А не рубануть ли нам по Варшаве

Как уже сказано, 14 июня Багратион получил приказ № 316. Но, находясь в своей Главной квартире в Волковыске, он, судя по письму Барклаю, не спешил выполнять его. Вначале Багратион предложил императору план диверсионного удара по Варшаве и Герцогству Варшавскому — акцию, как писал он, «по сердечным чувствам и по духу известного мне воинства российского выгоднейшую, которая будет иметь особенное влияние на всю Польшу и на движение союзных армий неприятельских». В принципе, даже сделав скидку на известную «лихость» и «русскую бесшабашность» этого предложения, воскрешающего в памяти Италийский поход армии Суворова, в предложении Багратиона нельзя увидеть чего-либо особенно неожиданного или авантюрного — напомню, что подобное превентивное наступление предусматривалось одним из вариантов плана. Получив известие о переходе французов через границу, Багратион счел, что время для такого неожиданного удара как раз приспело. Он исходил из того, что вторжение Наполеона и начавшееся отступление 1-й армии от Вильно делает маловероятным быстрое соединение ее со 2-й армией. Такого же мнения придерживался и Сен-При, который тогда же писал царю: «В то время как неприятель занял уже Вильну, это отступление на протяжении 250 верст от границы чрезвычайно трудно с успехом привести в исполнение потому, что неприятель может ранее нас быть в Минске, имея пройти только 160 верст. Если Наполеон будет совершать свои движения с обычною быстротою, то не может быть сомнения в том, что он пошлет сильную колонну, чтобы совершенно перерезать сообщения между двумя армиями. С какою бы ни совершали мы быстротою наши движения, мы всегда будем предупреждены неприятелем, если Первая (армия) не сделает какой-нибудь диверсии в нашу пользу… Князь Багратион предлагал вместе с Тормасовым совокупными силами идти на Варшаву, чтобы разрезать силы неприятеля и без особенных затруднений разрушить все приготовленные им средства»19.

Теперь, почти два века спустя после описываемых событий, когда глядишь на карту тогдашней западной границы России и знаешь притом возможности и силы сторон, дух захватывает от дерзости предложенного Багратионом плана. В условиях, когда значительная часть Великой армии вошла в Россию и все больше удалялась от границ Варшавского герцогства, такой рейд был вполне возможен. Не противоречило предложение Багратиона и началам тогдашнего военного искусства, не знавшего сплошных фронтов. Даже в годы Второй мировой войны, когда эти фронты существовали, известны операции крупных сил кавалерии (например, генерала Доватора), устремлявшихся в тылы противника через успешно осуществленный прорыв вражеского фронта. Конница наносила страшный ущерб тыловым объектам и живой силе противника, а затем внезапно, в заранее определенном месте, прорывалась в расположение своих войск. Про стремительные операции конных армий по тылам противника времен Гражданской войны говорить не приходится — они общеизвестны.

Возвращаясь к предложению Багратиона, не забудем, что от Волковыска до Варшавы было примерно столько же верст, сколько до Минска, и гораздо ближе, чем до Борисова или Бобруйска. Можно себе представить, что армия Багратиона начала бы громить гарнизоны, дальние тылы и магазины французов. Ее бы могла поддержать 3-я Западная армия А. П. Тормасова (46 тысяч человек). Тогда Наполеону, несомненно, пришлось бы направить на борьбу с Багратионом какой-нибудь из корпусов Великой армии (а то и два), что в принципе могло ослабить давление французов на 1-ю армию при ее отступлении из Вильно. Возможно, что диверсия Багратиона активизировала бы армии Тормасова и Чичагова, а это могло привести к их быстрой победе над австрийским и саксонским союзниками Наполеона и позволило бы повернуть объединенные силы 2-й, 3-й, а также Дунайской армий против самого Наполеона. Для подобных суждений есть основания. Известно, что когда в июле 1812 года отряды Тормасова (прежде всего казаки) стали переходить Буг и вторгаться в польские земли, грабя окрестные деревни и разоряя поместья сторонников Понятовского, это вызвало серьезное беспокойство руководства Варшавского герцогства и французского командования, так как, по признанию французских начальников, «вся часть границы от Галиции до Бреста полностью лишена войск»20. У французского командования было серьезное подозрение, что Тормасов может беспрепятственно захватить и уничтожить самые большие склады продовольствия и припасов в Ковно и других местах. После же успешного для Тормасова сражения под Кобрином 15 июля Наполеон был вынужден вернуть союзный австрийский корпус Шварценберга на Волынь, усилить его двумя польскими дивизиями, и только в сражении при Городечне 31 июля объединенные австро-французские силы вынудили Тормасова отойти к Луцку, после чего военные действия практически прекратились. Багратион был полководцем другого масштаба, чем Тормасов, и наверняка действовал бы еще решительнее, вынуждая французов оттянуть более крупные силы на борьбу с ним.

Конечно, в плане такой диверсии, какую предлагал Багратион, всегда можно усмотреть оттенок авантюрности (который, впрочем, обычно перестают усматривать, если замысел предприятия приводит к успеху). Можно перечислить множество уязвимых сторон его затеи — ведь его армия оторвалась бы ог своих тылов, источников и путей снабжения, потеряла бы коммуникацию с 1-й армией. Но забегая вперед скажем, что в июне — июле 1812 года армия Багратиона оказалась при отступлении от Волковыска именно в таком положении на своей собственной территории! Она, в сущности, тоже не имела тылов и баз обеспечения, фактически произошел разрыв коммуникаций с 1-й армией — связь между армиями поддерживалась порученцами, каждый раз делавшими огромный крюк, чтобы не попасть в лапы к врагу.

Что же касается снабжения войск всем необходимым, то, как известно, было три способа обеспечения армий провиантом: его брали из магазинов, везли с собой в обозах или «добывали» у местных жителей широко распространенным «французским маниром», то есть «реквизиционным способом»21. Огорченный местный житель получал на руки некую квитанцию, по которой в будущем (после победы!) можно было получить денежную компенсацию, а порой и такой справки ограбленному не давали. Багратион мог рассчитывать пополнить свои запасы за счет противника: наполеоновские войска имели в Польше значительные магазины и склады продовольствия, оружия и снаряжения. Содержимое этих магазинов и складов могло дать армии Багратиона в избытке то, в чем она нуждалась: муку, сухари, водку, медикаменты, порох, заряды и даже ружья, причем отличного качества, — известно, что уже в первых боях под Смоленском русские солдаты стремились захватить прежде всего французские (льежские) ружья, которые были значительно совершеннее и легче произведений тульских и сестрорецких оружейных заводов22.

Как бы повели себя поляки в этой ситуации? Может быть, Багратион был прав, когда писал об «усмирительном» эффекте предполагаемого рейда как для поляков, так и для других подневольных союзников Наполеона, вроде пруссаков, австрийцев и саксонцев, которые медленно, со скрипом, но все-таки выдвинули свои корпуса к русской границе

Впрочем, что теперь гадать! Государь ничего не ответил на предложение Багратиона, а пересылая его письмо Барклаю, написал: «Вместо этой прекрасной диверсии, которая представляется мне если не невозможною, то во всяком случае опасною и которая лишила бы Первую армию помощи 2-й, гораздо лучше бы он поступил, немедленно предприняв предписанное ему движение (на соединение с 1-й армией. — Е. А)»23.

Между тем угрозу подобной диверсии со стороны русских чувствовал прежде всего сам Наполеон, хотя знал, как с этим бороться. 10 июня 1812 года он писал своему начальнику штаба маршалу Бертье из Данцига: «В то время как противник начнет наступательные операции, которые не дадут ему никаких выгод, ибо по самым здравым рассуждениям он уткнется в Вислу, он проиграет несколько маршей; левый фланг нашей армии, который перейдет Неман, навалится на его правое крыло раньше, чем он сумеет предпринять контрмеры. Если же противник не произведет никаких перемещений, король (Жером. — Е. А.) должен угрожать Гродно и Белостоку. Но обший план все равно таков, чтобы, уступая им территорию на нашем правом фланге, выдвинуть левое крыло вперед»24. И все же в первые дни наступления Наполеон был настороже и держал в уме возможность встречного удара одной из русских армий.

Словом, главнокомандующему 2-й армией, не получившему одобрения своего плана диверсии, предстояло действовать по приказу № 316, а именно: искать противника и ударить ему во фланг или тыл, а при невозможности этого отступать на Минск и Борисов.