Португальские милиционеры 3 страница

Рассказывают, что рыцарю все же удалось покинуть келью и забежать в замковую церковь – возможно, он надеялся, что Пресвятая Дева, во имя которой он исполнил свой страшный приговор, защитит его… Но братья навалились и выволокли убийцу из храма. Очень скоро суд приговорит его к ужасной казни – колесованию. Последнее, что услышит Вигберт перед смертью, будет хруст его собственных костей…

Впрочем, страшный урок меченосцы оставили без внимания. Нравы, царившие в Ордене, по-прежнему были далеки от рыцарского идеала. И со временем Орден превратился в настоящее «гуляй-поле», анархическую вольницу, не признающую никаких законов. Епископ Альберт им больше не указ. Доблестные рыцари сами решают, на кого и когда идти «на вы». Как пишет Генрих Латвийский, Альберт «весьма негодовал» по поводу их постоянных нападений на коренных жителей, чрезмерно «раздражающих» язычников. Но воинственные братья и думать не хотели о мире. Особенно неистовствовал венденский комтур Бертольд, само имя которого наводило ужас на врагов. Когда эсты в 1215 году, «с большим войском» осадившие замок Аутине, прознали, что на помощь защитникам направляется отряд Бертольда, они опрометью бежали, бросив лагерь и все, что в нем было…
Зверства меченосцев достигли таких масштабов, что в один прекрасный день Альберт лично благословил рижан на бунт. Горожане пошли на штурм замка – и взяли его. Комтура, хорошенько оттаскав за бороду, убили – а с крепостью поступили так, как парижане с ненавистной Бастилией. Лишь столетие спустя в Риге будет построен новый замок – но не для Ордена, а для архиепископа.
Те м не менее, к 1229 году меченосцами были завоеваны Эстония, часть Курляндии и Ливония. Под именем Ливонии и объединились земли – как владение Ордена, единое и неделимое.
Тысяча двести двадцать девятый стал знаковым годом в истории меченосцев. В этом году умер Альберт. Магистр Волквин, воспользовавшись этим, решил окончательно свергнуть докучающую ему опеку рижских епископов. Он горел желанием заменить ее союзом с куда более сильными соседями – рыцарями Тевтонского ордена. Меченосцы нуждались в этом, как никогда: Орден был измотан и унижен целым рядом крупных поражений. Однако от предложения объединиться Герман фон Зальца отказался.
Меченосцы проявили настойчивость. И в 1235 году Зальца все же отправил в Ливонию своих командоров Еренфрида фон Нойенбурга и Арнольда фон Нойндорфа – чтобы «прощупать обстановку». Вскоре они вернулись, а с ними – трое просителей от ливонских рыцарей. Людвиг фон Оттинген, наместник гроссмейстера Пруссии, в отсутствие магистра собрал капитул. На вопросы об обычаях, владениях и намерениях Ордена сами ливонцы отвечали уклончиво. Зато тевтонские командоры не жалели красок, расписывая поведение меченосцев, – «ибо им не понравилась их жизнь, они хотели жить по-своему, не соблюдая устав…» Рыцари были названы людьми упрямыми и непокорными, считающими личную корысть важнее общего блага. А в конце, выдвинув перст в сторону гостей, Еренфрид фон Нойенбург добавил: «А эти, да еще четверо мне известных, хуже всех там». Гробовое молчание воцарилось в зале – и голосование решили отложить до прибытия Великого магистра.
Однако, судя по всему, этот союз был предопределен свыше. В 1236 году в битве при Сауле меченосцы потеряли треть своего войска, включая и самого магистра Волквина. О том, где проходило сражение, до сих пор спорят историографы двух прибалтийских стран. Латыши считают, что речь идет о Вецсауле, через который пролегал путь из Литвы в Ригу. Литовцы убеждены, что битва произошла у Шяуляя. Несмотря на разногласия, обе стороны не забывают подчеркнуть тот факт, что в составе трехтысячной армии меченосцев были две сотни псковичей. Судя по всему, устав от чрезмерной опеки новгородцев, они искали в Риге союзника – а нашли смерть на поле брани…
Захватчики попали в засаду. Это произошло настолько неожиданно, что рыцарская кавалерия даже не пыталась контратаковать. Большая часть воинов полегла в непроходимой топи литовских болот. Лишь каждый десятый псковитянин вернулся домой.
После этого поражения уцелевшим меченосцам уже нечего было терять. Снарядили посла в Рим – чтобы поведал папе о жалком состоянии Ордена. Слезно умолял он о соединении с тевтонцами – и был услышан. Папа постановил: быть гроссмейстеру Тевтонского ордена сюзереном меченосцев. А им, раз квартируют в Ливонии, отныне называться Ливонским – Орденом святой Марии немецкого дома в Ливонии. Первым Великим магистром его станет Герман фон Балк, а на груди рыцарей отныне рядом с мечами будет красоваться черный немецкий крест.
Именно Ливонским рыцарям будет суждено навсегда войти в историю мирового кинематографа благодаря фильму Сергея Эйзенштейна «Александр Невский»…

«И бысть ту сеча зла…»

«…Священник их, мало обращая внимания на нападения… взошел на замковый вал и, пока другие сражались, молился Богу, играя на музыкальном инструменте. Услышав пение и пронзительный звук инструмента, язычники, не слышавшие этого в своей стране, приостановились и, прервав битву, стали спрашивать о причине такой радости…» – читаем в древней летописи. Что ж – у каждого поколения свои «страшилки». И хотя я появилась на свет куда позже, чем знаменитый киношедевр, «Александра Невского» в детстве смотрела не раз. И очень боялась этого католического монаха в черном, который сопровождал «псов-рыцарей» со своим походным органом. Он был похож на средневекового колдуна – и хотя я точно знала, что победа будет за нами, его мрачный вид всякий раз внушал неясную тревогу. А вдруг все-таки наколдует победу немцам?.. Да и сам образ органиста был донельзя достоверен. Уже став взрослой, я вычитала где-то, что монах перекочевал в картину из «Хроники Ливонии» Генриха Латвийского. Орденский летописец поведал нам о том, как тевтонский священнослужитель по имени Генрих (кто знает – может, он и был автором записок?), «пока другие сражались, молился Богу, играя на музыкальном инструменте». Специально для фильма была построена точная копия старинного портативного органа.
Впрочем, судя по всему, ливонские головорезы вовсе не нуждались в дополнительных стимулах для поднятия боевого духа. Перед великим походом магистр наставлял их: «Вам предстоит биться с язычниками, особенно с русскими еретиками – самым опасным и сильным нашим противником. Ибо руссы имеют склонность помогать и эстам, и литовцам, и ливам. Мы должны сокрушить их. И мы добьемся этого своим мечом. Действовать надо без пощады, чтобы никто не посмел поднять оружие против рыцарского воинства»… В 1240 году незваные католические «братья» вторглись на Русь и захватили территорию к востоку от реки Наровы, «повоевавша все и дань на них возложиша». На землях, прилегающих к Финскому заливу, они создали крепость Копорье – важный плацдарм, позволявший контролировать торговые пути по Неве. И, дерзко вторгшись в самый центр русских владений, захватили новгородский пригород Тесово.
Теперь они беспрепятственно грабили новгородских купцов в тридцати верстах от города. Богатый край постепенно превратился в пустыню: «Не на чем и орати по селам», – сообщает летописец. «Орати» означает «пахать», но вопль отчаяния и впрямь стоял в те дни по всей русской земле. «Ни одному русскому не дали уйти невредимым. Кто защищался, тот был взят в плен или убит. Слышны были крики и причитания: в той земле повсюду начался великий плач…»
Вскоре пал древний Изборск. Тогда рыцарям «противу… выиде весь град» – Псков. Но и псковское ополчение потерпело поражение – почти тысяча убитых, бесчисленное множество пленных. Преследуя ополченцев, тевтонцы подступили к городу. С ними был и князь Ярослав Владимирович, сын псковского правителя, еще в 1232 году изгнанный за какие-то грехи новгородцами. Бежавшего приютило Дорпатское (ныне – Тарту) епископство. Разумеется, роль отставного князя была Ярославу не по душе, и он, с упорством, достойным лучшего применения, подбивал новых союзников выступить против русичей. За помощь в возвращении княжеского трона местному епископу была обещана ответная помощь в борьбе с Литвой. А тут еще поступили обнадеживающие вести из бывшей вотчины отца Ярослава – часть горожан во главе с боярином Твердило Ивановичем обещала поддержку опальному правителю.

И вот немцы уже под стенами Пскова. Горит посад, полыхают окрестные села. «…И зажгоша посад весь, и много зла бысть, и погореша церквы… много сел попустиша около Пскова. Истояше под городом неделю, но города не взяша, но дети поимаше у добрых муж в тали, и отъидоша прочее». Рыцари готовились к штурму – но его не последовало. Слово Твердило Ивановича и впрямь оказалось твердым: он сдал Псков немцам. «Великим плачем» наполнилась псковская земля. Помните жуткий эпизод из того же старого фильма? Закованный в железо рыцарь бросает в огонь рыдающего ребенка… И хотя я всякий раз крепко зажмуривала глаза, жалобный плач еще долго стоял в ушах. Разумеется, как настоящий октябренок, я и слыхом не слыхивала о библейском избиении младенцев. А вот Эйзенштейн, разумеется, Библию читал, и мрачная тень царя Ирода зловеще маячила «между кадров» фильма. Упоминания о сожжениях встречаются и в древнерусской «Повести о Довмонте». Та м рассказывается, как тевтонские инквизиторы заживо сжигали монахов, а также женщин и детей, искавших убежища в монастырских стенах: «Изгониша немцы посад у Пскова марта в 4-й день, черноризиц и убогих избиша, и жены, и дети, и монастыри немцы пожгоша…»
Оставив в захваченном городе двух рыцарей и небольшой гарнизон, ливонцы отправились дальше – на Новгород. «Укорим словенский язык себе» – подчиним русский народ! Положение осложнялось еще и тем, что в том же 1240 году Крестовым походом двинулись на Русь шведы. Их предводитель ярл Биргер, зять короля и фактический правитель страны, вошел в Неву на кораблях. В Новгород, где правил князь Александр Ярославич, полетело дерзкое послание: «Если можешь, сопротивляйся, но знай, что я уже здесь и пленю твою землю». В Ладожское озеро, оттуда по Волхову на Новгород – честолюбивый швед уже зрил себя на княжеском троне… Но юный новгородский князь был не менее честолюбив. Говорят, еще в раннем детстве он читал «Александрию» – книгу о подвигах Александра Македонского. А потом, чтобы стать вторым Александром, княжич исправно учился – «вседше на коня, в бронех, за щитом, копьем биться». В десять лет вместе с дядькой он поднимал на рогатину медведя, а когда подрос, участвовал в походах отца. В общем, что такое славный бой, он знал не понаслышке. Не медля ни дня, Александр выступил навстречу неприятелю. В темноте русские войска подошли к устью Ижоры и напали на шведов. Говорят, князь лично «самому королю възложи печать на лице острым своим копием». Шведы бежали вниз по течению Невы, а отважный князь получил свое второе имя – Невский…

Но в руках ливонцев по-прежнему оставались Псков и Копорье, откуда до Новгорода рукой подать. Вот почему Александр решает нанести первый удар на копорском направлении. Короткий переход – и русское войско овладело крепостью. «И изверже град из основание, а самих немец изби, а иных с собою приведе в Новгород, а иных пожалова отпусти, бе бо милостив паче меры, а вожан и чюдцу переветников извеша»… Правый фланг воинства новгородского, «водьская пятина», был в безопасности. А неутомимый полководец снова в походном седле. В марте 1242 года он уже под Псковом. На помощь спешит его брат Андрей Ярославич с «низовыми» войсками – и вот орденские наместники в оковах отправлены в Новгород. Семьдесят знатных братьев и много простых рыцарей полегло в том бою…
Но тевтонцы отнюдь не планируют сдаваться. Мейстер Ливонии Андреас фон Фельвен, брызгая слюной, приказывает готовить расправу: «Пойдем на Александра и победивше руками имам его!» В Дорпатское епископство стекаются рыцари «со всеми бискупы (епископами) своими, и со всем множеством языка их, и власти их, что ни есть на сей строне, и с помочью королевою». В «один громящий кулак» собрались немецкие рыцари, эсты и войско короля шведского. Весной 1242 года из них формируется разведывательный отряд – прощупать силу русских войск. Двадцатью километрами южнее Дерпта он наголову разбивает русский «разгон» под началом Домаша Твердиславича и Керебета – им доверил разведку Александра Ярославич… Те, кто уцелел, вернулись к князю. Темнее тучи сделался он. «И поиде, – сообщает летописец, – на землю немецкую, хотя мстити кровь христианскую». Русская рать выступила на Изборск.
А в ставке орденского командования ликовали. До утра не смолкали победные гимны, звенели кубки, горели огни. Победа над небольшим отрядом русских окрылила ливонского мейстера. Он принимает решение дать русским сражение – и сам встает во главе войска, выступившего из Дерпта на юг. Та к закованные в броню рыцари сделали первый шаг по направлению к Чудскому озеру.
Сражение на Чудском озере оценивают по-разному. Для кого-то она вырастает до масштабов эйзенштейновской «битвы века», кто-то видит ее как ничего не решающую пограничную стычку. Некоторые исследователи и вовсе задаются вопросом: «А был ли мальчик?» Версия о том, что побоище – не более чем красивая легенда, действительно существует. А между тем, о нем сохранилось куда больше свидетельств, чем о той же Невской битве. Почти современная сражению запись в Новгородской Первой летописи старшего извода, описание в «Житии Александра Невского»: «И наехаша на полкъ Немци и Чюдь и прошибошася свиньею сквозе полкъ, и бысть сеча ту велика Немцемь и Чюди. Богъ же и святая Софья и святою мученику Бориса и Глеба, еюже ради новгородци кровь свою прольяша, техъ святыхъ великыми молитвами пособи Богъ князю Александру; а Немци ту падоша, а Чюдь даша плеща; и, гоняче, биша ихъ на семи верстъ по леду до Суболичьскаго берега; и паде Чюди бещисла, а Немець четыреста, а пятьдесят руками яша и приведоша в Новъгородъ. А бишася месяца априля въ 5, на память святого мученика Клавдия, на похвалу святыя Богородица, в субботу». Псковская летопись добавляет: «…и Чюди много победи, имь же несть числа, а иных вода потопи»…
Для русских летописцев битва на Чудском – почти героический эпос. Свидетелям со стороны «нападения» она видится несколько по-другому. По мнению автора немецкой «Рифмованной хроники», итоги сражения были куда более скромными: «С обеих сторон убитые падали на траву. Те, кто был в войске братьев, оказались в окружении. У русских было такое войско, что, пожалуй, шестьдесят человек одного немца атаковало. Братья упорно сражались. Всё же их одолели. Часть дорпатцев вышла из боя, чтобы спастись. Они вынуждены были отступить. Та м двадцать братьев осталось убитыми и шестеро попали в плен».
Тевтонскому летописцу вторит калининградский историк и архивист Анатолий Бахтин, более двадцати лет изучавший события по хроникам и летописям. «Сама хроника битвы была фальсифицирована, – полагает он. – Не было там умопомрачительного столпотворения воюющих сторон, не было и массового ухода людей под лед. В те времена доспехи тевтонцев по своему весу были сопоставимы с вооружением русских ратников. Те же кольчуга, щит, меч. Только вместо традиционного славянского шишака головы братьев-рыцарей защищал ведрообразный шлем. Не было в те времена и латных лошадей. Ни в одной из существующих хроник невозможно отыскать рассказ о треснувшем льде Чудского озера, об ушедших под воду участниках сражения.

Еще одна откровенная мистификация, которая оказала медвежью услугу, – это количество участников сражения. В составлении русских летописей того времени наверняка принимали участие имиджмейкеры, которые, для того чтобы признать значимость победы или объяснить причины поражения, не утруждали себя педантизмом. Количество воинов в те времена указывали одним словом „бещисла“, то есть несметное количество. Эта формулировка дала повод псевдоисторикам в советские времена увеличить на порядок количество участников битвы на Чудском озере. Как анекдот, звучали нереальные и необоснованные цифры: восемнадцать тысяч со стороны русских, пятнадцать – со стороны Ордена. Между тем историческим фактом является то, что большинство рыцарей Тевтонского ордена в тот период проливали свою и чужую кровь в Палестине за Гроб Господень, а в целом Орден состоял примерно из двухсот восьмидесяти братьев-рыцарей. Та к что непосредственно на лед Чудского озера вышли биться не более двух десятков тевтонцев».
Тайной является и само место Ледового побоища. Из летописей было известно, что оно произошло на льду Чудского озера «у Вороньего Камня, на Узмени» и что разбитых немцев гнали оттуда семь верст «до Соболического берега». Казалось бы, три вполне точных географических ориентира. Но оказалось, что Вороньих Камней около Чудского озера больше десятка, а никакого Соболического берега и вовсе нет. Узнали только, что деревня Мехикорма когда-то называлась Узменкой – но точно такое же имя носил и узкий пролив между Чудским и Псковским озерами, и даже южная оконечность Чудского озера, в наши дни называемая озером Теплым.
Та к что же подразумевал летописец?
В шестидесятых годах прошлого столетия к Чудскому озеру была отправлена научная экспедиция под руководством Г. Н. Караева. Ученым удалось выяснить, что среди небольших островов один носит название Вороньего. Причем окрестные жители называют его Вороньим Камнем! Дело в том, что прежде этот островок составлял единое целое с ближайшим островом Городец – там-то и стоял высокий утес, известный под названием Вороньего Камня.
А еще оказалось, что в озере водится рыба соболек. Весной она кишмя кишит у западного берега, там, где в озеро впадает река Эймаыга, – рыбу и сейчас там ловят. Та к был обнаружен Соболический берег, до которого от Вороньего Камня ровно семь верст, как и сказано в летописи.
Казалось бы, вывод очевиден – битва «имела место» у восточного берега озера близ современного острова Городецкий. Но в девяностых годах группа археологов выдвинула новую теорию – побоище вообще произошло не на льду, а на суше, в треугольнике между нынешними селами Таборы, Кобылье городище и Козлово. Откуда иначе здесь появились захоронения средневековых воинов?.. Яростные споры продолжаются и сейчас. Но лично мне милее классическая версия. Уж очень красиво и таинственно звучит название – Вороний Камень…
…Узнав, что навстречу движется огромный отряд ливонцев, новгородское войско повернуло («вспятися») на озеро, «немцы же и чудь поидоша по них». Новгородцы двинулись к Чудскому озеру, чтобы отразить обходный маневр немецких рыцарей. Здесь, у острова «Воронея Камени», встали лагерем русские ратники. Александр решил дать бой. «Воя великого князя Александра исполнишаяся духа ратна, бяху бо сердце их аки львом», они готовы были «положити главы своя»…
Еще и еще раз осматривал Александр позицию. За спиной – поросший густым лесом берег с крутыми склонами. Правый фланг защищен водным участком – Сиговицею. Сюда, в воду, теплую от ключей, зимой в изобилии собираются сиги – а лед бывает очень тонок… Не случайно жители приозерья всегда объезжают это место стороной. Стоит загнать сюда врага – ни один не уйдет живым! Камнем потянут на дно железные латы… Наконец, на левом фланге – высокий береговой мыс, откуда широко кругом видно.
Перед битвой Александр помолился в церкви Святой Троицы, получил благословение. Выйдя из храма, произнес: «Суди Боже, и разсуди прю мою от языка валеречива: помози, Господи, яко же древле Моисеови на Амалика и прадеду моему, князю Ярославу, на окаянного Святополка…» Вставало солнце, алыми лучами рассекая белоснежную гладь льда. Темными рядами застыли пешцы. Щиты сомкнулись, образуя непроходимую стену, ощетинились длинные копья. Впереди построились лучники, на флангах – конные. Занималось утро 5 апреля 1242 года.
Но вернемся к тевтонцам. Как мы помним, автор «Рифмованной хроники» за каждым немецким участником сражения закрепляет шестьдесят русских. Для большинства исследователей это выглядит всего лишь неубедительной попыткой оправдать собственное поражение. По подсчетам военных историков, ландмейстер фон Фельвен вывел на лед Чудского озера 10–12 тысяч воинов. Кроме ливонцев, там были отряды Дорпатского епископства и многочисленные датчане во главе с сыновьями короля Вальдемара II. Закованным в броню крестоносцам противостояло пятнадцатитысячное войско Александра. Это было ополчение, набранное из посадских людей, – лишь малую часть составляла профессиональная княжеская дружина.
Рыцари прекрасно знали, как надо действовать против пехотных ополчений. Подобно мощному тарану, они разбивали строй надвое. Дальше расколотое войско дробилось на мелкие группы и уничтожалось по частям. Боевое построение крестоносцев – клин, или, как пишет летописец, «великая свинья», известно нам со школьной скамьи. «Острие» клина составляли всего пять-десять человек, в каждом последующем ряду – на два рыцаря больше. Это была элита – самые опытные, тренированные и хорошо вооруженные воины. С флангов их прикрывали два ряда таких же отборных рыцарей. За клином, как хвост за кометой, тянулись отряды оруженосцев и кнехтов-ополченцев. Убойная сила при таком построении была обеспечена.
Но, как известно из другого замечательного старого фильма – у каждого свои недостатки. Были они и у рыцарской «свиньи». После нанесения удара хаос наступал не только в рядах противника. Сохранить боевой порядок зачастую не удавалось и самим крестоносцам – слишком уж громоздким и жестким был строй. Ни о какой гибкости маневра не шло и речи. Эти слабые стороны противника хорошо знал Александр Ярославич.
Обычным боевым порядком русских войск в те времена были три полка: в центре – «чело», по флангам – полки «правой и левой руки». Все три выстраивались в линию. Но новгородский князь решил поломать эту схему. Он выстроил на поле боя настоящие клещи. Раздвинувшись, они должны были охватить противника и, сжав, переломить ему хребет. Основные силы – конницу – Александр разместил на флангах, а в центре, щит к щиту, стояло новгородское ополчение. Ему предстояло принять на себя первый удар. Сам князь со своей дружиной укрылся в засаде – чтобы в нужный момент ударить ненавистной «свинье» в тыл.
Все произошло, как и замыслил Александр Ярославич. Едва из-за горизонта выкатилось круглое солнце, железный рыцарский клин двинулся в атаку. Русские лучники осыпали врага ливнем стрел. Закованным в латы тевтонцам они не причинили вреда, но рядом с крестоносцами наступала чудь – и эсты падали, как подкошенные, один за другим… Русские лучники, теснимые вражеской конницей, пятились к рядам пехоты – и вот клин врубился в пешую рать: «И немци, и чюдь пробишася свиньей сквозь полк…» Крестоносцы уже готовы были торжествовать победу, но неожиданно впереди вырос непреодолимый для конницы крутой берег. А сзади, не видя этого внезапного препятствия, напирали остальные… Тут-то и сомкнулись знаменитые русские клещи. Слева и справа на ливонцев обрушились оба крыла русского войска, а с тыла, совершив обходной маневр, ударила княжеская отборная дружина.
«…Смешались в кучу кони, люди…» Окруженных рыцарей крючьями стаскивали с лошадей, а самих коней выводили из строя острыми ножами-засапожниками, спрятанными за голенищем. На земле неповоротливый крестоносец становился легкой добычей – подняться без посторонней помощи он не мог. Первыми дрогнули кнехты, следом обратились в бегство рыцари. Вот и Сиговица – хрупкий лед затрещал под многопудовой тяжестью… Первыми шли ко дну самые знатные: их доспехи были увесистей всех. «И бысть ту сеча зла и велика немцем и чюди, и бе труск от копии ломлениа, и звук от мечнаго сечениа, якоже озеру помрзшу двигнутись, и небе видети леду, покры бо ся кровию…» Остатки бежавшего в беспорядке войска новгородцы преследовали до противоположного берега. А потом пятьдесят неприятельских гордых «нарочитых воевод» пешком брели за конями победителей до самого Новгорода…
Летом того же года «орденские братья» прислали в Новгород послов с поклоном: «Есмя зашли мечем Псков, Водь, Лугу, Латыголу, и мы ся того всего отступаем, а что есмя изоимали в полон людей ваших, а теми ся розменим, мы ваших пустим, а вы наших пустите, и псковски полон пустим». Орден отказывался от всех притязаний на русские земли – и мир был заключен. Крестоносцы больше угрожали западным границам Руси.
Ледовое побоище – первый в истории случай, когда тяжелая рыцарская конница была разбита в полевом бою войском, состоящим, по большей части, из пехоты. Но это – тема для теоретиков военного искусства. А Русская Православная Церковь заслуженно чтит подвиг православного воинства, разгромившего агрессоров в решающей битве. Житие Святого Благоверного князя Александра Невского сравнивает победу в Ледовом побоище с библейскими священными войнами. «И слышал я это от очевидца, который мне рассказал, что видел воинство Божие в воздухе, пришедшее на помощь Александру. И так победил их помощью Божией, и обратились враги в бегство, и гнали их воины Александровы, словно неслись они по воздуху», – повествует древнерусский летописец.
Ну а что касается фильма – оказывается, «Александр Невский» долгие годы пролежал «на полке». Причиной тому послужило нежелание Иосифа Сталина портить отношения с Германией. И что же открыло ему дорогу на экран? Ну, конечно, начало Великой Отечественной войны.

«Верните мне сына моего…»

Задолго до прихода «псов-рыцарей» в недрах земли, которую станут называть Пруссией, жили-были маленькие бородатые человечки – барздуки. Иногда они вылезали на поверхность и раскидывали под кудрявой бузиной скатерть-самобранку. Сами собой появлялись на ней мягкий хлеб да веселое хмельное пиво. Край этот носил тогда имя Самбия, что означает на давно уже мертвом языке не то «община», не то «братство», не то – «простой народ»…
Первые представители «простого народа» появились здесь еще в III тысячелетии до нашей эры. И то понятно, благодатный был край: леса, в которых зверья без счета, песчаные косы, уходящие в море… Опусти в него корзину – и она тут же заполнится сельдью, угрями, осетрами да семгой. Последней ловилось столько, что ее разрешено было продавать лишь дважды в неделю, чтобы не сбивать цену. Говорят, однажды (когда на этих берегах уже «прописались» тевтонцы) вместе с семгой в рыбацкую сеть попался водяной в одежде епископа. Взглянуть на диво-дивное собрались рыцари со всей округи. Морской епископ ничего не ел – и тлел на глазах. Через пару дней его решили отпустить в море. Водяной перекрестился, низко поклонился и ушел на дно…
…Давным-давно жители этих мест были совсем не похожи на современных прибалтов. Темноволосые смуглые арии, благородные воины, добрались сюда из северной Индии и Ирана. Мастерски лепили они сосуды из глины, украшая их оттисками витых шнуров. Причудливые орнаменты стерегли содержимое горшков от злых сил… А еще, как и пруссы, арии поклонялись богу молний. Звался он у них Индрой, и символом бога был огромный дуб, растущий на вершине холма…
Потом сюда пришли кельты. С той поры представители местных племен стали носить гривны – тяжелые шейные украшения, которые кельты называли «торквес». Их надевали лишь по особым случаям, каковых выпадало два-три раза за всю жизнь…
Однажды облаченные в торквес самбы отправились к вещим воинам Брутену и Видевуту с просьбой возглавить их народ. Видевут стал королем, Брутен – наместником богов, властелином живых душ. Время от времени Брутен или Криве-Кривайтис (так его стали называть соплеменники) созывал подданных на священную гору к бессмертному дубу. Прямо к звездам взметались искры жертвенного костра. Через него бросали куски мяса только что заколотого козла. Пока мясо жарилось – каялись в грехах да лупцевали друг друга что есть мочи. А потом пировали, потягивая священные напитки: молоко и мед…
После боевой вылазки место козла занимал плененный враг. Вайделоты, хранители огня, сжигали его дотла – вместе с конем и воинским снаряжением. На том же костре обращалась в пепел и треть захваченной добычи. Ополчение самих пруссов было вооружено, в основном, дубинами. Они свято верили, что оружие им ни к чему, ибо боги не допустят их поражения. И до поры до времени боги им помогали – юный вояка Потримптс, покровитель молний Пэркунис, седобородый хозяин смерти Патолс. И невдомек им было, что после распятия и воскресения Христа прошло уже более тысячи лет… Жители Самбии по-прежнему обожествляли таинственную силу природы – землю и солнце, гром и огонь, цветущую липу и даже безобразных жаб. Еще бы – ведь они твердо знали, что после смерти непременно воплотятся в одно из этих существ…
Последний языческий ритуал, который зафиксировали хроники, состоялся аж в 1520 году. Тогда к берегам давно уже христианской Пруссии направлялись корабли из Польши, которая вела перманентные боевые действия с крестоносцами. Не желая новой схватки, народ всем миром отправился к колдуну Вальтину Суплиту. То т потребовал привести к нему быка, да прикатить бочку пива. Целую ночь в присутствии мужчин он жег внутренности и кости жертвенного животного, отчаянно жестикулируя и читая молитвы. А утром суда поляков неожиданно развернулись и отправились домой – по какой-то необъяснимой причине эти берега показались им сущим адом на земле.

Разумеется, на самом деле это было далеко не так. Особое северное очарование Прибалтики и сейчас пленяет наше воображение. Как и застывшая древняя смола – янтарь, который добывали здесь с незапамятных времен. Желтые кругляши самбам выносило море. Долгое время «глэзум», как они их называли, россыпями валялся на берегу – пока красоту камня не оценили римляне. Они-то и проложили великий Янтарный путь в древнюю Самбию – и нарекли ее поэтическим именем Глэзария… При Нероне в столицу империи было доставлено столько морского самоцвета, что вся арена Колизея была выложена им. Боевое снаряжение гладиаторов и даже носилки, на которых уносили убитых, – все было янтарным. Сами самбы поначалу из янтаря ничего не мастерили. Просто собирали, относили на рынок и с удивлением обнаруживали, что за него дают неплохую цену. Торговля шла настолько успешно, что сведения о поселениях древних пруссов даже попали в сочинения арабского географа Идриси. Он называл это место Гинтийар, от «гинтарс» – янтарь: «большой, цветущий город, находящийся на вершине неприступной горы, где жители укрепились от нападения викингов…»
Но явился враг пострашнее викингов. Спустя годы право на торговлю янтарем присвоят себе тевтонцы. Чудодейственные свойства, которые приписывали камню, станут приносить им баснословные барыши. Всякий стремился купить украшение, способное избавить от душевного расстройства или мигрени, сердечной болезни или подагры. Измельчая лучезарную смолу в порошок, лекари готовили целебные снадобья, а за кражу янтаря карали с особой строгостью.
На ночь выход из порта в реку, по который шли торговые суда, перекрывали два огромных древесных ствола. Как и пруссы, немецкие рыцари торговали необработанным камнем. Лишь изредка мастера – исключительно для личных и дипломатических нужд орденской «верхушки» – создавали шедевры, равных которым не было во всей Европе. Среди них – знаменитая янтарная комната Петергофского дворца. Ее в XVIII веке подарил Петру Великому прусский король Фридрих Вильгельм I.
Впрочем, негоже нам скакать через столетия. Вернемся в те времена, когда Александр Ярославич еще не похоронил ливонцев подо льдом Чудского озера, а в Пруссии в помине не было никакого короля. Но Крестовый поход на север уже был объявлен – и вот ранней весной 1230 года на границе Польши и Пруссии появился тевтонский магистр Герман фон Бальк, призванный возглавить вторжение. Вместе с ним прибыл маршал ордена Дитрих фон Бернхайм, а также группа отборных рыцарей со своими оруженосцами.
Разумеется, пруссы об их приезде ничего не знали. Как-то раз один из их отрядов, переправившись через Вислу, привычно принялся грабить польские земли. Получив донесение разведки, братья-тевтонцы, давшие слово защищать поляков от варварского разбоя, кинулись в погоню. Увидев за спиной группу вооруженных до зубов рыцарей, пруссы очень удивились – и в растерянности отступили. Но… Хороший прусс – мертвый прусс, и маленький отряд стал первой жертвой этой войны. Война не на жизнь, а на смерть – невиданные доселе грабежи, кровавые оргии и казни станут обычной практикой для обеих сторон. В результате к концу XIII века едва ли не половина коренных обитателей Пруссии будет уничтожена…
В 1230 году Орден построил на Кульмской земле замок Нешаву, где разместились первые сто рыцарей-«миссионеров». Го д спустя они перейдут на правый берег Вислы и, сломив сопротивление прусского племени памеденов, возведут в устье реки замок Торн. Его руины и сейчас красуются неподалеку от Старого города. А рядом с ратушей стоит памятник, на котором написано по-латыни: «Николай Коперник, торунянин, сдвинул Землю, остановил Солнце и Небо». Первые торуняне – тевтонские рыцари – были далеки от столь высоких целей. Единственное, во что они по-настоящему верили, – исключительность орденской миссии. Без покорения ненавистных язычников само их существование теряло смысл. Они воевали не в силу обязательств и не за деньги – за идею. На подвиги тевтонцев благословлял сам Господь, и за такого сюзерена они готовы были драться до конца. Вечная война, в которой все средства хороши, а злодеяние, совершенное во имя исполнения «миссии», вполне может быть оправдано. Впрочем, в этом тевтонцев вряд ли можно назвать оригинальными – ведь о том, что никакое дело, совершенное во имя Ордена, не является грехом, сказал еще незабвенный Бернар Клервосский…
Воинами рыцари были отменными. Готовые по первому сигналу обнажить мечи, они служили пожизненно. Универсальные солдаты, чем-то напоминающие роботов-андроидов из современных голливудских блокбастеров, они могли равно драться конными и пешими, штурмовать и обороняться. В перерывах между походами они постоянно оттачивали мастерство. Прибавим к этому жесточайшую дисциплину – и вот вам секрет их головокружительных успехов на Балтике. Между прочим, именно из прусского воинства вышли родоначальники многих русских дворянских фамилий – Романовы, Шереметевы, Яковлевы… Были среди них поистине блестящие офицеры – но это уже совсем другая история.
Тактика Ордена в Пруссии до боли напоминала тактику крестоносцев на Ближнем Востоке. Из вновь отстроенных замков братия нападала на соседние земли. За долгие годы все было отработано до мелочей. С границы уже освоенной территории рано поутру отправлялась вооруженная группа. Едва солнце начинало клониться к закату – всадники спешивались. Здесь закладывалась следующая крепость.
Обыкновенно кампания по освоению новых территорий разворачивалась летом – на зиму рыцари возвращались по домам. Прусские племена бились отчаянно, но поделать ничего не могли. Вслед за памеденами пали пагудены, затем эрмландцы. А в 1238-м воины Христовы во главе с Дитрихом Бернхаймом напали на опорный пункт пруссов – Хонеду. Два года держалась крепость – высокий каменный вал, обмазанный глиной, да частокол в два ряда. Между бревнами – слой мелких камней и земли. Во время штурма на вал лили воду, чтобы глина, которая связывала камни, становилась скользкой. Из-за частокола защитники городища могли видеть все, что происходит снаружи. Похоже, сама родная земля помогала защитникам – топкие болота, дремучие леса да воды Фришес Хафф, ныне именуемого Калининградским заливом… Но настал день, когда из-за голода они больше не могли сопротивляться. Тогда в Хонеде вспыхнул мятеж, и пруссы зверски убили своего вождя – Кодруна…
Хонеда пала – крестоносцы тут же взялись за топоры. На глазах выросли укрепления из дерева, затем на их месте зодчие возвели неприступный каменный замок. Первыми строителями у тевтонцев были монахи. А позже за дело взялись артели вольнонаемных каменщиков. Они хранили тонкости своего мастерства в строжайшей тайне. Только современным исследователям удалось разгадать некоторые их секреты. В нижнюю часть стен укладывались известняковые глыбы и неотесанные камни. Когда кладка достигала человеческого роста, начинали строить из кирпичей ручной формовки – значительно крупнее и прочнее нынешних. Туда, где сушились кирпичи, часто забегали дикие звери, залетали птицы, оставляя отпечатки лап. До сих пор эти следы, словно магические обереги, красуются на крепостных стенах…
В честь Германа фон Балька новый замок назвали Бальгой. Суров и величествен он был. Дом Конвента нависал над заливом на высоте 25 метров. Высокие узкие бойницы, длинные галереи с амбразурами… Под полом первого этажа находилось помещение, подобное которому есть только в замке Ордена Монфорт в Сирии, – квадрат с центральной колонной, на которую опираются ребра четырех сводов. Два глубоких рва окружали Бальгу, непоколебимой твердыней стояла крепостная стена. Выход закрывался подъемными воротами из дуба. Ни разу этот замок так и не был взят. На его стенах сохранились имена магистров Тевтонского ордена. Все они написаны красной краской, и только имя Ульриха фон Юнгингена – черной: именно он был ответствен за позор под Грюнвальдом…
В XVIII–XIX веках, когда земли Пруссии станут активно заселять иммигранты из чужих земель, дом Конвента превратят в каменоломню. Не пощадят и старинное кладбище с надгробиями из гранита, мрамора и даже обсидиана. Что же – строительный материал был необходим переселенцам. Туристам будущего останутся лишь рвы с подъемными мостами, крутые береговые откосы да деревья, чуть позже привезенные сюда из Южной Америки, Японии и Скандинавии… В 1945-м их нашпигует свинцом – немцев, прижатых к заливу, расстреливали из тяжелых орудий четыре дня кряду… Огонь корректировался с помощью аэростата, поднятого над Бальгой. Сорок девять тысяч немецких солдат навсегда полегли в эту землю… А когда после войны здесь решат создать лесопильный завод, стволы деревьев будут ломать даже самые мощные пилы. И по сей день древние поля и холмы буквально пропитаны тоннами взрывоопасных материалов – по непонятной причине разминирования в крепости проводить не стали. Несмотря на это Бальга, словно магнит, до сих пор притягивает к себе искателей сокровищ. Поговаривают, что во время войны немцы завозили сюда ящики с неизвестным содержимым. За крепостной стеной ящики навсегда исчезали в разветвленной системе подземных ходов и колодцев…
Последний раз организованные поиски проходили здесь в восьмидесятых годах прошлого века. Когда один из участников экспедиции погиб, подорвавшись на мине времен Второй мировой, поиски были приостановлены. Но аура тайны и сейчас витает над развалинами Бальги, вписавшей одну из первых глав в историю Прусского государства.

…Уже через неделю после того, как пала Хонеда, тевтонцы заложили новый замок и назвали его Бранденбург (выходцев из этого славного немецкого города в Ордене было немало). Постепенно Пруссия покрывалась паутиной крепостей – всего их будет ровно сотня. Вокруг замков возникают поселения, которые обживают колонисты, спешащие сюда из всех уголков Римской империи. Разоренные территории заново обживаются. За расселением вновь прибывших зорко следит орденский лектор. Он же ответствен и за то, как будут осваиваться распределенные участки земли.
Казалось, Пруссия покорена – приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Но не такого мнения были сами пруссы. Они словно ждали нужного момента, чтобы подняться против своих поработителей. И он настал. В начале сороковых годов XIII столетия на крепком теле тевтонского Ордена появилась брешь. Все началось с того, что русские разбили шведских крестоносцев в Неве. Одновременно Чингсхан опустошил Польшу, Чехию и Венгрию – в битве при Легнице полегло немало тевтонцев. И в довершение – сокрушительное поражение ливонских рыцарей на льду Чудского озера…
Тут-то пруссы и нанесли удар. Формально поводом к восстанию явилось нарушение Орденом договора, по которому представители коренных народов имели право участвовать в управлении делами своих земель. Но из этой искры разгорелось пламя настоящей войны. Восставшие заключили союз с князем Свентопелком (Святополком) Поморским, который когда-то энергично содействовал укреплению Ордена в Пруссии. К счастью для вчерашних язычников, он быстро понял, что скрывалось за миссионерскими помыслами тевтонцев. Был у него в этом деле и личный интерес – помешать захватить дельту Вислы, что серьезно угрожало бы целостности Гданьского Поморья. С 1242 года начинается борьба Святополка с Орденом. Ей будет суждено затянуться на десять лет.
«Сын дьявола… исполненный вероломства и обмана», Святополк начал перехватывать немецкие суда в нижнем течении Вислы. А летом, вторгшись в Пруссию, устроил такую бойню, что «вся почти Пруссия окрашена была христианской кровью». Устояло лишь несколько крепостей, за стенами которых и укрылись рыцари. Оттуда они нанесли несколько контрударов.
Молниеносным кровопролитным штурмом была захвачена резиденция Святополка – замок Сартовице. Пять дней поморцы пытались отбить замок – тевтонцы стояли насмерть… Вслед за Сартовице был взят Вышеград. Но противник продолжал теснить – и теперь уже тевтонцам пришлось просить помощи у мазовецких князей. Рать поляков двинулась на Поморье, и Святополк запросил мира. В залог мирного договора он даже передал немцам своего старшего сына Мстивоя. Но тут же и нарушил княжеское слово, вторгшись в самое сердце орденских владений – Кульмскую землю. Как скошенная трава, полегли рыцари у Рейзонского озера – потери были столь огромны, что, по словам хрониста, женщинам после этого разрешено было выходить замуж за рабов, «дабы совсем не погибло дело веры»…
Справедливости ради отметим, что восставшие пытались решить дело не только огнем и мечом. На лионском соборе 1245 года их представители потребовали у Папского престола, чтобы католическая церковь перестала поддерживать небогоугодное дело немецких крестоносцев. Однако церковь не вняла их просьбам. Два года спустя огромное рыцарское войско прибыло в Пруссию. Одновременно Орден сумел поднять против Святополка его младших братьев Самбора и Ратибора. Пришлось поморскому князю в очередной раз заключать с немцами перемирие. «Разменной монетой» в нем опять стал отданный в заложники Мстивой. Святополк потребовал возвратить ему сына, но немцы наотрез отказались. Тогда воинственный князь в третий раз поднялся против них. Снова стоном наполнилась Кульмская земля. По словам летописца, немецкие рыцари стали даже подумывать об уходе из Пруссии – но тут вмешался папа, потребовавший от славянского князя, чтобы он сложил оружие. Святополк был непреклонен: ни папа, ни император не заставят его прекратить войну – «Верните мне сына моего, если желаете иметь мир со мной!» В планы немцев, однако, это не входило. Вместо этого они вторглись в Поморье и «на протяжении девяти дней и ночей так его опустошили, что не осталось ни одного угла, в каком бы они не побывали с грабежом и поджогами». Несколько дней полыхал знаменитый Оливский монастырь, а рыцари «ушли с большой добычею». И все-таки в 1248 году Мстивой наконец был освобождён. Святополк заключил с Орденом мирный договор.
Соглашения удалось достичь и с вождями большинства восставших племен. 7 февраля 1249 года помощник гроссмейстера Генрих фон Виде и прусские повстанцы в замке Христбург подписали бумагу. Пруссы обещали впредь не воевать против Ордена и участвовать во всех его походах. В обмен на это всем обращенным в христианство Папа римский даровал свободу и право становиться священниками – а феодалам даже и рыцарями! Отныне пруссы могли подавать в суд, а также наследовать, приобретать и менять собственное имущество. Правда, заключая сделку, следовало оставить Ордену залог, чтобы продавец не сбежал к язычникам. Если у кого-то не было наследников, его земля переходила в собственность Ордена (кстати, законным наследником считался только ребенок, рождённый от церковного брака). Почетной обязанностью пруссов стало строительство кирх (для каждой местности было определено необходимое их число). Они также обязались каждую церковь обеспечить восемью убами земли, платить десятину и в течение месяца поголовно креститься. Кара за отказ от обряда была более чем строгой – у родителей некрещеного ребёнка конфисковывалось все движимое и недвижимое имущество. А взрослых, не окунувшихся в купель, навсегда выгоняли из мест, где живут правоверные христиане.
Такие «трофеи» вынесли из пламени десятилетней войны пруссы. Добыча тевтонцев была куда более овеществленной. Но среди добра, награбленного в богатых поморских замках, был некий артефакт, значение которого измерялось для суровых немецких рыцарей отнюдь не мерами золота. После взятия Сартовице из тьмы времен снова появляется таинственная голова – подобная той, которой посвящено столько страниц в истории Ордена тамплиеров…