Крещение огнем 8 страница

– Да уж, – повторил краснолюд. – Лучше места для ночлега не придумаешь. Эльфье кладбище. Если мне память не изменяет, ведьмак, ты недавно гулей упомянул? Ну так вот знай, я их чую меж этих курганов. Здесь, должно быть, все. Гули, гравейры, вампиры, вихты, духи эльфов, привидения – полный набор! Все сидят там и знаете, о чем сейчас думают? Что, мол, вот не придется ужин искать, сам пришел.

– Может, вернемся? – шепотом предложил Лютик. – Может, выберемся отсюда, пока еще немного видно?

– Бабы больше и шага не сделают, – зло бросила Мильва. – Дети от усталости с ног валятся. Кони утомлены. Сам же подгонял, Золтан, еще немного, еще полверсты, повторял, еще стае,[14]болтал. А теперь что? Два стае взад переть? Дерьмо все это! Кладбище – не кладбище, жальник – не жальник, ночуем где досталось.

– И верно, – поддержал ведьмак, слезая с лошади. – Не паникуйте. Не всякое кладбище чудовищами и привидениями полнится. Я никогда не бывал на Фэн Карне, но если б тут действительно было опасно, я б об этом слышал.

Никто, не исключая и Фельдмаршала Дуба, не проронил ни слова. Женщины из Кернова разобрали своих детей и уселись тесной кучкой, молчаливые и явно напуганные. Персиваль и Лютик стреножили коней и пустили их на буйную траву. Геральт, Золтан и Мильва подошли к краю поляны, рассматривая утопающее в тумане и надвигающихся сумерках кладбище.

– Ко всему прочему еще и новолуние, – буркнул краснолюд. – Ох, будет сегодня ночью ведьмов праздник, чую, ох, дадут нам демоны жару… А что это там светится на юге? Не зарево?

– А как же, зарево и есть, – подтвердил ведьмак. – Снова кому–то кто–то крыши над головами запалил. Знаешь что, Золтан? Я себя как–то безопаснее чувствую здесь, на Фэн Карне.

– Я тоже так себя почувствую, когда солнце взойдет. Если только гули дадут нам восхода дождаться.

Мильва покопалась в торбе, вытащила что–то блестящее.

– Серебряный наконечник. На такую оказию приберегала. В пять крон мне на базаре обошелся. Таким гуля можно пришить, ведьмак, а?

– Не думаю, чтобы тут были гули.

– Ты ж сам говорил, – буркнул Золтан, – что висельника на дубе гули обгрызли. А где жальник, там и гули.

– Не всегда.

– Ловлю тебя на слове. Ты – ведьмак, спец, надеюсь, будешь нас защищать. Мародеров ты здорово разделал… А что, гули дерутся лучше мародеров?

– Несравненно. Я же просил – перестаньте паниковать.

– А против вомпера пойдет? – Мильва насадила серебряный наконечник на стержень стрелы, проверила остроту подушечкой большого пальца. – Или на упыря?

– Может подействовать.

– На моем сигилле, – буркнул Золтан, обнажая меч, – выгравировано старинными краснолюдскими рунами древнейшее краснолюдское заклинание. Ежели хоть какой–никакой гуль приблизится ко мне на длину клинка – запомнит меня! Вот, гляньте.

– Хо, – заинтересовался подошедший в этот момент Лютик. – Так вот они какие, знаменитые тайные письмена краснолюдов? И о чем говорит надпись?

– «На погибель сукинсынам!»

– Что–то пошевелилось среди камней! – неожиданно воскликнул Персиваль Шуттенбах. – Гуль, гуль!

– Где?

– Вон там, там! Среди камней спрятался!

– Один?

– Я видел одного.

– Знать, здорово проголодался, коли думает к нам еще до ночи подобраться. – Краснолюд поплевал на ладони и крепче ухватил рукоять сигилля. – Хо–хо! Враз убедится, что лакомство ему не по зубам. А ну, Мильва, всади ему стрелу в жопу, а я выпущу из него дух!

– Ничего я там не вижу, – прошипела Мильва, держа у подбородка перья стрелы. – Ни травка меж камней не дрогнет. А тебе не привиделось, гном?

– Отнюдь, отнюдь, – возразил Персиваль. – Видите вон тот валун, что вроде разбитого стола? Туда гуль скрылся, как раз за ту каменюку.

– Стойте здесь. – Геральт быстро вынул меч из ножен за спиной. – Стерегите баб и следите за лошадьми. Если гули нападут, животные сбесятся. Я пойду проверю, что это было.

– Один не пойдешь, – решительно возразил Золтан. – Тогда, на мызе, я позволил тебе одному пойти, потому как оспы испугался. И две ночи кряду не мог уснуть от срама. Больше – никогда! Персиваль, а ты куда? На тылы? Ты ж вроде бы чуду увидел, значит, теперь авангардом пойдешь. Не боись, я иду следом.

Они осторожно пошли меж курганов, стараясь не шуметь в траве, доходящей Геральту до колен, а краснолюду и гному до пояса. Приближаясь к дольмену, который указал Персиваль, быстро разделились, отрезая гулю дорогу к бегству. Но тактика оказалась ненужной. Геральт знал, что так оно и будет – его ведьмачий медальон даже не дрогнул, не просигналил ни о чем.

– Никого тут нет, – осматриваясь, отметил Золтан. – Ни живого духа. Надо думать, привиделось тебе, Персиваль. Ложная тревога. Напрасно только страху на нас нагнал. Да, положено тебе за это дать пинка под зад.

– Видел! – взъерепенился гном. – Видел, как между камнями проскакивал. Худой, черный, как сборщик податей…

– Заткнись, гном дурной, не то я тебе…

– Что за странный запах? – спросил вдруг Геральт. – Не чуете?

– А и верно. – Краснолюд принюхался на манер гончей. – Странно воняет.

– Травы. – Персиваль потянул воздух чутким двухдюймовым носом. – Полынь, камфорный базилик, шалфей, анис… Корица? Какого черта?

– А чем воняют гули, Геральт?

– Трупами. – Ведьмак быстро осмотрел следы в траве, потом в несколько шагов вернулся к дольмену и слегка постучал плоскостью меча по камню.

– Вылезай, – прошипел он сквозь зубы. – Знаю, что ты там. А ну, живо, не то ткну в дыру железом.

Из идеально замаскированной норы под камнем донеслось глухое урчание.

– Вылезай, – повторил Геральт. – Мы ничего тебе не сделаем.

– Волос у тебя с головы не упадет, – сладко заверил Золтан, поднимая над норой сигилль и грозно вращая глазами. – Выходи смело!

Геральт покачал головой и решительным жестом велел ему отойти. В дыре под дольменом снова захрипело и оттуда крепко дыхнуло травяно–корневым ароматом. Через минуту появилась седая голова, а потом лицо, украшенное породистым горбатым носом, определенно принадлежавшим не гулю, а худощавому мужчине средних лет. Персиваль не ошибся. Мужчина действительно немного смахивал на сборщика податей.

– Можно вылезти не опасаясь? – спросил он, поднимая на Геральта черные глаза под седеющими бровями.

– Можешь.

Мужчина выбрался из дыры, отряхнул черную одежду, перехваченную в поясе чем–то вроде фартука, поправил полотняную торбу, вызвав тем самым волну травяных запахов.

– Предлагаю вам, милостивые государи, спрятать оружие, – сказал он совершенно спокойно, водя взглядом по окружающим его путникам. – Оно не понадобится. У меня, как видите, никакого оружия нет. Я его не ношу. Никогда. Нет при мне также ничего такого, что можно было бы счесть достойной вас добычей. Меня зовут Эмиель Регис – цирюльник. Я из Диллингена.

– Действительно, – поморщился Золтан Хивай. – Цирюльник, алхимик или же знахарь. Не обижайтесь, но от вас сильно несет аптекой.

Эмиель Регис, не разжимая губ, странно усмехнулся, развел руками – мол, что поделаешь.

– Запах вас выдал, милсдарь цирюльник, – сказал Геральт, убирая меч в ножны. – У вас были особые причины прятаться от нас?

– Особые? – глянул на него черноглазый мужчина. – Нет. Скорее – обычные. Просто испугался. Такие времена.

– Верно, – согласился краснолюд и указал большим пальцем на освещающее небо зарево. – Времена такие. Я думаю, вы такой же беженец, как и мы. Конечно, интересно, почему вы, так далеко от родимого Диллингена убежав, в одиночку скрываетесь среди здешних курганов. Впрочем, людям всякое случается, тем более в трудные времена. Мы испугались вас, вы – нас. У страха глаза велики.

– С моей стороны, – назвавшийся Эмиелем Регисом мужчина не спускал с них глаз, – вам ничего не угрожает. Надеюсь, я могу рассчитывать на взаимность?

– Вы что ж, – ощерился Золтан, – за разбойников нас принимаете, или как? Мы, милсдарь цирюльник, тоже беженцы. Направляемся к темерской границе. Хотите, можете пристать. Вместе–то оно лучше и безопасней, чем в одиночку, а нам медик может пригодиться. С нами женщины и дети. А не найдется ль среди смердящих чудодейственных лекарств, которые, чую, вы носите при себе, чего–нибудь против ног? Стерли мы их.

– Найдется, – тихо сказал цирюльник. – Рад случаю помочь. Что же до вашего предложения… Искренне благодарю, но я не беженец. Я не бежал из Диллингена от войны. Я здесь живу.

– Подумать только! – нахмурился краснолюд, слегка отступив. – Живете? Тут, на кладбище?

– На кладбище? Нет, что вы, у меня хата неподалеку. Кроме дома и магазина в Диллингене, разумеется. Но здесь я провожу все лето, каждый год с июня по сентябрь, от соботки, то есть летнего солнцестояния, до эквинокциума, то есть осеннего равноденствия. Собираю разные травы и коренья, частично на месте дистиллирую лекарства и эликсиры.

– Но о войне знаете, – отметил, а не спросил Геральт, – несмотря на отшельничью жизнь вдали от мира и людей. От кого знаете?

– От беженцев. В неполных двух верстах отсюда, у реки Хотли, большой лагерь. Там скопилось несколько сотен беженцев, кметов из Бругге и Соддена.

– А темерская армия? – заинтересовался Золтан. – Двинулась?

– Об этом мне не ведомо.

Краснолюд выругался, потом уставился на цирюльника.

– Так. Стало быть, живете здесь себе, поживаете, милсдарь Регис, – проговорил он протяжно. – А по ночам меж могил разгуливаете. И не страшно?

– А чего мне бояться?

– А вот этот… господин. – Золтан указал на Геральта. – Ведьмак. Он недавно видел следы гулей. Трупоедов, понимаете? А не надо быть ведьмаком, чтобы знать, что гули держатся жальников.

– Ведьмак? – Цирюльник с явным интересом взглянул на Геральта. – Истребитель чудовищ? Ну–ну. Любопытно. А вы не объяснили спутникам, милостивый государь ведьмак, что этому некрополю больше полутысячи лет? Гули неразборчивы в пище, верно, однако пятисотлетние кости не грызут. Здесь гулей нет.

– Это меня нисколько не огорчает, – сказал Золтан Хивай, оглядываясь. – Ну–с, милсдарь медик, позвольте пригласить вас в наш лагерь. Побалуемся холодной конинкой, надеюсь, не побрезгаете?

Регис долго смотрел на него. Наконец сказал:

– Благодарствую. Однако у меня есть мысль получше. Приглашаю к себе. Правда, моя летняя, так сказать, резиденция скорее шалаш, а не хата. Но рядом ключевая вода. И «топка», на которой можно разогреть конину.

– Охотно воспользуемся, – поклонился краснолюд. – Может, и нет здесь гулей, но все равно мысль о ночевке на кладбище не очень меня привлекает. Пошли, познакомитесь с остальными из нашей компании.

Когда они подходили к стоянке, кони зафыркали, стали бить копытами.

– Встаньте малость под ветер, милсдарь Регис. – Золтан Хивай окинул медика красноречивым взглядом. – Запах шалфея пугает лошадей, а мне, стыдно признаться, напоминает о зубодрале.

***

– Геральт, – буркнул Золтан, как только Эмиель Регис скрылся за пологом, прикрывавшим вход в хату. – Разуй глаза. Этот вонючий знахарь не шибко мне нравится.

– Что–нибудь конкретное?

– Не нравятся мне люди, сидящие целое лето на кладбищах, к тому же вдали от человеческого жилья. Неужто травы не растут в более приятных местах? Уж больно этот Регис смахивает на любителя пограбить могилки. Цирюльники, алхимики и им подобные выкапывают на жальниках трупы, чтобы потом проделывать с ними разные экскременты.

– Эксперименты. Для этих целей используют свежие трупы. А здесь очень старое кладбище.

– Точно, – почесал бороду краснолюд, наблюдая за женщинами из Кернова, готовящими себе ночлег у кустов черемухи, растущей вокруг халупы цирюльника. – А может, он выгребает из могил спрятанные там драгоценности?

– Спроси его, – пожал плечами Геральт. – Приглашение ты принял сразу, не раздумывая, а теперь вдруг тебя подозрительность заела, словно старую деву, которой расточают комплименты.

– Хммм, – протянул Золтан. – Вообще–то ты, пожалуй, прав. Но я охотно глянул бы, что у него там, в халупе. Так, для верности…

– Так войди и прикинься, будто хочешь попросить вилку…

– Почему вдруг вилку?

– А почему нет?

Краснолюд долго глядел на него, потом решился, быстро подошел к хатке, аккуратненько постучал в косяк и вошел. Не выходил довольно долго, потом вдруг появился в дверях.

– Геральт, Персиваль, Лютик, идите–ка сюда. Увидите нечто интересное. Ну, смелее, без церемоний, господин Регис приглашает.

В хате было тесно и забито теплым, дурманящим, свербящим в носу запахом, бьющим в основном от пучков трав и кореньев, которыми были увешаны стены. Вся мебель состояла из подстилки, тоже прикрытой травами, и колченогого стола, заставленного неисчислимыми стеклянными, глиняными и фарфоровыми бутылочками. Скупой свет, позволявший видеть все это, шел от угольев в топке странной пузатой печки, напоминавшей клепсидру на сносях. Печку охватывала паутина разнокалиберных трубок, изогнутых дугами и спиралями. Под одной из таких трубок стояла деревянная бадейка, в которую что–то капало.

При виде печки Персиваль Шуттенбах вытаращил глаза, раззявился, вздохнул, потом подпрыгнул и восторженно заорал:

– Хо–хо–хо! Что я вижу? Это же самый настоящий перегонный куб с ректификационной колонкой и медным охладителем! Какая работа! Сами сконструировали, милостивый государь цирюльник?

– Именно, – скромно признался Эмиель Регис. – Я занимаюсь изготовлением эликсиров, приходится дистиллировать, извлекать пятые вытяжки, а также…

Он осекся, видя как Золтан Хивай ловит стекающие из трубки капли и облизывает палец. Краснолюд вздохнул, на его румяной физиономии отразилось неописуемое блаженство.

Лютик не выдержал, тоже попробовал. И тихонько застонал.

– Пятая вытяжка, – признал он, причмокивая. – А может, шестая или даже седьмая.

– Ну да, – слегка улыбнулся цирюльник. – Я же сказал, дистиллят…

– Самогон, – поправил Золтан. – Да еще какой! Испробуй, Персиваль!

– Я в органической химии не разбираюсь, – не вставая с коленей, растерянно ответил гном, изучающий особенности монтажа алхимической печи. – Сомневаюсь, что распознаю компоненты…

– Дистиллят из мандрагоры, – рассеял сомнения Регис. – Обогащенный белладонной. И ферментированный крахмальной массой.

– То есть затором?

– Можно и так назвать.

– А нельзя ли попросить какую–нибудь плошку?

– Золтан, Лютик. – Ведьмак скрестил руки на груди, – Вы что, сдурели? Это же мандрагора. Самогон из мандрагоры. Оставьте в покое бадейку.

– Но, милейший господин Геральт. – Алхимик отыскал среди запыленных реторт и бутылей небольшую мензурку, заботливо протер ее тряпочкой. – Ничего страшного. Мандрагора была собрана в соответствующий сезон, а пропорции старательно подобраны и точно отмерены. На одну либру крахмальной массы я даю только пять унций поскрипа, а белладонны всего половину драхмы…

– Не об этом речь. – Золтан глянул на ведьмака, понял с ходу, посерьезнел, осторожно отодвинулся от печи. – Не в том дело, милсдарь Регис, сколько драхм вы туда кидаете, а в том, сколько стоит одна драхма поскрипа. Слишком это дорогой напиток для нас.

– Мандрагора? – удивленно шепнул Лютик, указывая на лежащую в уголке домишки кучку клубней, напоминающих маленькие сахарные свеколки. – Это мандрагора? Настоящая мандрагора?

– Женская разновидность, – кивнул алхимик. – Она растет в больших количествах именно на кладбище, на котором нам довелось познакомиться. Поэтому здесь я и провожу лето.

Ведьмак красноречиво взглянул на Золтана. Краснолюд моргнул. Регис едва заметно ухмыльнулся.

– Прошу, прошу, господа, если есть охота, искренне приглашаю продегустировать. Ценю ваш такт, но в данной ситуации у меня мало шансов довезти эликсиры в охваченный войной Диллинген. Все это и без того пропало бы, поэтому не будем говорить о ценах. Как говорится, лучше в нас, чем в… Простите, но сосуд для дегустации у меня всего один.

– Достаточно, – проворчал Золтан, принимая мензурку и осторожно зачерпывая из бадейки. – Ваше здоровье, милсдарь Регис. Ууууу!..

– Прошу прощения, – снова улыбнулся цирюльник. – Качество дистиллята, вероятно, оставляет желать лучшего… В принципе это полуфабрикат.

– Это самый лучший полуфабрикат из всех полуфабрикатов, какие только я пил, – наконец смог выдохнуть Золтан. – бери, поэт…

– Аааах! О, мать моя! Отличный! Попробуй, Геральт.

– Первая – хозяину, – слегка поклонился ведьмак Эмиелю Регису. – Где твои манеры, Лютик?

– Извольте извинить, милостивые государи, – ответил поклоном на поклон алхимик. – Но я себе этого не позволяю. Здоровье уже не то, что ранее. Пришло время отказаться… по многим причинам.

– Ни глоточка?

– Тут дело в принципе, – спокойно пояснил Регис. – Я никогда не нарушаю принципов, которые сам себе установил.

– Восхищаюсь и завидую принципиальности. – Геральт малость отпил из мензурки и после недолгого колебания выпил до дна.

Удовольствие немного подпортили брызнувшие из глаз слезы. По желудку растеклось живительное тепло.

– Схожу–ка я за Мильвой, – бросил он, передавая сосуд краснолюду. – Не вылакайте все, пока мы не вернемся.

Мильва сидела при лошадях, играя с веснушчатой девчушкой, которую весь день везла на своем седле. Узнав о гостеприимстве Региса, она сначала пожала плечами, но упрашивать себя не заставила.

Войдя в домишко, они застали компанию за осмотром корней мандрагоры.

– Впервые вижу, – признался Лютик, вертя в руках клубень. – И верно, немного напоминает человека.

– Которого перекорежил прострел, – заявил Золтан. – А этот вот – ну прямо баба на сносях. А глянь, этот–то, прошу прощения, словно два человека трахаются.

– У вас одни потрахушки в башках–то. – Мильва ловко опрокинула наполненную мензурку, крепко кашлянула в кулак. – А, чтоб тебя… Хороша фиговина! И верно, что ль, из поскрипа? Чародейский напиток пьем! Не всякий раз попадается. Благодарствую, милсдарь цирюльник.

– Ну что вы, что вы, право! И мне приятно!

Активно наполняемая мензурка обошла компанию, поднимая настроение, придавая бодрость и активируя разговорчивость.

– Такая мандрагора, слышал я, варево ба–а–аль–шой магической силы, – убежденно сказал Персиваль Шуттенбах.

– А как же, – подтвердил Лютик, затем хлебнул, отер губы и принялся разглагольствовать. – Разве ж мало баллад сложено на эту тему? Чародеи используют мандрагору для эликсиров, которые обеспечивают им вечную молодость. А чародейки, кроме того, изготовляют из поскрипа мазь, гламария называется. Намазавшаяся такой мазью чародейка становится такой красивой и чарующей, что прям глаза на лоб вылазят. И еще следует вам знать, что мандрагора сильные афродизионные свойства имеет и ее используют при любовной магии, особенно для того, чтобы сломить девичье сопротивление. Отсюда и название народное мандрагоры: поскрип. Зелье, значит, чтобы у девок не скрипело…

– Балда, – прокомментировала Мильва.

– А вот я слышал, – сказал гном, опрокинув разом полную мензурку, – что когда корень такой из земли вытягивают, то растение плачет и голосит, словно живое.

– Хо, – сказал Золтан, зачерпывая из бадейки. – Если б только голосило. Говорят, мандрагора вопит так жутко, что можно, значитца, чувств лишиться, а кроме того, заклинания выкрикивает и порчу наводит на того, кто ее из земли тянет. Жизнью можно за таковой риск уплатить.

– Ох, мнится мне, трепотня все это. – Мильва приняла от краснолюда мензурку, браво хлебнула и вздрогнула. – Не может того быть, чтобы у растения такая сила была.

– Самая что ни на есть правдивая правдость! – разгорячился краснолюд. – Однако толковые знахари изобрели способ защититься. Отыскав поскрип, намотают на корень веревку одним концом, а к другому концу, значитца, веревки, привязывают собаку. За хвост.

– Иль свинью, – вставил гном.

– Иль дикого кабана, – серьезно добавил Лютик.

– Дурак ты, хоть и поэт. Суть в том, чтобы эта собака или свинья мандрагору из земли вытянула, вот тогда ругань и заклинания падут на них, а знахарь, в кустах скрывшийся, целым останется. Ну как, милсдарь Регис? Я верно говорю?

– Метод довольно любопытный, – согласился алхимик, загадочно улыбаясь. – В основном благодаря хитроумности. Однако существенным минусом такой методы следует признать ее сложность. В конце концов теоретически достаточно было бы просто веревки без животного. Не думаю, чтобы мандрагора умела понять, кто тянет за веревку. Волшебства и заклинания в принципе–то должны пасть на веревку, которая, согласитесь, дешевле и проще в обслуживании, нежели собака. Не говоря уж о свинье.

– Ехидничаете?

– Да как я смею? Я же сказал, поражаюсь хитроумности. Потому что хоть мандрагора вопреки всеобщему мнению не способна ни порчу навести, ни ругаться, однако в природном виде это растение настолько токсично, что ядовита даже почва вокруг корней. Попадание свежего сока на лицо или поврежденную руку, да что там, даже вдыхание запаха может привести к печальным последствиям. Я пользуюсь маской и перчатками, хоть и ничего не имею против «метода хвоста и веревки».

– Хммм, – задумался краснолюд. – А насчет крика страшнейшего, который издает вырываемый поскрип, это–то правда?

– У мандрагоры нет голосовых связок, – спокойно пояснил алхимик. – Это в принципе довольно типично для растений, не правда ли? Однако выделяемый клубнями токсин обладает сильным галлюциногенным действием. Голоса, крики, шепоты и иные звуки – все это не что иное, как галлюцинации, вызываемые поражением нервного центра.

– Ха, совсем было запамятовал. – Лютик, который только что опрокинул очередную мензурку, громко отрыгнул. – Мандрагора сильно ядовита! А я брал ее в руку! А сейчас мы хлебаем этот отвар, не задумываясь…

– Токсичен лишь свежий корень растения, – успокоил его Регис. – Мой выдержан целый сезон и приготовлен соответствующим образом, а дистиллят профильтрован. Опасаться нечего.

– Это уж точно, нечего, – согласился Золтан. – Самогон завсегда самогон, гнать его можно даже из цикуты, крапивы, рыбьей чешуи и старой шнуровки от сапог. Давай посуду, Лютик, народ ждет!

Последовательно наполняемая мензурка снова пошла по кругу. Все удобно расположились на глинобитном полу. Ведьмак зашипел и выругался – боль в колене снова дала о себе знать. Он заметил, что Регис внимательно присматривается к нему.

– Свежая рана?

– Не совсем. Но докучает. У тебя нет каких–нибудь трав, чтобы боль унять?

– Смотря что за боль, – едва заметно улыбнулся цирюльник. – И по какой причине. В твоем поте, ведьмак, я ощущаю странный запах. Магией лечили? Давали магические энзимы и гормоны?

– Всякие лекарства давали. Понятия не имею, что еще можно вынюхать в моем поту. У тебя чертовски тонкое обоняние, Регис.

– У каждого свои достоинства. Для нейтрализации недостатков. Что тебе лечили волшебством?

– Рука была сломана и бедренная кость.

– И давно?

– Месяц с небольшим.

– И уже ходишь? Невероятно. Брокилонские дриады, верно?

– Как ты угадал?

– Только дриады знают лекарства, способные так быстро восстановить костную ткань. На твоих руках я вижу темные точки, места, в которые проникали корешки конинхаэли и симбиотические побеги пурпурного окопника. Конинхаэлью умеют пользоваться только дриады, а пурпурный окопник не растет нигде, кроме Брокилона.

– Браво! Безошибочный вывод! Однако меня интересует другое. Мне сломали бедренную кость и предплечье. А сильные боли я почему–то чувствую в колене и локте.

– Типично, – покачал головой цирюльник. – Магия дриад восстановила тебе поврежденные кости, но одновременно произвела небольшую революцию в нервных стволах. Побочный эффект, который сильнее всего ощущается в суставах.

– Что можешь посоветовать?

– К сожалению, ничего. Ты еще долго будешь предчувствовать ненастье. Зимой боли усилятся. Однако я не рекомендовал бы тебе пользоваться сильными обезболивающими средствами. Особенно наркотиками. Ты – ведьмак. Тебе это абсолютно противопоказано.

– Значит, полечусь твоей мандрагорой. – Ведьмак поднял мензурку, которую ему только что вручила Мильва, выпил до дна и закашлялся так, что опять слезы потекли из глаз. – Мне уже лучше. Дьявольщина!

– Не уверен, – Регис улыбнулся, не разжимая губ, – ту ли болезнь ты лечишь. И вообще лечить надо причины, а не проявления.

– Это не для ведьмака, – фыркнул уже немного зарумянившийся Лютик, прислушивавшийся к разговору. – Ему–то как раз против его хворобы водяра поможет.

– Хорошо бы тебе тоже. – Геральт остудил поэта взглядом. – Особенно, если у тебя от нее язык задубеет.

– На это вряд ли можно рассчитывать, – снова улыбнулся цирюльник. – В состав препарата входит белладонна. Много алкалоидов, в том числе скополамин. Прежде чем на вас как следует подействует мандрагора, всех вас разберет элоквенция.

– Что разберет? – спросил Персиваль.

– Элоквенция. Красноречие. Простите. Давайте пользоваться простыми словами.

Геральт скривил губы в деланной улыбке.

– Справедливо. Легко впасть в манерность и начать пользоваться такими словами ежедневно. В таких случаях люди начинают считать болтуна невежественным шутом.

– Или алхимиком, – добавил Золтан Хивай, зачерпывая мензуркой из бадейки.

– Или ведьмаком, – фыркнул Лютик, – который начитался всякой муры, чтобы произвести впечатление на некую чародейку. А чародейки, милостивые государи… и милостивые государыни, ни на что не клюют так охотно, как на изысканный треп. Я верно говорю, Геральт? Ну, расскажи нам чего–нибудь…

– Пропусти очередь, Лютик, – холодно прервал ведьмак. – Слишком уж быстро на тебя подействовали содержащиеся в этом самогоне алкалоиды и… скополамин. Ишь, разговорился. Элоквенция разобрала!

– А, перестань, Геральт, – поморщился Золтан. – Секретничаешь–то напрасно. Ничего нового нам Лютик не сказал. Ты давно уж стал ходячей легендой. Тут никуда не денешься. Истории о твоих похождениях разыгрывают в кукольных театриках. В том числе и историю о тебе и чародейке по имени Гвиневера.

– Йеннифэр, – вполголоса поправил Эмиель Регис. – Видел я такой спектакль. История об охоте на джинна, если мне память не изменяет.

– Был я при той охоте, – похвалился Лютик. – Смеху, доложу я вам…

– Расскажи всем, – поднялся Геральт. – Запивая и разукрашивая по возможности. Я прогуляюсь.

– Эй! – встрепенулся краснолюд. – Нечего обижаться.

– Ты меня не понял, Золтан. Мне надо облегчиться. Что делать, такое случается даже ходячим легендам.

***

Ночь была ужасно холодная. Кони топали и похрапывали, пар валил у них из ноздрей. Залитый лунным светом домик цирюльника выглядел прямо–таки сказочно. Ну, один к одному – домик лесной волшебницы. Ведьмак застегнул брюки.

Мильва, вскоре вышедшая за ним, неуверенно кашлянула. Ее длинная тень поравнялась с его тенью.

– Чего ты обратно злишься? – спросила она. – Что ли всерьез на них обозлился?

– Нет.

– Так какого беса стоишь тут один?

– Считаю.

– Э?

– С того момента, как мы выбрались из Брокилона, прошло двадцать дней, за это время мы прошли всего верст шестьдесят. Цири, если верить слухам, находится в Нильфгаарде, в столице империи, в городе, от которого меня отделяют, по осторожным прикидкам, что–то около двух с половиной тысяч верст. Из элементарных расчетов получается, что при таком темпе я доберусь туда через год и четыре месяца. Как тебе это нравится?

– Никак. – Мильва пожала плечами, снова кашлянула. – Я не умею считать так хорошо, как ты. А читать и писать и вовсе. Я глупая, простая девушка из деревни. Никакая тебе не компания. Не друг для разговоров.

– Не говори так.

– Так ведь правда же. – Она резко отвернулась. – На кой ты мне эти версты и дни перечислял? Чтобы я присоветовала тебе что–нибудь? Страх твой разогнала, тоску приглушила, которая свербит тебя сильнее, чем боль в поломанной ноге? Не умею! Тебе нужна не я, а та, другая, о которой болтал Лютик. Мудрая, ученая. Любимая.

– Лютик – трепач.

– Ну–ну. Но часом с головой треплется. Вернемся, хочу напиться еще.

– Мильва?

– Ну чего?

– Ты ни разу не сказала, почему решила ехать со мной.

– А ты не спрашивал.

– Теперь спрашиваю.

– Теперь – поздно. Теперь я уж и сама не знаю.

***

– Ну наконец–то, – обрадовался Золтан уже заметно изменившимся голосом. – А мы тут, представьте себе, решили, что Регис отправится с нами.

– Серьезно? – Геральт внимательно посмотрел на цирюльника. – Что вдруг такое неожиданное решение?

– Господин Золтан, – не опустил глаз Регис, – разъяснил, что в моих краях буйствует очень серьезная война. Возвращаться в те места нельзя, оставаться на этой пустоши – не очень разумно. Идти в одиночку – опасно.

– А с нами, совершенно незнакомыми, тебе, значит, безопасно. Ты определил это с одного взгляда?

– С двух, – слегка улыбнувшись, ответил цирюльник. – Первый – на женщин, которых вы охраняете. Второй – на их детей.

Золтан громко отрыгнул, скребанул мензуркой по дну бадейки.

– Внешность бывает обманчивой, – усмехнулся он. – А может, мы собираемся продать баб в неволю? Персиваль, да сделай ты что–нибудь! Ну открой побольше кран, или еще чего. Мы ж хотим напиться, а капает, будто кровь из носа.

– Холодильник не управится. Жидкость будет теплой.

– Не беда. Ночь–то холодная.

Тепловатый самогон здорово подстегнул красноречие. Золтан и Персиваль порозовели вконец, голоса у них изменились еще больше. Речь гнома и поэта вообще превратилась в почти нечленораздельное бормотание. Разыгравшийся аппетит компания зажевывала холодной кониной, которую сдабривала оказавшимися в хате корешками хрена, обильно роняя слезы, потому что хрен по крепости ничуть не уступал самогону. Но добавлял огня дискуссии.