Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Духи тьмы и ветра



Возможно, человечество ждут великие свершения, невообразимые ныне; и все же происхождение всегда будет накладывать на них свой отпечаток.

Кларенс Дей. «Этот обезьяний мир»

По вторникам и четвергам с двух до четырех часов пополудни Мэран Келледи давала уроки игры на флейте в старой пожарной каланче на Ли‑стрит, где давно уже расположился культурный центр Нижнего Кроуси. Занятия проходили в маленькой полуподвальной комнатушке. В прочие дни недели она служила кабинетом главного редактора «Кроуси таймс», ежемесячной районной газеты.

В комнатке неизменно припахивало сыростью. На стенах красовались два старых плаката: один призывал всех на благотворительную распродажу, которая давным‑давно миновала; другой, в виде репродукции картины Джилли Копперкорн с изображением той самой пожарной каланчи, рекламировал выставку работ художницы в галерее «Зеленый человечек». Срок ему тоже давно вышел.

Значительную часть комнаты занимал массивный дубовый стол. На его могучей груди покоился компьютер в окружении рукописей, дожидавшихся своей очереди быть перенесенными на дискету, рекламных объявлений, листов писчей бумаги, палочек клея, ручек, карандашей, блокнотов и всякой прочей всячины. Принтер отбывал ссылку на деревянном ящике. На расстоянии вытянутой руки от стола здоровенная пробковая доска поражала воображение умопомрачительным количеством пришпиленных к ней бумажек с выцветшими записками и заметками. Веселые гирлянды ярко‑желтых стикеров с адресами облепили весь периметр доски и монитор компьютера. Обшарпанная металлическая картотека в углу скрывала подшивки старых номеров. На ней стояла ваза с сухими цветами – не украшения ради, просто позабытый букет. Одну неделю каждого месяца вся обширная поверхность стола скрывалась под макетом газеты в разных стадиях готовности.

На первый взгляд комната не очень располагала к занятиям музыкой, несмотря на присутствие двух крохотных пюпитров, извлеченных из щели за картотекой, и двух деревянных стульев с прямыми спинками, которые дважды в неделю выпускали на волю из тесной кладовки под лестницей. Но у музыки, как известно, своя магия, и одной ноты старинной мелодии хватит, чтобы любое место, даже такое заурядное, как забитая конторской мебелью клетушка без окон в полуподвале старой пожарной каланчи, превратилась в таинственное колдовское пространство.

Мэран обучала старинной манере игры на флейте. Скромная дальняя родственница серебристой оркестровой флейты была ее излюбленным инструментом: простенькая деревянная дудочка с узкой боковой щелью, без специальной пластины для губ, которая направляет внутрь струю воздуха, с шестью аккуратными дырочками вместо клавишей. Такую флейту принято называть ирландской по той причине, что именно на ней чаще всего исполняют и бурные плясовые, и жалобные протяжные напевы Ирландии и Шотландии, однако ее сестер можно отыскать почти в каждой стране и в любом оркестре барочных инструментов.

Именно этот нехитрый инструмент в той или иной форме впервые стал голосом многочисленных тайн бытия, которые древний человек не мог облечь в слова, хотя и испытывал такую потребность; только барабан появился раньше.

Когда дверь комнатки затворилась за последней на тот день ученицей, Мэран взялась за чистку своего инструмента: она никогда не уходила домой, не совершив этот нехитрый ритуал. Флейту надо было разобрать на три части и досуха протереть изнутри каждую при помощи намотанного на тоненький прутик кусочка фланели. Только укладывая флейту в футляр, Мэран осознала, что в дверях стоит какая‑то женщина: похоже, она не хотела отрывать Мэран от дела, а терпеливо ждала, пока та сама ее заметит.

– Миссис Баттербери, – сказала Мэран. – Прошу меня простить. Я вас не сразу увидела.

Матери ее последней ученицы еще не исполнилось сорока; эту яркую, хорошо одетую женщину портило только одно: заниженная самооценка.

– Извините, я, кажется, помешала...

– Вовсе нет; я просто складывала вещи. Садитесь, пожалуйста.

И Мэран указала на второй стул, где совсем недавно сидела дочь миссис Баттербери. Женщина робко вошла в комнату и опустилась на самый краешек сиденья, нервно сжав обеими руками сумочку. Ни дать ни взять птица, вот‑вот вспорхнет и улетит.

– Чем я могу вам помочь, миссис Баттербери? – спросила Мэран.

– Пожалуйста, зовите меня Анной.

– Хорошо, Анна.

Мэран сделала выжидательную паузу.

– Я... я насчет Лесли, – отважилась наконец женщина.

Мэран одобрительно кивнула:

– Она хорошо занимается. Думаю, у нее настоящий дар.

– Здесь может быть и хорошо, но... вот взгляните на это.

С этими словами она вытянула из сумки несколько сложенных пополам страниц и передала их Мэран. Та увидела пять листов, на которых мелким убористым почерком было написано что‑то похожее на школьное сочинение. Руку Лесли она узнала сразу. Прочитала красную учительскую пометку на первой странице: «Хороший язык, богатое воображение, но в следующий раз ближе к теме, пожалуйста», – пробежала глазами текст. Ее внимание привлекли последние два абзаца:

"Старые боги вовсе не превратились в брауни, фей и прочих существ, место которым в диснеевских мультиках; нет, они просто изменились. Появление Христа и новой религии сделало их свободными. Ожидания и надежды смертных больше не связывали их по рукам и ногам, отныне каждый из них волен был сам выбирать свой путь.

Они и сейчас живы, ходят среди нас. Только мы не узнаем их больше".

Мэран подняла глаза на посетительницу.

– Что‑то мне это напоминает, – сказала она.

– Задали сочинение об этнических меньшинствах Ньюфорда, – объяснила миссис Баттербери.

– Ну что же, думаю, ни один человек, верящий в фей, не найдет в работе Лесли ни малейшего изъяна, – улыбнулась Мэран.

– Извините, – возразила миссис Баттербери, – но ничего забавного я здесь не нахожу. – И она ткнула в сочинение пальцем. – Мне от него не по себе делается.

– Нет, это вы меня извините, миссис Баттербери, – спохватилась Мэран. – У меня и в мыслях не было насмехаться над вашим беспокойством, просто я не совсем понимаю, что именно вас так тревожит.

Вид у посетительницы стал еще несчастнее.

– Ну как же... это же очевидно. Я боюсь, вдруг она попала в какую‑нибудь секту или наркотики принимать начала. А может быть, и то и другое.

– Вы так решили, прочитав это сочинение? – спросила Мэран. Ей пришлось изрядно постараться, чтобы подавить рвавшееся наружу изумление.

– Феи и магия, магия и феи – вот и все, о чем она говорит или, точнее, говорила раньше. В последнее время она вообще нечасто удостаивает меня общением.

И миссис Баттербери умолкла. Ожидая, пока мать Лесли соберется с духом и продолжит, Мэран читала сочинение. Когда несколько минут спустя она подняла глаза, то встретила полный надежды взгляд.

Мэран кашлянула.

– Я не вполне понимаю, почему с этим вы пришли именно ко мне, – сказала она наконец.

– Я надеялась, что вы поговорите с ней – с Лесли. Она вас обожает. Уверена, вас она послушает.

– А что я должна ей сказать?

– Что думать так, – и она неопределенно махнула рукой в сторону сочинения, которое все еще держала Мэран, – неправильно.

– Но я не вполне уверена, что могу...

«Выполнить вашу просьбу», – хотела закончить

Мэран, но не успела: миссис Баттербери подалась вперед и схватила ее за руку.

– Пожалуйста, – заговорила она. – Я не знаю, к кому еще обратиться. Через несколько дней Лесли исполняется шестнадцать. По закону с этого возраста она может жить отдельно, и я очень боюсь, что она уйдет из дома, если мы не найдем с ней общего языка. Конечно, мне меньше всего нужны наркотики или... или оккультистские оргии в моем доме. Но я... – На глаза женщины вдруг навернулись самые настоящие, неподдельные слезы. – Я так боюсь ее потерять...

Она отодвинулась от Мэран. Вытащила из сумочки платок, промокнула глаза. Мэран вздохнула.

– Ну хорошо, – ответила она. – У нас с Лесли урок в этот четверг – взамен пропущенного на прошлой неделе. Я поговорю с ней, но никаких результатов не обещаю.

Миссис Баттербери была явно смущена, хотя и обрадована.

– Я уверена, ваша помощь окажется бесценной.

Мэран вовсе не была в этом уверена, но мать Лесли уже вскочила на ноги и направлялась к выходу, явно пытаясь не дать ей отвертеться от принятого обязательства, если она вдруг решит пойти на попятный. В дверях миссис Баттербери задержалась.

– Спасибо вам большое, – сказала она и вышла.

Мэран кисло посмотрела на стул, который посетительница занимала секунду назад.

– Чудесно, просто слов нет, – промолвила она.

Из дневника Лесли, запись от 12 октября:

Сегодня я видела еще одну! Но она была совсем не такая, как та с пустыря на прошлой неделе. Та походила на пожилую обезьяну в костюме лепрекона с картинки Артура Рэкхэма. Если бы я кому‑нибудь про нее рассказала, то наверняка бы услышала, что это и была обезьяна в цирковом наряде, но нам‑то лучше знать, правда, дневничок?

До чего же здорово. Конечно, я всегда знала, что они есть. Повсюду. Но раньше они никогда не давали себя увидеть, разве что мельком, краешком глаза, а их голоса звучали только в обрывках разговоров или мелодий, подслушанных где‑нибудь в парковой аллее или на заднем дворе дома, когда никого не было рядом. Но с прошлого Иванова дня я их вижу по‑настоящему.

Я как орнитолог, который наблюдает за разными видами птиц, а потом описывает их приметы и повадки, только видел ли какой‑нибудь орнитолог столько чудес, сколько я? У меня такое чувство, словно раньше я была слепая и вдруг прозрела.

Сегодняшнюю я увидела не где‑нибудь, а в старой пожарной каланче, представь себе. Мы занимались с Мэран, – на этой неделе у нас два урока вместо одного, потому что на той неделе ее не было в городе. Короче, играли мы с ней ту новую мелодию, с арпеджио во второй части, которая никак мне не дается, сколько я с ней ни бьюсь. Когда мы вдвоем с Мэран, все как будто само собой получается, но стоит мне попробовать одной, как пальцы тут же путаются и среднее ре чисто не выходит.

Ну вот опять я отвлекаюсь. На чем я остановилась? Ах да. Мы играли «Тронь меня, если посмеешь», и вдвоем у нас выходило на самом деле здорово. Флейта Мэран как будто тянула меня за собой, пока я совсем не растворилась в ее музыке, так что и понять было нельзя, где чей инструмент звучит или даже сколько их.

Момент был самый что ни на есть подходящий. Я точно в транс впала или что‑то вроде этого. Сначала глаза у меня были закрыты, но потом я почувствовала, что воздух вокруг словно бы сгущается. И еще меня словно вниз потянуло, как будто сила тяготения вдвое больше стала. Играть я не перестала, но глаза открыла – и увидела ее, она парила в воздухе как раз за плечом Мэран.

Создания прелестнее я не видела никогда в жизни: такая крохотная, малюсенькая феечка, хорошенькая‑прехорошенькая, висит себе в воздухе, а ее крылышки, тоненькие, как паутинки, быстро‑быстро дрожат, так что их почти не видно. Прямо как у колибри. Она напомнила мне сережки, которые я пару лет назад купила с лотка на рынке: там тоже была нарисована крохотная фея, воздушная, прозрачная, как на рисунках Мухи. Только эта была не плоская и не однотонная, как на картинке.

Ее крылышки переливались всеми цветами радуги. Волосы были теплые, как мед, кожа отливала старым золотом. Сверху, до талии, – только не красней, дневничок, – на ней совсем ничего не было, а вокруг бедер колыхалась прозрачная юбочка, сделанная, кажется, из каких‑то листьев, которые становились то розовыми, то лиловыми, то голубоватыми.

Я так удивилась, что чуть флейту не выронила. И хорошо, что не выронила, – представляю, чего бы я наслушалась от мамы, если бы она разбилась! – но мелодию все‑таки запорола. Едва музыка смолкла, фея испарилась, как будто только эта песня и держала ее в нашем мире.

Остаток урока я плохо слушала Мэран, но, по‑моему, она не заметила. Та фея все не шла у меня из головы. До сих пор не идет. Жалко, что с нами не было моей мамы или этого старого зануды, мистера Аллена. Тогда бы они перестали говорить, что это все мое воображение.

Хотя они бы, наверное, ее и не увидели. С магией всегда так. Если не знаешь, что она все время рядом, она тебе и не покажется.

После урока мама пошла поговорить с Мэран, а меня оставила ждать в машине. О чем у них шла речь, она мне не сказала, но настроение после этого у нее заметно улучшилось. Господи, ну почему она всегда такая... на все пуговицы застегнутая.

– Ладно. – Сирин не выдержал и отложил наконец книгу. Мэран уже час как вернулась с занятий в старой каланче и все не могла найти себе места. – Хочешь поговорить?

– Все равно ты скажешь «а я что говорил?».

– А что я говорил?

Мэран вздохнула:

– Не прикидывайся. Как ты тогда сказал? «Глазная трудность обучения детей в том, что приходится терпеть их родителей». Что‑то в этом роде.

Сирин подошел и опустился на диванчик в оконной нише, где сидела, глядя на улицу, его жена. Помолчал, любуясь высокими старыми дубами, что росли вокруг дома. Даже в убывающем свете дня ему были хорошо видны маленькие коричневые человечки, которые сновали среди палой листвы, точно шустрые обезьянки.

– Но дети того стоят, – промолвил он, наконец.

– То‑то я вижу, ты их учишь.

– Не многие родители в состоянии раскошелиться на арфу для своих вундеркиндов.

– И все равно...

– Все равно, – согласился он. – Ты совершенно права. Ненавижу иметь дело с родителями, и всегда ненавидел. Стоит мне увидеть, как детей загоняют в рамки, как будто по ящикам деревянным распихивают, убивают в них всякий энтузиазм... Навыдумывали правил – так положено, этак не положено, зубрежка, экзамены... – нет, чтобы просто играть. – И он сорвался на злой, раздражительный тон, явно в подражание учительскому. – Меня не волнует, в какой рок‑группе ты собираешься играть, здесь ты будешь делать то, что я тебе говорю...

Он умолк. Глаза вспыхнули мрачным пламенем – не гнева, скорее досады.

– Так и хочется взять их да отшлепать, – закончила за него Мэран.

– Вот именно. А что, ты так и сделала?

Мэран покачала головой:

– Нет, до этого я не дошла. Хотя, может быть, стоило.

И она рассказала мужу о визите миссис Баттербери и ее просьбе, а потом дала ему почитать сочинение девочки.

– Хорошо написано, правда? – сказал он, когда дошел до конца.

Мэран кивнула:

– А теперь скажи, как я могу объяснять Лесли, что она ошибается, когда я знаю, что все так на самом деле и есть?

– Никак.

Сирин отложил сочинение и снова уставился на деревья за окном. Пока они разговаривали, сумерки прокрались в парк. В плотных мантиях теней стояли дубы – неравноценная замена роскошных зеленых плащей, которые украла осень. У подножия самого мощного дуба маленькие человечки развели костерок и теперь жарили на нем грибы и желуди, нанизав их на прутики.

– А что сама Анна Баттербери? – спросил Сирин. – Помнит что‑нибудь?

Мэран качнула головой:

– Не думаю, она даже не понимает, что мы уже встречались и что это она изменилась, а мы остались прежними. Она такая же, как и все люди: если с ней происходит что‑то такое, чего она не может объяснить, она убеждает себя, что ей просто показалось.

Сирин перевел взгляд на жену.

– Так, может быть, стоит ей напомнить, как все было? – предложил он.

– По‑моему, это не лучший выход. Навредить боюсь. Неподходящий она человек...

Мэран снова вздохнула.

– А ведь у нее были все шансы, – ответил Сирин.

– Да, – согласилась Мэран, припоминая. – Шансы у нее были. Но теперь поздно, время ушло.

Сирин тряхнул головой:

– Никогда не поздно.

Из дневника Лесли,

добавочная запись от 12 октября:

Ненавижу этот дом! Просто ненавижу! Как она могла поступить так со мной? Как будто мало того, что она следит за каждым моим вздохом, – а то еще, чего доброго, осрамлюсь как‑нибудь ненароком, – но это уже вообще.

Дневничок, ты, наверное, удивляешься, о чем это я. Помнишь то сочинение о национальных меньшинствах, которое задавал мистер Аллен? Так вот мама его прочитала и забрала себе в голову, что я попала в секту сатанистов и пристрастилась к наркотикам. Но хуже всего то, что она показала его Мэран и в следующий четверг та должна «поговорить со мной и помочь мне исправиться».

Меня просто тошнит от всего этого. Она не имела права. И с какими глазами я теперь на урок пойду, спрашивается? Такой позор. Я уже не говорю о разочаровании. Я‑то думала, что Мэран меня поймет. Мне и в голову не приходило, что она может быть заодно с моей матерью – по крайней мере, не в чем‑то по‑настоящему важном.

Мэран всегда казалась мне особенной. И не только из‑за ее прикольной одежды, и не потому, что она никогда не говорит со мной снисходительно, как взрослая, и даже не потому, что у нее вид в точности как у мадонны прерафаэлитов, только с такими классными зелеными прядками в волосах. Просто она человек необыкновенный. Когда она играет, музыка течет легко, как по волшебству, и она знает столько интересных историй про то, как появились разные мелодии. Вот когда она рассказывала про то, как феи подарили волынщику песню «Золотое кольцо» в обмен на настоящее кольцо, которое они потеряли, а он им вернул, мне показалось, она и сама верит, что так все и было. Голос у нее был такой, как будто она своими глазами это видела.

У меня такое чувство, точно я всю жизнь ее знаю. Стоило мне только ее увидеть, как показалось, будто я старого друга встретила. Иногда я даже думаю, что она сама и есть магия – принцесса‑дриада из волшебной дубовой рощи, которая пришла пожить в Страну смертных, но скоро вернется назад, на свою истинную родину.

И чтобы такой человек, как она, ввязался в крестовый поход моей матери против фей?

Наверное, я просто слишком наивна. А она такая же, как моя мать, мистер Аллен и все те, кто не верит. Ну и ладно, не буду больше на ее дурацкие уроки ходить, только и всего.

Как я устала здесь жить. Бежать бы отсюда, куда глаза глядят.

Ну почему феи не похитили меня, когда я была совсем маленькой? Тогда я была бы там, а здесь, на моем месте, оказался бы какой‑нибудь подкидыш. И пусть бы мама превращала его в маленького послушного робота. Ей ведь только того и надо. Она не хочет, чтобы ее дочь думала по‑своему, ей нужна скучная копия самой себя, только помоложе. Завела бы лучше собаку вместо ребенка. Их легко дрессировать, и на поводке ходить они любят.

Жаль, что бабушка Нелл умерла. Она никогда бы не сказала, что мне пора повзрослеть и перестать выдумывать всякие небылицы. Пока она была жива, все вокруг казалось волшебным. Словно она сама была волшебной, как Мэран. Иногда, когда Мэран играет на флейте, мне кажется, что вот сейчас я обернусь и увижу бабушку Нелл, как она сидит, слушает музыку и улыбается мудро и печально.

Когда она умерла, мне было всего пять, но я до сих пор помню ее лучше, чем многих родственников, которые еще здесь. Будь она жива, я переехала бы к ней и все было бы отлично.

Господи, как мне без нее плохо.

Когда Анна Баттербери остановила свою машину у дома Келледи на МакКенит‑стрит, она волновалась. Достала бумажку с торопливо нацарапанным адресом, сравнила его с табличкой на кованых воротах, которые отделяли тротуар от парковой дорожки. Убедившись, что все совпадает, она выскользнула из машины и подошла к воротам.

Она шагала к дому, а каменные плиты дорожки звенели под ее каблуками. При виде палой листвы, которая толстым ковром устилала землю под деревьями, Анна нахмурилась. Надо бы Келледи поторопиться с уборкой, подумала она. Через неделю организованный сбор заканчивается, да и то бригады по уборке города забирают листья, только если они аккуратно упакованы в мешки и выставлены на обочину. Как жаль, что этот прелестный дом в таком небрежении.

Подойдя к крыльцу, она долго и безуспешно озиралась в поисках звонка, пока наконец не сообразила, что единственный способ дать знать о своем приходе – это воспользоваться бронзовым молоточком на двери. Он, кстати, изображал корнуольского писки.

При одном взгляде на него у Анны возникло такое чувство, словно она где‑то такое уже видела. Но где? Наверное, в одной из книжек Лесли.

Лесли.

Едва подумав о дочери, она тут же протянула руку к молотку, но дверь распахнулась раньше, чем она успела им воспользоваться. На пороге стояла Леслина учительница музыки и озадаченно смотрела на нее.

– Анна? – произнесла Мэран, не сумев скрыть изумление. – Как вы здесь...

– Я насчет Лесли, – перебила ее Анна. – Она... она...

Голос изменил ей, как только она рассмотрела часть внутреннего убранства дома за спиной Мэран. Вид обшитого дубовыми панелями длинного коридора, деревянного пола, устланного толстыми восточными коврами, старых фотографий, развешанных по обитым ситцем стенам, породил в ее мозгу что‑то вроде эха, которое чем дальше, тем становилось сильнее. Но только когда ее взгляд упал на полированного металла подставку для зонтов, которая сама изображала полураскрытый зонтик, и приставной столик, где жила лишенная своего исконного дома – водостока крыши – ухмыляющаяся горгулья, странное ощущение, будто все это она уже где‑то видела, прорвалось в глубинные пласты ее сознания и высвободило запертый там поток давно забытых впечатлений.

Ей пришлось опереться о косяк, чтобы не упасть, – с такой силой рвались наружу воспоминания. В этом же самом коридоре она увидела свою свекровь, ее лицо излучало свет. Она была стара, намного старше, чем когда они с Питером поженились, золотистое сияние окутывало ее фигурку, как на картинах Боттичелли, улыбкой, какие бывают только у святых, она отвечала на шутку Мэран Келледи, которая стояла рядом, а вокруг... неведомые существа мелькали и вились, ускользая от прямого взгляда.

«Нет, – сказала себе Анна. – Мне все показалось. Нет ни золотого света, ни полупрозрачных созданий, неуловимых до исступления».

И все же она не могла отделаться от ощущения, что видела их когда‑то. Один раз. Нет, не один. Чаще. Каждый раз, когда Элен Баттербери была рядом...

Она вспомнила, как однажды, идя по дорожке свекровиного сада, услышала музыку, повернула за угол дома и увидела троих, как ей показалось сначала, ребятишек – потом она поняла, что это были карлики, – которые играли на скрипке, флейте и барабане; заметив ее, они исчезли, просто растворились в воздухе, точно и не бывало, и музыка стихла, но эхо продолжало звучать. В ее сознании. В памяти. Во сне.

– Феи, – объяснила свекровь спокойно, как будто так и надо.

Лесли, едва научившись ходить, уже играла с невидимыми друзьями, которые становились видимыми, стоило Элен Баттербери войти в комнату.

Нет. Не может этого быть.

Как раз в то время их с Питером брак дал трещину. Видения, странные бесплотные существа, играющие на призрачных инструментах, музыка, доносящаяся из ниоткуда, – позже она и сама поняла, что это были предвестники надвигающегося нервного срыва. Ее психоаналитик с ней согласился.

И все же они казались такими реальными.

В больничной палате, где умирала ее свекровь, негде было ступить: странные существа, от крохотных сморщенных старичков до миниатюрных красавиц, наполняли пространство, появляясь и исчезая с такой быстротой, что невозможно было понять, откуда они берутся и куда деваются, а Лесли, широко раскрыв изумленные глаза, наблюдала за чудесным парадом разных дворов фей и вслушивалась в их певучие голоса, когда они говорили Элен Баттербери свое последнее «прости».

– Обещай, что будешь жить всегда, – взмолилась Лесли.

– Обещаю, – ответила бабушка. – Но для это го ты должна помнить обо мне. Никогда не забывай, что Другой Мир существует. Тогда и я тебя не оставлю.

Чушь какая.

Но там, в больничной палате, под шелест аппарата искусственного дыхания и непрестанный писк отмечающего сердечный ритм монитора, среди белых стен, где крепко пахло антисептиком, Анна только и могла, что качать головой.

– Все равно... все равно его нет... – сказала она тогда.

Свекровь повернула голову и посмотрела на нее, взгляд ее темных глаз был полон бесконечной печали.

– Может быть, для тебя это и так, – сказала она грустно. – Но для тех, кто умеет видеть, он всегда будет здесь.

Потом, когда Лесли отправили домой и в палате остались только она и Питер, вошли Мэран и ее муж – в точности такие, какими Анна запомнила их с первой встречи в доме свекрови, ни на день не состарились. Они вчетвером и были там, когда Элен Баттербери не стало. В тот миг, когда сердце старой женщины остановилось, Питер и Анна склонились над ее телом, а нестареющие музыканты, чье родство с феями бросалось в глаза, хотя они, в отличие от Элен, никогда о феях даже не упоминали, стояли у окна и смотрели, как сумерки опускаются на луг перед зданием больницы, и казалось, что они видят дух старой женщины, уходящий в ночь.

На похороны они не пришли.

Они...

Анна пыталась оттолкнуть от себя эти воспоминания, как она сделала, когда все только произошло, но напор был слишком силен. И хуже того, теперь она поняла, что все это – реальность, а не бред усталого сознания, тихо трогающегося под давлением обстоятельств.

Мэран заговорила, но Анна не слышала обращенных к ней слов. Ее слух заполнила невнятная тревожная музыка, которая струилась откуда‑то прямо из‑под земли. Крохотные фигурки запрыгали и заплясали вокруг, не даваясь прямому взгляду, они жужжали и звенели, точно шмели на летнем лугу. У нее закружилась голова, она почувствовала, что падает. Она еще успела заметить, как Мэран, протянув руки, шагнула ей навстречу, но притяжение тьмы стало слишком сильно, и Анна радостно скользнула в ее милосердные объятия.

Из дневника Лесли, запись от 13 октября:

Наконец‑то я это сделала. Сегодня утром я встала, положила в рюкзак вместо учебников флейту, кое‑какую одежду и, конечно, тебя, мой дневничок, и закрыла за собой дверь. Все, с меня хватит. Не могу больше там жить.

Искать меня никто не будет. Папы все равно никогда нет дома, а мама потеряет не меня, а свое представление обо мне, а это не одно и то же. Да и вообще город такой большой, что они меня просто не найдут.

Сначала мне было немножко страшно, потому что я не знала, где буду ночевать сегодня, да и небо с самого утра хмурится, чем дальше, тем все больше и больше, но потом я повстречала в парке Фитцгенри одну классную девчонку. Ее зовут Сьюзан, она всего на год старше меня, но уже живет с одним парнем, они снимают квартиру в Чайна‑тауне. Сейчас она как раз пошла к нему спросить, могу ли я остановиться у них на день‑другой. Его зовут Пол. Сьюзан говорит, ему под тридцать, но по нему и не поймешь, что он такой старый. С ним весело, и обращается он с ней как со взрослой. Она его девушка!

Я пишу эти строки, сидя в парке и дожидаясь ее возвращения. Поскорее бы она пришла, а то тут народ вокруг какой‑то подозрительный. У Воинского мемориала сидит парень и пялится на меня, как будто ограбить собирается или еще что‑нибудь. Прямо мороз по коже. Аура у него темная, а значит, добра от него не жди.

Всего одно утро прошло с тех пор, как я ушла из дома, а я уже совсем по‑другому себя чувствую. Как будто раньше у меня на плечах все время лежала какая‑то тяжесть, и вдруг она куда‑то девалась. Я стала легкой как перышко. Разумеется, я знаю, как называлось то бремя, которое я несла: невротичка‑мать.

Как только я устроюсь у Пола и Сьюзан, сразу пойду искать работу. Сьюзан говорит, что Пол может сделать мне поддельные документы, и тогда я смогу работать в клубе или еще каком‑нибудь месте, где хорошо платят. Она сама этим занимается. Говорит, что иногда за вечер одними чаевыми баксов пятьдесят зарабатывает!

Я никогда не встречала таких, как Сьюзан. Даже не верится, что мы с ней почти одногодки. Все девчонки в нашей школе сущие дети по сравнению с ней. Она так классно одевается, прямо звезда с МТУ. У нее черные волосы, прикольная короткая стрижка, кожаная куртка и такие тугие джинсы, что я даже представить не могу, как она их надевает. А на футболке у нее классная картинка с феей, как у Брайана Фрауда, я такой еще не видела.

А когда я спросила у Сьюзан, верит ли она в фей, она широко улыбнулась и ответила:

– Вот что я тебе скажу, Лесли. Я во что угодно поверю, лишь бы от этого кайф был.

Кажется, мы с ней поладим.

Когда Анна Баттербери пришла в себя, то обнаружила, что находится внутри того самого дома, вид которого вызвал у нее такие тревожные воспоминания. Она лежала на мягком как пух диване в окружении уютных, ласкающих глаз вещей, которыми была набита небольшая гостиная. Казалось, что в комнате просто некуда ступить, а умопомрачительное количество безделушек всех видов и размеров – от заселившего каминную полку оркестра крошечных фарфоровых божков с арфами, скрипками и дудками до сделанного из папье‑маше медведя‑гризли в цилиндре и фраке, который один занимал целый угол, – еще усиливало общее впечатление скученности.

На стенах тоже живого места не было: афиши, фотографии, литографии и картины покрывали каждый квадратный дюйм. Старомодные портьеры набивного ситца – громадные темные розы на черном фоне – сторожили оконную нишу с утонувшим в ней диванчиком. На полу лежал толстый ковер, точное подобие усыпанной листьями лужайки снаружи.

Чем дольше Анна оглядывалась, тем более знакомой казалась ей обстановка. И тем скорее воспоминания, от которых она так старательно избавлялась все последние годы, затопляли ее мозг.

При звуке шагов она села и обернулась – как знать, кто или, может быть, что подкрадывается из‑за дивана. Но это оказалась Мэран. От резкого движения у Анны снова закружилась голова, и она поспешила лечь. Мэран присела на оттоманку, придвинутую к самому дивану, и положила изумительно прохладное влажное полотенце ей на лоб.

– Ну и напугалась же я, – заговорила Мэран, – когда вы замертво упали прямо у меня на пороге.

Но Анне было не до церемоний. Без долгих разговоров она перешла прямо к сути дела.

– Я здесь уже бывала, – сказала она.

Мэран кивнула.

– Меня приводила сюда свекровь – Элен Баттербери.

– Нелл, – ответила Мэран. – Да, мы были с ней дружны.

– Но почему я только сейчас вспомнила, что была знакома с вами раньше?

Мэран пожала плечами:

– Бывает.

– Нет, тут что‑то не так, – возразила Анна. – Люди, конечно, многое забывают, но не до такой степени. Мы ведь с вами не просто однажды случайно встретились, я знала вас много лет, с тех пор как Питер начал ухаживать за мной на последнем курсе колледжа. И когда он впервые привел меня к себе домой, чтобы познакомить с родителями, вы были там. Помню, я еще подумала, как странно, что у Элен такая молодая подруга.

– А разве возраст влияет на дружбу? – спросила Мэран.

– Нет. Просто... вы совсем не изменились с тех пор. Как будто вам по‑прежнему столько же лет.

– Я знаю, – были слова Мэран.

– Но... – Озадаченная, Анна стала еще больше походить на испуганную птицу. – Разве так бывает?

– Вы, кажется, говорили что‑то насчет Лесли, там, на пороге, – поспешила сменить тему Мэран.

Если что и могло извлечь женщину из трясины путаных размышлений о безвозрастности хозяйки этого дома, о музыке, доносящейся прямо из‑под земли, и о призрачных фигурах, которые мелькают где‑то на краю поля зрения, ускользая от прямого взгляда, то только упоминание о дочери.

– Она убежала из дома, – ответила Анна. – Я зашла за чем‑то в ее комнату и увидела, что все ее учебники лежат на столе. Тогда я позвонила в школу, где мне сказали, что она там сегодня не появлялась. Они уже собирались позвонить мне, чтобы узнать, не заболела ли Лесли. Понимаете, она никогда не пропускает уроки.

Мэран кивнула. Для нее это было новостью, которая, однако, вполне укладывалась в ее представления об отношениях Лесли с матерью.

– А вы в полицию обращались? – спросила она.

– Едва поговорила со школой. И можете себе представить, они мне заявили, что беспокоиться еще рано! Детектив, с которым я разговаривала, пообещал разослать ее описание всем патрульным, чтобы они сообщили, если заметят ее где‑нибудь, и все‑таки он считает, что она просто прогуливает занятия. Но Лесли просто не способна на такое, уж я‑то знаю!

– А ваш муж тоже так думает?

– Питер еще ничего не знает. Он в командировке на Востоке, так что я поговорю с ним только вечером, когда он сам мне позвонит. Я даже не знаю, в каком отеле он остановится. – Анна протянула руку, худую, как птичья лапка, и стиснула запястье Мэран. – Что мне делать?

– Можно попробовать поискать ее самим.

Услышав предложение Мэран, Анна радостно затрясла головой, но безнадежность этой затеи тут же дошла до ее сознания.

– Город такой большой, – сказала она. – Слишком большой. Разве мы сможем ее найти своими силами?

– Есть и другой способ, – раздался вдруг голос Сирина.

От неожиданности Анна вздрогнула. Мэран сняла полотенце с ее лба и отодвинулась, чтобы дать ей сесть. Вглядевшись в высокого мужчину, чья крупная фигура занимала весь дверной проем, она узнала Сирина, мужа Мэран. Только раньше он никогда не казался таким грозным.

– И... что же это за способ? – спросила Анна.

– Попросить помощи у фей, – ответил Сирин.

– Так ты, значит, на Полли работать собираешься?

Лесли подняла голову от дневника и обнаружила, что тот парень у мемориала, который ей так не понравился, стоит у ее скамьи. Вблизи вид у него оказался совсем бандитский. Зализанные на макушке волосы длинными прядями спускались на шею. Три серьги болтались в мочке левого уха, еще одна в правом. Грязные джинсы были заткнуты в высокие ковбойские сапоги, из‑под джинсовой куртки выглядывала полурасстегнутая белая рубаха. Но больше всего Лесли напугал его елейный взгляд, она даже вздрогнула.

Она проворно захлопнула дневник, сунув вместо закладки палец, и завертела головой в напрасной надежде увидеть Сьюзан, но новая подруга все не возвращалась. Тогда она сделала глубокий вдох и наградила подозрительного типа взглядом, полным, как ей хотелось верить, подходящей случаю уличной бравады.

– Я... я не понимаю, о чем речь, – заявила она.

– Я видел, как ты разговаривала со Сьюзи, – ответил он, без церемоний усаживаясь рядом с ней. – Она всегда набирает новеньких для Полли.

И тут Лесли впервые стало по‑настоящему плохо. Дело было даже не в том, что она до смерти боялась этого парня, а в том, что она, похоже, допустила ужасную ошибку, доверившись Сьюзан.

– По‑моему, мне пора, – сказала она.

Лесли попыталась встать, но ужасный тип схватил ее за руку. Потеряв равновесие, она снова упала на скамью.

– Эй, слушай, – рявкнул он. – Я ведь тебе, можно сказать, услугу оказываю. У Полли сейчас девчонок десять‑двенадцать, и они вкалывают на него, как лошади. Я вижу, что ты девочка славная, и не хочу, чтобы ближайшие десять лет ты провела, подставляя задницу всякому встречному‑поперечному, и все ради ублюдка, который подсадит тебя на иглу раньше, чем кончится неделя.

– Я...

– А у меня дело чистое. Никакой наркоты, все девушки хорошо одеты, живут в нормальных квартирах по двое, а не по десять человек, как у Полли. У каждой по два, максимум три клиента за ночь, а Полли гоняет своих по улицам девять‑десять часов подряд.

Говорил он спокойно, даже дружелюбно, но Лесли от его слов было страшно, как никогда в жизни.

– Пожалуйста, – начала она. – Вы ошиблись. Мне правда нужно идти.

И она снова попыталась встать, но он положил ладонь ей на плечо, так что она не смогла подняться. Его голос, до сих пор такой вкрадчивый и мягкий, зазвенел железом.

– Ты уйдешь отсюда со мной или никак, – заявил он. – Другого выбора нет. Разговор окончен.

Он встал и потянул ее за собой. Его пальцы клещами впились в ее руку. Когда ее дневник упал на землю, он остановился, подождал, пока она поднимет и спрячет его в рюкзак, а потом грубо поволок ее прочь от скамьи.

– Мне больно! – вскрикнула Лесли.

Он наклонился к ней, так что его губы оказались в нескольких сантиметрах от ее уха.

– Будешь вопить, – прошипел он, – узнаешь, что значит больно. Веди себя как следует. Теперь ты на меня работаешь.

– Я...

– Повторяй за мной, цыпочка: я – девушка Каттера.

На глаза Лесли навернулись слезы. Она оглянулась, но никто в парке не обращал на них ни малейшего внимания. А тут еще Каттер встряхнул ее так сильно, что она чуть язык себе не прокусила.

– Ну, – потребовал он. – Я жду.

Его взгляд подсказал Лесли, что лучше делать, как он велит, если не хочешь нарваться на что‑нибудь похуже. Он еще крепче стиснул ее руку, пальцы вдавились в нежную плоть предплечья.

Говори!

– Я... девушка... Каттера.

– Ну вот видишь? Совсем не трудно.

И он снова подтолкнул ее вперед. Больше всего на свете Лесли хотелось вырваться из его жестокой хватки и бежать, но пока он вел ее через парк, она обнаружила, что страх лишил ее воли и она может только покорно перебирать ногами.

Никогда прежде не чувствовала она себя такой беспомощной и одинокой. Ей стало стыдно.

– Пожалуйста, не шутите так, – отозвалась Анна на предложение Сирина обратиться к феям, чтобы те помогли им разыскать Лесли.

– Вот именно, – поддержала ее Мэран, хотя она, конечно, отнюдь не считала слова мужа шуткой. – Еще не время.

Сирин тряхнул головой:

– А по‑моему, момента удачнее просто не придумаешь. – И снова обратился к Анне: – Не люблю лезть в чужие дела, особенно ссоры, но раз уж вы сами пришли к нам за помощью, думаю, что имею право спросить: а почему, собственно говоря, Лесли убежала из дома?

– Что это за намеки такие? По‑вашему, я плохая мать?

– Ну, этого я не утверждаю. Мы слишком долго не встречались, чтобы я мог судить. Да и потом, разве это мое дело?

– Сирин, прошу тебя, – сказала Мэран.

Анна почувствовала, как где‑то между висками

нарастает головная боль.

– Тогда я не понимаю, – сказала женщина. – О чем вы?

– Мэран и я любили Элен Баттербери, – начал объяснять Сирин. – Не сомневаюсь, что и вы тоже были к ней привязаны, однако знаю, что, по вашему мнению, она была немного не в себе. Она рассказала мне, что когда ее муж, Филип, умер, вы серьезно убеждали Питера определить ее в специальное заведение. Речь шла не о доме для престарелых, но, как бы это выразиться, о лечебнице для слегка тронувшихся умом.

– Но она...

– Любила рассказывать всякие чудные истории, которые вам казались бессмыслицей, – перебил ее Сирин. – Она не только видела и слышала скрытое от большинства, но и обладала чудесным даром: в ее присутствии другие люди тоже могли заглянуть в невидимый мир фей. Однажды это произошло и с вами, Анна. И по‑моему, вы так и не простили Элен этого.

– Но... это же неправда.

Сирин пожал плечами:

– Сейчас это уже неважно. Если я правильно понимаю суть дела, главное заключается в том, что вы всю жизнь прожили в страхе, как бы Лесли не выросла такой же странненькой, как ее бабушка. И если это так, то девочка именно потому убежала из дома, что не могла больше мириться с вашим открытым сопротивлением ее вере в фей.

Ища поддержки, Анна бросила взгляд на Мэран, но та, хорошо зная своего мужа, помалкивала. Он всегда такой: молчит, молчит, а потом как откроет рот и ничем его не остановить, пока все не выскажет.

– За что вы так со мной? – жалобно начала Анна. – Моя дочь убежала из дома. И все... все вот это... – Она сделала рукой неопределенное движение, как будто имела в виду то ли комнату, то ли весь разговор. – Оно же не настоящее. Карлики, феи и прочая ерунда, о которой так любила распространяться моя свекровь, их же просто не существует. О, она любого могла убедить, что все это на самом деле, уж я‑то знаю, но вообще‑то их нет.

– В вашем мире, – сказал Сирин.

– В реальном мире.

– Это не одно и то же, – возразил Сирин.

Анна начала выкарабкиваться из недр мягкого дивана.

– И чего ради я все это слушаю, – бормотала она. – Моя дочь убежала, я надеялась, что вы мне поможете. Но раз вы надо мной насмехаетесь, я пошла.

– Если я и затеял этот разговор, – попытался успокоить ее Сирин, – то только ради Лесли, а не чтобы посмеяться над вами. Мэран только о ней и говорит. Похоже, она чудесный, одаренный ребенок.

– Так оно и есть.

– Вот потому‑то меня так бесит сама мысль о том, что ее пытаются засунуть в маленький деревянный ящичек, для которого она не создана. Ей ломают крылья, завязывают глаза, затыкают рот, не дают слышать.

– Ничего подобного я с ней не делаю! – завопила Анна.

– Вы просто не отдаете себе отчета, – возразил Сирин.

Голос его был спокоен, даже ласков, но темное пламя бушевало в глубине глаз.

Мэран поняла, что настало время вмешаться. Она шагнула вперед и встала между двумя спорщиками, спиной к мужу. Глядя Анне в лицо, она сказала:

– Мы найдем Лесли.

– Как? Поколдуете немножко?

– Неважно. Главное, что мы ее найдем, обещаем. А вы подумайте пока о том, что сказали мне вчера: день рождения Лесли не за горами. Как только ей исполнится шестнадцать, по закону она может уйти из дома и жить самостоятельно, при условии, что сможет сама себя содержать, и тогда ни вы, ни кто бы то ни было другой ее не удержит.

– Так это все ты? – завопила вдруг Анна. – Ты забиваешь моей девочке голову лживыми сказками про фей? И зачем только я позволила ей ходить на эти дурацкие уроки!

Голос женщины сорвался на визг, когда она, молотя руками, точно безумная, рванулась вперед. Но Мэран оказалась проворнее: словно танцуя, она скользнула в сторону и одновременно протянула руку. Ее пальцы прижали какой‑то нерв на шее Анны, и та неожиданно обмякла. Сирин подхватил ее на руки и снова уложил на диван.

– Ну теперь‑то ты понимаешь, что я имею против родителей? – ворчливо спросил он.

Мэран полушутя‑полусерьезно отвесила ему подзатыльник.

– Иди ищи Лесли, – сказала она.

– Но...

– Или, может, останешься с Анной и продолжишь проповедь, когда она очнется?

– Уже ушел, – отозвался Сирин и поспешил закрыть за собой дверь, пока супруга не передумала.

Гром грянул почти над самыми их головами, когда Каттер втаскивал Лесли в подъезд старого кирпичного дома в двух шагах от Палм‑стрит. Вокруг раскинулся район, известный как Злачные Поля Ньюфорда – несколько кварталов ночных дискотек, стрип‑клубов и баров. Местечко еще то – на каждом углу по проститутке, байкеры на своих рычащих «харлеях» рассекают по улицам, в подворотнях спят бомжи, а пьяницы среди бела дня сидят на обочинах и хлещут дешевое пойло прямо из горла едва прикрытых бумажными пакетами бутылок.

Квартира Каттера была под самой крышей, в трех этажах над улицей. Не скажи он ей заранее, что живет здесь, Лесли решила бы, что дом необитаем. В самой квартире тоже было пусто, только на грязной кухне стояли стол с виниловой крышкой и пара стульев. Кучка истасканных подушек лежала у стены в комнате, которая, по разумению Лесли, должна была служить гостиной.

Через всю квартиру тянулся длинный коридор, который заканчивался дверью: туда и втолкнул Лесли Каттер. Девушка не удержала равновесия и растянулась на матрасе, расстеленном прямо на полу. Матрас вонял плесенью и застарелой мочой. Лесли поспешно скатилась с него, отползла к дальней стене комнаты и скорчилась в углу, прижимая к груди рюкзак.

– А теперь расслабься, конфетка, – велел ей Каттер. – Ни о чем не беспокойся. Я сейчас отлучусь ненадолго, найду тебе славного парня, который посвятит тебя в тонкости нового ремесла. Я бы и сам не прочь, но найдутся такие, кто выложит хорошие денежки за то, чтобы отведать свеженькую, хорошенькую девочку вроде тебя первыми, ну а мне денежки не помешают.

Лесли готова была упасть перед ним на колени и умолять, чтобы он отпустил ее на свободу, но в горле у нее стоял ком, и она не могла выдавить ни звука.

– Сиди здесь, никуда не уходи, – закончил Каттер.

Он посмеялся над собственной остротой, потом вышел и запер комнату на ключ. Лесли показалось, что никогда в жизни она не слышала ничего столь же безнадежного, как этот щелчок вошедшей в паз собачки замка. Каттер прошел по коридору, хлопнул входной дверью, спустился по лестнице.

Едва удостоверившись, что ее мучитель действительно ушел, Лесли вскочила, подбежала к двери, подергала ее на всякий случай, но та стояла на запоре, к тому же она оказалась настолько мощной, что всякая надежда силой проложить себе дорогу тут же покинула девушку. Телефон в комнате, разумеется, отсутствовал. Лесли метнулась к окну и рванула на себя раму. Та подалась, и Лесли уперлась взглядом в глухую стену соседнего дома, от которого ее отделял узкий проулок. Пожарной лестницы за окном тоже не оказалось, прыгать было слишком высоко.

Снова зарокотал гром, на этот раз подальше, начался дождь. Лесли облокотилась о подоконник, положила голову на руки. Ее глаза снова наполнились слезами.

– Пожалуйста. – И она шмыгнула носом. – Пожалуйста, кто‑нибудь, помогите...

Капли дождя падали на подоконник и смешивались со слезами, стекавшими по ее щекам.

Сирин начал поиски возле дома Баттербери, у Феррисайда, против того места, где через реку Кикаха переброшен Стэнтонский мост. Как справедливо заметила Анна, город велик. Найти в лабиринте его улиц скрывающуюся девочку‑подростка – задача не из простых, но Сирин надеялся, что ему помогут.

Понаблюдав за ним несколько минут, всякий решил бы, что этот человек страдает легкой формой помешательства. Сначала он слонялся взад и вперед по улицам Феррисайда, останавливался под деревьями, разглядывал их оголенные ветки, присаживался на корточки у подворотен или придорожных ограждений, все время бормоча что‑то себе под нос. На самом же деле он собирал городские сплетни.

Сороки и вороны, воробьи и голуби видят все, но слушать их литанию дневных событий – все равно что искать нужную статью среди разрозненных страниц энциклопедии, засунутых как попало в корзину для бумаг. Рано или поздно, конечно, найдешь, но скорее поздно, чем рано.

От кошек толку не намного больше. Они вообще не любители рассказывать о том, что видят, а потому на все его вопросы отвечали либо загадками, либо отделывались нарочито бессмысленными фразами. Сирин их не винил: скрытность – природное свойство этих животных, к тому же они, как и феи, нередко бывают капризны.

И только крошечные духи, известные как феи цветов, были рады помочь. Каждое дерево или кустик, цветок или былинка – и те ухоженные, что растут в городских садах и парках, и их дикие собратья, что заполонили пустыри и редкие уединенные места, такие как берег реки под Стэнтонским мостом к примеру, – имеет своего крылатого духа. Многие годы тому назад Сесилия Мэри Баркер выпустила целую серию книг, в которых подробно, с любовью описала каждого из них; а сравнительно недавно Терри Уиндлинг, художник из Бостона, взял на себя задачу познакомить публику с их городскими родственниками.

Беда только, что время года для малого народца не самое подходящее. Одни уже отправились зимовать в страну фей, другие слишком заняты сбором урожая и прочими осенними делами, чтобы глазеть по сторонам. Однако некоторые все же заметили молоденькую девочку, которая иногда видит их самих. Больше всего помогли двоюродные братья и сестры Мэран. Их остренькие мордашки под шляпками от желудей, которые служили им колпачками, были абсолютно серьезны, когда они тыкали пальчиками то в одну, то в другую сторону, указывая Сирину дорогу.

И все равно времени ушло немало. Небо потемнело, потом еще потемнело – это ветер гнал грозовые тучи, ко Сирин упорно, хотя и медленно распутывал след Лесли, который вел через Стэнтонский мост на другой конец города, к парку Фитцгенри. Дождь начался, когда он стоял у скамьи, где незадолго до того сидела Лесли.

Там два парковых бодаха, сморщенные, как старые обезьяны, и поведали ему историю нападения на девушку.

– Она не хотела идти с ним, сэр, – сказал один, поглубже натягивая по случаю дождя шляпу.

Все феи знали Сирина и уважали его, но не только за искусную игру на арфе. Он был мужем Мэран, дочери повелителя дубрав, той самой, которая, как они знали, во всяком колдовстве кому хочешь даст фору, а потому давно выучились относиться и к ней, и ко всякому, кого она брала под свое покровительство, с опасливым почтением.

– Нет, сэр, не хотела, – поддакнул второй бодах, – но он все равно уволок ее за собой.

Сирин присел рядом со скамьей на корточки, чтобы им не приходилось задирать головы.

– А куда он ее повел? – был его вопрос.

Первый бодах указал на двоих у Воинского мемориала: они стояли, нахохлившись от дождя, сдвинув головы, как будто разговаривали. Один был в легком плаще поверх костюма; другой – в джинсах, темно‑синей куртке и ковбойских сапогах. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что они ведут деловые переговоры.

– А ты сам у него спроси, – ответил бодах. – Вон тот, в синем.

Взгляд Сирина устремился к парочке перед мемориалом, лицо ожесточилось. Будь Мэран рядом, одного касания ее руки, одного ласкового слова хватило бы, чтобы погасить опасное пламя в его глазах. Но она осталась дома, и успокоить его было некому.

Бодахи умчались стремглав, едва Сирин поднялся на ноги. Двое у мемориала, похоже, о чем‑то договорились и вместе двинулись к выходу из парка. Сирин бесшумно следовал за ними, мокрый от дождя тротуар гасил звук его шагов. Его пальцы подергивались, точно перебирали струны арфы.

Укрывшимся среди древесных ветвей бодахам показалось, будто они слышат далекий мелодичный звон, который вплетается в размеренный стук дождевых капель.

Анна снова пришла в себя в тот самый миг, когда Мэран вернулась из кухни, неся чайник с травяным чаем и пару кружек. Чайник и кружки она поставила на стол, а сама опустилась на диван рядом с матерью Лесли.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она, поправляя влажное полотенце у Анны на лбу.

Взгляд Анны тревожно бегал из стороны в сторону, с плеча Мэран на пол, словно наблюдая за перемещениями невидимых существ. Мэран попыталась отогнать любопытных фей, но куда там. В этом доме, да еще в присутствии Анны, которое только подогревало их любопытство, это было все равно что ветер ловить.

– Я заварила чай, – сказала тогда она. – Выпейте, вам полегчает.

Анна стала совсем покорной, весь ее гнев испарился, словно его и не бывало. Снаружи в окно тихонько царапался дождь. Носатый хоб уткнулся лицом в стекло, затуманив его своим дыханием, сквозь облачко пара ярко светились его глаза.

– А вы не могли бы попросить их... уйти? – ответила Анна.

Мэран покачала головой:

– Но я могу помочь вам забыть.

– Забыть, – протянула Анна мечтательно. – Вы и раньше мне помогали? Забыть, я имею в виду?

– Нет. Раньше это происходило само собой. Вы не хотели помнить, вот воспоминания и ушли из вашей памяти.

– А вы... вы ничего не сделали?

– Ну нам, конечно, присуще определенное... влияние, – призналась Мэран, – которое ускоряет процесс. Но мы никогда не применяем его сознательно. Оно как‑то само активизируется, стоит нам оказаться в присутствии человека, который не хочет помнить то, что открывается его глазам.

– Так, значит, я про них забуду, а они все равно будут здесь?

Мэран кивнула.

– Я просто перестану их видеть?

– Все будет точно так как раньше, – подтвердила Мэран.

– Мне... мне это не нравится...

Бе голос снова стал каким‑то дремотным. Мэран встревоженно склонилась над ней. Казалось, Анна видит ее сквозь полупрозрачную завесу.

– Кажется... я... ухожу... – пробормотала она.

Веки ее затрепетали, голова склонилась, и женщина застыла без движения. Мэран трясла ее, звала по имени, но ничего не помогало. Тогда она приложила палец к шее Анны и нащупала пульс. Удары были сильные и ровные, но, как Мэран ни старалась, добудиться ее не могла.

Она встала, прошла на кухню и набрала номер телефона «скорой помощи». Стоя у телефона, она услышала, как наверху, в кабинете, сама собой зазвенела арфа Сирина.

Слезы Лесли текли, покуда она не уловила какое‑то движение в дождевой пелене за окном. Что‑то пестрое промелькнуло по самому краю наружного подоконника, как будто голубь, садясь, поскользнулся на влажном железе, только это что‑то двигалось не в пример изящнее и легче, чем то было под силу любой виденной ею птице. Да и цвет совсем другой. Не серо‑бело‑сизые голубиные краски, а яркие, как на крыльях бабочек... сомнительно, подумала она, в дождь, да еще осенью... или колибри... еще менее вероятно...

И тут Лесли вспомнила последний урок игры на флейте и существо, которое музыка вызвала из небытия. Она торопливо вытерла рукавом глаза, чтобы не мешали слезы, и стала пристально вглядываться в дождь. Сначала ничего не было, но, стоило ей чуть повернуть голову, как вот оно, опять сгусток движения и цвета самозабвенно заплясал в самом уголке глаза, но едва она попыталась его разглядеть, исчез снова.

Через минуту‑другую она отвернулась от окна. Смерила оценивающим взглядом дверь, прислушалась, но никаких звуков, предвещающих возвращение Каттера, не уловила.

«Может, – подумала она, – магия придет мне на помощь...»

Девушка поспешно вытащила из мешка флейту и собрала ее. Повернулась к окну, попыталась наиграть мелодию, но ничего не вышло. Слишком она волновалась, грудь точно обручем сдавило, диафрагма отказывалась выкачивать воздух из легких.

Она отняла флейту от губ и положила ее на колени. Стараясь не думать ни о запертой двери, ни о том, почему она заперта и кто может в любую минуту появиться оттуда, она сосредоточилась на дыхании.

Вдох, медленно, пауза, выдох. Повтор.

Как будто ты на уроке в старой пожарной каланче, где в маленькой комнатке нет никого, кроме тебя и Мэран. Ну вот, уже лучше. Лесли почти слышала мелодию, которую играла тогда ее учительница, только сейчас в ней было больше от колокольного перезвона струн, чем от гортанного шепотка деревянной флейты. Этот напев был для нее все равно, что карта с ясно обозначенной на ней тропой для сбившегося с пути странника: смело иди вперед, не ошибешься.

Лесли снова поднесла инструмент к губам, подула, тонкая струя воздуха под углом вошла в полое тело флейты и, не в силах выйти через закрытые пальцами музыкантши боковые отверстия, устремилась вниз, и тут же глубокий бархатистый звук прокатился по комнате и эхом отразился от ее голых стен – родилась нота «ре». Девушка повторила ее, подхватила мотив, звучавший у нее в голове, и уверенно двинулась вперед по тропе этой мелодии, единственной, которая сейчас была обозначена на карте всех песен на свете, и уже написанных, и тех, которым еще предстоит появиться на свет.

Это оказалось куда проще, чем она думала сначала, даже легче, чем на уроках Мэран. Музыка была так сильна, что инструмент в руках Лесли пел почти без ее участия. И пока флейта сама выпевала мелодию, девушка снова стала смотреть в окно, на стену дождя за краем подоконника, где скоро замелькал, закружился разноцветный волчок.

«Пожалуйста, – подумала она. – Ну пожалуйста...»

И тут она увидела ее: крохотные, как у колибри, крылышки трепещут, разбрызгивая во все стороны капли дождя, так что те двумя сияющими арками встают у нее за спиной; верхняя часть тела обнажена, нижняя едва прикрыта юбочкой из гибких стеблей и листьев; темные волосы влажно змеятся по миниатюрным щекам и шее; глаза, древние и нестареющие, смотрят прямо на нее, отвечая ее взгляду, и все это под звуки музыки.

Помоги мне, мысленно попросила Лесли у порхающей чаровницы. Пожалуйста, помоги...

Она забыла обо всем, кроме музыки и крохотной феи за окном. И не слышала шагов ни на лестнице, ни в квартире. Но звук открывающейся двери привлек ее внимание.

Флейта споткнулась, и фея тут же исчезла, точно и не появлялась. Опустив инструмент, Лесли повернулась к двери – сердце бешено колотилось в ее груди, но она запретила себе бояться. Страх – это именно то, что нужно таким, как Каттер. Они хотят, чтобы все их боялись. И делали все, что они прикажут. Но нет, больше не выйдет.

«Так просто я не дамся, – думала она. – Даже если мне придется разбить флейту о его тупую башку. Даже...»

В дверях стоял незнакомец, при одном взгляде на которого у Лесли все перепуталось в голове. И. тут же она поняла, что звуки арфы, мелодия, которая так легко приняла в себя песенку ее флейты, вовсе не стихла, а наоборот, звучит еще громче, чем прежде.

– Кто... кто вы такой? – заикаясь, выдавила она.

Верткая флейта так и норовила выскользнуть из ее покрывшихся испариной ладоней. У человека, который стоял на пороге, были длинные волосы, длиннее, чем у Каттера. И они были заплетены в косу, которая спускалась через плечо ему на грудь. Он носил окладистую бороду, а его костюм – обыкновенные джинсы, куртка и рубашка – казалось, не принадлежал ни к какому времени и все же наверняка одинаково уместно выглядел бы в любую эпоху. «Так же одевается и Мэран», – мелькнуло в голове у Лесли.

Но больше всего ее заворожили его глаза: даже не их поразительная яркость, а пламя, дрожавшее в их глубине, – его ритмические вспышки, казалось, задавали темп мелодии, которая по‑прежнему звучала вокруг.

– Вы пришли... помочь мне? – вырвалось у нее прежде, чем незнакомец успел ответить на первый вопрос.

– Не думаю, – ответил он, – что такая храбрая девушка, как ты, нуждается в чьей‑то помощи.

Лесли покачала головой:

– Что вы, я ужасная трусиха.

– О нет, ты гораздо смелее, чем тебе самой кажется: немногие смогли бы так спокойно играть на флейте, чувствуя приближение грозы. Меня зовут Сирин Келледи; я муж Мэран и пришел, чтобы отвести тебя домой.

Он подождал, пока она разберет флейту и сложит ее в рюкзак, потом протянул руку и помог ей подняться на ноги. Когда она встала, он подхватил ее рюкзак, перекинул его через плечо и повел девушку к двери. Тут только Лесли заметила, что звуки арфы стали куда тише.

Когда они проходили мимо гостиной, внимание Лесли привлекли двое мужчин: они скорчились у дальней стены комнаты, их глаза переполнял ужас. Один был Каттер, другой – бизнесмен в плаще и деловом костюме, Лесли никогда раньше его не видела. Она замешкалась на пороге, ее пальцы, лежавшие в ладони Сирина, напряглись, когда она обернулась, чтобы посмотреть, что их так сильно напугало. Но в углу, с которого они не спускали безумных глаз, оказалось пусто.

– Что... что это с ними? – спросила она у своего спутника. – Что они там видят?

– Ночной кошмар, – ответил он. – Каким‑то образом тьма, которая наполняет их сердца, обрела плоть и стала реальной.

Тон, которым Сирин произнес это «каким‑то образом», подсказал Лесли, что ему‑то хорошо известно, каким именно.

– Они умрут? – задала она другой вопрос. Поскольку она отнюдь не считала себя первой и единственной жертвой Каттера, то, скажи Сирин «да», она бы не огорчилась.

Но он только покачал головой:

Зрение останется с ними навсегда. И до тех пор пока они не изменят свою жизнь, оно всегда будет показывать им фей только с темной стороны.

Лесли вздрогнула.

– Счастливых концов не бывает, – продолжал Сирин. – Точнее, концов вообще не бывает, никаких. Просто у каждого из нас своя история, которая вплетена в одну Историю, общую для фей и для людей. Иногда мы делаем шаг и попадаем в чужую жизнь, из которой выходим через несколько минут или задерживаемся в ней на много лет. А большая История идет себе и идет своим чередом.

В тот раз Лесли не поняла, о чем говорил Сирин.

Запись из дневника Лесли от 24 ноября: Все вышло совсем не так, как я ожидала. Что‑то случилось с мамой. Все твердят, что я тут ни при чем, но это произошло как раз когда я убежала из дома, и потому я не могу не чувствовать себя виноватой. Папа говорит, что у нее нервный срыв, поэтому она в санатории. С ней и раньше такое бывало, и в этот раз она давно уже чувствовала приближение нового приступа. Но мама говорит совсем другое.

Каждый день после школы я захожу к ней. Иногда она бывает не в себе от таблеток, но как‑то раз, в один из хороших дней, она рассказала мне все про бабушку Нелл, про Келледи и про фей. И еще она сказала, что мир устроен в точности так, как я написала в том сочинении по английскому. Феи существуют на самом деле, они никуда не ушли; просто теперь они свободны от человеческих представлений о них и делают что хотят.

И это ее пугает.

А еще она думает, что Келледи – это какие‑то духи земли.

– На этот раз я ничего не могу забыть, – пожаловалась она.

– Но если ты знаешь, что феи есть, – спросила я у нее, – если ты веришь в них, то почему ты в санатории? Может, и мое место здесь?

И знаешь, что она мне ответила?

– Я не хочу в них верить, меня от них тошнит. И в то же время я не могу забыть, что они повсюду, все эти волшебные твари и разные ночные страхи. Они – реальность.

Помню, я сразу же подумала про Каттера и того другого парня у него в квартире и о том, что сказал про них Сирин. Но тогда получается, что моя мама тоже плохой человек? Нет, в это я не могу поверить.

– И в то же время их не должно быть вообще, – продолжала она. – Это‑то и сводит меня с ума. В нормальном мире, в который я привыкла верить с детства, их просто не могло быть. Келледи предлагали помочь мне забыть, но тогда я бы опять жила и думала, что же такое важное я никак не могу вспомнить. Тоже своего рода безумие – как будто что‑то болит без всякой причины и боль никуда не девается. Лучше уж пусть все остается как сейчас, а

чтобы совсем не сойти с ума, буду глотать таблетки.

Она повернула голову к окну. Я тоже посмотрела туда и увидела похожего на обезьяну человечка, он шагал через лужайку перед санаторием и тянул за собой свинью. Свинья была нагружена всякой всячиной, на манер вьючной лошади.

– Не могла бы ты... не могла бы ты вызвать сестру, мне нужно принять лекарство, – сказала мама.

Я пыталась объяснить ей, что нужно просто взять и раз и навсегда принять мир таким, какой он есть, но она и слушать не хотела. Все просила вызвать сестру, так что в конце концов я встала и пошла ее разыскивать.

И все‑таки это я во всем виновата.

Теперь я живу у Келледи. Папа хотел отдать меня в школу‑интернат, потому что его все равно почти не бывает дома и он не смог бы заботиться обо мне так, как нужно. Я никогда раньше об этом не думала, но когда он это сказал, я вдруг поняла, что мы с ним совсем друг друга не знаем.

Мэран сама предложила мне пожить в их доме. В день рождения я переехала.

У них в библиотеке есть одна книга – ха, сказала тоже, одна! Скорее уж миллион! Но ту, которую я имею в виду, написал один парень из нашего города, его зовут Кристи Риделл.

Речь в ней идет о феях и о том, что их считают духами тьмы и ветра. «Музыка фей – ветер, – пишет он. – Их танцы – игра теней при свете луны, или звезд, или даже во тьме. Феи, как духи, всегда стоят у нас за спиной, хотя помнят их только улицы города. Но ведь они вообще ничего не забывают».





Дата публикования: 2015-01-10; Прочитано: 168 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.082 с)...