил большевиков всем необходимым, в том числе и билетами на дальнейший путь. А ведь Ленин утверждал, что никаких денежных дел с Ганецким у него никогда не было…

Ленин в Стокгольме привлек большое внимание социал‑демократов, прессы. В честь лидера большевиков в отеле «Регина» устраивают обед, его снимают для кинохроники, репортеры добиваются его ответов, бургомистр Стокгольма К. Линдхаген приветствует революционера… Ленин с его сильным, проницательным умом чувствует, что всю прошлую жизнь он прожил только ради того, за чем он едет сейчас на родину. Беседуя с эмигрантами, шведскими социал‑демократами, он уже говорит как вождь, мозг, нерв русской революции. Самое главное – не остановиться на полдороге. Вперед, дальше; социализм не далекая утопия.

По пути к шведско‑русской границе Ленин шлет В.А. Карпинскому в Женеву телеграмму, в которой выражает удовлетворение соблюдением немецкой стороной согласованных условий. В телеграмме в Петроград предлагает сообщить о его приезде в «Правде». Ленин понимает: приезжает не просто эмигрант, на родину возвращается человек, сразу превращающийся в вождя.

Говоря о «немецкой теме», скажу еще, что, когда в июле Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина, начавшееся следствие быстро собрало 21 том доказательств связей большевистской партии с германскими властями. Но затем дело стало глохнуть. Керенский видел в то время главную опасность справа, а не слева и в складывающейся обстановке рассчитывал в определенной ситуации на поддержку большевиков.

Однако известно, что сразу же после октябрьского переворота Ленин и его сторонники распорядились немедленно изъять все материалы следствия против них. Лидер переворота страшно торопился и держал под личным контролем процесс нахождения, изъятия (и, видимо, уничтожения) компрометирующих материалов. По поручению Народного комиссариата иностранных дел его сотрудники Ф. Залкинд и Е. Поливанов 16 ноября 1917 года докладывали об изъятии материалов незаконченного следствия. Там, в частности, говорится:

«Председателю Совета Народных Комиссаров

Согласно резолюции, принятой на совещании народных комиссаров, товарищей Ленина, Троцкого, Подвойского, Дыбенко и Володарского мы произвели следующее:

1. В архиве министерства юстиции из дела об «измене» товарищей Ленина, Зиновьева, Козловского, Коллонтай и др. мы изъяли приказ германского имперского банка № 7, 433 от второго марта 1917 года с разрешением платить деньги… за пропаганду мира в России.

2. Были просмотрены все книги банка Ниа в Стокгольме… открытые по приказу германского имперского банка за № 2, 754…»{81}

В Центральном особом архиве отчет Е. Поливанова и Ф. Залкинда также хранится, опубликованный в газете «Лантерн», с указанием номеров чеков (№ 7433 и 2754 немецкого государственного банка){82}. Здесь же находится досье Эдгара Сиссона, агента информационного комитета в Петрограде, созданного по инициативе правительства США{83}.

В деле Временного правительства о связях большевиков с немцами содержится еще ряд подобных документов с упоминанием большевистских вождей, но за подлинность их трудно поручиться; это документы обобщающего характеpa, подготовленные следствием. Распоряжения на финансирование лиц, занимающихся «пропагандой мира», слишком прямолинейны, чтобы признать их подлинными. Установлено, что значительное число документов (возможно, и даже вероятно, как раз подлинных) бесследно исчезло. Это неудивительно. Было бы непонятным, если бы большевики сохранили в неприкосновенности компрометирующие их материалы.

Следствие пыталось создать версию прямого подкупа Ленина и его соратников немецкими разведывательными службами. Это, судя по материалам, которыми мы располагаем, маловероятно. Наиболее реально другое, об этом говорят все многочисленные косвенные свидетельства. Парвус (возможно, и эстонец Кескула) с согласия министерства иностранных дел и германского Генштаба с их финансовой помощью и субсидиями «питали» фирму Ганецкого, Суменсон, Козловского в их коммерческих делах. Без немецкой помощи Парвуса Ганецкий просто не мог бы начать «дела». Еще в 1914 году, по свидетельству его брата, Яков бедствовал и у него не было денег даже на молоко своему ребенку{84}.

Значительная часть выручки через Ганецкого, Суменсон, Козловского шла в большевистскую кассу по разным каналам. Английский исследователь М. Футрелл, изучая судьбу Ганецкого, пришел к выводу: «Рассматривая предыдущую жизнь Фюрстенберга, трудно себе представить, чтобы он мог посвятить себя финансовым операциям ради иной цели, чем помощь революции…»{85} Думаю, что это именно так. Ганецкий занимался коммерцией на основе партийного поручения Ленина. Через его руки до революции и после прошли миллионы рублей, огромное количество драгоценностей. Он, в частности, долго вел дело по расчетам с поляками после рижского мира 1920 года, занимался по решению Политбюро реализацией за рубежом огромного количества царских бриллиантов, жемчуга, золота, ювелирных изделий. И тем не менее, когда Ганецкий был арестован в 1937 году, во время многочасового обыска у него дома нашли лишь… два доллара и абсолютно никаких драгоценностей{86}. К его рукам ничего «не прилипло». Или, как утверждают некоторые, в швейцарских банках и сейчас существуют его счета? История полна тайн… Не вызывает сомнений, вместе с тем, что это был идейно убежденный человек, о чем не раз говорил и сам Ленин.

Могу еще раз убежденно сказать, что «немецкие деньги» – не клеветническая мистификация, как неизменно утверждали большевики, а большая историческая тайна. Находя, «откапывая» все новые и новые свидетельства и факты, мы постепенно ее открываем.

Может быть, одним из первых после революции пытался поднять вопрос о «немецких деньгах» в русской революции знаменитый Эдуард Бернштейн. Он опубликовал через четыре года после октябрьского триумфа Ленина большую статью в берлинской газете «Форвертс» – органе германской социал‑демократии. Судя по содержанию, Бернштейн долго и тщательно готовил статью; он не хотел запятнать свое имя легковесными версиями.

Приведу фрагмент этой статьи.

«Известно, и лишь недавно это вновь было подтверждено генералом Гофманом, что правительство кайзера по требованию немецкого генерального штаба разрешило Ленину и его товарищам проезд через Германию в Россию в запломбированных салон‑вагонах, с тем чтобы они могли в России вести свою агитацию…

Ленин и его товарищи получили от правительства кайзера огромные суммы денег на ведение своей разрушительной агитации. Я об этом узнал еще в декабре 1917 года. Через одного моего приятеля я запросил об этом одно лицо, которое благодаря тому посту, который оно занимало, должно было быть осведомлено, верно ли это. И я получил утвердительный ответ. Но я тогда не мог узнать, как велики были эти суммы денег и кто был или кто были посредником или посредниками (между правительством кайзера и Лениным)».

Далее Бернштейн пишет: «Теперь я из абсолютно достоверных источников выяснил, что речь шла об очень большой, почти невероятной сумме, несомненно больше пятидесяти миллионов золотых марок, о такой громадной сумме, что у Ленина и его товарищей не могло быть никакого сомнения насчет того, из каких источников эти деньги шли. Одним из результатов этого был Брест‑Литовский договор.

Генерал Гофман, который там вел переговоры с Троцким и другими членами большевистской делегации о мире, в двояком смысле держал большевиков в своих руках, и он это сильно давал им чувствовать»{87}.

Через неделю, 20 января 1921 года, Бернштейн опубликовал в «Форвертс» еще одну статью, где бросал вызов коммунистам Германии и российским большевикам: он готов предстать перед судом, если они находят, что он оклеветал Ленина. Но центральные комитеты двух коммунистических партий многозначительно промолчали, фактически невольно признав неотразимость утверждений и аргументов Бернштейна.

Возникает только вопрос: действительно ли так велика сумма немецкой «помощи» большевикам?

Думаю, что Бернштейн привел обобщенные финансовые данные за все годы, начиная с 1915‑го, ибо крупные денежные инъекции Берлин продолжал осуществлять и после октября 1917 года. В сборнике германских документов «Германия и революция в России 1915–1918 гг.» говорится: «Лишь тогда, когда большевики начали получать от нас постоянный приток фондов через разные каналы и под различными ярлыками, они стали в состоянии поставить на ноги их главный орган «Правду», вести энергичную пропаганду и значительно расширить первоначально узкий базис своей партии… Всецело в наших интересах использовать период, пока они у власти, который может быть коротким, для того чтобы добиться прежде всего перемирия, а потом, если возможно, мира. Заключение сепаратного мира означало бы достижение желанной военной цели, а именно – разрыв между Россией и ее союзниками»{88}.

В этом сборнике много документов, подобных таким, например: посол Германии в Москве Мирбах отправил 3 июня 1918 года (за месяц до своей гибели) шифрованную депешу в министерство иностранных дел: «Из‑за сильной конкуренции союзников нужны 3 миллиона марок в месяц». Через два дня советник германского посольства Траутман по поручению Мирбаха шлет новую телеграмму: «Фонд, который мы до сих пор имели в своем распоряжении для распределения в России, весь исчерпан. Необходимо поэтому, чтобы секретарь имперского казначейства предоставил в наше распоряжение новый фонд. Принимая во внимание вышеуказанные обстоятельства, этот фонд должен быть, по крайней мере, не меньше 40 миллионов марок»{89}.

Подобных документов много. Люди, знакомившиеся с ними, никогда не ставили их подлинность под сомнение. Эти документы свидетельствуют, что в крупномасштабной операции по инициированию революционной активности большевиков и оказанию им прямой финансовой помощи с немецкой стороны участвовали: кайзер Вильгельм II, генерал Людендорф, коммерсант и идеолог Парвус, канцлеры фон Бетман‑Гольвег и граф фон Гертлинг, статс‑секретарь министерства иностранных дел Рихард фон Кюльман, германские послы в Москве граф фон Мирбах и барон фон Ромберг, секретарь германского казначейства граф Зигфрид фон Редерн и некоторые другие, более мелкие фигуры.

Со стороны большевиков играли свои роли в этом спектакле Ганецкий‑Фюрстенберг, Красин, Иоффе, Козловский, Кескула, Радек, Раковский, ряд других лиц.

А Ленин? Он, как опытный режиссер, стоял за кулисами и следил, как идет спектакль, созданный при его участии и согласии. Ленин был очень осторожен и за исключением нескольких промахов (отрицание своих денежных связей с Ганецким, например) оставил немного своих следов в этом деле. Одобрив огромную по значению антипатриотическую, антироссийскую акцию, он в максимальной мере воспользовался возможностями, которые предоставила большевикам Германия. И немцы, и Ленин хотели поражения царизма. В этом их интерес полностью совпадал. Они своего добились.

Кайзеровская Германия и большевики оказались тайными любовниками. Но странными – по расчету.

Большевики никогда не любили распространяться о «немецком ключе». Хотя любой звук, любое слово или отдельная строка, работавшая на них, брались на вооружение. В конце января 1919 года Чичерин прислал Троцкому телеграмму, в которой говорилось:

«Только что полученное радио сообщает, что парижская газета «Опллер» передает сообщение нью‑йоркской газеты из вечерней «Таймс» следующего содержания: легенда о сношениях большевистских вождей с Германской империей окончательно опровергается. В январе 1918 года русские контрреволюционеры послали полковнику Робинсу серию документов, доказывающую связь между германским правительством, Лениным и Троцким. Робинс произвел расследование и обратился к Гальперину, который признал, что многие из этих документов были в руках правительства Керенского и являются несомненным подлогом… Бывший издатель «Космополитен магазэн» Верста Сиссон согласился с Робинсон, однако позднее Сиссон переменил мнение. После долгих блужданий документы были проданы за 100 тыс. рублей американцам…»{90}

Чичерин не задает себе и Троцкому одного‑единственного вопроса: если документы, как утверждает Робинс, фальшивка, почему за них дали 100 тысяч…

Стоит коротко остановиться и на судьбе Парвуса и Ганецкого, сыгравших столь значительную роль на коротком отрезке российской истории. Оба, особенно второй, были хорошо знакомы Ленину. Ганецкий в 1916–1921 годах был одним из самых доверенных лиц Ленина.

После успеха октябрьского переворота Парвус решил еще раз испытать себя, как и в 1905 году, на сцене революции. Правда, ему было уже пятьдесят лет и он был старше Ленина на три года. В середине ноября 1917 года Парвус встретился с Радеком в Стокгольме и попросил передать Ленину личную просьбу: разрешить вернуться в Россию для революционной работы. У него есть опыт, голова, наконец, большие деньги, и его еще не покинули силы. Парвус признал, что его репутация запятнана сотрудничеством с социал‑патриотами, его сам Ленин называл «шовинистом», но все, что он делал, было во имя успеха революции в России. Желая победы Германии, он тем самым приближал триумф революции в России. Он даже готов к партийному суду и с нетерпением ждет ответа Ленина. Через три недели Радек вернулся в Стокгольм. Его ответ содержал жесткие слова Ленина:

– Дело революции не должно быть запятнано грязными руками.

Парвус пережил большое разочарование. «Купец революции» не мог сказать, что руки большевиков, воспользовавшихся его помощью, были более чистыми. Он помог русской революции, но теперь был ей не нужен… Само имя Парвуса могло теперь только компрометировать Ленина. Свою роль он сыграл и может уйти. Более того, простое появление Парвуса в Петрограде лишь подтвердило бы обвинения в «измене» большевиков.

После революции германское правительство также охладело к человеку, выдвинувшему в свое время идею использования большевиков, чтобы «повалить Россию». Ему перестали выдавать кредиты для новых коммерческих предприятий. Тогда Парвус пригрозил, что за один миллион марок предаст гласности разоблачительные документы. Не знаю, шантаж ли помог или просто разногласия миром уладили, но большого скандала не получилось{91}.

Свою роль на исторических подмостках Александр Лазаревич Парвус сыграл досрочно. Перебежчикам, двойным агентам обычно до конца не доверяют обе стороны. Нужно было уходить за кулисы. Парвус собирался написать большие мемуары; ему было о чем сказать! Но последние два десятилетия русско‑немецкий социал‑демократ провел очень бурно: курорты, женщины, вино, смелые финансовые комбинации, фантастические планы… После октября семнадцатого рыхлый, огромный, одутловатый Парвус продолжал вести образ жизни такой же, словно ему было тридцать. Но фонтан юности когда‑то неизбежно иссякает. В декабре 1924 года, через десять месяцев после смерти Ленина, у Парвуса отказало сердце. Никто и никогда после этого не мог сказать и никогда не скажет, о чем они с Лениным долго беседовали в мае 1915 года…

Некоторый интерес представляет книга Е.А. Гнедина, сына Парвуса, «Катастрофа и второе рождение»{92}. В ней Евгений Александрович в основном описывает свои долгие похождения, связанные с попыткой по поручению советских властей заполучить наследство Парвуса в пользу… СССР. Но в окружении социал‑авантюристов было немало ловких людей, которые позаботились об этом заранее, и деньги Парвуса уплыли, естественно, в другие руки. Однако Гнедин смог заполучить богатую библиотеку Парвуса с частью его бумаг. По существовавшим тогда порядкам библиотека и документы были вначале тщательно «просмотрены» чекистами. После этого, естественно, там не могло остаться ничего такого, что могло компрометировать Ленина и большевиков.

Хотя Е.А. Гнедин официально осудил политическую позицию своего отца, его это не спасло. В 1939 году он был арестован и провел в лагерях и тюрьмах долгих шестнадцать лет…

Теперь о Я.С. Ганецком, человеке, державшемся в тени. Ганецкий, с момента их первого знакомства и до кончины Ленина, был человеком близким к вождю большевиков. Как отмечала жена брата Ганецкого: «Яков находился в особо дружеских отношениях с Лениным». Он был признанным мастером по финансовым делам партии, ее тайным, теневым сторонам. Это знали все руководители. И не только они. Интересно, когда А.М. Горький, находившийся в Италии, в 1926 году не мог отрегулировать свои денежные отношения с Государственным издательством, он не стал обращаться за помощью к кому бы то ни было, а написал именно Ганецкому: «…я очень попросил бы Вас похлопотать, чтобы мне выслали 2 т. долл. в дополнение к тем двум, которые мною уже получены в счет обещанных четырех…»{93}

Все, что мне удалось установить о Я.С. Ганецком, дает основание сказать, что в период подготовки к большевистскому перевороту он был ленинским «казначеем», умевшим добывать деньги и держать язык за зубами. Думаю, его роль в событиях (по влиянию) ничуть не меньше роли тех вождей‑соратников Ленина, о которых написаны книги и статьи в самых толстых энциклопедиях. Но все дело в том, что его роль тайная, закулисная.

Судьба Ганецкого трагична. Он не умер, как Парвус, в собственной постели. Хотя вначале, используя явное покровительство Ленина, занимал солидные посты в Наркомфине, Наркомторге, ВСНХ. Ленин не раз давал ему и после революции щекотливые, деликатные поручения, порой и личного характера. В апреле 1921 года Ленин, например, пишет отъезжающему в зарубежную поездку Ганецкому записку:

«т. Ганецкий!

Будьте любезны, если не затруднит, купить по этому списочку (побольше) для Надежды Константиновны. Если Мария Ильинична не оставила Вам иностранных денег, черкните сумму, не забудьте.

Привет! Ленин»{94}.

В конце мая вновь отъезжающий за границу Ганецкий опять получает «записочку».

«т. Ганецкий!

Попрошу Вас посылать мне (и приложить расчет цены – сколько на это выходит из переданных мной Вам швейцарских денег) – муки (лучше ржаной), колбасы, консервов (только не деликатесы), мясо и рыбу. Привет. Ленин»{95}.

Думаю, не каждому вождь революции будет давать такие бытовые поручения (вроде шнурков для ботинок Надежде Константиновне и французских булавок)…{96}

Десятки документов, просмотренных, подписанных или подготовленных Лениным и связанных с Ганецким, – это почти всегда деньги… В одном случае Ганецкий докладывает о деньгах социал‑демократа Моора (83 513 датских крон). Что с ними делать? Ленин забыл, что это за деньги. Помогает Зиновьев: «По‑моему, деньги (сумма большая) лучше отдать в Коминтерн. Моор все равно пропьет их»{97}.

Ленин напрасно пишет, что «забыл об этих деньгах».





Дата публикования: 2015-01-10; Прочитано: 383 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.04 с)...